чал  не  очень
уверенно.
   - Кому я могу послать письмо? - спросила Мириамель.
   - Посылайте его на постоялый двор "Чаша Пелиппы". На нем нарисуйте  перо,
обведенное кругом. Это будет знаком для того,  кто,  пожалуй,  смог  бы  вам
помочь, если, конечно, он будет там. - Кадрах с трудом поднял руку с тяжелой
цепью. - Уходите, принцесса, прошу вас. После всего, что случилось,  я  хочу
только, чтобы меня оставили одного. Мне еще больнее оттого,  что  вы  видите
мой позор.
   У Мириамели не было больше сил, удерживать слезы.  Лишь  через  несколько
мгновений она снова смогла заговорить.
   - Тебе что-нибудь нужно?
   - Кувшин вина. Нет, лучше мех с вином - его легче будет спрятать. Это для
того, чтобы тьма во мне как-то соответствовала  тьме  вокруг  меня.  -  Смех
монаха тяжело было слышать. - А вам - счастливо скрыться.
   Мириамель отвернулась. Она не могла больше смотреть  на  его  истерзанное
тело.
   - Мне так жаль, - проговорила она и скользнула в  темный  коридор.  После
встречи с Кадрахом на сердце у нее стало еще тяжелее.
   Ган Итаи сказала что-то Кадраху и присоединилась к ней, задвинув за собой
панель. Они снова ползли в глубокой темноте.
   Оказавшись в комнате у Ган Итаи, Мириамель разрыдалась.  Ниски,  чувствуя
себя  неловко,  тихо  стояла  в  стороне,  но  принцесса  никак   не   могла
успокоиться, и Ган Итаи ласково обняла ее за плечи длинной паучьей рукой.
   - Перестань, дитя. Ты снова будешь счастлива.
   Мириамель подняла голову, развязала юбку и краешком вытерла глаза.
   - Нет, не буду. И Кадрах  тоже  не  будет.  Боже  в  раю,  почему  я  так
одинока?!
   Ган Итаи прижала ее к себе и не отпкускала до тех пор, пока  не  кончился
очередной взрыв рыданий.
   - Ничто живое нельзя связывать и мучить с такой жестокостью, -  в  голосе
ниски звучал гнев. - Они схватили Руяна Ве, ты знаешь? Схватили  прародителя
моего народа. Великого Навигатора. Когда он хотел снова взойти на корабль  и
отправиться в плавание, его схватили и заковали в цепи. - Ган Итаи  медленно
раскачивалась в такт своим словам. - А потом они сожгли корабли.
   Мириамель всхлипнула. Она не знала, о  ком  с  такой  ненавистью  говорит
ниски, но сейчас это было совершенно неважно.
   - Они хотели сделать нас своими рабами, но мы, тинукедайя,  мы  свободный
народ.
   Постепенно рассказ ниски начал переходить почти в речитатив, напоминающий
старую песню.
   - Они сожгли наши корабли, наши великие корабли. Никогда в этом  мире  не
будет создано подобного. Они сожгли наши корабли, они бросили нас умирать на
берегу. Они говорили, что спасают нас Из небытия,  но  это  была  ложь.  Они
только хотели, чтобы мы разделили с ними их изгнание. А мы не нуждались в их
помощи. Океан, вечный и неизменный, мог бы вечно быть нашим  домом,  но  они
сожгли наши корабли и  заточили  в  темницу  Великого  Руяна.  Не  правильно
связывать цепями того, кто не  причинил  тебе  никакого  зла.  Не  правильно
удерживать того, кто хочет уйти.
   Ган Итаи держала Мириамель на коленях, укачивая, словно ребенка,  и  тихо
рассказывала об ужасной несправедливости того, как поступили с  ее  народом.
Солнце скрылось, и странные тени плясали по стенам. ***
   Мириамель лежала в своей темной  комнате  и  прислушивалась  к  грустному
пению Ган Итаи на палубе. Ниски была очень расстроена. Принцесса не  думала,
что она вообще способна  на  такие  сильные  чувства,  но  стоны  связанного
Кадраха и слезы принцессы как видно задели что-то в душе маленькой женщины.
   Кто они на самом деле, эти ниски? Кадрах называл  их  тинукедайя  -  дети
океана,  как  сказала  Ган  Итаи.  Откуда  они  взялись?   Может   быть,   с
какого-нибудь далекого острова? Корабли в  далеком  океане,  сказала  ниски,
корабли, приплывшие издалека... Неужели все на свете хотят вернуть  какое-то
время, которое прошло давным-давно?
   Ее философские размышления прервал резкий стук в дверь.
   - Леди Мария, вы не спите?
   Она промолчала. Дверь медленно отворилась, и Мириамель мысленно  выругала
себя - надо было запереть ее на ключ.
   - Леди Мария, - мягко проговорил граф. - Вы больны? Мне не хватало вашего
общества за ужином.
   Она протерла глаза, делая вид, что только что проснулась.
   - Лорд Аспитис? Простите, но я не совсем здорова.  Мы  поговорим  завтра,
когда я буду чувствовать себя лучше.
   Кошачьей походкой граф приблизился к кровати и сел. Потом протянул руку и
длинными пальцами погладил ее щеку. - Но это ужасно. Что случилось? Я пришлю
Ган Итаи приглядеть за вами. Она умеет ходить за больными, и  я  доверяю  ей
больше, чем всем придворным лекарям, вместе взятым.
   - Благодарю вас, Аспитис, вы очень добры. Теперь, если  вы  позволите,  я
хотела бы еще немного поспать. Простите, но сегодня я невеселая собеседница.
   Граф,  судя  по  всему,  не  спешил  уходить.  Он  медленно  погладил  ее
шелковистые волосы и улыбнулся.
   - Мария, я стыжусь грубых слов, сказанных вам раньше.  Я  начал  чересчур
хорошо относиться к вам, и мне становится страшно при мысли,  что  вы  вкруг
покинете меня. В конце концов, мы же любим друг друга, правда? - Его  пальцы
скользнули по шее, и принцесса внутренне съежилась.
   - Поверьте, граф, сейчас я просто не  в  состоянии  разговаривать.  Но  я
прощаю вам злые слова - я верю, что они были поспешными и неискренними.
   Она внимательно посмотрела на него, стараясь понять,  о  чем  он  думает.
Голубые глаза графа были простодушно-спокойными, но Мириамель вспомнила все,
что говорил Кадрах и рассказывала Ган Итаи, и озноб снова охватил ее.
   - Да, да, вы правы. Я так рад, что вы все  правильно  поняли.  Поспешные,
необдуманные слова.
   Мириамель захотела испытать его притворную искренность.
   - Но поймите мое горе, граф. Мой отец ничего  не  знает  обо  мне.  Может
быть. ему ухе сообщили из монастыря, что я не приехала; Он стар, Аспитис,  и
я боюсь за его здоровье. Вот почему мне придется покинуть вас, хочу  я  того
или нет.
   - Конечно, - ответил граф, и у принцессы мелькнула безумная надежда. Что,
если  она  ошиблась  -  все  ошиблись?  -  Нельзя  заставлять  вашего   отца
беспокоиться. Мы пошлем ему весточку, как  только  доберемся  до  берега.  Я
думаю, что можно будет пристать у  острова  Спент.  Мы  пошлем  ему  хорошие
новости.
   Мириамель улыбнулась.
   - Он будет рад узнать, что со мной все в порядке.
   - Еще бы, - Аспитис улыбнулся ей в ответ. - Но будет и еще одна  новость,
которая порадует его. Мы сообщим ему, что его дочь выходит  замуж  за  члена
одной из пятидесяти благородных семей Наббана.
   Улыбка Мириамели несколько поблекла.
   - Что?
   - Мы сообщим ему о  нашей  предстоящей  свадьбе.  -  Аспитис  восторженно
засмеялся. - Да, леди, я много думал об этом, и хотя  семья  ваша  не  столь
прославлена, как моя, да к тому же из Эркинланда, - ради  любви  я  плюну  в
лицо традициям. Мы поженимся, как только вернемся в Наббан. -  Он  поцеловал
ее ледяную руку. - Но вы не так рады, как я мечтал увидеть, прекрасная  леди
Мария?
   Мысли Мириамелн метались, но она, точно во сне, понимала, что  теперь  ей
остается только один путь - бежать.
   - Я... я ошеломлена, граф.
   - И это понятно. - Он встал, потом наклонился  поцеловать  ее.  Его  губы
пахли вином, а щеки духами. Он сделал шаг  к  двери.  -  Все  это  несколько
неожиданно, я знаю, но было бы ужасно, если  бы  я  заставлял  вас  мучиться
после того, что случилось между нами. Я люблю вас, Мария. Северные цветы  не
похожи на южные, но аромат их столь же сладок,  а  бутоны  столь  же  свежи.
Отдыхайте, моя леди, мне о многом нужно поговорить с вами. Спокойной ночи.
   Дверь захлопнулась. Мириамель вскочила с кровати и закрыла  ее  на  ключ.
Потом она вернулась под одеяло.
   Мрак сгущался.

3 ВОСТОК МИРА

   - Я теперь рыцарь, верно ведь? - Саймон провел рукой по густому  меху  на
шее Кантаки. Волчица бесстрастно посмотрела на него.
   Бинабик оторвался от куска пыльного пергамента и кивнул.
   - После подавания клятвы твоему Богу и твоему принцу. - Тролль вернулся к
рукописи Моргенса. - И это удовлетворительно скатывается на твоих  рыцарских
свойствах.
   Саймон глядел вдаль, за каменные плиты Сада Огня,  пытаясь  найти  слова,
которыми можно было бы выразить его мысль:
   - Но я не вижу... никакой разницы. Я теперь рыцарь и мужчина... Почему же
я чувствую себя, как тот же самый человек? Вторично  оторванный  от  чтения,
Бинабик ответил не срезу.
   - Питаю сожаление, Саймон, но я не был достаточно внимательным другом для
выслушивания. Не мог бы ты повторить все сначала?
   Саймон нагнулся, поднял камень и швырнул его в  подлесок  через  каменные
плиты. Кантака бросилась за ним.
   - Если я уже взрослый и рыцарь, почему же я чувствую  себя,  как  тот  же
глупый судомой?
   Бинабик улыбнулся:
   - Не ты один в  этом  мире  имеешь  подобные  размышления,  друг  Саймон.
Приходит новый этап для жизни, и ты добиваешься очень большой награды, но  в
тебе самом не протекает никаких изменений. Джошуа производил тебя  в  рыцари
за храбрые поступки, которые ты совершал на Урмсхейме. Если ты изменялся, то
не вчера, на церемонии, а  очень  раньше  -  на  горе.  -  Тролль  рассеянно
похлопал Саймона по носку сапога. -  Не  сам  ли  ты  говаривал,  что  кровь
дракона, пролившись, указывала тебе путь.
   - Да, - буркнул Саймон, покосившись  на  хвост  Кантаки,  мелькавший  над
вереском, как клуб серого дыма.
   - Люди, тролли и жители долин становятся  взрослыми,  когда  приходит  их
время, но не тогда, когда им сообщают, что пора взрослеть. Будь доволен.  Ты
всегда будешь отличаться большой  похожестью  на  Саймона,  но  даже  за  те
месяцы, в которые мы становились друзьями, я замечал много изменений.
   - Правда? - Саймон остановился, так и не бросив очередной камень.
   - Да. Ты делаешься мужчиной, Саймон, но это имеет  должность  происходить
самостоятельно, без помощи твоих  размышлений.  -  Он  зашуршал  бумагой.  -
Послушай, я хочу кое-что читать для тебя. - Коротким пальцем  Бинабик  водил
по строчкам паучьего почерка доктора  Моргенса.  -  Я  испытываю  превеликую
благодарность к Стренгьярду за то, что он  выносил  эту  книгу  из  обломков
Наглимунда. Это последняя вещь, которая  связывает  нас  с  этим  знаменитым
человеком, твоим учителем. - Палец тролля наконец  остановился.  -  А,  вот.
Моргене говаривает про короля Джона.
   ...Если он и был отмечен Богом, это  более  всего  сказывалось  в  умении
найти подходящий момент для штурма и  отступления,  в  искусстве  определять
единственное место, в котором необходимо было оказаться  в  нужное  время  и
вследствие этого преуспеть.
   - Я читал эту часть, - заинтересованно сказал Саймон.
   - Тогда ты наверняка отмечал ее значительность для наших усилий.
   Джон Пресвитер знал, что в войне и в дипломатии, так же  как  в  любви  и
коммерции - занятия хоть и различные, но чем-то схожие -  награда  достается
не сильнейшему и даже не справедливейшему, но скорее удачливому.  Джон  знал
также, что тот, кто передвигается быстрои  без  излишних  предосторожностей,
готовит тем самым свою победу.
   Саймон нахмурился, глядя на довольное лицо Бинабика.
   - Ну, так что?
   - А, - тролль был невозмутим. - Слушай дальше.
   Поэтому в битве,  сокрушившей  Наббанайскую  империю,  Джон  провел  свое
войско через Онестрийский проход  и  бросил  его  прямо  на  копья  легионов
Адривиса, хотя все были уверены, что только глупец может поступить  подобным
образом. Однако  этот  поступок  оказался  тем  безумием  и  безрассудством,
которое  предоставило  войску  Джона  огромное  преимущество  внезапности  и
заставило ошеломленную армию Наббана принять его за божественный промысел.
   Саймон с беспокойством прислушивался к нотке триумфа, звучавшей в  голосе
Бинабика. Похоже было, что тролль считает суть дела совершенно ясной. Саймон
снова нахмурился, размышляя.
   - Ты хочешь сказать, что нам надо поступать, как  король  Джон?  Мы  тоже
должны застать Элиаса врасплох? - Эта идея была совершенно  ошеломляющей.  -
Ты думаешь, мы сможем атаковать его?
   Бинабик кивнул, обнажив в улыбке желтые зубы.
   - Умница, Саймон. Почему нет? Мы все время  ответствовали  на  удары,  но
никогда не имели храбрости наносить их. Может быть, немного  изменения  этой
традиции приносило бы нам пользу.
   - Да, но остается еще Король Бурь! - Сам напуганный этой  мыслью,  Саймон
невольно оглянулся на  затянутый  тучами  горизонт.  Ему  даже  не  хотелось
называть это имя в диком месте Под низким небом. - И  кроме  того,  Бинабик,
нас ведь всего несколько сотен, а у короля  Элиаса  тысячи  солдат,  это  же
каждый знает.
   Тролль пожал плечами.
   - Разве я говариваю, что мы имеем должность сражаться сразу со  всей  его
армией? Кроме того, наше народонаселение все время растет. Каждый день  люди
приходят,  чтобы  поселяться...  как  это  называл  Джошуа?..  А!  В   Новом
Гадринсетте.
   Саймон покачал головой и швырнул в заросли вереска  еще  один  сглаженный
дождями и ветром камень.
   - Я думаю, что это глупо. То есть не глупо, а слишком опасно.
   Бинабик не был обескуражен. Он свистнул Кантаку, и она тут же  примчалась
рысью, легко перемахивая через огромные валуны.
   - Может быть в твоих словах есть  правильность.  А  пока  что  мы  пойдем
немного прогуляться. ***
   Принц Джошуа смотрел на меч, и  лицо  его  было  озабоченным  и  усталым.
Хорошее настроение, которым он порадовал всех на торжествах в честь Саймона,
совершенно исчезло.
   Дело наверное не  в  том,  что  принц  действительно  стал  счастливее  в
последнее время, думал Деорнот, просто он понял  наконец,  что  его  вечные:
сомнения в своих силах заставляют окружающих  чувствовать  себя  неловко.  В
такие времена люди  предпочитают  бесстрашного  принца  честному  -  поэтому
Джошуа вынужден был носить маску оптимизма в обществе  своих  подданных.  Но
Деорнот,  хорошо  знавший  Джошуа,  ни  минуты  не  сомневался,   что   груз
ответственности, лежавшей на плечах принца, на  самом  деле  становился  все
тяжелее.
   Он похож на мою мать, понял Деорнот. Странно думать так. о принце, но как
и она, он чувствует, что должен взять на себя все заботы  и  страхи,  потому
что никому другому не снести этой ноши.
   И так же, как это было с  матерью  Деорнота,  Джошуа,  казалось,  стареет
быстрее, чем окружающие его. Всегда стройный, Джошуа совсем исхудал за время
бегства из Наглимунда. Он немного  поправился  с  тех  пор,  но  сохранилась
какая-то слабость, которая не исчезала. Деорноту принц казался немного не от
мира сего, как человек, только что поднявшийся после тяжелой болезни. В  его
волосах появились седые пряди, а в глазах, таких же острых и  проницательных
как всегда, был теперь заметен легкий лихорадочный блеск.
   Ему нужен покой. Ему нужен отдых. Я хотел  бы  встать  у  его  постели  и
никого не подпускать к нему, пока он не проспит по крайней мере год.
   - Боже, дай ему сил, - пробормотал он. Джошуа повернулся к нему.
   - Прости, я задумался. Что ты сказал?
   Деорнот покачал головой, не желая ни лгать, ни делиться  своими  мыслями.
Оба снова обратились к мечу.
   Принц и рыцарь стояли перед массивным каменным столом в  одном  из  залов
здания, которое Джулой называла Домом Расставания. Не  было  никаких  следов
ночного пиршества, и длинное черное тело меча лежало на столе.
   - Подумать только, сколько народу погибло на конце этого меча, -  наконец
проговорил Деорнот. Он протянул  руку  и  дотронулся  до  обмотанной  шнуром
рукояти. Торн был таким же холодным и безжизненным, как и камень, на котором
он лежал.
   - И совсем недавно множество других погибло, чтобы мы могли завладеть им.
   - Но конечно, раз уж он так дорого нам обошелся, мы не  можем  позволить,
чтобы он бессмысленно валялся здесь,  в  открытом  зале,  куда  любой  может
зайти. - Деорнот покачал головой. - Может быть в нем -  самая  большая  наша
надежда, ваше высочество, наша единственная надежда. Разве  не  лучше  будет
спрятать его. в укромное место или поставить здесь охрану?
   Джошуа почти улыбнулся.
   - Зачем, Деорнот? Любое сокровище можно украсть, любой  замок  разрушить,
любой тайник разнюхать. Пусть он лучше лежит там, где все могут видеть его и
чувствовать, какая надежда заключена в нем. - Он прищурился, глядя вниз,  на
черное лезвие. - Не могу сказать, что  испытываю  надежду,  глядя  на  него.
Полагаю, ты не будешь считать меня менее царственным, если я скажу тебе, что
меня пробирает какая-то дрожь в его присутствии. - Он медленно провел  рукой
вдоль всего лезвия. - В любом случае, судя по тому, что рассказывали Бинабик
и юный Саймон, никто не может унести этот меч туда,  куда  он  не  пожелает.
Кроме того, если он лежит на виду у всех, словно топор Тестейна в сердцевине
легендарной березы, остается надежда, что однажды кто-нибудь выйдет вперед и
объяснит нам, зачем он нужен.
   Деорнот был озадачен.
   - Вы имеете в виду простых людей, ваше высочество?
   Принц фыркнул.
   - Есть разные виды мудрости, Деорнот. Если бы мы больше прислушивались  к
простым людям, живущим на Фростмарше, которые говорили, что Зло снова  ходит
по нашей земле, - кто знает, каких страданий  мы  могли  бы  избежать.  Нет,
Деорнот, любое мудрое слово об этом мече чрезвычайно важно для  нас  теперь.
Любая старинная песня, любая полузабытая история. -  Джошуа  не  мог  скрыть
досады. - В конце концов мы  не  имеем  никакого  представления,  какая  нам
польза в этом клинке. Фактически мы не знаем даже, есть ли  вообще  от  него
польза - ничего, кроме древнего и непонятного стихотворения...
   Хриплый голос запел, прервав его рассуждения.
   Мужчины удивленно обернулись. В  дверях  стояла  Джулой.  Она  продолжала
петь, подходя к ним.
   - Я не могла не услышать вас,  принц  Джошуа,  у  меня  острый  слух.  Вы
говорите мудрые вещи, но сомнения  в  силе  меча...  -  Она  поморщилась.  -
Простите старую лесную женщину за ее прямоту, но если мы не будем  верить  в
силу предсказания Ниссеса, нам не останется никакой надежды.
   Джошуа попытался улыбнуться.
   - Я же не спорю с тем, что оно очень много значит для нас, валада Джулои,
я только хочу знать, какое оружие мы получаем, собирая эти мечи.
   - Как и все мы. - Колдунья кивнула  Деорноту,  потом  бросила  взгляд  на
черный меч. - Во всяком случае у нас теперь есть один из трех Великих Мечей,
и это больше, чем было еще недавно.
   - Верно. Очень верно. - Джошуа прислонился к столу. - И благодаря вам  мы
в безопасности. Я не перестал радоваться хорошему, Джулои.
   - Но вы расстроены. - Это не было  вопросом.  -  Становится  все  труднее
прокормить наше растущее население  и  труднее  управлять  теми,  кто  живет
здесь.
   Принц кивнул.
   - Многие из них даже не знают, зачем они здесь,  попросту  последовав  за
друзьями и соседями. После такого морозного лета я просто не  знаю,  как  мы
переживем зиму.
   - Люди будут повиноваться вам,  ваше  высочество,  -  сказал  Деорнот.  В
присутствии колдуньи Джошуа казался скорее прилежным студентом, чем принцем.
Деорнот никак не мог привыкнуть к этому. Ему это очень не  нравилось,  и  он
только частично научился скрывать свое раздражение. - Они сделают то, что вы
скажете. Мы переживем зиму вместе.
   - Конечно, Деорнот, - Джошуа положил руку на плечо друга,  -  мы  слишком
много пережили вместе, чтобы нас могли рассорить такие мелкие проблемы.
   Казалось, что принц хочет сказать еще что-то, но в этот момент по широким
ступенькам застучали чьи-то шаги.
   В дверях появились тролль и юный  Саймон.  По  пятам  за  ними  следовала
ручная волчица Бинабика. Этот огромный зверь принюхался и потыкался носом  в
камень, лежащий у двери, прежде чем отойти  и  лечь  в  дальнем  углу  зала.
Деорнот смотрел, как она отходит, с некоторым облегчением. Бесконечное число
раз он убеждался, что она совершенно безопасна,  но  детство  его  прошло  в
эркинландской  деревне,  где  волки  были  сказочным