громко петь, и в
том, что он пел, слова можно было узнать только благодаря промежуткам  между
звуками. Алхимик, казалось, менялся, кружась в красноватой темноте,  туманом
окутавшей короля; он извивался, как змея; потом стал широкой, кольцеобразной
тенью, страшной веревкой тьмы, вившейся около того места, где стоял король -
или то, что теперь поглотило его. Мир, казалось, изогнулся  внутрь,  искажая
эти две фигуры, пока в центре колокольни  не  остались  только  пульсирующие
пламя, пар и тьма.
   Все мироздание, казалось, рушилось в это мгновение в этом месте.
   Саймон чувствовал, как его собственный ужас вырывается наружу сквозь  его
руки и через Сверкающий Гвоздь прямо в середину этого сгустка тьмы.
   Тьма на этот раз выпятилась. Маленькие арки молний  сверкали  в  комнате.
Где-то снаружи, Саймон знал  это,  горел  Асу'а  пятивековой  давности.  Его
обитатели умирали от рук давно  погибшей  армии  Фингила.  А  что  со  всеми
остальными? Неужели все, что знал Саймон,  исчезло,  захваченное  кружащимся
колесом времени?
   Молния прыгала по комнате, что-то пульсировало в центре  -  буря  огня  и
грозовые тучи, внезапно раскрывавшиеся и наполнявшие  комнату  ослепительным
светом. Прейратс, чья настоящая форма восстановилась,  пошатываясь,  пятился
от бьющегося сияния, которое быстро снова обратилось во тьму.  На  мгновение
священник торжествующе воздел руки над головой, потом качнулся и  рухнул  на
колени. Неуловимо  напоминающая  человека  фигура  сгустилась  в  темноте  и
поднялась над ним;  алый  намек  на  лицо  трепетал  над  уродливой  головой
алхимика.
   Прейратс дрожал и рыдал:
   - Прости меня!  Прости  мое  невежество,  мою  глупость,  о,  пожалуйста,
господин, прости меня! - Он полз к страшному  огненному  существу,  ударяясь
лбом о почти невидимый пол. - Я по-прежнему  смогу  оказывать  вам  огромные
услуги. Вспомните, что вы обещали мне,  повелитель,  -  что  если  я  хорошо
послужу вам, то стану первым среди смертных!
   Существо снова взялось за изменяющуюся Скорбь, но другая его  почерневшая
рука коснулась алхимика. Пальцы обхватили  его  гладкую  вспотевшую  голову.
Голос более могущественный, чем  колокол,  обрывистый  и  смертоносный,  как
шипение ледяного ветра, процарапал тьму.  Несмотря  на  все  происшедшее  до
этого, при этом звуке глаза Саймона наполнились слезами страха.
   - ДА. ТЫ БУДЕШЬ ПЕРВЫМ.
   Струи пара поднялись из-под пальцев короля. Прейратс завизжал и  выбросил
вверх руки, хватаясь за страшные почерневшие пальцы, но король не шевелился,
и священник не мог высвободиться. Ручейки пламени побежали по рясе алхимика.
Лицо короля над ним было смутным сгустком тьмы, но глаза и  разорванный  рот
горели алым. Подобный крик не мог бы вырваться из человеческого горла. Струи
пара скрыли его, но Саймон  видел  бьющиеся  руки,  превращающиеся  в  нечто
напомнающее ветки дерева. После долгих минут ужаса  священник  упал  на  пол
грудой  костей,  корчась,   как   горящий   сверчок.   Судорожные   движения
замедлились, потом прекратились. Существо, которое  когда-то  было  Элиасом,
упало головой вниз. Теперь не было  видно  ничего,  кроме  тьмы,  но  Саймон
чувствовал, как оно пьет потоки энергии, бегущие  через  Сверкающий  Гвоздь,
Торн  и  Скорбь,  восстанавливая  силы,  чтобы  снова  обрести  власть   над
украденным им телом. Прейратс, очевидно, каким-то образом повредил  его,  но
Саймон понимал, что спустя мгновения он восстановит  свою  мощь.  Он  ощутил
трепет надежды и попытался отпустить рукоять меча,  но  она  была  такой  же
частью его, как рука. Выхода не было.
   Словно почувствовав его попытку освободиться, черное существо  посмотрело
вверх, на него, и, хотя сердце Саймона споткнулось и чуть  не  остановилось,
он мог почувствовать его непримиримость. Оно  сокрушило  само  Время,  чтобы
вернуться. Даже священнику, какими бы силами он ни владел, не было позволено
снова закрыть эту дверь - так какие шансы могли быть у Саймона?
   В это мгновение ужаса Саймон внезапно ощутил удар крови дракона,  которая
когда-то сожгла его плоть и изменила его. Он смотрел  на  изменчивую  черную
фигуру, которая была Элиасом, разрушенную скорлупу и ее огненного хозяина  и
чувствовал ответную боль там, где черная сущность дракона оставила ему шрам.
Сквозь пульсирующий несвет, который  двигался  между  Сверкающим  Гвоздем  и
Скорбью, Саймон чувствовал не только всепоглощающую ненависть  Короля  Бурь,
но также и безумное одиночество Инелуки.
   Он любил свой народ, думал Саймон. Он отдал за него жизнь, но не умер.
   Беспомощно глядя, как это существо снова набирает силу,  Саймон  вспомнил
видение, которое показывала ему Лилит: Инелуки возле Великого  Пруда.  Такое
невыносимое горе было на этом лице, и  еще  там  была  решимость,  зеркально
отражавшая лицо Эльстана, когда тот сидел и ждал  ужасного  червя,  который,
как он знал, убьет его. Они были в чем-то похожи,  Инелуки  и  Эльстан,  они
делали то, что должно быть сделано, хотя ценой  этому  была  сама  жизнь.  И
Саймон был такой же.
   Скорбь. Его мысли трепетали и умирали, как мошки в пламени, но эту он  нс
отпускал. Инелуки назвал свой меч Скорбь. Зачем она показала мне это?
   Что-то шевелилось  рядом.  Бинабик  и  Мириамель,  освобожденные  смертью
Прейратса, шатаясь, сделали  несколько  шагов  вперед.  Мириамель  упала  на
колени; Бинабик подошел немного ближе, низко опустив  голову,  как  будто  в
лицо ему дул сильный ветер.
   - Ты уничтожишь этот мир, - выдохнул тролль. Рот его широко  раскрывался,
но слова казались тихими, как шелест бархатных крыльев. - Ты  утеривал  свое
место, Инелуки. Здесь не будет ничего для твоего управления. Тебе здесь  нет
места!
   Сгусток тьмы повернулся посмотреть на него, потом поднял мерцающую  руку.
Саймон, видя страх Бинабика перед уничтожающим прикосновением, почувствовал,
как его страх и ненависть снова возрастают.  Он  сражался  с  этим  приливом
ярости, сам не зная почему.
   Ненависть сохраняла его живым в темных местах. Пять веков гореть во тьме!
Ненависть - это все, что у него есть. И я тоже ненавидел. Я чувствовал,  как
он. Мы одинаковые.
   Саймон пытался  сохранить  перед  собой  образ  страдающего  лица  живого
Инелуки. Это была правда, скрытая этим ужасным горящим  существом.  Ни  одно
создание во всем мироздании не заслуживало того,  что  случилось  с  Королем
Бурь.
   - Мне жаль, - прошептал он лицу в своей памяти. - Ты не  должен  был  так
страдать.
   Волна энергии  от  Сверкающего  Гвоздя  внезапно  уменьшилась.  Существо,
державшее Скорбь, повернулось к нему,  и  волны  ужаса  снова  нахлынули  на
Саймона. Сердце его разрывалось.
   - Нет, - простонал он и стал нащупывать внутри себя опору, чтобы стоять и
жить. - Я буду... бояться тебя... но я... не буду тебя ненавидеть.
   Наступил  миг  неподвижности,  показавшийся  Саймону  годами.  Потом  сир
Камарис медленно поднялся с колен и, покачиваясь, встал. В  его  руках  Торн
все еще пульсировал  тьмой,  но  Саймон  чувствовал,  что  течение  его  сил
слабеет, как будто то, что чувствовал он сам, каким-то образом  через  точку
соприкосновения мечей достигло и Камариса.
   - Прощен... - выговорил старый рыцарь. - Да. Пусть все будет...
   Что-то заколебалось в центре тьмы, которая была Королем Бурь.  Алый  свет
уменьшился, потом погас. Пылающий красный туман просочился наружу,  клубясь,
как пчелиный рой.  Из  центра  теней,  окутанное  дымом,  возникло,  мерцая,
бледное видение короля Элиаса. Лицо его было  искажено  болью,  клочья  дыма
вились в его волосах. Пламя металось по его накидке и рубашке.
   - Отец! - Все существо Мириамели, казалось, вылилось в этом крике.
   Король обратил на нее взгляд.
   - Ах, Боже,  Мириамель,  -  выдохнул  он.  Голос  короля  был  не  вполне
человеческим. - Он ждал этого слишком долго. Он  не  отпустит  меня.  Я  был
глупцом, а теперь... пришла пора... отдавать долги... Прости... Дочь.  -  Он
содрогнулся; на  мгновение  его  глаза  загорелись  красным.  -  Он  слишком
силен... Его ненависть слишком сильна... Он... меня... не... отпустит...
   Голова его начала падать. Во рту загорелся алый свет. Мириамель закричала
без слов и подняла руки. Саймон скорее почувствовал, чем увидел, как  что-то
со свистом пронеслось мимо него.
   Оперенное белое древко торчало из груди Элиаса. На секунду  глаза  короля
снова стали глазами человека и его взгляд встретился со взглядом  Мириамели.
Потом лицо его исказилось, рев, громче любого грома, вырвался из  раскрытого
рта короля, и Элиас опрокинулся назад, в темноту. Рев превратился в громкий,
разносящийся эхом вопль, которому, казалось, не будет конца.
   На короткий миг Саймон ощутил  невозможно  холодное  нечто,  царапающееся
там, где кровь дракона вошла в него, чтобы найти убежище  в  нем,  поскольку
прежний приют  был  потерян.  Голод  этого  существа  был  всепоглощающим  и
безнадежным.
   Нет. Тебе нет здесь места. Мысль Саймона эхом повторяла слова Бинабика.
   Цепляющееся существо упало с беззвучным воплем.
   Языки пламени поднимались вверх там, где стоял король.  Ужасная  холодная
тьма была в их центре, но, пока Саймон в страхе следил за этим,  она  начала
распадаться на мечущиеся тени. Мир снова накренился, и  башня  содрогнулась.
Сверкающий Гвоздь пульсировал в его руке, потом растворился в черном  вихре.
И вот уже в руке Саймона была только пыль. Он поднес к лицу  дрожащую  руку,
чтобы получше разглядеть сыпучий порошок, потом остановился, потрясенный.
   Он снова мог двигаться!
   Кусок камня с потолка  над  головой  упал  около  него,  осыпав  брызгами
осколков. Саймон сделал неуверенный шаг. Колокольня была охвачена  пламенем,
как будто горели сами камни. Один  из  почерневших  колоколов  вывалился  из
связки под потолком и рухнул на пол, пробив дыру в каменных плитах.  Смутные
фигуры метались вокруг него, их движения были искажены стенами пламени.
   Чей-то голос звал его по имени, но он  стоял  в  самом  центре  огненного
хаоса и не знал,  куда  повернуть.  Вихрящееся  небо  появилось  в  неровном
отверстии над его головой, когда упал еще один камень. Что-то ударило его.

13 СПРЯТАННЫЕ ОТ ЗВЕЗД

   Тиамак стоял, переминаясь с  ноги  на  ногу,  и  ждал.  Герцог  терпеливо
выслушал двух тритингов, потом кивнул и ответил; они повернулись  и  ушли  к
лошадям сквозь тающий снег, оставив герцога и вранна  одних  у  огня.  Когда
Изгримнур поднял глаза и увидел посетителя, он сделал все,  что  мог,  чтобы
улыбнуться.
   - Тиамак, ты почему там стоишь? Милость Эйдона, парень, садись. Грейся. -
Герцог попытался изобразить приветственный жест, но повязка на руке помешала
этому.
   Тиамак подошел, хромая, и сел на бревно. Некоторое время он молча  держал
руки над огнем, потом сказал:
   - Изорн... Мне так жаль...
   Изгримиур отвернулся, глаза его покраснели,  и  он  стал  смотреть  через
туманный берег на Кинслаг. Прошло много времени, прежде чем он заговорил:
   - Я не знаю, как скажу моей Гутрун. Ее сердце будет разбито.
   Молчание затягивалось. Тиамак ждал,  не  зная,  следует  ли  ему  сказать
что-нибудь еще. Он знал Изгримнура гораздо лучше, чем его высокого  сына,  с
которым говорил только однажды, в шатре Ликимейи.
   - Не он один погиб, - сказал наконец Изгримнур и потер  переносицу.  -  И
осталось немало живых, о которых надо позаботиться. - Герцог поднял ветку  и
бросил ее в огонь, потом яростно  моргнул.  Слезы  блеснули  в  его  глазах.
Молчание снова затянулось, становясь почти пугающим. Потом Изгримнур нарушил
его:
   - Ах, Тиамак, почему не я? У него вся жизнь была впереди. А я старик. Моя
жизнь прожита.
   Вранн покачал головой. Он знал, что на этот вопрос не было ответа.  Никто
не может проникнуть в помыслы Тех, Кто Наблюдают И Творят. Никто.
   Герцог провел рукавом по глазам, потом откашлялся.
   - Хватит. Время оплакивать у нас еще  будет.  -  Он  снова  повернулся  к
Тиамаку, и вранн понял, что Изгримнур прав. Герцог действительно был  старым
человеком,  давно  миновавшим  дни  своего  расцвета.  Только  его  огромная
жизненная сила могла скрыть это, а теперь, когда опора была  выбита  у  него
из-под ног, он сразу сдал. Тиамак был в ярости, что  такой  хороший  человек
должен так страдать.
   Но страдали все, сказал он себе. Теперь время собраться с  силами,  чтобы
пытаться понять то, что произошло, и решить, что делать дальше.
   - Расскажи мне, что случилось,  Тиамак.  -  Герцог  заставил  себя  сесть
прямо, пытаясь вернуть самообладание, в котором  он  явственно  нуждался.  -
Расскажи мне, что ты видел.
   - Мало что я могу рассказать, чего вы... - начал вранн.
   - Просто рассказывай. - Изгримнур нашел более удобное положение для своей
сломанной руки. - У нас есть немного времени до прихода  Стренгъярда,  но  с
ним, я думаю, ты уже поговорил.
   Тиамак кивнул:
   - Когда накладывал целебную мазь на его раны. Всем есть  что  рассказать,
но не так-то уж это приятно слушать. - Он немного собрался с мыслями,  потом
начал:
   - Я шел вместе с ситхи, как казалось,  очень  долго,  а  потом  мы  нашли
Джошуа... ***
   - Значит, ты думаешь, что Джошуа был уже мертв? -  Спокойствие  глубокого
голоса герцога не могло скрыть его горестной нервозности. Его здоровая  рука
непрестанно подергивала бороду, которая казалась поредевшей и всклокоченной,
как будто за последние дни ее дергали слишком часто.
   Тиамак грустно кивнул:
   - Король очень сильно ударил его мечом по шее.  Я  слышал  ужасный  сухой
треск, когда он ударил, и потом кровь... - Маленький человек содрогнулся.  -
Он не мог выжить.
   Изгримнур на мгновение задумался.
   - Ах, что ж. - Он покачал головой. - Надо благодарить Узириса  Эйдона  за
то, что Джошуа по крайней мере не страдал. Несчастный человек, я  так  любил
его. Несчастный конец. - Он поднял глаза,  услышав  далекий  крик,  и  снова
повернулся к вранну:
   - И ты тоже был оглушен и лежал без сознания.
   - Я ничего не помню после того, как снова услышал колокол.  Очнувшись,  я
все еще был в том месте, где висели колокола, но сперва его не  узнал.  Все,
что я увидел, - это вихрь огня и дыма и странные тени.
   Я попытался встать, но голова кружилась, и я  был  слишком  слаб.  Кто-то
схватил меня за руку и тащил, пока я не смог подняться. Сперва я думал,  что
сошел с ума, потому что передо мной никого не было. Потом посмотрел  вниз  и
увидел, что это Бинабик помог мне. "Торопись, - сказал он мне. -  Это  место
разваливается на части".
   Потом он снова потащил меня, а я был как в тумане и  плохо  понимал  его.
Повсюду был дым, пол качался под ногами и скрежетал. Пока я стоял и качался,
появился еще один человек. Это была  Мириамель,  и  она  с  огромным  трудом
волокла по полу чье-то тело. Сквозь пыль и золу я  разглядел,  что  это  был
юноша Саймон.
   "Я убила его", - повторяла Мириамель. Она плакала. Я не  понимал,  почему
она решила, что убила Саймона, когда ясно видел, что его пальцы шевелятся  и
он дышит. Бинабик ей помог, и они потащили Саймона к лестнице.  Я  пошел  за
ними. Потом башня опять содрогнулась, большой камень упал  и  разлетелся  на
куски на том самом месте, где я только что стоял. - Тиамак протянул  руку  и
показал на замотанную вокруг его ноги тряпку:
   - Один осколок меня  порезал,  правда  не  сильно.  -  Он  выпрямился.  -
Мириамель хотела вернуться за Джошуа, но пол качался  очень  сильно,  и  все
время рушились новые куски потолка и стен. Бинабик считал, что надо  бежать,
и они начали спорить. Я тем временем начал приходить в себя.  Я  сказал  им,
что король сломал Джошуа шею и что я видел,  как  это  произошло.  Мириамель
было трудно понять - она казалась полусонной,  хоть  и  плакала,  -  но  она
начала говорить что-то насчет Камариса. Тут один из  колоколов  оторвался  и
прошиб пол. Мы слышали, как он зазвенел, когда стукнулся обо  что-то  внизу.
Всюду был дым. Я кашлял, и  глаза  у  меня  были  такие  же  мокрые,  как  у
Мириамели. В тот момент это меня не очень пугало, но я был уверен,  что  все
мы сгорим или будем раздавлены и я так и не узнаю, что  произошло  и  в  чем
причина.
   Бинабик схватил Мириамель за руку, показывая  на  потолок  и  крича,  что
времени нет. Она слабо сопротивлялась, но  мысли  ее  были,  похоже,  заняты
чем-то другим. Тогда мы трое подняли Саймона, он был совершенно обмякший,  и
его было очень трудно нести. Мы поспешили к лестнице.
   Внизу, за первым поворотом, дыма было  меньше.  Огонь,  по-видимому,  был
только в колокольне, хотя я и слышал, как  Бинабик  сказал,  что  вся  башня
только что  была  объята  пламенем.  Хотя  дышать  стало  немного  легче,  я
по-прежнему был уверен, что мы не доберемся до земли:  башня  шаталась,  как
дерево на сильном ветру. Я слышал, что в давно прошедшие дни  один  или  два
самых южных острова залива Ферракоса исчезли, потому что  земля  сотрясалась
так сильно, что море поглотило их. Если это правда, их  последние  мгновения
должны был быть похожи на то, что мы пережили в башне. Мы едва держались  на
ногах, спускаясь по лестнице. Несколько раз меня швырнуло на стену, так  что
бедному  Саймону  еще  повезло,  что  его  уронили  всего  два  раза.  Камни
разлетались на куски, повсюду была пыль, и она не давала дышать, так же  как
и дым.
   Тиамак замолчал и прижал ладони к вискам. Сердце его болело. Воспоминание
об отчаянном спуске по лестнице заставило его болеть почти  так  же  сильно,
как оно болело тогда.
   - Мы спустились еще немного дальше - это было очень трудно,  и  ступеньки
ломались прямо под ногами, - и потом прямо перед нами в облаке  пыли  возник
кто-то. Он был измазан пеплом, сажей и кровью, и он смотрел на нас. Сперва я
подумал, что это какой-то ужасный демон Прейратса, но  Мириамель  закричала:
"Кадрах!" Тогда я узнал его. Я, конечно,  был  потрясен.  Я  не  представлял
себе, откуда он мог взяться. Я едва мог расслышать его сквозь грохот  башни,
но он сказал: "Я ждал вас", не обращаясь ни к кому,  и  повел  нас  вниз  по
лестнице. Я был рассержен и испуган  и  не  мог  не  удивиться,  что  он  не
помогает нам нести Саймона, - а это была  ужасная  ноша  для  юной  женщины,
тролля и  такого  маленького  человека,  как  я.  Саймон  к  тому  же  начал
шевелиться. Он что-то бормотал и слабо сопротивлялся.  От  этого  нести  его
стало еще труднее.
   Потом было некоторое время, которого я почти не помню. Мы шли так быстро,
как только могли, но у нас почти не было надежды успеть  спуститься  до  тех
пор, пока башня не рухнет окончательно. Когда мы проходили  мимо  одного  из
окон, я увидел, что шпиль Башни накренился, точно она согнулась  пополам.  В
такие моменты, я полагаю, иногда замечаешь странные вещи; и  я  увидел,  что
бронзовый ангел на шпиле распростер руки, будто  собирается  улететь.  Потом
шпиль задрожал, отломился и упал.
   В стенах уже появились трещины, да такие большие, что в  них  можно  было
просунуть руку. Сквозь некоторые я видел серое небо.
   Потом башня задрожала так сильно, что мы  повалились  на  ступеньки.  Она
продолжала трястись; почти невозможно было подняться на ноги, но нам в конце
концов это удалось. Когда  мы  прошли  еще  несколько  шагов,  за  очередным
поворотом лестницы оказалась пустота.  Часть  стены  выпала:  я  видел,  что
обломки лежат на снегу. Кусок лестницы упал вместе со стеной, так что  перед
нами была пропасть не менее сотни локтей глубиной. - Тиамак некоторое  время
помолчал. - То, что случилось потом, очень странно. Если бы  я  оставался  у
себя в болоте, то никогда бы не поверил  такому  рассказу,  услышав  его  от
кого-то другого, но мне уже случалось видеть вещи, изменившие мой взгляд  на
невозможное.
   Изгримнур уныло кивнул:
   - Я тоже. Продолжай, парень.
   - Мы стояли у пропасти и беспомощно смотрели на булыжники, выпадающие  из
разбитого края и летящие вниз, в темноту.
   "Значит, здесь все и кончится", - сказала Мириамель.  Я  должен  сказать,
что она не выглядела особенно расстроенн