лаза  были  мягкими  и  далекими,
окруженными морщинками спокойной улыбки.
   Мириамель, коротко остриженная, смотрела через поручни корабля на тяжелые
облака, сгущающиеся на горизонте. Мокрые паруса с щелканьем мотались  у  нее
над головой. Он хотел задержать взгляд, но видение пронеслось  мимо,  словно
падающий осенний листок.
   Высокая  эрнистирийская  женщина  стояла  на  коленях  у  двух   каменных
пирамидок в рощице стройных берез на высоком склоне овеваемой ветрами горы.
   Король Элиас смотрел в глубину винной кружки, глаза  его  покраснели,  на
коленях лежал серый меч Скорбь.  Меч  был  дикой,  злобной  тварью,  которая
притворялась спящей.

***

   Моргенс в огненной короне  внезапно  возник  перед  ним,  и  это  вонзило
ледяное копье боли даже в его драконье сердце. В руках доктора была огромная
книга, губы его дергались в  безмолвном  крике  предупреждения:  остерегайся
фальшивого посланника... остерегайся...

***

   И потом все лица ускользнули, все, кроме одного, последнего призрака.
   Мальчик, худой и неуклюжий, шел по темным подземным переходам,  с  плачем
полз по запутанному лабиринту, словно пойманное в ловушку  животное.  Каждая
деталь его пути, каждый новый изгиб или поворот мучительно  открывались  его
сознанию.
   Мальчик стоял на склоне горы, освещенный полной луной, и в ужасе  смотрел
на белолицые фигуры и серый меч. Черная туча закрыла мальчика своей тенью.
   Тот же мальчик, только повзрослевший, стоял перед огромной белой  башней.
Ослепительный свет сверкал на его пальце, хотя вокруг была сгущающаяся тень.
Звонили колокола. И крыша башни вдруг вспыхнула пламенем...

***

   Теперь темнота поглощала его, унося в иные, незнакомые миры -  но  он  не
хотел идти. Не раньше, чем вспомнит имя этого  ребенка,  глупого  неуклюжего
мальчика, который трудился в невежестве. Он никуда не пойдет, он вспомнит...
***

   Мальчика звали... мальчика звали... Саймон!
   Саймон.
   И тогда его зрение наконец погасло.

***

   - Сеоман, - довольно громко сказал чей-то голос. Саймон  понял,  что  его
зовут уже не в первый раз.
   Он открыл глаза. Цвета были такими яркими и насыщенными,  что  он  быстро
зажмурился,  ослепленный.  За  его  сомкнутыми  веками  танцевали   безумные
вертящиеся серебряные и красные колеса.
   - Приди, Сеоман, приди и присоединись к своим спутникам. Ты нужен здесь.
   Он снова чуть-чуть приоткрыл глаза, медленно привыкая к свету.  Цвета  не
было вовсе - все было бело. Он застонал, пытаясь  пошевелиться,  но  ужасная
слабость сковала его, как будто что-то тяжелое сдавило его со всех сторон; в
то же время он казался себе прозрачным  и  хрупким,  словно  был  соткан  из
чистого стекла. Лежа с закрытыми глазами, он чувствовал, как  свет  проходит
сквозь него, наполняя сиянием, но не согревая.
   Тень пересекла его чувствительное лицо, ему показалось, что он ощущает ее
реальный вес. Что-то мокрое  и  холодное  коснулось  его  губ.  Он  глотнул,
почувствовал ожог боли, закашлялся  и  глотнул  еще.  По  вкусу  можно  было
определить весь путь  этой  воды  -  ледяной  пик,  тяжелая  дождевая  туча,
каменистый горный шлюз.
   Он шире открыл глаза. Все вокруг, кроме маячившего поблизости золотистого
лица Джирики, действительно было  ошеломляюще  белым.  Он  был  в  пещере  с
выбеленными пеплом стенами, исчерченными слабыми  темными  линиями.  У  стен
грудами лежали шкуры, резные деревянные  предметы  и  красивые  изукрашенные
чаши. Едва шевеля тяжелыми, онемевшими, но странно сильными  руками,  Саймон
медленно ощупывал деревянное ложе и меховое покрывало. Как?..
   - Я... - Он снова закашлялся.
   - Ты болен, ты устал. Так и должно было  быть.  -  Ситхи  нахмурился,  но
выражение его светящихся глаз не изменилось.  -  Ты  сделал  нечто  ужасное,
Саймон, знаешь ли? Ты вторично спас мою жизнь.
   - Мммм. - Его голова, казалось, так  же  онемела,  как  и  мышцы.  -  Что
произошло? Была гора...  пещера...  и...  Дракон!  -  задыхаясь,  воскликнул
Саймон и попытался сесть. Меховая накидка сползла  вниз,  и  только  тут  он
понял, как на самом деле холодно в комнате. Из-за шкуры, висевшей на  другом
конце комнаты, сочился слабый свет. Волна внезапного  головокружения  лишила
его всех сил. Он снова опустился на ложе.
   - Пропал, - коротко ответил Джирики. - Живой или мертвый, я не  знаю,  но
пропал. Когда ты ударил, он прополз мимо тебя и  рухнул  в  пропасть.  Я  не
разглядел, куда он упал, сложно различить что-нибудь в бездне снега и  льда.
Ты владел мечом, как истинный воин, Сеоман Снежная Прядь.
   - Я... - Саймон прерывисто вдохнул и попытался еще раз. Когда он говорил,
болело лицо. - Я думаю... это не я. Торн... использовал меня.  Мне  кажется,
он... хотел, чтобы его спасли. Это наверное звучит глупо, но...
   - Нет. Может быть, ты и прав. Смотри, - Джирики показал на стену пещеры в
нескольких футах от них. Торн лежал на плаще принца, как на подушке,  черный
и далекий, как дно колодца. Как могла такая вещь казаться живой в его руках?
- Не трудно было нести его сюда, - сказал Джирики. - Может  быть,  он  хотел
идти именно в этом направлении.
   Слова  ситхи  запустили  в  мозгу  Саймона  медленное   движение   колеса
воспоминаний.
   Меч хотел попасть сюда - но куда это "сюда"? И как. мы  попали...  Матерь
Божья, дракон!..
   - Джирики, - задохнулся он. - Остальные! Где остальные?
   Принц осторожно кивнул.
   - О да. Я надеялся подождать с этим, но вижу, что у меня нет выбора. - На
секунду он прикрыл янтарные глаза. - Аннаи и Гримрик погибли. Их погребли на
горе Урмсхейм. - Он вздохнул и сделал незнакомый, беспомощный жест. - Ты  не
знаешь,  что  значит  похоронить  вместе  смертного  и  ситхи,  Сеоман.  Это
случалось очень редко - и ни разу за  последние  пять  веков.  Деяния  Аннаи
будут жить до конца мира в Танце Лет, и имя Гримрика всегда  будет  рядом  с
ним. Они вечно останутся лежать под Деревом Удуна. - Джирики закрыл глаза  и
некоторое время молчал. - Остальные... Что ж, они все живы.
   Сердце Саймона сжалось, но он отогнал  на  время  мысли  о  погибших.  Он
увидел, что темные  линии,  испещряющие  потолок,  складывались  в  странные
изображения змей и  животных  с  длинными  клыками.  Пустые  глаза  животных
тревожили его: ему казалось, что если слишком долго  смотреть  на  них,  они
начнут двигаться. Он снова повернулся к Джирики.
   - Где Бинабик? - спросил он. - Нам  надо  поговорить.  Я  видел  странный
сон... Самый странный сон...
   Прежде чем  Джирики  открыл  рот,  в  отверстие  пещеры  просунул  голову
Хейстен.
   - Король все еще не хочет говорить? - спросил он, потом увидел Саймона. -
А ты поднялся, парень! Это здорово!
   - Какой еще король? - встревоженно спросил Саймон. - Надеюсь, не Элиас?
   - Нет, парень, - покачал головой Хейстен. - После... после того, что было
на горе, нас нашли тролли. Ты спал несколько дней. Мы теперь  на  Минтахоке,
Горе Троллей.
   - И Бинабик со своими друзьями?
   - Не совсем, - Хейстен посмотрел на Джирики. Ситхи кивнул. - Бинабик -  и
Слудиг с ним - они в плену у короля. Приговорены к смерти, вот что.
   - Что?! В плену?! - взорвался Саймон, но тут же рухнул на подушки, потому
что боль обручем стянула его голову. - Почему?
   - Слудиг потому что  он  ненавистный  риммер,  -  ответил  Джирики.  -  А
Бинабик, как они говорят,  совершил  какое-то  ужасное  преступление  против
короля троллей. Мы еще не знаем, что случилось на самом деле, Сеоман Снежная
Прядь.
   Потрясенный, Саймон кивнул.
   - Это все безумие. Я сошел  с  ума,  а  может  быть  просто  сплю.  -  Он
обвиняюще повернулся к Джирики. - А почему ты все время называешь меня таким
странным именем?
   - Не надо, - начал Хейстен, но Джирики,  не  обратив  на  него  внимания,
достал из кармана куртки маленькое зеркальце. Саймон сел и взял его. Изящная
резьба оправы казалась  грубой  чувствительным  пальцам  юноши.  За  стенами
пещеры выл ветер, его холодные струи проникали внутрь сквозь меховой полог.
   Может быть, уже весь мир покрыт льдом? И зима теперь никогда не кончится.
   При других обстоятельствах он  был  бы  очарован  красно-золотым  пушком,
покрывавшим его лицо, но сейчас он смотрел на длинный шрам, поднимающийся от
подбородка  через  всю  щеку  мимо  левого  глаза.  Кожа  вокруг  него  была
лилово-синей и казалась совсем новой. Он  потрогал  ее  и  вздрогнул.  Потом
провел пальцами по голове.
   Длинная прядь его волос была белой, как снега Урмсхейма.
   - Ты был отмечен, Сеоман, - Джирики протянул руку  и  коснулся  его  щеки
длинными пальцами. - К добру ли, к худу, но ты был отмечен.
   Саймон выронил зеркало и закрыл лицо руками.

ЧАСТЬ 2
ДОРОГИ СТРАНСТВИЙ

ПРОЛОГ

   Ветер  с  пронзительным  воем  проносился  над  опустевшими   крепостными
стенами. Казалось, что это души обреченных на вечную муку  молят  о  пощаде.
Брату Хенгфиску это доставляло злорадное удовольствие, хоть  зверская  стужа
выморозила воздух из его некогда мощных легких и сморщила и  обветрила  кожу
на лице и руках.
   Да, вот так и будут они стонать, эти многочисленные грешники, не  внявшие
зову Матери Церкви,  а  в  их  числе,  к  сожалению,  и  некоторые  наименее
богобоязненные члены его братства Святого Ходерунда. Так  они  будут  вопить
пред гневным ликом Господним,  моля  о  пощаде,  но  будет  поздно,  слишком
поздно...
   Он сильно ударился коленом о камень, упавший со  стены,  и  повалился  на
снег, застонав сквозь стиснутые зубы. Монах захныкал,  но  тут  же  вскочил,
ощутив, как слезы замерзают на щеках, и заковылял дальше.
   Главная дорога, ведущая  наверх  к  замку  через  город  Наглимунд,  была
занесена снегом. Дома и лавки по обе ее стороны почти не были видны, укрытые
белым саваном снежного покрова, а те дома, которые еще можно было различить,
казались безжизненными, словно скелеты  давно  умерших  животных.  Пустынная
дорога, а на ней только брат Хенгфиск и снег.
   Ветер часто менял направление, свист его в  каменных  бастионах  на  горе
становился все пронзительнее. Монах, прищурившись, взглянул вверх, на стены,
потом опустил голову и побрел дальше в сером дневном свете, окутанный  серой
послеполуденной тишиной. Хруст снега под ногами напоминал  отдаленные  удары
барабана, сопровождающие завывание ветра,  похожее  на  пронзительные  звуки
волынки.
   Ничего удивительного, что народ сбежал из города в крепость, подумал  он,
содрогнувшись. Тут и там зияли, как  рты  идиотов,  черные  крыши  и  стены,
продавленные напором снега. Но в замке, под прикрытием  камня  и  гигантских
бревен, люди  в  безопасности.  Там,  должно  быть,  горят  костры,  повсюду
раскрасневшиеся веселые лица - лица грешников, напомнил он  себе  с  укором,
беззаботные лица с печатью проклятия на них.  Они  окружат  его,  пораженные
тем, что он преодолел столь дальний путь, несмотря на коварный буран.
   Сейчас ведь месяц ювен?  Да  что  ж  такое  с  его  памятью?  Неужели  не
вспомнить месяца?
   Ну, конечно же, ювен. Две полных  луны  назад  была  весна;  может  быть,
немного прохладная, но это  пустяк  для  риммерсмана  -  Хенгфиск  вырос  на
холодном севере.
   Нет, конечно, тут что-то нечисто, если в ювене -  первом  месяце  лета  -
такая жуткая стужа да еще со снегом и льдом.
   Разве брат Лангриан не отказался покинуть аббатство, несмотря на все, что
сделал Хенгфиск, чтобы вернуть ему здоровье?
   - Дело не просто в плохой погоде, брат мой, - сказал  Лангриан.  -  Здесь
речь идет о проклятии над всеми созданиями божьими. Это пришел День расплаты
к нам еще при жизни нашей.
   Пусть Лангриан поступает, как хочет:  захотел  остаться  среди  сожженных
руин аббатства Святого Ходерунда, питаться ягодами и другими лесными  дарами
(много ли их сейчас, в такую-то холодину?), захотел -  и  остался.  Но  брат
Хенгфиск не  дурак.  Он-то  знает,  что  идти  надо  в  Наглимунд,  где  ему
обрадуется  старый  епископ  Анодис.  Епископ  сумеет  оценить   все   тонко
подмеченное им в пути, его рассказы о том, что произошло в аббатстве,  и  об
этой невероятной погоде. Жители Наглимунда приютят его, накормят, расспросят
и пригласят посидеть у теплого огня.
   Но они-то должны знать, отчего так холодно,  думал  Хенгфиск  без  особой
уверенности, кутаясь в обледенелый плащ. Он уже был под самой стеной.  Белый
мир, окружавший его столько дней и  ночей,  казалось,  исчезает:  перед  ним
вставало каменное безмолвие. Должны же они знать про снег и про все это. Вот
почему они перебрались из города в крепость. А стража  укрылась  из-за  этой
проклятой дьявольской погоды, так ведь? Конечно же так!
   Он стоял и с каким-то безумным любопытством смотрел на груду обломков,  в
которую превратились большие ворота Наглимунда. Из снежных сугробов  торчали
черные обгоревшие громады колонн и массивных камней, зиявший в стене  пролом
мог вместить двадцать Хенгфисков, поставленных в ряд, плечом к плечу.
   Только посмотрите, как они все запустили! Ох, и будут они  вопить,  когда
придет Судный день, вопить и вопить, и не будет им надежды на спасение.  Все
запустили: и ворота, и город, и погоду.
   Кто-то заслуживает  порки  за  такую  небрежность.  У  епископа  Анодиса,
конечно, рук не хватает, чтобы держать в повиновении такое непокорное стадо.
Хенгфиск будет счастлив помочь достойному старцу заняться этими  недотепами.
Но сначала  тепло  очага  и  пищи,  и  только  затем  -  немного  монашеской
дисциплины. Скоро, скоро все наладится.
   Хенгфиск осторожно пробрался через разбитые столбы и заснеженные камни.

***

   Взглянув перед  собой,  Хенгфиск  вдруг  осознал,  как  это  красиво:  за
воротами все  было  покрыто  тончайшим  слоем  льда,  похожим  на  кружевную
паутину; заходящее солнце раскрасило отблесками бледного пламени заиндевелые
башни, обледенелые стены и двор.
   Под прикрытием бастионов вой  ветра  стал  тише.  Хенгфиск  долго  стоял,
оглушенный внезапной тишиной. Бледное солнце  скользнуло  за  стены,  и  лед
потемнел. Глубокие лиловые тени сгустились в углах, протянувшись к основанию
разрушенных  башен.  Свист  ветра  теперь  походил  на  кошачье  шипение.  И
пучеглазый монах обреченно опустил голову, начиная понимать,  что  произошло
здесь.
   Вдруг он встрепенулся: что  же  тогда  означают  эти  голубые  огоньки  в
башенных окнах?
   И что за фигуры направляются к  нему  через  заваленный  обломками  двор,
двигаясь изящно, будто пух, летящий над обледенелыми камнями?
   Сердце его учащенно забилось. Сначала, увидев их прекрасные холодные лица
и белые волосы, он принял их за  ангелов.  Но  уловив  дьявольский  огонь  в
черных глазах и улыбки, он повернулся и, спотыкаясь, попробовал бежать.

***

   Норны без усилий схватили его и потащили по лабиринту разоренного  замка,
под своды обледенелых башен, погруженных в глубокий мрак, который  неустанно
пронизывали мерцающие огоньки. А когда новые  хозяева  Наглимунда  зашептали
ему в уши таинственными мелодичными голосами, его отчаянные крики  на  время
заглушили даже завывание ветра.

1 МЕЛОДИИ ГОРНЫХ ВЫСОТ

   Даже в самой пещере, где потрескивал огонь, посылая серые столбики дыма к
отверстию в каменной крыше, где красные отблески играли на резных  настенных
изображениях переплетенных змей и клыкастых большеглазых зверей, даже  здесь
холод пронизывал Саймона до костей. Сквозь  лихорадочный  сон,  приглушенный
дневной свет и мрак ночи он чувствовал, как серый  лед  сковывает  его,  как
коченеет тело, как его заполняет мороз. Он уже не  верил,  что  когда-нибудь
сможет согреться.
   Оставляя свое больное тело в холодной пещере Йиканука,  он  путешествовал
по стране снов, беспомощно переносясь из фантазии в фантазию. Много раз  ему
казалось, что он вернулся в Хейхолт, в родной  замок,  чего  уж  никогда  не
будет: к нагретым солнцем полянам и тенистым уголкам, в этот великолепнейший
из домов, полный веселой суеты, красок и музыки. Он снова бродил по саду  за
зеленой изгородью, и ветер, воющий вокруг пещеры, где он спал,  в  его  снах
лишь слегка шелестел листвой, путаясь в нежном кустарнике.
   В одном из своих странных снов  он  вновь  очутился  в  кабинете  доктора
Моргенса. Кабинет был наверху,  в  высокой  башне,  облака  проплывали  мимо
стрельчатых  окон.  Старик,  чем-то  озабоченный,  склонился   над   большой
раскрытой книгой. В  его  сосредоточенном  молчании  было  что-то  пугающее.
Саймон, казалось,  не  существовал  для  него:  он  пристально  рассматривал
примитивное изображение трех мечей, занимавшее открытые страницы.
   Саймон отошел к окну. Был слышен шум  ветра,  но  Саймон  не  ощущал  его
дуновения. Он взглянул вниз, во двор. Оттуда на него были устремлены  широко
раскрытые серьезные  глаза  ребенка,  маленькой  темноволосой  девочки.  Она
подняла руку, как бы в знак приветствия, и внезапно исчезла.
   Башня  вместе  с   захламленным   кабинетом   доктора   Моргенса   начала
стремительно таять прямо под ногами  Саймона,  подобно  морскому  отливу,  и
наконец исчез сам старый доктор. Даже растворяясь, как тень при  свете  дня,
Моргенс не поднял глаз на Саймона, напротив, он продолжал судорожно  листать
страницы книги, как бы ища в ней ответ. Саймон окликнул его, но  все  вокруг
стало холодным и серым, полным танцующих туманов и обрывков снов.
   Он проснулся и в который раз за последние дни увидел погруженную в ночную
мглу пещеру,  Хейстена  и  Джирики,  лежащих  у  стены,  исписанной  рунами.
Эркинландер спал, свернувшись калачиком в своем плаще, борода его свисала  с
камня. Ситхи рассматривал что-то, зажатое в руке. Джирики, казалось, глубоко
задумался. Глаза его слабо мерцали, отражая  свет  угасающего  огня.  Саймон
попытался что-то сказать - он изголодался по теплу и голосам  -  но  сон  не
отпускал его. Как громко воет ветер...
   Он стонет в горных расщелинах, как раньше стонал между башнями  Хейхолта,
как завывал над бастионами Наглимунда.
   Так тоскливо! Ветер такой тоскливый...
   Скоро он снова заснул. В пещере было тихо, слышалось лишь легкое  дыхание
и мелодии одиноких горных высот.

***

   Это была всего лишь яма, но из нее получилась вполне сносная тюрьма.  Она
уходила на двадцать локтей в каменные глубины Минтахока, а в  ширину  в  ней
могли разместиться два человека или четверо  троллей.  Стены  скважины  были
отшлифованы, как лучший мрамор для скульптур, так что даже пауку не  за  что
было бы уцепиться, а дно - темным,  холодным  и  сырым,  как  и  положено  в
подземелье.
   Луна уже взошла над снежными вершинами соседних гор, но  лишь  отраженный
свет  ее  проникал  на  дно  ямы,  .едва  касаясь  двух  неподвижных  фигур.
Призрачный мир застыл, и бледный диск луны, которую тролли  называют  Шедда,
медленно пересекал черное небесное поле.
   Вдруг что-то шевельнулось наверху, у  отверстия  ямы.  Маленькая  фигурка
перевесилась через край, всматриваясь в густой мрак внизу.
   - Бинабик... - позвала она наконец на языке троллей. - Бинабик,  ты  меня
слышишь?
   Если и шевельнулась одна из теней на дне ямы, она сделала это  беззвучно.
Фигурка вверху заговорила снова.
   - Девять раз по девять дней, Бинабик, твое копье стояло у моей двери, и я
ждала тебя. - Слова произносились размеренно, как в ритуальном  действе,  но
голосок задрожал на мгновение, а потом продолжал:
   - Я ждала тебя и называла имя твое в Долине эха, но лишь мой  собственный
голос возвращался ко мне. Почему же-ты не вернулся  и  не  взялся  снова  за
копье свое? - И снова не было ответа. - Бинабик!  Почему  ты  не  отвечаешь?
Хоть это-то ты можешь сделать для меня?
   Тень покрупнее шевельнулась на дне ямы. Бледно-голубые глаза  блеснули  в
лунном свете.
   - Что за тролль там ноет наверху? Мало того, что бросают в яму  человека,
никому не делавшего зла, так еще приходят и бормочут что-то над головой, как
только он попытается уснуть.
   Тень застыла на мгновение, как олень, пойманный лучом фонаря, и исчезла в
ночи.
   - Ну и слава Богу, - и Слудиг снова