- была теперь черной от грязи и порванной  в  нескольких
местах - так же, впрочем, как и штаны.
   - Благословенная святая Риаппа,  спаси  меня!  -  пронзительно  закричала
Рейчел. - Что ты наделал, ты, глупый мальчишка?!
   Риаппа была эйдонитка, женщина из Наббана, которая умерла с  именем  Бога
на устах, после  того  как  была  неоднократно  изнасилована  пиратами.  Она
пользовалась большой популярностью среди прислуги.
   - Смотри, что у  меня  есть,  Рейчел,  -  сказал  Саймон,  протягивая  ей
нескладное  клочковатое  сооружение  из  соломы:  птичье  гнездо.  Из   него
доносилось слабое щебетание. - Я нашел его под башней Хьелдина! Его наверное
сдул ветер.
   Трое еще живы, и я хочу их вырастить.
   - Ты вовсе рехнулся, - Рейчел подняла метлу, как карающую молнию Господа,
напрочь уничтожившую всех насильников Риаппы. - Ты  так  же  будешь  кормить
этих тварей, как я  поплыву  в  Пирдруин.  Мерзкие  животные  будут  повсюду
летать, забираться людям в волосы! И посмотри на  свою  одежду!  Ты  знаешь,
сколько времени Сарре придется это штопать? - Метла раскачивалась в воздухе.
   Саймон опустил глаза. Конечно, гнездо он нашел  не  внизу:  это  было  то
самое, что он приметил в саду. Оно действительно  накренилось  от  ветра,  и
Саймону пришлось влезть на святочный  дуб,  чтобы  спасти  его.  В  восторге
оттого, что у него теперь будут собственные птенцы, он совершенно не подумал
о том, какую работу он задаст  Сарре,  тихой,  некрасивой  девушке,  которая
занималась починкой одежды. Саймон приуныл.
   - Но,  Рейчел,  я  не  забыл  собрать  рогоз!  -  Осторожно  удерживая  в
равновесии гнездо, он вытащил из-под камзола тощую связку тростника.
   Лицо Рейчел помягчело, но выговор продолжался:
   - Ты просто ни о чем не думаешь, Саймон, ни о чем,  как  будто  маленький
ребенок. Если что-то сломано или какое-то дело не  сделано  вовремя,  кто-то
должен отвечать за это. Такова уж жизнь. Я знаю, что ты  никогда  не  хочешь
ничего дурного, но, во имя нашей Госпожи,  как  ты  можешь  вести  себя  так
глупо?
   Саймон осторожно поднял глаза. Хотя на его лице все еще  было  достаточно
огорчения и раскаяния, Рейчел с ее всепроникающим  взглядом  василиска  ясно
видела, что он считает, что худшее уже позади. Ее брови снова нахмурились.
   - Прости, Рейчел, правда, я больше не... - говорил он, но  Рейчел  ткнула
его в плечо метлой.
   - Эту песню про прости ты не начинай, парень! Просто отнеси этих  птенцов
туда, откуда взял. Тут не будет никаких летучих тварей, понимаешь?
   - Но, Рейчел, я могу держать их в клетке! Я построю прочную клетку...
   - Нет, нет и нет! Возьми их  и  отдай  своему  никчемному  доктору,  если
хочешь, но не смей приносить их сюда. Нечего тебе беспокоить честных  людей,
которым надо работать.
   Саймон потащился прочь, бережно держа в руках драгоценное гнездо.  Что-то
он не рассчитал: ведь Рейчел почти  сдалась...  но  какой  же  она  все-таки
твердый орешек!
   - Саймон! - позвала она. Мальчик стремительно обернулся.
   - Я могу их оставить?
   - Конечно, нет. Не будь простаком. -  Она  замолчала,  не  сводя  с  него
испытующего взгляда. Саймон ждал. Затянувшаяся тишина начала тяготить его.
   - Иди и поработай для доктора, мой мальчик,  -  сказала  она  наконец.  -
Может быть, он сможет втиснуть  в  твою  сумасбродную  голову  хоть  немного
здравого смысла. Я сдаюсь. - Она  сверкнула  глазами.  -  Слушай,  что  тебе
говорят, и не забудь  поблагодарить  его.  Ты  должен  стараться.  Это  твой
последний шанс. Ты понял?
   - Да, конечно, - сказал он радостно.
   - Ты не избавился от меня так легко. Возвращайся к обеду.
   -  Да,  мэм.  -  Саймон  повернулся  было,  чтобы  идти,  но   неожиданно
остановился. - Рейчел? Спасибо!
   Рейчел неодобрительно фыркнула и пошла  назад,  к  ступенькам  обеденного
зала.
   Саймон удивился тому, сколько хвойных иголок прицепилось к ее шали.
   Легкая снежная сеть начала  опускаться  на  Хейхолт  из  низких  стальных
облаков. Погода переменилась. Саймон знал, что холод теперь  продержится  до
самого Сретения. Чтобы не нести птенцов через ветреный  двор,  Саймон  решил
проскочить через церковь и продолжить путь  по  западной  стене  внутреннего
двора.
   Утренние молитвы закончились часа два тому назад, и  церковь  уже  должна
опустеть. Отец Дреозан мог бы не очень-то благосклонно отнестись к тому, что
Саймон святотатственными сапогами протопает через его  владение,  но  в  это
время он наверняка  наслаждается  обильной  утренней  трапезой  и  угрожающе
бурчит по поводу качества масла и консистенции хлебно-медового пудинга.
   Преодолев две дюжины ступенек, Саймон добрался до боковой двери церкви.
   Снегопад усиливался, серый камень церкви  был  испещрен  мокрыми  следами
растаявших снежинок. Дверь распахнулась на удивление бесшумно.
   Чтобы не оставлять улик в  виде  мокрых  следов  на  полу,  он  раздвинул
фиолетовые занавеси в задней  части  холла  и  поднялся  на  хоры  по  узкой
каменной лестнице.
   Загроможденные, душные хоры, которые в начале лета становились источником
невыносимых страданий, сейчас были теплыми и уютными.  Пол  усыпали  остатки
монашеского  быта  -  скорлупки  орехов,  яблочная  кожура,  мелкие  кусочки
черепицы, которые использовались для записок -  жалкого  средства  нарушения
обета молчания.
   Все это походило скорее на клетку обезьян или ярмарочных медведей, чем на
место, куда божьи  люди  приходят  вознести  хвалу  Господу.  Саймон  слегка
улыбался, тихо продолжая свой путь среди всяческих мелочей, разбросанных  по
полу, - пряжек, лоскутков ткани, рассохшихся деревянных  стульев.  Почему-то
приятно было  сознавать,  что  эти  суровые  бритоголовые  люди  могут  быть
непослушными, вроде ватаги деревенских мальчишек.
   Вдруг до Саймона донесся звук  голосов.  С  сильно  бьющимся  сердцем  он
отшатнулся к занавесям, прикрывающим заднюю часть хоров,  уткнулся  носом  в
пыльную ткань и затаил дыхание. Если это отец Дреозан или пономарь  Барнаба,
ему не удастся проскользнуть незамеченным в дальнюю дверь.  В  случае,  если
это так, придется выбираться  отсюда  тем  же  путем,  каким  он  пришел,  и
подвергнуть птенцов опасности простудиться.
   Сжавшись  в  комок,  тихий   как   мышь,   Саймон   старался   определить
местонахождение говоривших.  Ему  казалось,  что  говорят  двое,  но  мешали
птенцы, тихо попискивающие в его  руках.  Саймон  придержал  гнездо  локтем,
стянул шапку - не хватало только, чтобы отец Дреозан застиг его в  церкви  в
шапке - и накрыл ею  гнездо.  Птенцы  моментально  замолчали,  понимая,  что
наступила ночь. Осторожно раздвинув дрожащими руками края занавески, мальчик
вскинул голову и прислушался -  голоса  раздавались  как  будто  из  придела
главного алтаря. Их тон казался невозмутимым - его не заметили.
   Горели всего несколько фонарей. Огромный купол церкви был почти полностью
скрыт тенью,  высокие  окна,  словно  плывущие  по  ночному  небу,  казались
светлыми отверстиями, через которые можно  увидеть  рай.  Прижимая  к  груди
убаюканных, прикрытых шапкой найденышей,  Саймон  подкрался  к  краю  хоров.
Устроившись в затемненном углу, ближайшем к лестнице и стараясь  не  дышать,
он  просунул  голову  между  перилами  балюстрады  -  одна   щека   касалась
мученичества святого Туната, другая - рождения на острове святой Пелиппы.
   - А ты, с вечным твоим нытьем! - шипел один из голосов.  -  Я  невыносимо
устал от этого! - Саймон не мог видеть лица говорящего, тот стоял  спиной  к
хорам, кутаясь в  плащ  с  высоким  воротником.  Его  собеседника,  сидящего
напротив хоров на церковной скамье, Саймон отлично разглядел и сразу узнал.
   - Люди, которым говорят то, чего они не хотят слышать, часто называют это
нытьем, брат, - сказал сидевший. - Но я не наушничаю и не  плету  интриг.  Я
только хотел предостеречь тебя...
   - Ты можешь говорить все, что захочешь! - прорычал первый,  злоба  в  его
голосе звучала странно, как боль. - Но трон мой по праву и по желанию нашего
отца. Ничто из того, что ты думаешь, знаешь или  говоришь,  не  может  этого
изменить.
   Джошуа Безрукий - так, как часто слышал Саймон,  называли  младшего  сына
короля, -  резко  встал  со  скамьи.  Его  жемчужно-серый  камзол  и  штаны,
вылинявшие во время долгих странствий, еще носили слабые  следы  красного  и
белого цветов; его каштановые волосы  были  коротко  подстрижены.  Там,  где
должна была быть его правая кисть, из  рукава  торчал  закрытый  цилиндр  из
черной кожи.
   - Мне не нужен трон, поверь мне, Элиас! - произнес  он.  Его  слова  были
сказаны очень тихо, но как легкие стрелы долетели до убежища  Саймона.  -  Я
только предостерегаю тебя от священника Прейратса, человека с... нездоровыми
наклонностями. Не приводи его сюда, Элиас! Он очень опасен,  поверь  мне,  я
знаю его давно, еще по Узирийской семинарии в Наббане.  Монахи  там  боялись
его как чумы. А ты прислушиваешься к нему, будто он так же достоин  доверия,
как герцог Изгримнур или старый сир Флурен. Глупец! Он разрушит наш  дом.  -
Он сдержал себя. -  Я  хочу  только  дать  тебе  совет,  идущий  от  сердца.
Пожалуйста, поверь мне! Я не претендую на трон.
   - Тогда покинь замок,  -  сказал  Элиас  и  повернулся  к  брату  спиной,
скрестив руки на груди. - Уйди и дай мне приготовиться к  царствованию,  как
подобает мужчине - свободным от твоих жалоб и интриг.
   У старшего принца был тот же высокий лоб и орлиный нос, но он был  крепче
сложен, чем Джошуа; казалось, ему  ничего  не  стоит  сломать  человеку  шею
голыми руками. Его сапоги для верховой езды и  камзол  были  в  цвет  волос,
черными, а плащ и штаны поблекшего в дороге зеленого цвета.
   - Мы оба сыновья своего отца,  о  будущий  король,  -  холодно  улыбнулся
Джошуа. - Корона твоя по праву. Как бы мы ни относились друг к другу  -  это
не должно тебя волновать. Твое-будущее-величество может быть спокойно -  мое
слово тому порукой, но, - его  голос  набрал  силу,  -  я  не  потерплю,  ты
слышишь, не потерплю, чтобы кто бы то ни было выставлял меня из  дома  моего
отца. Даже ты, Элиас.
   Его брат обернулся, взгляды их, скрестившись, показались Саймону  блеском
мечей.
   - Как бы мы ни относились друг к другу? - хрипло спросил его брат.  Голос
его надломился, и смертельная мука звучала в нем.  -  Что  ты  можешь  иметь
против меня? Рука? - Он сделал несколько шагов  от  Джошуа  и  теперь  стоял
спиной к брату. Слова его были полны горечи. - Ты потерял руку... Из-за тебя
я вдовец, а моя дочь наполовину сирота! И смеешь вспоминать о своих обидах?
   Джошуа, казалось, задохнулся, прежде чем ответить.
   - Твоя боль... Твоя боль известна мне, брат, - сказал он наконец. - Разве
ты не знаешь, что я отдал бы не только правую руку, но свою жизнь!..
   Элиас резко повернулся и, подняв руку к горлу, достал что-то блестящее из
своего камзола. Саймон смотрел во все глаза. Это был не нож, а что-то мягкое
и податливое,  как  лента  из  мерцающей  ткани.  Элиас  поднес  ее  к  лицу
ошеломленного брата, потом бросил на пол и отшвырнул ногой в сторону. Джошуа
стоял неподвижно, потом как бы во  сне  наклонился,  чтобы  поднять  лежащий
предмет - женский серебряный шарф. Пока он молча стоял, держа тонкую полоску
в руке, гримаса боли или гнева исказила его лицо. Саймон успел несколько раз
вдохнуть и выдохнуть, прежде чем Джошуа наконец спрятал шарф у себя на груди
и вслед за братом вышел из церкви.
   Прошло довольно много времени, прежде чем Саймон счел безопасным покинуть
свое убежище и продолжить путь к главным церковным дверям. Ему казалось, что
он  присутствовал  на  странном  кукольном  спектакле,   Узирийских   играх,
предназначенных для него одного. Мир вдруг показался Саймону вовсе не  таким
надежным и неизменным, раз  принцы  Эркинланда,  наследники  всего  Светлого
Арда, могут кричать и скандалить, как пьяные солдаты.
   Выглянув в холл, Саймон остановился, настороженный неожиданным движением.
   Он успел заметить фигуру человека в  коричневом  камзоле,  убегающего  по
коридору -  фигуру  юноши  возраста  Саймона  или  даже  моложе.  Незнакомец
оглянулся, сверкнув удивленными глазами, и исчез за углом. Саймон  не  узнал
его. Неужели он тоже шпионил за принцами? Саймон тряхнул  головой,  чувствуя
себя нелепо, как бык, получивший солнечный удар. Он стянул шапку  с  гнезда,
вернув птенцам свет и полную щебетания жизнь, и снова  потряс  головой.  Это
было беспокойное утро.

Глава 4

КЛЕТКА ДЛЯ СВЕРЧКА

   Моргенс с грохотом бродил  по  своей  мастерской,  погруженный  в  поиски
потерянной книги. Он утвердительно махнул  Саймону,  разрешая  ему  поискать
клетку для птенчиков, и вернулся к своему занятию, сдвигая горы манускриптов
и фолиантов, как слепой гигант, ворвавшийся в город хрупких башен.
   Найти   птенцам   подходящий   дом   оказалось   гораздо   труднее,   чем
представлялось Саймону,  -  клеток  было  сколько  угодно,  но  ни  одна  не
подходила. В некоторых расстояние между прутьями было так  велико,  что  там
пожалуй, смогли бы жить только  свиньи  или  медведи,  другие  были  доверху
набиты какими-то странными вещами,  причем  ни  одна  из  них  ни  капли  не
походила  на  животное.  Наконец  он  приметил   одну,   казавшуюся   вполне
приемлемой, под свертком блестящей ткани. Она доходила по высоте  до  колена
Саймона и была туго сплетена из речного камыша в форме колокола; клетка была
пуста, если не считать поддона с песком, маленькая дверца завязана веревкой.
Саймон повозился с узлом-и открыл ее.
   - Стой! Прекрати немедленно!
   - Что?! - Саймон отскочил. Доктор пронесся мимо него  и  ногой  захлопнул
дверцу.
   - Извини, что  напугал  тебя,  юноша,  -  Моргенс  задыхался,  -  но  мне
следовало бы подумать, прежде чем разрешать  тебе  копаться  в  этих  вещах.
Боюсь, эта штука не годится для твоих целей.
   - Почему? - Саймон наклонился, стараясь разглядеть что-нибудь, необычное,
но не увидел ничего, кроме устилающего дно клетки песка.
   - Что ж, мой юный исследователь, если ты сможешь подождать, ни к чему  не
прикасаясь несколько минут, я покажу тебе. Глупо было с моей стороны забыть.
- Моргенс, расшвыряв очередную кучу, выудил оттуда давно оставленную корзину
сухих фруктов и двинулся к клетка, на ходу сдувая пыль с фиги.
   - Теперь смотри внимательно, - он открыл дверцу и бросил фрукт в  клетку,
фига осталась лежать на поддоне с песком.
   - Ну? - спросил Саймон озадаченно.
   - Подожди, - шепнул доктор. Не успел  он  это  вымолвить,  как  в  клетке
начало  что-то  происходить.  Сперва  Саймону  показалось,  что  мерцает   и
переливается воздух в клетке, но он быстро понял,  что  как-то  перемещается
сам песок, слегка закручиваясь вокруг фиги. Внезапно  -  так  внезапно,  что
Саймон резко отпрянул назад, - огромный зубастый рот открылся среди песка, и
фига исчезла в нем, как муха исчезает в пасти карпа. Легкая  рябь  пробежала
по песку, и клетка затихла, приняв такой же невинный вид, как и раньше.
   - Что там, под ним? - задохнулся Саймон. Моргенс засмеялся.
   - То-то и оно, - он был ужасно доволен. - Это и есть сам  зверек,  зверек
собственной персоной. Песка там нет, это, так сказать,  маскарад.  Все,  что
находится на дне клетки, - это одно умное животное. Прелесть, правда?
   - Наверное, - сказал Саймон без особой убежденности. - Откуда оно?
   - Из Наскаду, пустынных земель. Теперь ты понимаешь, почему я  не  хотел,
чтобы ты совался туда? Кроме того, я не думаю, что эта клетка подошла бы для
твоих пернатых сироток. - Моргенс  снова  закрыл  дверцу  и,  предварительно
завязав ее кожаным ремнем, поставил клетку на высокую полку.  Забравшись  на
стол для этой цели, он не спрыгнул сразу, а стал пробираться  дальше,  умело
лавируя между разложенными там вещами. Наконец он нашел  то,  что  искал,  и
вернулся к Саймону.
   Это было массивное сооружение из тонких прутьев,  не  содержащее  в  себе
ничего подозрительного.
   - Клетка для сверчка, - объяснил доктор, помогая юноше  получше  устроить
птенцов в их новом доме. Туда поставили мисочку  с  водой,  а  Моргенс  даже
достал откуда-то маленький мешочек с зернами,  которые  он  насыпал  на  дно
клетки.
   - Они достаточно  взрослые  для  такой  еды?  -  спросил  Саймон.  Доктор
беспечно махнул рукой.
   - Нечего беспокоиться, - сказал он. - Это им по  зубам.  Саймон  пообещал
птенцам,  что  скоро  вернется  к  ним  с  чем-нибудь  более  подходящим,  и
последовал за доктором через мастерскую.
   - Ну, юный Саймон, заклинатель зябликов и ласточек, - улыбнулся доктор. -
Что я могу для тебя сделать этим холодным утром? Мне  вспоминается,  что  мы
так и не завершили нашу роскошную и благородную лягушачью сделку в тот день,
когда нас так грубо прервали.
   - Да, и я думал...
   - Кроме того, мне кажется, мы позабыли и еще о чем-то?
   - О чем? - Саймон старательно вспоминал.
   - Странная история  с  полом,  который  следовало  подмести?  Одинокая  и
покинутая метла, всем своим прутиковым существом стремящаяся навстречу тому,
кто употребил бы ее по назначению?
   Саймон мрачно кивнул. Он надеялся, что его ученичество начнется на  более
благоприятной ноте.
   - А-а, легкое отвращение к грязной  работе?  -  доктор  поднял  бровь.  -
Понятно, но неуместно.  Мы  должны  уметь  ценить  этот  однообразный  труд,
который держит руки занятыми, а голову и сердце  оставляет  свободными.  Что
же, в первый день твоей службы я постараюсь тебе помочь. Я придумал, как это
сделать наилучшим образом. - Он сделал несколько смешных танцевальных па.  -
Я рассказываю - ты подметаешь. Неплохо, э?
   Саймон пожал плечами.
   - У вас есть метла? Я свою забыл.
   Моргенс покопался в хламе и предъявил наконец предмет, такой изношенный и
затянутый паутиной, что в нем только с  большим  трудом  можно  было  узнать
орудие для метения пола.
   - Итак, - сказал доктор, вручая предмет мальчику  с  таким  достоинством,
как будто это  был  королевский  скипетр,  -  о  чем  ты  хотел  бы  сегодня
услышать?
   - О мореплавателях, об их черном железе, о  ситхи...  и  о  нашем  замке,
конечно. И еще о короле Джоне.
   - А-а, да. - Доктор задумчиво кивнул. - Длинный список, но если  нам  еще
раз  не  помешает  этот  пустоголовый  бездельник  Инч,  я  надеюсь  сегодня
укоротить его немного.  Приступай  мальчик,  приступай,  пусть  только  пыль
летит. Кстати, на чем я остановился?
   - Ну-у, пришли люди Риммера, и ситхи отступали, а у риммеров было  черное
железо, и они убивали людей, убивали ситхи, убивали всех...
   - Х-м-м, - сухо сказал Моргенс, - такова отдача. Ну, справедливости  ради
надо признать, что они убивали все-таки не совсем всех, и их набеги и штурмы
были вовсе не так неотразимы, как  я  мог  это  изобразить.  Они  много  лет
оставались на севере, прежде  чем  пересекли  Фростмарш,  но  и  тогда  были
остановлены серьезным препятствием - их ждали эрнистирийцы.
   - Да, но народ ситхи! - Саймону не терпелось. Он все знал  об  Эрнистире,
встречал уйму народа из этой языческой западной страны. -  Вы  сказали,  что
маленький народ бежал от железных мечей?
   - Не маленький народ, Саймон, я... о Боже! - Доктор тяжело  опустился  на
стопку книг в кожаных переплетах и потянул себя за бакенбарды. - Я вижу, что
мне придется заняться этим гораздо глубже. Тебя ждут к полуденной трапезе?
   - Нет, - быстро соврал Саймон. Полновесная история доктора  казалась  ему
куда привлекательнее неминуемой взбучки от Рейчел.
   - Прекрасно. Тогда давай найдем себе хлеба и луковиц... и может быть  еще
что-нибудь, чтобы промочить горло - видишь ли, мой мальчик, говорить  -  это
крайне жаждовызывающая работа - и тогда я смогу попробовать превратить  шлак
в чистейший благородный металл, короче - научить тебя чему-нибудь.
   Когда они обеспечили себя провизией, доктор снова сел.
   - Так-то вот, Саймон, - о, и не  стесняйся  шевелить  метлой,  пока  ешь,
молодежь так быстро ко всему приспосабливается - теперь поправь меня,