ти.
Другой уже в руках нашего врага, и этот враг осаждает эти стены.  Если  есть
хоть крупица надежды на то, что отыщется Миннеяр, клинок Фингила, мы  должны
искать, - он взглянул на огорченного Стренгьярда, и суровое лицо смягчилось.
- Те несколько  камней,  которые  достигнут  внутренней  башни,  должны  еще
перелететь через высокую стену  за  этой  комнатой.  Мы  не  очень  рискуем.
Теперь, пожалуйста, прочитай это место еще раз. Мне кажется, там есть что-то
важное, но я не могу понять, что именно.
   Высокий священник некоторое время печально смотрел на лежащую  перед  ним
страницу. В комнате воцарилась тишина, и  только  отдаленный  шум  криков  и
призывав доносился до них. Стренгьярд скривил губы.
   - Читай! - приказал Ярнауга.
   Священник откашлялся:
   ...И Джон спустился вниз, в пещеры под Хейхолтом, в дымящиеся  колодцы  и
покрытые испариной коридоры, отравленные огненным дыханием Шуракаи. При  нем
не было никакого оружия, кроме копья и щита, и когда он приближался к логову
огненного дракона, кожа его сапог дымилась. Со  всей  очевидностью,  он  был
испуган, испуган так, как никогда...
   Стренгьярд прервал чтение.
   - Какой в этом смысл, Ярнауга? - Что-то рухнуло на землю неподалеку от их
убежища с таким грохотом, как будто  великан  уронил  свой  железный  молот.
Стренгьярд стоически перенес это, не подав виду, что он что-то заметил. - Ты
хочешь, чтобы я продолжал? Про всю битву короля Джона с драконом?
   - Нет, - Ярнауга махнул  корявой  рукой.  -  Переходи  к  заключительному
куску.
   Священник бережно перевернул несколько страниц:
   И сложилось так, что он вышел на свет, хотя не было уже никаких надежд на
его благополучное возвращение. Те же, кто ожидал его у входа в пещеру -  что
было великой храбростью, ибо кто мог знать, что может сотворить разгневанный
дракон? - страшными клятвами клялись от радости  и  потрясения:  радости  от
того, что они вновь увидели Джона из Варинстена, вышедшего живым  из  логова
дракона, и потрясением  от  вида  ужасающей  лапы  с  крючковатыми  когтями,
залитой  кровью,  которую  нес  Джон  на  своем  окровавленном  плече.  И  с
радостными криками пошли они по дороге перед ним, и ввели они лошадь  его  в
ворота Эрчестера, и выходили люди из домов на  улицы,  чтобы  приветствовать
его. Некоторые говорили также, что те, кто  прежде  пророчил  Джону  ужасную
смерть и без конца злословил о безрассудстве молодого короля, теперь  громче
всех поднимали голоса, прославляющие его. И слух о подвиге Джона все  дальше
разносился по городу, и восторженные горожане кидали цветы  под  копыта  его
лошади, и ехал Джон, высоко подняв Сверкающий Гвоздь, ехал по улицам города,
отныне принадлежащего ему...
   Вздохнув, Стренгьярд стал укладывать тонкий пергамент в ящичек  из  коры,
специально предназначенный для этого.
   - Прелестная и печальная история, сказал бы я, и Моргенс,  хммм,  да,  он
замечательно излагает все это - но какая в этом  польза  для  нас,  Ярнауга?
Надеюсь, ты понимаешь, что я не хотел бы проявить неуважения;
   Ярнауга, прищурившись, посмотрел на распухшие  суставы  своих  пальцев  и
нахмурился.
   - Я не знаю. Тут что-то есть. Доктор Моргенс, хотел  он  этого  или  нет,
заложил сюда что-то, кроме самой истории. Небо, тучи и камни! Еще мгновение,
и я смог бы дотронуться! Я чувствую себя слепым!
   Новая волна шума плеснула в окно: громкие тревожные крики и тяжелый  лязг
оружия, ставшие невыносимо громкими, когда отряд стражи пробежал в  наружный
двор.
   - Я не думаю, что у нас остается много времени для размышления,  Ярнауга,
- сказал Стренгьярд.
   - Я тоже, - ответил старик и потер глаза.

***

   Весь день прибой армии короля Элиаса бился о каменные  скалы  Наглимунда.
Слабый солнечный свет высекал сверкающие искры  отражений  из  полированного
металла доспехов, когда  волна  за  волной  солдаты  короля  карабкались  по
лестницам, и снова и снова защитники Наглимунда сбрасывали их вниз. Время от
времени войска Элиаса находили брешь в непреклонном кольце сильных мужчин  и
безжалостного камня, но  раз  за  разом  были  отбиты  защитниками.  Толстый
Ордмайер, барон Утерселла, один защищал такую брешь долгие минуты,  пока  не
подоспела помощь. Он схватился  врукопашную  с  взбирающимися  по  лестницам
солдатами, убил четверых и отбивался от  остальных,  и  в  сражении  получил
смертельную рану.
   Сам  принц  Джошуа  привел  отряд,  очистивший  стену  от  неприятеля   и
уничтоживший лестницы. Меч  Джошуа  Найдл,  словно  луч  света,  пробившийся
сквозь листву,  опускался  снова  и  снова,  оставляя  за  собой  мертвецов.
Противники Джошуа, казалось, ничего не  могли  сделать,  защищаясь  тяжелыми
широкими мечами или маленькими кинжалами.
   Когда нашли тело Ордмайера, принц заплакал. Не было любви между принцем и
бароном, но толстый Ордмайер умер, сражаясь,  и  в  пылу  битвы  смерть  его
внезапно показалась Джошуа средоточием всех других - копьеносцев, лучников и
пехотинцев, с обеих сторон во множестве умирающих и  захлебывающихся  кровью
под холодным, затянутым тучами небом. Принц приказал отнести безвольное тело
барона в замковую церковь. Его гвардейцы подчинились,  страшно  ругаясь  про
себя.
   Когда краснеющее солнце медленно поползло к  закатному  горизонту,  армии
короля Элиаса потеряли почти все силы: их попытки  запустить  свои  страшные
машины под градом свистящих стрел  стали  вялыми,  солдаты  теперь  покидали
лестницы, как только чувствовали малейшее сопротивление сверху. Эркинландеры
неохотно убивали эркинландеров даже по приказу короля, в  особенности  когда
эти братья-эркинландеры дрались, как загнанные в нору барсуки.
   Наступил закат, и скорбный звук рога пронесся над полем от  линии  шатров
лагеря Элиаса. Войска короля начали  отступать,  таща  за  собой  раненых  и
многочисленных мертвых, покидая обитые шкурами осадные башни  и  стенобойные
машины, так что все это снаряжение стояло,  никому  не  нужное,  в  ожидании
утреннего штурма. Рог протрубил снова, и тогда загремели  барабаны,  как  бы
напоминая защитникам, что армия  короля,  как  зеленый  океан,  может  вечно
посылать свои волны к стенам Наглимунда.
   В конце концов, казалось, говорили барабаны, даже  самый  упрямый  камень
превратится в прах.

***

   Осадные башни, как одинокие обелиски, застывшие перед стенами,  были  еще
одним очевидным напоминанием о намерении Элиаса снова  вернуться  к  стенам.
Мокрые шкуры, висевшие на них, были хорошей защитой  от  горящих  стрел,  но
Идгрем, лорд-констебль,  размышлял  весь  день,  советовался  с  Ярнаугой  и
Стренгьярдом и наконец придумал один план.
   Когда последний из людей короля прохромал  по  склону  к  своему  лагерю,
Идгрем приказал своим солдатам бесшумно зарядить  две  маленькие  катапульты
бурдюками с маслом. Рычаги спустили, и мешки с  маслом,  пролетев  небольшое
открытое пространство, разорвались над кожаным покрытием  башен.  Когда  это
было сделано, несколько  просмоленных  зажженных  стрел  прочертили  голубые
сумерки, и в считанные секунды четыре огромные башни превратились в бушующие
пламенем факелы.
   Люди короля были не в состоянии сбить пламя. Защитники на  стенах  топали
ногами, пожимали друг другу руки и кричали, устало, но от  всего  сердца,  а
оранжевые отсветы танцевали на зубчатой стене.
   Словно призрак из мира теней, завернувшись  в  длинный  черный  плащ"  из
лагеря выехал король Элиас, и защитники Наглимунда осыпали  его  насмешками.
Король же поднял свой странный серый меч и закричал, как безумный,  призывая
дождь пролиться и погасить пламя. Люди  натянуто  засмеялись.  Король  ездил
взад и вперед под стенами, его капюшон хлопал на холодном  ветру,  и  только
тогда по чудовищной злобе в гулком голосе  Элиаса  наглимундцы  поняли,  что
король действительно ждал,  что  дождь  прольется  по  его  призыву,  и  был
оскорблен, потому что этого не случилось. Смех перешел  в  страшную  тишину.
Один за другим защитники Наглимунда оставляли свое торжество и спускались со
стен, чтобы перевязать раны.  Осада  еще  только  начиналась.  Передышки  не
стоило ждать, и не было отдыха по эту сторону небес.

***

   - Я снова видел странные сны, Бинабик.
   Лошадь Саймона шла рядом с Кантакой,  в  нескольких  ярдах  от  остальных
путешественников. Шестой день перехода через Белую  пустыню  был  ясным,  но
ужасно холодным.
   - Какие сны?
   Саймон стянул маску, которую сделал для него тролль: узкую полоску кожи с
прорезями для глаз. Она была  нужна  для  защиты  от  ослепительного  сияния
бесконечных снегов.
   - О  Башне  Зеленого  ангела...  О  какой-то  башне.  Прошлой  ночью  мне
приснилось, что она истекает кровью.
   Бинабик  сощурился  под  маской  и  показал  на  смутную  серую  полоску,
тянущуюся вдоль горизонта у подножия гор.
   - Питаю уверенность, что это край Диммерскога - или Килакитсхока,  как  с
правильностью  именовывает  его  мой  народ,  -  Призрачный  лес.  Мы  будем
подходить к нему через день или около того.
   Разглядывая мрачную полосу,  Саймон  почувствовал,  что  в  нем  вскипает
разочарование.
   - Мне наплевать на этот проклятый лес! - огрызнулся он. - И мне до смерти
надоели лед и снег, лед и снег! Мы замерзнем и умрем в этой жуткой  пустыне!
И что за идиотские сны мне снятся?!
   Кантака пробиралась через группу небольших сугробов, и  тролль  некоторое
время молча подпрыгивал в седле.  Сквозь  завывание  ветра  доносился  голос
Хейстена, который что-то кричал.
   - Я уже полон скорби, - Бинабик говорил размеренно, как  бы  подделываясь
под ритм их движения. - Я не имел сна две ночи в Наглимунде, тревожась,  что
большую вредность причиняю тебе, когда беру с собой в это путешествие. Я  не
имею знания о том, что означивают твои сны, и мы можем выяснять это,  только
если будем идти по Дороге снов.
   - Как в доме Джулой?
   - Да, но я не имею таких сил, и никакой помощи -  не  здесь,  не  теперь.
Возможно, твои сны будут приносить нам помощь, но все равно, мне не  кажется
разумным хождение по Дороге снов сейчас. Мы уже здесь, и такова наша судьба.
Имею сказать только, что я делал то, что видел наилучшим.
   Саймон подумал об этом и фыркнул.
   Мы уже здесь. Бинабик прав, мы уже здесь, слишком далеко, чтобы повернуть
назад.
   - А Инелу... - пальцы, которыми онначертал знак древа, дрожали не  только
от холода. - Король Бурь... он дьявол? - спросил он наконец.
   Бинабик сморщился.
   - Дьявол? Враг вашего Бога?  Почемуспрашиваешь  ты  этот  вопрос?  Ты  не
слушал, когда говорил Ярнауга?
   - Наверное, - он съежился, - это просто... Я вижу его в  своих  снах.  Во
всяком случае мне кажется, что это он. На самом деле я вижу  только  красные
глаза, и вокруг них все черно - как сгоревшее полено, в  котором  еще  видны
красные точки. - Ему было нехорошо от одного только воспоминания.
   Тролль пожал плечами, обеими руками ухватившись за шею Кантаки.
   - Нет, он не ваш дьявол, друг Саймон. Но он зло - или, я предполагаю, что
то, чего он желает, будет злом для  всех  нас,  а  этого  достаточно,  чтобы
именовывать его злом.
   - А... дракон? - медленно  произнес  Саймон  мгновение  спустя.  Бинабик,
резко повернув голову, странно посмотрел на Саймона сквозь прорези в маске.
   - Тот, который живет на горе. Тот, чье имя я не могу произнести.
   Бинабик разразился смехом, пар его дыхания клубился в воздухе.
   - Игьярик его именовывают! Дочь Гор,  у  тебя  много  забот,  юный  друг!
Дьяволы! Драконы! - От смеха слезы выступили у него на глазах. Тролль поймал
одну слезинку на палец перчатки и поднял вверх. - Смотри! - засмеялся он.  -
Как будто нам и так не хватает льда!
   - Но там был дракон! - горячо отозвался Саймон. - Все так говорят!
   - Очень сильно давно, Саймон. Это место полно дурных предзнаменований, но
я предполагаю, что в этом  виновна  его  оторванность  от  остального  мира.
Легенды кануков говаривают, что ледяной червь некогда жил здесь, и мой народ
не ходил сюда, но теперь я предполагаю, что на самом деле это бывал  снежный
леопард или кто-то подобный. Нельзя говорить, что мы вообще не имеем никакой
опасности. Гюны, как ты очень хорошо знаешь, имеют далекие захождения в  эти
дни.
   - Так что на самом деле ничего такого страшного нет? По  ночам  в  голову
приходят такие ужасные вещи!
   - Я не говаривал,  что  не  надо  питать  страха,  Саймон.  Мы  не  имеем
должности забывать, что имеем врагов, и некоторые из них, как я предполагаю,
весьма могущественные.

***

   Еще одна ледяная ночь в пустыне; еще один маленький  костер  в  пустынной
тьме бескрайних снежных полей.  Саймону  ничего  бы  так  не  хотелось,  как
свернуться калачиком под  теплым  одеялом  в  Наглимунде,  даже  если  самая
кровавая битва всей истории Светлого Арда будет бушевать за дверями. Он  был
уверен, что если в этот момент кто-нибудь  предложил  бы  ему  теплую  сухую
кровать, он солгал бы, убил, дал любую клятву именем Узириса, чтобы получить
ее. Сидя скорчившись, закутавшись в попону и стараясь не стучать зубами,  он
был уверен, что чувствует, как его ресницы примерзают к векам.
   Волки пронзительно лаяли и  завывали  в  бесконечной  темноте  вне  круга
слабого света, ведя длинные, тоскливые разговоры.  За  две  ночи  до  этого,
когда путники впервые услышали их пение, Кантака провела весь вечер,  нервно
расхаживая вокруг костра. Но с тех пор она успела привыкнуть к ночному крику
своих собратьев и только изредка отвечала беспокойным поскуливанием.
   - Почему она не от-т-т-ветит им? -  озабоченно  спросил  Хейстен.  Житель
равнин эркинландского севера, он любил волков не больше Слудига, хотя  успел
почти полюбить коня Бинабика. - Почему она не велит  им  мучить  кого-нибудь
другого?
   - Как и люди, не все племена  рода  Кантаки  имеют  мир  между  собой,  -
ответил Бинабик, никого не успокаивая.
   В эту ночь огромная волчица делала все,  что  могла,  чтобы  не  обращать
внимания на вой -  даже  притворялась  спящей,  но  выдавала  себя,  сверкая
колючими глазами в сторону самых громких воплей. Волчья песня, решил Саймон,
закутываясь  в  одеяло,  это  пожалуй  самая  одинокая  песня,  которую  ему
приходилось слышать.
   Почему я здесь? думал он. Почему все мы  здесь?  Ищем  в  ужасных  снегах
какой-то меч, о котором долгие годы никто и не  вспоминал.  А  тем  временем
принцесса и  все  остальные,  оставшиеся  в  замке,  со  дня  на  день  ждут
королевской атаки! Глупо! Бинабик вырос в горах, в снегу; Слудиг, Гримрик  и
Хейстен солдаты, они ко всему привыкли; один Эйдон знает, чего хотят  ситхи,
- но почему я здесь ?! Это глупо!
   Вой стих. Длинный указательный палец коснулся руки Саймона, заставив  его
подпрыгнуть от неожиданности.
   - Ты слушал волков, Сеоман? - спросил Джирики.
   - Т-трудно не слышать.
   - Они поют такие свирепые песни, - ситхи покачал головой. - Они такие же,
как вы, смертные. Они поют о том, где они были,  что  видели  и  чуяли.  Они
рассказывают друг другу, где бежит лось и кто кого выбрал себе в пару, но по
большей части просто кричат: Я здесь! Вот я! -  Джирики  улыбнулся,  прикрыв
глаза, сонно глядя на умирающий огонь.
   - И ты думаешь, то же самое говорят... говорят смертные?
   - Словами и без них, - ответил принц.  -  Попытайся  посмотреть  на  вещи
нашими глазами - нам, зидайя, твой народ часто кажется  детьми.  Вы  видите"
что долгоживущие ситхи не спят, что мы бодрствуем всю темную  ночь  истории.
Вы, люди, как дети, хотите оставаться у костра со старшими, слушать песни  и
сказки, смотреть на танцы. - Он сделал широкий жест,  как  будто  окружающая
темень была полна танцующих весельчаков.  -  Но  вы  не  можете,  Сеоман,  -
ласково продолжал он. - Вы не должны. Вашему народу дано засыпать  последним
сном, так же как нам дано всю ночь гулять и петь под звездами.  И  возможно,
что ваши сны драгоценны, но мы, зидайя, не можем понять этого.
   Звезды, повисшие в хрустально-черном небе,  казалось,  скользнули  прочь,
утонув во всепоглощающей ночи. Саймон думал о ситхи, о жизни, у которой  нет
конца, и не мог заставить себя понять, что это может означать. Промерзший до
костей - а может быть даже до самой души - он  наклонился  ближе  к  костру,
стягивая с себя мокрые перчатки, чтобы согреть руки.
   - Но ситхи могут ум-мереть, п-п-правда? - спросил он осторожно, проклиная
свою закоченевшую, запинающуюся речь.
   Джирики быстро склонился к нему, глаза его сузились, и  на  одно  ужасное
мгновение  Саймону  показалось,  что  принц  сейчас  ударит  его  за   такое
неуместное любопытство. Но ситхи только взял дрожащую руку Саймона и  поднес
ее к свету.
   - Твое кольцо, - сказал он, глядя на причудливую завитушку в форме  рыбы.
- Я не видел его раньше. Кто дал тебе это?
   - Мой... мой наставник, я  д-д-думаю,  -  запинаясь,  ответил  Саймон,  -
доктор Моргенс из Хейхолта. Он послал его для меня Б-б-бинабику.  -  Ледяная
хватка принца пугала его, но он не смел отнять руку.
   - Значит, ты один из рода смертных, кто знает тайну? -  спросил  Джирики,
внимательно глядя на него. Саймона пугала глубина  его  золотистых  глаз  со
ржавыми отблесками огня.
   - Т-т-тайна? Н-н-нет! Нет, я не знаю  никакой  тайны!  Джирики  некоторое
время не сводил с него глаз, удерживая
   Взгляд мальчика так же надежно, как если бы держал его голову
   Двумя руками.
   - Тогда почему они дали тебе кольцо? - спросил Джирики, обращаясь главным
образом к самому себе, и покачал головой, отпустив руку Саймона. - А  сам  я
дал тебе Белую стрелу...
   Воистину, предки уготовили нам странный путь. - Он  отвернулся,  устремив
взор в пляшущее пламя, и перестал отвечать на вопросы.
   Тайны! сердито думал  Саймон.  Опять  эти  тайны!  У  Бинабика  тайны,  у
Моргенса были тайны, ситхи полны тайн! Я ничего больше не хочу  знать  ни  о
каких тайнах! За что мне такое наказание ? Почему все всегда навязывают  мне
свои ужасные тайны?!
   Некоторое время он беззвучно плакал, обхватив  руками  колени,  мечтая  о
невозможном.

***

   Они достигли восточных окраин Диммерскога  вечером  следующего  дня.  Лес
прятался под толстым одеялом белого снега, но  тем  не  менее  казался,  как
говорил Бинабик,  Обителью  Призраков.  Путешественники  не  вошли  под  его
покровы, больше того, им вообще не хотелось идти  в  ту  сторону,  настолько
была полна запретов атмосфера леса. Деревья, какого бы размера они ни были -
а некоторые из них были  действительно  огромными  -  казались  карликовыми,
скрученными, как будто они скорчились под ношей  покрытых  иглами  ветвей  и
тяжелого снега. Открытые пространства между искривленными  стволами  безумно
изгибались, словно ходы,  вырытые  пьяным  гигантским  кротом  и  ведущие  к
опасным тайнам глубин.
   Они двигались почти бесшумно. Копыта лошади  Саймона  мягко  скрипели  по
снегу  колонноствольных  залов  Диммерскога,  под  сверкающей  белой  крышей
засыпанных снегом ветвей. Кто мог знать, куда ведут эти переходы? Может быть
в темное, злобное сердце леса, где едино дыхание деревьев, где они  передают
друг другу бесконечные слухи, когда трут друг о друга чешуйчатые  ветви  под
злобным выдохом ветра сквозь прутья и замерзшие листья.
   На этот раз они снова разбили лагерь на открытом месте,  хотя  Диммерског
скорчился совсем рядом, как спящее животное. Никто из них не хотел проводить
ночь под покровом леса - особенно Слудиг, который вырос на страшных историях
об омерзительных тварях, крадущихся по ночам по белым коридорам леса. Ситхи,
казалось, все было безразлично, но Джирики  провел  часть  вечера,  смазывая
свой клинок из волшебного дерева. Снова путники сгрудились у открытого огня,
и весь длинный вечер напролет восточный ветер, словно бритва, пронизывал их,
насылая неукротимые струи снежных вихрей и  забавляясь  в  верхних  пределах
Диммерскога.  Коща  они  засыпали  в  эту  ночь,  их  окружали  тихие  звуки
потрескивающего леса и ветвей, трущихся друг о друга под ударами ветра.

***