отря на весь свой  ужас,  Гутвульф
тоже жаждал этого единения. Теперь, вспоминая те секунды, он снова стремился
к мечу. Каков бы ни был риск, ему необходимо было соединиться с преследующей
его песней. Граф знал, что это безумие, но у него не было сил  противостоять
ему. Напротив, понадобятся все остатки его хитрости и  самообладания,  чтобы
подойти к Скорби как можно  ближе  и  не  быть  обнаруженным.  Меч  был  так
близко...
   В узком коридоре  становилось  все  жарче.  Гутвульф  остановился,  чтобы
ощупать стены. Маленькая кошка куда-то исчезла, очевидно, отправилась искать
место, представлявшее меньшую опасность для ее лапок. Коснувшись стены, граф
был вынужден почти тотчас же отдернуть руку. Теперь до него доходила  еще  и
неясная волна звука, нечто вроде  глухого  ропота.  Что  же  все  это  могло
означать?
   Некогда под замком устроил свое логово страшный дракон  -  красный  червь
Шуракаи, чья смерть прославила короля Джона и чьи кости послужили материалом
для королевского трона. Его огненное дыхание в древние времена погубило двух
королей и бессчетное количество простых обитателей замка. Может ли в глубине
подземелья оказаться еще один дракон, какой-нибудь детеныш Шуракаи, выросший
в тишине и покое подземных лабиринтов? Если так - он может убить  Гутвульфа,
обратить его в пепел - такие мелочи мало  беспокоили  графа.  Все,  чего  он
желал, было соединение с яростной песней Скорби.
   Проход  сузился  и  резко  пошел  вверх,  так  что   Гутвульфу   пришлось
пригнуться, чтобы пройти. Жар стал  почти  невыносимым  -  граф  представлял
себе,  что  его  кожа  чернеет  и  съеживается,  словно  у   рождественского
поросенка. По мере того, как он  с  трудом  преодолевал  подъем,  становился
громче  рокочущий  звук,  глубокий,  прерывистый  грохот,  похожий  на   рев
бушующего моря или на дыхание спящего дракона. Потом  звук  начал  меняться.
Спустя мгновение Гутвульф обнаружил, что проход снова расширяется.  Завернув
за угол, слепой почувствовал, что потолок стал выше. Горячий  ветер  забивал
легкие. Рокот рождал причудливое эхо.
   Сделав еще несколько шагов, Гутвульф понял, в чем дело. За этим коридором
было  огромное  помещение,  напоминавшее  подкупольный  зал  собора  святого
Сутрина в Эрчестере. Огненная яма? Граф чувствовал, как горячий ветер ерошит
его волосы. Может быть,  он  теперь  у  Озера  Суда,  в  чьи  огненные  воды
сбрасывают нераскаявшихся грешников? Может быть. Суд Господен все это  время
тихо поджидал  его  здесь,  на  дне  каменной  цитадели?  В  последние  дни,
наполненные смутным безумием, Гутвульф редко вспоминал о том, как он жил, до
того как ослеп,  но  все,  что  всплывало  в  памяти,  казалось  бесконечной
вереницей  бессмысленных  грехов.  Конечно,  если  наказание   действительно
существует, он заслужил его более, чем кто-либо другой. Жаль было бы  только
навсегда оторваться от властной магии серого меча.
   Теперь Гутвульф шел маленькими шажками, осторожно ощупывая почву. Наконец
его нога встретила пустоту. Граф опустился на  корточки  и  принялся  шарить
пальцами по полу прохода. Под ним был каменный выступ, простирающийся в  обе
стороны дальше, чем он мог дотянуться. За ним не было ничего, кроме  пустоты
и обжигающего ветра.
   Он стоял, переступая с ноги на ногу и чувствуя, как жар  проникает  через
подошвы его сапог, и прислушивался к непрекращающемуся реву.  Теперь  в  нем
можно  было  различить  и  другие  звуки:  беспорядочный  лязг,  как   будто
сталкивались два тяжелых куска металла, и... человеческие голоса.
   Снова донесся звон металла о металл, и тогда наконец пришло  воспоминание
о его прежней жизни в  замке.  С  таким  лязгом  открывались  и  закрывались
заслонки кузнечных горнов. Люди подкидывали туда топливо - множество раз  он
видел это, когда посещал литейную в качестве Руки Короля. Вероятно, он стоял
сейчас у одного из отверстий в стене литейной над  гигантским  горном  -  не
удивительно, что его волосы были готовы вспыхнуть!
   Но там был серый меч! Он знал это так же  безошибочно,  как  вылезшая  из
норы мышь знает, что над ней кружит сова. Элиас был внизу, среди  горнов,  с
мечом в ножнах. ***
   Гутвульф попятился от края отверстия, лихорадочно пытаясь сообразить, как
незамеченным спуститься в кузницу.
   Наконец, когда  жар,  идущий  от  пола,  стал  почти  невыносимым,  графу
пришлось отступить. С проклятием он сделал несколько шагов  назад.  Не  было
никакой возможности приблизиться к мечу. Он может целыми днями  блуждать  по
тоннелям, но так и не найти пути в литейную, и уж конечно, к  тому  времени,
как он все-таки разыщет этот путь, Элиаса там уже не будет. Но нельзя же так
просто сдаться! Меч зовет его, и неважно, что стоит на пути.
   Гутвульф побрел вниз по коридору,  уходя  от  жары,  хотя  меч  звал  его
вернуться и прыгнуть вниз, в огненное забвение.
   - О немилостивый Бог, почему  ты  так  поступаешь  со  мной?  -  закричал
Гутвульф, и голос его растворился в грохоте кузницы. - Почему ты обрек  меня
на это проклятие?
   Слезы, выступившие у него на глазах, испарились  так  же  быстро,  как  и
появились. ***
   Инч низко склонился перед королем Элиасом. В  мерцающем  свете  горна  он
напоминал огромную обезьяну из южных джунглей - жалкую пародию на  человека,
на  которую  нацепили  одежду.  Остальные  литейщики  при  появлении  короля
бросились на пол; огромное помещение выглядело так, словно внезапная  смерть
при виде монарха одновременно поразила сотни людей.
   - Мы работаем, ваше величество, работаем, - протянул Инч, - но это работа
медленная.
   - Работаете? - резко спросил Элиас. Начальник литейной  обливался  потом,
но бледная кожа короля оставалась совершенно сухой. - Еще бы вы не работали.
Но задание, которое я дал вам, до сих пор не выполнено, и если я  немедленно
не услышу объяснений, с тебя сдерут твою грязную шкуру и повесят ее сушиться
над главным горном.
   Огромный человек упал на колени.
   - Мы работаем так быстро, как только можем!
   - Этого недостаточно, - отстутствующий взгляд короля блуждал  по  темному
потолку пещеры.
   - Но это так трудно, ваше величество. Нам каждый раз  дают  только  части
плана. Иногда приходится все переделывать, когда приносят следующий  чертеж.
- Инч поднял голову. Его единственный глаз  пристально  следил  за  реакцией
короля.
   - Что значит "части плана"?  -  В  тоннеле  над  огромным  горном  что-то
двигалось. Король прищурился, но бледное пятно, мелькнувшее там, -  лицо?  -
трудно было различить в клубах дыма и мерцании раскаленного воздуха.
   - Ваше величество! - позвал кто-то. - Вот вы где!
   Элиас повернулся к алой фигуре. Он удивленно приподнял бровь,  но  ничего
не сказал.
   Прейратс поспешно подошел к королю.
   - Я был удивлен и встревожен, увидев, что вас нет, - его скрипучий  голос
казался более сладким и рассудительным, чем  обычно.  -  Могу  я  чем-нибудь
помочь?
   - Я не нуждаюсь в твоей постоянной помощи, священник, - отрезал Элиас.  -
Есть вещи, которые я прекрасно могу сделать сам.
   - Но вы были  нездоровы,  ваше  величество.  -  Прейратс  поднял  руку  в
развевающемся рукаве. Секунду можно было подумать, что он  собирается  взять
короля за руку и увести его, но  священник  вместо  этого  поднес  пальцы  к
собственному лысому черепу. - Только из-за вашей слабости, ваше  величество,
я опасался, что вы можете споткнуться на этих крутых ступеньках.
   Элиас взглянул на него, сощурив глаза так, что они превратились  в  узкие
черные щелки.
   - Я еще не старик, священник. Со мной не надо обращаться так, как с  моим
отцом в его последние годы, - он сверкнул глазами на  стоявшего  на  коленях
Инча и снова повернулся к Прейратсу. - Этот олух говорит, что  планы  защиты
замка чересчур трудны для него.
   Алхимик метнул на Инча убийственный взгляд.
   - Он лжет, ваше величество. Вы  знаете,  что  это  не  так.  Вы  сами  их
одобрили.
   - Мы каждый раз получаем только часть, священник, - голос  Инча  был  как
обычно глубоким и медленным, но скрытая в нем ярость сейчас  была  заметнее,
чем когда-либо.
   - Не бросайся нелепыми словами перед лицом короля! - зарычал Прейратс.
   - Я говорю правду, священник.
   - Молчать! - Элиас выпрямился. Его костлявая рука упала  на  эфес  серого
меча. - Я приказываю молчать! - крикнул он. - Так что это значит? Почему  он
получает планы только кусками?
   Прейратс набрал в грудь побольше воздуха.
   - Из соображений секретности, король  Элиас.  Вы  знаете,  что  несколько
литейщиков уже сбежали. Никто не должен видеть полный  план  обороны  замка.
Откуда вы знаете, что они не потащат эти сведения прямиком к Джошуа?
   Наступило долгое молчание. Прейратс не отрывал  от  короля  внимательного
взгляда. Воздух в кузнице,  казалось,  слегка  изменился,  сделавшись  более
плотным, а рев горнов немного утих. Мерцающий свет печей отбрасывал  длинные
тени.
   Элиас, казалось, внезапно потерял всякий интерес к теме разговора.
   - Я полагаю, - взгляд короля снова двинулся к тому месту на стене пещеры,
где ему померещилось какое-то движение, - что пошлю  сюда,  в  кузницу,  еще
дюжину людей - по крайней мере столько  наберется  наемников,  чей  вид  мне
безразличен. - Он повернулся к надсмотрщику:
   - И тогда у твоей медлительности не будет никакого оправдания.
   Инч содрогнулся:
   - Да, ваше величество.
   Элиас повернулся к Прейратсу:
   - Вот так. Я вижу, что королю самому приходится вникать в разные  мелочи,
если он хочет, чтобы все шло, как должно.
   Священник низко склонил свою сияющую голову.
   - Вы незаменимы, сир.
   - Но теперь я немного устал, Прейратс. Может быть, как  ты  и  сказал,  я
действительно был немного нездоров.
   - Да, ваше величество. Я надеюсь, что вы выпьете ваше лекарство и поспите
немного? - и тут  Прейратс  все-таки  взял  короля  за  локоть  и  осторожно
развернул его к лестнице, направляя к внутренним покоям замка. Король пошел,
послушный, как ребенок.
   - Я мог бы прилечь, Прейратс, да... но я не думаю, что буду спать.  -  Он
украдкой покосился на стену над горном, потом сонно тряхнул головой.
   - Да, сир, превосходная мысль. Пойдемте, не  будем  мешать  мастеру  Инчу
делать свою работу. - Прейратс глянул на Инча, не сводившего с него  полного
ненависти взгляда. Потом красный священник, с ничего  не  выражающим  лицом,
отвернулся и повел Элиаса к лестнице.
   Позади них начали медленно подниматься на ноги рабочие  кузницы,  слишком
разбитые и измученные даже для того, чтобы шепотом  обменяться  мнениями  по
поводу такого неординарного события. Они потащились на свои места, а Инч еще
некоторое время  продолжал  стоять  на  коленях.  Его  лицо  было  таким  же
застывшим, как лицо священника. ***
   Рейчел аккуратно шла по своим следам  и  быстро  нашла  нужную  площадку.
Выглянув в щелку, она с большим облегчением убедилась, что лестничный пролет
опустел. Белые лисицы ушли.
   Отправились всякой  чертовщиной  заниматься,  голову  даю  на  отсечение!
Рейчел сотворила знак древа.
   Она откинула со лба прядь седеющих волос. Главная горничная была измучена
не только страшным путешествием по темным коридорам - ей казалось,  что  она
ходила много часов - но и страхом быть обнаруженной. Она уже не  девочка,  и
не годится допускать, чтобы  сердце  колотилось  так  сильно,  как  сегодня.
Совсем не похоже на ту усталость, которая бывает от хорошей честной работы.
   Это старость - ты просто стареешь, женщина.
   Рейчел не настолько забылась, чтобы потерять всякую осторожность, поэтому
она старалась ступать как можно более бесшумно  и,  спускаясь  по  лестнице,
заглядывала за каждый угол, держа прикрытый шторкой фонарь за спиной,  чтобы
он не выдал ее. Так она и увидела королевского виночерпия  брата  Хенгфиска,
едва не наскочив на него в сумеречном свете факелов. Изумление женщины  было
так велико, что она приглушенно вскрикнула и уронила фонарь. Он  с  грохотом
рухнул на площадку - ее площадку, место ее убежища! -  и  остановился  прямо
перед обутыми в сандалии  ногами  монаха,  разбрызгивая  по  камням  горящее
масло.  Лупоглазый  человек  со  спокойным  интересом  смотрел   на   огонь,
бушевавший вокруг его  ног,  потом  "поднял  глаза  на  Рейчел,  и  рот  его
растянулся в широкой ухмылке.
   - Милосердная Риаппа! - - ахнула Рейчел. - О Милость Господня!
   Она попыталась спешно отступить назад,  но  монах  двигался  быстро,  как
кошка; он легко обогнал ее и повернулся, загораживая  проход.  На  лице  его
оставалась все та же жуткая улыбка, глаза были похожи на пустые лужи.
   Шатаясь, Рейчел сделала несколько шагов к площадке. Монах двигался вместе
с ней, шаг в шаг, в абсолютном молчании. Рейчел остановилась, остановился  и
он. Она попыталась двигаться быстрее, но он обогнал ее, вынудив прижаться  к
стене, чтобы избежать прикосновения. От монаха исходил  лихорадочный  жар  и
какой-то странный чужой запах, похожий на запах горячего металла  и  гниющей
травы.
   Она заплакала. Ноги ее дрожали. Не в силах  больше  сдерживаться,  Рейчел
Дракон медленно сползла вниз по стене и скрючилась на полу.
   - Благословенная Элисия, Матерь Божья, - вслух взмолилась она.  -  Чистый
сосуд, принесший Искупителя, смилуйся над грешницей! - Крепко  зажмурившись,
Рейчел начертала знак древа. - О Элисия,  поднятая  превыше  всех  смертных,
Королева Неба и Моря, заступись за молящую Тебя, чтобы  милосердие  снизошло
на грешницу!
   К своему ужасу, больше она не могла вспомнить ни слова.  Сжав  зубы,  она
пыталась думать - о сердце, сердце, оно билось слишком быстро!  -  и  ждала,
что отвратительная тварь вот-вот коснется ее  своими  лапами.  Но  когда  по
прошествии  некоторого  времени  так  ничего  и  не  произошло,  любопытство
победило даже страх. Она открыла глаза.
   Хенгфиск все еще стоял перед ней, но его странная ухмылка стерлась. Монах
прислонился к стене, ощупывая свою одежду, словно удивляясь, что она все еще
на нем. Он посмотрел на Рейчел. Что-то изменилось. Какая-то новая жизнь была
в этом человеке - смутная, застывшая, но почему-то более человечная, чем та,
которую она видела мгновением раньше.
   Хенгфиск глянул вниз, на лужу горящего масла, на язычки пламени,  лижущие
его ноги, и, пораженный, отскочил в  сторону.  Огонь  метался.  Губы  монаха
зашевелились, но сперва звука не было.
   - .Вад эс?.. - спросил он наконец. - .Уф наммен хотт, вод эс?..
   Он продолжал смотреть на  Рейчел,  словно  в  глубочайшем  изумлении,  но
теперь в его глазах происходило что-то новое. Его черты внезапно исказились,
словно невидимая рука сжала его  выбритый  затылок  -  губы  превратились  в
ниточку, глаза стали пустыми. Рейчел испуганно пискнула. С  этим  лупоглазым
человеком происходило что-то, чего она не могла  понять,  какая-то  жестокая
внутренняя борьба. Она могла только наблюдать за ней, еле живая от ужаса.
   Хенгфиск потряс головой, как собака, которой вода попала в ухо,  еще  раз
взглянул на Рейчел, потом обвел пустыми глазами лестничный пролет. Выражение
его лица снова изменилось -  теперь  он  выглядел  как  человек,  сломленный
сокрушительным грузом.  Через  мгновение  Хенгфиск  внезапно  повернулся  и,
спотыкаясь, бросился бежать вверх по лестнице. Она слышала, как удаляются  в
темноту его неверные шаги.
   Рейчел кинулась к гобелену и подвинула его неловкими, дрожащими пальцами.
Она вбежала в келью, захлопнула за собой  дверь  и  задвинула  засов.  Потом
упала на свой матрас, с головой закрылась одеялом и долго лежала так, дрожа,
как в лихорадке. ***
   Песнь, соблазнившая  его  покинуть  более  безопасные  глубины,  начинала
слабеть. Гутвульф выругался. Элиас уносил серый меч наверх, в  свой  Тронный
зал, в этот пыльный, холодный склеп малахитовых статуй и драконьих костей.
   Отрешенно он выбрал следующий коридор, который,  казалось,  уходил  вниз,
уползая с поверхности, словно червяк,  которого  вытащила  из  земли  лопата
огородника. В нем было отверстие, через которое дул ветер и  сыпалась  пыль.
Он был пуст.
   Когда воздух стал более пригодным для дыхания,  а  камни  под  его  рукой
перестали жечь пальцы, маленькая серая кошка снова нашла его. Он чувствовал,
как она вьется вокруг его ног  с  громким  мурлыканьем,  но  не  остановился
приласкать ее: в этот момент у него не было ничего, что он мог бы  дать  ей.
Сегодня меч пел ему, но теперь он ушел. Скоро снова  вернутся  эти  дурацкие
голоса-призраки, бессмысленные, бессмысленные...
   Ощупывая дорогу, медленно, как само время, Гутвульф плелся назад, вниз, в
глубины.

9 СТЕКЛЯННОЕ ОЗЕРО

   Шум их появления был  сравним  с  воем  ураганного  ветра,  ревом  быков,
треском лесного пожара, проносящегося по сухой земле. Хотя  они  скакали  по
дорогам, которыми не пользовались века, лошади не медлили, но быстрее  мысли
неслись по тайным тропам, вившимся по  лесам,  долинам  и  болотам.  Древние
пути, забытые десятками поколений смертных, в этот день были снова  открыты,
словно колесо истории остановило свой бег и повернулось вспять.
   Ситхи выехали излета в страну, скованную жестокой  зимой,  но  когда  они
мчались через величественный лес по  исконным  землям  своих  предков  -  по
холмистому  Маа'са,  поросшему  кедрами  Пейаура,  по  Шисейрон,  оплетенной
речками, и по черной земле Хикасора - земля, казалось,  неустанно  двигалась
под мерной поступью их  коней,  пытаясь  вырваться  из  оков  ледяного  сна.
Ошеломленные птицы покидали свои зимние гнезда, и, словно шмели, зависали  в
воздухе, когда ситхи ураганом проносились мимо; белки, остолбенев, цеплялись
за замерзшие сучья. Глубоко в подземных берлогах спящие  медведи  стонали  в
голодном ожидании.  Даже  солнце,  казалось,  провожало  взглядом  блестящую
кавалькаду, и его лучи, шпагами прорезав затянутое тучами  небо,  засверкали
на вытоптанном снегу.
   Но хватка зимы была крепка. Промчались ситхи, и ее кулак снова сжал  лес,
затянув его в холодную тишину. ***
   Отряд не остановился на отдых, даже когда погасло красное зарево заката и
звезды засверкали среди ветвей. Их лошадям достаточно было звездного  света,
чтобы безошибочно нести всадников по  старым  дорогам,  скрытым  многолетней
порослью. Это были смертные, земные лошади, всего лишь из плоти и крови,  но
предки их происходили из табуна Венига Досай-э, перевезенного в Светлый  Ард
из Сада в дни Великого Бегства. Когда местные лошади еще носились  в  степях
дикими и неукрощенными, не зная  седла  и  узды,  предки  этих  коней  ситхи
скакали на войну с гигантами и  перевозили  посланников  из  конца  в  конец
блестящей империи. Они несли своих всадников быстро, как  морской  ветер,  и
так плавно, что, говорят,  Венайа  из  Кементари,  сидя  в  седле,  создавал
прекрасные поэмы,  и  его  рука  ни  разу,  дрогнув,  не  испортила  чистоту
пергамента. Память  об  этих  дорогах  сохранялась  в  их  дикой  крови,  их
выносливость граничила с волшебством. В этот нескончаемый день, когда  ситхи
снова оседлали своих коней, лошади, казалось,  с  каждым  часом  становились
сильнее. Отряд мчался, и, когда солнце поднялось над  восточным  горизонтом,
неутомимые лошади все еще неслись вперед, словно мощная волна, набегающая на
край леса.
   Если в конях текла древняя кровь, то их всадники были  историей  Светлого
Арда во плоти. Даже самые молодые, рожденные после  падения  Асу'а,  видели,
как проходят века. Старшие помнили расцвет многобашенного Туметая  и  поляны
огненно-красных маков, окружавшие Джина-Тсеней, до того как  море  поглотило
ее.
   Долго мирные скрывались от взоров мира, лелея свою  печаль,  дыша  только
воспоминаниями о прежних днях. Сегодня они скакали вперед, их  доспехи  были
ярче птичьего оперения, пики  сверкали,  как  замерзшие  молнии.  Они  пели,
потому что ситхи пели всегда. Они скакали,  и  древние  дороги  раскрывались
перед ними, а лесные прогалины эхом отзывались на  стук  копыт  их  коней  в
первый раз с той поры, когда самые высокие из деревьев были  только