добно  расположились  повсюду,  оставив  эти  четыре   сиденья
свободными, чужаки догадались, что два из них предназначены  им.  Не  успели
они усесться, как окружавшие их йиканукцы встали.  Раздался  странный  звук,
отражавшийся от стен кратера, - торжественное глухое песнопение.  Непонятные
канукские  слова  в  море  этих  звуков   казались   плавающими   обломками,
возникающими над волнами и снова  ныряющими  в  пучину  стенаний.  Звук  был
необычным и тревожащим душу.
   На мгновение Саймону показалось, что эти песнопения как-то связаны с  его
и Хейстена появлением в пещере, но темные  глаза  собравшихся  в  зале  были
устремлены к двери в дальней стене.
   Через эту дверь появился, наконец, не хозяин Йиканука, как ожидал Саймон,
а фигура еще более экзотическая, чем окружавшие его.  Вошедшим  был  тролль,
судя по росту. Его маленькое мускулистое тело было так натерто маслами,  что
блестело в свете ламп. На нем была кожаная юбка с бахромой, а лицо  скрывала
маска из бараньего черепа, украшенная нарядной резьбой и отполированная так,
что казалась филигранной белой корзинкой вокруг черных глазниц. Два огромных
витых рога, выскобленных почти до прозрачного состояния, возвышались над его
плечами. Мантия из белых и желтых перьев и ожерелье  из  черных  полированых
когтей колыхались под костяной маской.
   Саймон не знал, является  ли  он  священником,  танцором  или  глашатаем,
возвещающим явление королевской четы. Когда он  топнул  своей  блестящей  от
масла ступней, толпа восторженно взревела. Когда  же  он  коснулся  кончиков
рогов, а затем поднял ладони к небу, тролли  замерли  и  быстро  возобновили
свое торжественное песнопение. В  течение  нескольких  минут  он  скакал  по
помосту, причем делал это старательно, как бы выполняя серьезную  работу,  а
потом остановился, прислушиваясь. Еще четыре фигуры появились в дверях: трое
ростом с троллей, и один, возвышавшийся над ними.
   Бинабика и Слудига провели вперед. По одному  троллю-стражнику  стояло  с
каждой стороны, причем острия их пик были все время  направлены  на  затылки
пленников. Саймону хотелось встать и крикнуть, но  широкая  ладонь  Хейстена
легла на его руку, удерживая его на месте.
   -  Держись,  парень.  Они  пройдут  мимо  нас.  Повремени.  Не  устраивай
представления для этого сброда.
   Как тролль, так и риммерсман сильно похудели с тех пор, как Саймон  видел
их последний раз. Лицо Слудига в  пышной  бороде  покраснело  и  шелушилось.
Бинабик был бледнее, чем раньше, его когда-то загорелая кожа  стала  похожей
на тесто, глаза ввалились, окруженные тенями.
   Они шагали медленно, голова тролля была  опущена,  Слудиг  же  с  вызовом
огляделся и мрачно улыбнулся, заметив Саймона и  Хейстена.  Остановившись  у
рва, образовавшего внутреннее кольцо, риммерсман протянул  руку  и  потрепал
Саймона по плечу и тут же рыкнул от боли, когда страж  ткнул  его  копьем  в
руку.
   - Был бы у меня меч, -  пробормотал  Слудиг,  ступив  вперед  и  неохотно
опустившись на один из табуретов. Бинабик занял другой, с краю.
   - Тут одним мечом не обойдешься, приятель, -  прошептал  Хейстен.  -  Они
маленькие, но крепкие. Посмотри, сколько их тут, проклятых.
   - Бинабик! -  горячо  проговорил  Саймон,  наклоняясь  через  Слудига.  -
Бинабик! Мы пришли за тебя вступиться!
   Тролль поднял голову, и на миг показалось, что он  готов  заговорить,  но
выражение его глаз было далеким. Он еле приметно качнул головой, затем снова
уставился на пол кратера. Саймон почувствовал, как внутри у  него  нарастает
гнев. Бинабик должен бороться! А он сидит, как старая кляча, ожидая убоя.
   Нарастающий гул возбужденных  голосов  внезапно  смолк.  Еще  три  фигуры
возникли в дверях и медленно двинулись вперед: Охотница  Нунуйка  и  Пастырь
Вамманак в полном церемониальном одеянии - в мехах, с украшением из кости  и
шлифованных камней. Еще одна фигура следовала за ними  -  молчаливая,  мягко
ступающая молодая женщина-тролль. Ее большие глаза  ничего  не  выражали,  а
губы были сжаты в прямую линию.
   Она окинула беглым, как бы невидящим  взглядом  табуреты  и  отвернулась.
Тролль с бараньими рогами сопровождал пляской шествие троицы,  пока  они  не
достигли помоста и не уселись на диван из кожи, покрытый мехами.  Незнакомка
уселась прямо перед  королевской  четой,  но  на  ступеньку  ниже.  Скачущий
герольд - или кем он там был, Саймон никак не мог  решить,  -  сунул  тонкую
свечку в одну из настенных  ламп,  а  потом  коснулся  ею  масляного  круга,
который тут же вспыхнул. Пламя побежало по кругу, за ним стлался черный дым.
Через минуту дым  рассеялся,  поднявшись  к  потолку.  Те,  кто  был  рядом,
оказались в огненном кольце.
   Пастырь наклонился вперед, подняв свое  крючковатое  копье,  и  махнул  в
сторону Бинабика и Слудига. Пока он говорил,  толпа  снова  запела,  пропела
несколько слов и замолкла,  но  Вамманак  продолжал  говорить.  Его  жена  и
молодая женщина смотрели перед  собой.  Взгляд  Охотницы  показался  Саймону
далеко не сочувствующим, скорее  враждебным.  Чувства  остальных  определить
было сложнее.
   Речь продолжалась некоторое время.  Саймон  уже  начал  подозревать,  что
властители  Йиканука  нарушили  обещание,  данное  Джирики,  когда   Пастырь
замолчал, махнул пикой в сторону Бинабика, затем сердито взмахнул в  сторону
его товарищей. Саймон взглянул на Хейстена, который  поднял  брови,  как  бы
говоря: посмотрим, что будет.
   - Обстоятельства имеют необычайность, Саймон.
   Это заговорил Бинабик; причем глаза его были обращены к земле. Звуки  его
голоса показались Саймону не менее приятными, чем пение птиц или звук  дождя
по крыше. Саймон знал, что улыбается, как последний простак, но ему  было  в
этот момент все равно.
   - Кажется, - продолжал Бинабик голосом, сиплым от долгого молчания, - что
вы с Хейстеном находитесь здесь  гостями  моих  повелителей  и  что  я  имею
должность говаривать вам все, что будут говаривать  они,  потому  что  никто
здесь не имеет достойного знания вашего языка.
   - Мы же не сможем вступиться за тебя, если нас не понимают, - тихо сказал
Хейстен.
   - Мы тебе поможем, Бинабик, а твое молчание не поможет никому,  -  сказал
Саймон убежденно.
   - Это, как я говорил, вызывает удивление, - просипел  Бинабик.  -  Передо
мной высказывают обвинение в бесчестности, и в одно и то  же  время  я  имею
должность честно передавать рассказ о своих дурных поступках низоземцам, так
как они почетные гости. - Слабый  намек  на  мрачную  улыбку  промелькнул  в
уголках его губ. - Уважаемый гость,  триумфатор  драконов,  тот,  кто  имеет
обычай вмешаться в чужие дела, я вижу здесь твою руку, Саймон. - Он  на  миг
сощурился, затем вытянул свои узловатые пальцы, как бы желая дотронуться  до
лица Саймона, - твой шрам приносит почет, друг Саймон.
   - Что ты сделал, Бинабик? Или что они считают, ты сделал?
   Улыбка исчезла с лица маленького человека:
   - Я не выполнял клятву.
   Нунуйка резко сказала что-то. Бинабик поднял на нее глаза и кивнул.
   - Охотница говаривает, что я имел в достаточности времени,  чтобы  давать
пояснения. Теперь мои преступления имеют должность  быть  рассказанными  для
всеобщего осуждения.

***

   Бинабик  переводил  происходящее  на   вестерлинг,   и   все,   казалось,
происходило очень быстро. Иногда по-видимому он переводил  дословно,  иногда
суть сказанного передавалась вкратце. Хотя и  создавалось  впечатление,  что
Бинабик обрел  свою  былую  живость,  выполняя  роль  переводчика,  не  было
сомнения в безнадежности ситуации.
   -  Бинабик,   ученик   Поющего,   великого   Укекука,   ты   провозглашен
клятвопреступником, - Пастырь Вамманак наклонился вперед, беспокойно  теребя
жиденькую бородку, как будто вся  процедура  ему  не  нравилась.  -  Ты  это
отрицаешь?
   За переводом этого вопроса последовало  долгое  молчание.  Затем  Бинабик
отвернулся от своих друзей и взглянул на правителей Йиканука.
   - Я не отрицаю, - сказал он, наконец. - Я предлагаю вашему  вниманию  всю
правду, если вы соблаговолите выслушать, вы, зоркая глазом и твердый рукой.
   Нунуйка откинулась на подушки.
   - Для этого еще будет время. - Она повернулась к  мужу.  -  Он  этого  не
отрицает.
   - Итак, - важно заявил Вамманак, - Бинабику  предъявлено  обвинение.  Ты,
крухок, - он повернул свою круглую голову к Слудигу, -  обвиняешься  в  том,
что будучи представителем расы, объявленной вне  закона,  атаковал  и  ранил
наших людей, чего  не  случалось  с  незапамятных  времен.  Никто  не  может
отрицать, что ты риммерсман, и обвинение остается в силе.
   Когда слова Пастыря были переведены, Слудиг начал гневно отвечать на них,
но Бинабик поднял руку, и Слудиг, как ни странно, замолк.
   - Не может быть справедливого суда над старыми врагами, как я понимаю,  -
пробормотал  северянин  Саймону.  Его  свирепый  взгляд  погас,   он   уныло
нахмурился. - Конечно, некоторым троллям в руках моих соплеменников пришлось
хуже, чем мне здесь.
   - Теперь пусть выступят те, кому есть чем подтвердить обвинение, - сказал
Вамманак.
   Пещера наполнилась тишиной ожидания. Вперед выступил герольд,  позванивая
ожерельями. Сквозь глазницы бараньего черепа  он  посмотрел  на  Бинабика  с
нескрываемым презрением, затем поднял руку и-сказал грубым низким голосом:
   - Канголик, заклинатель духов,  говорит:  Укекук,  Поющий,  не  пришел  в
Ледяной дом в последний день зимы, а таков был закон  нашего  народа  с  тех
самых времен, как Шедда дала нам эти горы. - Бинабик  переводил.  Его  голос
воспринял  что-то  от  неприятного  тона  обвинителя.  -  Канголик  говорит:
Бинабик, ученик Поющего, также не пришел в Ледяной дом.
   Саймон физически ощущал волны ненависти, излучаемые его другом и  троллем
в маске. Было ясно, что они давние враги.
   Заклинатель духов продолжал:
   - По причине того, что ученик Укекука не пришел  выполнять  свой  долг  -
исполнять Ритуал Призывания - Ледяной дом до сих пор не растаял  и  зима  не
ушла из Йиканкука. Своим предательством Бинабик отдал народ холоду. Лето  не
придет, и многие  умрут.  Канголик  называет  Бинабика  нарушителем  клятвы,
преступником.
   Сердитый говор пронесся по пещере. Заклинатель духов снова присел, прежде
чем Бинабик перевел его слова на вестерлинг.
   Нунуйка огляделась с ритуальной медлительной торжественностью:
   - Еще кто-нибудь обвиняет Бинабика?
   Молодая незнакомка, о которой Саймон почти забыл, слушая бурные обвинения
Канголика, медленно поднялась со своего места на верхней ступени.  Глаза  ее
были полуопущены, а голос тих. Она говорила очень недолго.
   Бинабик не сразу объяснил значение  ее  слов,  хотя  они  вызвали  шелест
шопота среди многочисленных троллей, собравшихся в  пещере.  На  лице  друга
Саймон увидел выражение, которого никогда не  замечал  раньше:  он  выглядел
совершенно  несчастным.  Бинабик  смотрел  на  молодую  женщину  с   мрачной
сосредоточенностью, как будто был  свидетелем  какого-то  ужасного  события,
которое он тем не менее должен  наблюдать,  чтобы  позднее  изложить  его  в
деталях.
   Когда Саймон уже  подумал,  что  Бинабик  снова  замолчал,  на  этот  раз
навсегда, тролль вдруг заговорил, бесстрастно, как бы  повествуя  о  некогда
полученной ране, которая теперь кажется незначительной.
   - Ситкинамук, младшая дочь Нунуйки, Охотницы, и Вамманака. Пастыря,  тоже
говорит вину Бинабика из Минтахока. Он поставлял свое копье у ее дверей,  но
когда проходило девять раз по девять дней и наступал  день  свадьбы,  он  не
пришел. Он не прислал слова объяснения. Когда он вернулся в наши горы, он не
спешил домой, к своему народу, а отправился с крухоком и утку  к  запретному
пику  Йиджарьюку.  Он  призывал  позор  на  Дом  предка  и  на  свою  бывшую
нареченную. Ситкинамук объявляет его преступником, нарушителем клятвы.
   Как громом пораженный, Саймон смотрел на несчастное лицо  Бинабика,  пока
тот монотонно излагал суть дела. Женитьба! Все то время, пока Саймон и  этот
человек пробивались в Наглимунд и прокладывали путь  через  белое  безмолвие
пустоты,  соплеменники  Бинабика  ждали,  что  он  выполнит   свои   брачные
обязательства. А обручен он был не с  кем-нибудь,  а  с  дочерью  Пастыря  и
Охотницы! И он ни разу даже не намекнул!
   Саймон присмотрелся к той, что высказала обвинения против Бинабика.  Хотя
Ситкинамук, на взгляд Саймона, была ростом с прочих своих соплеменников, она
казалась ему выше Бинабика. Ее блестящие черные волосы были заплетены в косы
по обеим сторонам лица, а под подбородком соединялись в одну  толстую  косу,
переплетенную небесно-голубой лентой. На ней  было  немного  драгоценностей,
особенно по сравнению с ее  устрашающей  мамашей.  Единственный  темно-синий
камень на лбу держался на тонком ремешке черной кожи.
   На ее смуглых щеках был заметен легкий румянец. Взгляд ее  был  затуманен
гневом или страхом, но в линии подбородка улавливались своеволие и вызов,  а
в глазах - острота, но не острота лезвия, как у Нунуйки, а решительность. На
миг Саймон взглянул на нее взглядом ее  соплеменника:  это  не  была  нежная
податливая красота;  перед  ним  была  красивая  и  умная  молодая  женщина,
завоевать которую очень нелегко.
   Он внезапно понял, что именно она стояла в ту ночь перед пещерой Кантаки,
это она угрожала ему копьем. Какой-то еле уловимый поворот головы  подсказал
ему это. Воспоминание убедило его, что  перед  ним  действительно  охотница,
дочь своей матери.
   Бедный Бинабик! Возможно, ее расположение нелегко завоевать, но его другу
это удалось, по крайней мере,  так  казалось.  Однако  ум  и  решительность,
которые, очевидно, так пленили Бинабика, теперь были обращены против него.
   - Я имею согласие с Ситкинамук, дочерью лунного рода, -  наконец  ответил
Бинабик. - Большая поразительность была в  том,  что  она  вообще  принимала
копье такого недостойного, как ученик Поющего
   Ситкинамук скривила губы на эти слова, как будто  с  отвращением,  но  ее
презрение не показалось Саймону слишком убедительным.
   -  Позор  мой  очень  велик,  -  продолжал  Бинабик.  -  Мое  копье  и  в
действительности стояло у ее двери девять раз по девять ночей. Я не приходил
на свадьбу, когда прошли эти ночи.  Я  не  имею  слов,  которыми  я  мог  бы
залечить нанесенную рану Или очень уменьшить свою вину. Я имел необходимость
выбирать и так случается со всеми, кто уже имеет зрелость, и с мужчинами и с
женщинами.  Я  был  в  чужой  стране,  господин  мой  совсем  умер.  Я  имел
необходимость сам находить решения. Если бы я имел обязанность выбирать  еще
один раз, я должен с прискорбием говорить, что я повторял бы тот же выбор.
   Толпа гудела от полученного потрясения, пока Бинабик переводил  сказанное
своим товарищам. Закончив перевод, он снова повернулся  к  молодой  женщине,
стоявшей перед ним, и сказал ей что-то тихо и быстро, назвав ее Ситки, а  не
полным именем. Она резко отвернулась, как будто была не в состоянии смотреть
на него. Он не перевел своих последних слов, но с грустью  повернулся  к  ее
матери и отцу.
   - В отношении чего же, - сказала Нунуйка неодобрительно, - тебе  пришлось
принимать решение? Какой выбор сделал тебя клятвопреступником? Тебя, который
и так забрался далеко за пределы родных снегов, тебя, чье копье было выбрано
среди других той, которая намного выше тебя?
   - Мой господин Укекук давал обещание доктору Моргенсу их Хейхолта, весьма
мудрому человеку. Когда он умирал, я понял, что имею  обязанность  выполнять
его обещание.
   Вамманак наклонился вперед, и борода его тряслась от гнева и удивления:
   - Ты считаешь обещание, данное  низоземцам,  более  важным,  чем  брак  с
дочерью Дома предка или  призыв  лета?  Правду  говорят,  Бинабик,  те,  кто
считает, что ты воспринял безумие у ног толстого Укекука. Ты  отвернулся  от
своего народа ради... утку?
   Бинабик беспомощно покачал головой.
   - Дело не только в том, Вамманак, Пастырь  кануков.  Мой  господин  питал
страх перед серьезной опасностью, и не только для Йиканука, но также  и  для
всего мира. Укекук питал страх перед зимой, более жестокой, чем все, которые
уже были, такой, которая оставит Ледяной дом замерзшим на тысячу черных лет.
Но не только очень плохая погода пугала его. Моргенс, мудрый из  Эркинланда,
питал такие же опасения. Именно из-за  них  это  обещание  получило  великую
важность, именно поэтому - потому  что  я  не  имею  сомнений  в  истинности
опасений моего наставника - я бы снова нарушал клятву, если бы не имел иного
выхода.
   Ситкинамук снова смотрела на Бинабика. Саймон  надеялся,  что  ее  сердце
смягчилось, однако губы ее по-прежнему были сжаты в тонкую горькую линию. Ее
мать Нунуйка ударила ладонью по древку копья.
   - Это совсем не оправдание! - воскликнула Охотница. - Совершенно. Если бы
я боялась сползания снегов с верхних переходов, разве я бросила бы  голодать
своих детей, покинув пещеру? Это все равно что заявить,  что  твой  народ  и
дом, тебя вскормивший, ничего для тебя не значат. Ты хуже  пьяницы,  который
по крайней мере говорит: "Мне не следует пить", но снова поддается слабости.
Ты стоишь перед  нами,  смелый,  как  грабитель  чужих  седельных  сумок,  и
заявляешь: "Я это сделаю снова. Моя клятва ничего не стоит". - Она  в  гневе
потрясла копьем. Собравшаяся публика согласно зашипела.  -  Тебя  тотчас  же
следует казнить. Если ты заразишь других своим безумием, ветер будет выть  в
пустых пещерах еще до того, как вырастунаши дети.
   Как только Бинабик закончил перевод своим  безжизненным  голосом,  Саймон
вскочил, трясясь от гнева. Лицо его горело, особенно шрам от ожога, и каждый
удар сердца сейчас приводил на память тот момент,  когда  Бинабик  приник  к
спине ледяного червя и кричал Саймону, чтобы тот бежал,  спасался,  что  он,
тролль, будет бороться один.
   - Нет! - воскликнул Саймон так  страстно,  что  удивил  даже  Хейстена  и
Слудига, которые с затаенным дыханием следили за всеми перипетиями  суда.  -
Нет! - Он оперся на табурет. Голова его кружилась. Бинабик,  оборотившись  к
своим повелителям и нареченной, старательно объяснял им  слова  рыжеволосого
утку.
   - Вы не понимаете происходящего, - начал Саймон, - или того, что совершил
Бинабик. Здесь, в этих горах, мир далек от  вас,  но  существует  опасность,
которая может коснуться и вас тоже. В замке, где я жил,  мне  казалось,  что
зло - это что-то, о чем рассуждают священники, но даже они в него всерьез не
верят. Сейчас я знаю, что это  не  так.  Вокруг  нас  существуют  опасности,
которые постоянно множатся! Разве вы не понимаете, что за нами  гнались  эти
злые силы, гнались через великий лес и через снега внизу,  под  горами.  Они
гнались за нами даже в драконовых горах!
   Саймон на мгновение остановился, голова кружилась, дыханье участилось.  У
него было ощущение, что в руках его извивается  какое-то  существо,  пытаясь
выскользнуть.
   Что я могу сказать? Наверно, им кажется, что я сошел с ума.  Вон  Бинабик
рассказывает им, что я сказал, и они  смотрят  на  меня,  как  будто  я  лаю
по-собачьи! Я наверняка подставлю Бинабика под смертную казнь.
   Саймон тихо застонал  и  начал  снова,  пытаясь  управлять  своими  почти
неуправляемыми мыслями:
   - Мы все в опасности. На севере таится ужасная  опасность,  то  есть,  мы
сейчас  на  севере...  -  Он  повесил  голову  и  попытался  подумать.  -  К
северо-западу отсюда. Там есть огромная гора  изо  льда.  Там  живет  Король
Бурь, но он не живой. Имя его Инелуки. Вы о нем слышали? Инелуки! Он ужасен!
   Он наклонился, теряя равновесие, уставился на встревоженные лица  Пастыря
и Охотницы и их дочери Ситкинамук.
   - Он ужасен... - снова повторил он, глядя в темные глаза девушки.
   Бинабик назвал ее Ситки, подумал он бессвязно. Он ее, наверное, любит...
   Вдруг что-то захватило его разум и тряхнуло, как собака крысу.  Вращаясь,
он падал в глубокую шахту. Темные глаза Ситкинамук стали  глубже  и  больше,
затем изменились.