о Дороге снов,  но
никакого объяснения в голову не приходило. Может быть,  девочку  послала  из
страны мертвых его покойная мать, чтобы наказать его за предательство?
   - Болотный человек!
   Тиамак резко повернулся, и увидел троих огненных  танцоров,  стоявших  на
дороге в нескольких шагах от него. На этот раз между ними ие было канала.
   Главарь выступил вперед. Его белое одеяние было выпачканогрязью и смолой,
а горящие глаза казались еще более страшными, чем раньше.
   - Ты не очень быстро ходишь, болотный человек. - Он  усмехнулся,  обнажая
кривые зубы. - Кто-то повредил тебе ногу? Как следует повредил?
   Тиамак отступил назад. Троица дождалась, пока он отойдет, и  снова  стала
приближаться. Ясно было, что уйти ему  не  дадут.  Тиамак  опустил  руку  на
рукоятку ножа. Глаза вожака расширились, как будто ему предложили новую, еще
более интересную игру.
   - Я вам ничего не сделал, - сказал Тиамак.
   Огненный танцор расхохотался, широко раскрывая рот.
   - Он скоро придет. Тебе не убежать от него.
   - Неужели Король Бурь посылает вас приставать к  безобидным  прохожим?  -
Тиамак старался говорить убедительно. - Не могу поверить, что эта тварь пала
так низко! - Он осторожно вытащил нож из ножен.
   Вожак обернулся к своим спутникам:
   - Неплохо болтает для болотного человека? - и снова обратился к Тиамаку:
   - Господин хочет видеть тех, кто здоров и силен. Слабым будет плохо.
   Тиамак стал отступать назад, надеясь дойти до места, где  можно  было  бы
найти помощь - в этом районе Кванитуоула скорее всего тщетная надежда -  или
хотя бы туда, где он мог бы прислониться спиной к стене, чтобы его не  могли
окружить. Он молил Тех, Кто Наблюдают  и  Творят,  чтобы  они  ие  дали  ему
споткнуться. Можно было  бы  одной  рукой  нащупывать  путь,  но  она  могла
пригодиться, чтобы отразить первый удар, давая возможность ударить ножом.
   Огненные танцоры шли за ним. Их лица, как морды крокодилов,  были  лишены
всякого выражения. Вообще,  рассуждал  Тиамак,  стараясь  как-то  подбодрить
себя, он же сражался с крокодилом, и выжил.  Эти  звери  отличались  от  них
только тем, пожалуй, что крокодил в конце концов съел бы его, а  они  готовы
убить его просто для своего удовольствия или ради извращенной  идеи  о  воле
Короля Бурь. Даже отчаянно надеясь найти  выход  из  танца  смерти,  который
исполняли его преследователи, Тиамак не мог не удивиться тому,  что  имя  из
полузабытой  северной  легенды  оказалось  на  устах  уличных  хулиганов   в
Кванитупуле. Действительно, многое изменилось с  тех  пор,  как  он  покинул
болота.
   - Осторожно, парень, - один из огненных танцоров смотрел куда-то за спину
Тиамака. - Упадешь и утонешь!
   Вздрогнув, Тиамак обернулся, ожидая увидеть неогражденный канал, и тут же
понял, что его обманули - на самом деле он стоял  в  конце  короткой  аллеи.
Вранн резко повернулся к преследователям и  успел  как  раз  вовремя,  чтобы
увернуться от удара  тяжелой  дубинки  с  металлический  наконечником.  Удар
пришелся по деревянной стене. Во все стороны полетели щепки.
   Тиамак выхватил нож и рубанул  по  руке,  державшей  дубинку,  но  только
порвал рукав белого  одеяния.  Два  огненных  танцора,  один  из  которых  с
издевкой тряс разорванным рукавом, медленно  обходили  его  с  двух  сторон,
спереди надвигался вожак. Тиамак свернул  в  аллею,  держа  нож  наготове  и
стараясь удерживать всех  троих  на  расстоянии.  Вожак  снова  засмеялся  и
вытащил из-под  белого  балахона  свою  дубину.  Глаза  его  сияли  зловещим
ликованием.
   Танцор слева внезапно тихо вскрикнул и исчез в одном из  проемов.  Тиамак
подумал, что он будет стоять на страже, пока его дружки не покончат со своей
жертвой. Мгновением позже появилась дубина исчезнувшего, но уже без хозяина.
Она пролетела через аллею, ударив танцора справа от Тиамака и отбросив его к
стене.  Красный  след  остался  на  дощатой  обшивке,  и  танцор   скорчился
безжизненным  комком  белой  одежды.  Пока  бритоголовый  вожак   растерянно
озирался, в аллее появилась высокая фигура. Вновь пришедший  схватил  вожака
за воротник и отбросил его к ограде, которая тут же  разлетелась  на  мелкие
кусочки, словно в нее попал камень, выпущенный из катапульты. Обмякшее  тело
прокатилось по мостовой и свалилось в маслянистую воду канала.
   Тиамак обнаружил, что его охватил озноб страха и возбуждения.  Он  поднял
голову и увидел доброе, немного смущенное лицо Чеалио, швейцара.
   Камарис. Герцог говорил, что это Камарис, промелькнуло в голове  Тиамака,
Рыцарь, присягавший... присягавший... защищать невинных.
   Старик опустил руку на плечо Тиамака и вывел его из аллеи.
   В эту ночь вранну снились фигуры, закутанные в белые саваны,  с  горящими
колесами вместо глаз. Они шли к нему по воде,  медленно  размахивая  руками.
Сам он барахтался в одном из протоков Вранна, отчаянно пытаясь спастись,  но
что-то держало его за ногу. Чем ожесточеннее, он боролся,  тем  труднее  ему
было оставаться на поверхности.
   А с берега за ним торжественно и молча наблюдала  маленькая  черноволосая
девочка. На этот раз она была едва различима,  словно  состояла  из  легкого
тумана. И постепенно, еще до того, как сон  кончился  и  он  проснулся,  она
исчезла совсем. ***
   Гадалка Диавен сделала свою пещеру очень похожей на  маленький  домик,  в
котором она жила когда-то  в  предместье  Эрнисадарка,  неподалеку  от  края
Циркколя. Ее маленькая пещера была закрыта от  посторонних  глаз  шерстяными
шалями, висевшими  у  входа.  Когда  Мегвин  подняла  одну  из  них,  наружу
потянулась струйка сладковатого дыма.
   Сон о мерцающих огнях был так ярок и так очевидно важен, что  Мегвин  все
утро не  могла  сосредоточиться  на  обыденных  делах.  Ее  люди  во  многом
нуждались, и она помогала им как могла,  но  несмотря  на  это,  целый  день
двигалась словно в тумане. Ее мысли были далеко,  даже  когда  она  касалась
дрожащей руки старика или прижимала к груди ребенка.
   Много лет назад Диавен была жрицей Мирчи, но  нарушила  обет  и  ушла  из
ордена, чтобы жить сама по себе. Никто не знал, почему она это  сделала,  по
крайней мере никто не мог сказать наверняка,  хотя  люди  постоянно  строили
самые невероятные предположения. Ее  считали  полоумной,  но  при  этом  она
гадала, толковала сны и занималась врачеванием. Многие  жители  Эрнисадарка,
оказавшись в затруднительном положении, оставляли корзину фруктов и  монетку
Бриниоху и Ринну, а потом, дождавшись  темноты,  отправлялись  к  Диавен  за
более существенной помощью. Мегвин вспомнила, что однажды видела колдунью на
рынке в Таиге. Ее длинные волосы развевались на ветру. Тогда  нянька  быстро
оттащила девочку в сторону, как будто опасно было даже глядеть на Диавен.
   Теперь, увидев столь  яркий  и  странный  сон,  который  так  важно  было
истолковать правильно, Мегвин решила, что пришло  время  просить  о  помощи.
Если и был кто-то, способный понять то, что происходило с ней, то это -  она
была уверена - Диавен.
   Задымленная пещера казалась очень чистой. То немногое, что Диавен удалось
забрать из своего дома  в  Эрнисадарке,  было  аккуратно  расставлено.  Этой
коллекции странных блестящих вещиц  позавидовала  бы  любая  сорока.  Грубые
стены были увешаны изящными бисерными ожерельями.  Отблески  огня  играли  в
них, словно в капельках росы на паутине. На плоском  камне,  который  Диавен
использовала вместо стола,  были  разложены  небольшие  кучки  самых  разных
безделушек - в основном бусин, сделанных из  металла  и  ярких  камешков.  В
углублениях и нишах на стенах покоились необходимые для гадания инструменты:
зеркала размером от подноса до ногтя, сделанные из отполированного металла и
дорогого стекла, квадратные, круглые, в  форме  эллипса.  Мегвин  изумилась,
увидев такое множество зеркал,  собранных  в  одном  месте.  Она  выросла  в
захолустном дворце, где карманное зеркальце  было  самым  ценным  достоянием
леди, пожалуй, после ее репутации, и никогда не видела ничего подобного.
   Когда-то Диавен была красавицей, по крайней мере  все  так  говорили,  но
сейчас трудно было понять, правда  ли  это.  У  гадалки  были  карие  глаза,
широкий рот и сухое, обветренное лицо.  Ее  волосы,  все  еще  необыкновенно
длинные и густые, совсем поседели. Мегвин подумала, что  она  выглядит,  как
обыкновенная худая, быстро стареющая женщина.
   Гадалка насмешливо улыбнулась:
   - А, маленькая Мегвин! За любовным зельем пришла, не иначе. Если это  для
графа, то придется сперва подогреть его кровь, а не то зелье  не  сработает.
Он осторожен, вот оно как.
   Первоначальное удивление Мегвин  сменилось  гневом.  Откуда  эта  женщина
могла узнать о ее чувствах к Эолеру? Неужели это всем  известно?  Неужели  в
каждом  доме  смеются  над  ней?  На  мгновение  она  перестала  чувствовать
ответственность за судьбу своего народа.  Почему  она  должна  спасать  этих
неблагодарных хихикающих людишек?
   - Почему ты так говоришь? - спросила она. - Почему ты  решила,  что  я  в
кого-то влюблена?
   Диавен засмеялась. Гнев Мегвин ее не испугал.
   - Я та, кто знает. Это мое занятие, дочь короля.
   Мегвин захотелось повернуться и уйти.  Глаза  ее  слезились  от  дыма,  а
гордость была уязвлена словами гадалки. Но потом  практичность  взяла  верх.
Конечно, о дочери Луга ходили всякие слухи. Как сказал старый  Краобан,  так
было всегда. А Диавен собирала эти слухи,  чтобы  сделать  свои  пророчества
более убедительными. Но если все это действительно так, чем  гадалка  сможет
помочь Мегвин?
   Словно прочитав ее мысли, Диавен сказала, жестом предлагая ей присесть на
гладкий камень, накрытый шалью:
   - Да, я слышала разговоры.  Чтобы  понять,  как  ты  относишься  к  графу
Эолеру, не нужно магии. Однажды увидев вас вдвоем, я поняла все, что  нужно.
Но у Диавен есть не только острый слух и зоркий глаз. - Она помешала дрова в
очаге, вызвав клубы желтого дыма, и бросила на Мегвин оценивающий взгляд.  -
Чего же ты хочешь?
   Когда Мегвин объяснила, что ей нужна  помощь  в  толковании  сна,  Диавен
оживилась. Гадалка отказалась от предложеной принцессой в качестве платы еды
и одежды.
   - Нет, дочь короля, - с улыбкой сказала она. - Я помогу  тебе  сейчас,  а
когда-нибудь потом ты сделаешь  мне  одолжение.  Так  мне  больше  подходит.
Согласна?
   После уверений в том, что ей не придется отдавать тень,  душу,  первенца,
голос или что-нибудь в этом роде, Мегвин согласилась.
   - Не бойся, - усмехнулась Диавен. - Это не  нянины  сказки.  Нет,  просто
однажды мне понадобится помощь, и ты поможешь мне. Ты из  дома  Эрнов,  а  я
только бедная гадалка. В этом все дело.
   Мегвин рассказала Диавен о своем сне и о других странных  вещах,  которые
она видела, и о  том,  как  она  вместе  с  Эолером  последовала  за  своими
видениями под землю.
   Когда она закончила рассказ о Мезуту'а и его  обитателях,  дым  в  пещере
стал  таким  густым,  что  ей  пришлось  выйти  на  несколько  минут,  чтобы
отдышаться. Она чувствовала себя очень странно, как будто ее  голова  плывет
куда-то отдельно от тела, но  за  несколько  минут  на  свежем  воздухе  все
прошло.
   - Эта история и сама по себе плата, дочь короля, - сказала гадалка, когда
Мегвин вернулась. - Я и раньше слышала кое-что, но не знала, можно ли  этому
верить. Народ дворров под землей все еще жив! - Она сделала  странный  жест,
изогнув руку крюком, - Конечно я всегда знала, что тоннели под Грианспогом -
это не просто ушедшее прошлое.
   Мегвин нахмурилась.
   - Так что же такое с моим сном? Что  это  за  "вершина",  и  какое  время
пришло?
   Диавен кивнула, потом на коленях подползла к стене, пробежала пальцем  по
зеркалам, выбрала одно  и  с  ним  вернулась  к  огню.  Это  было  маленькое
зеркальце в деревянной оправе, почерневшей от времени.
   - Моя бабушка называла это зеркало  "стеклом  змеи",  -  сказала  Диавен,
протягивая его Мегвин. Зеркало  выглядело  совсем  обыкновенным.  Резьба  на
оправе стерлась так, что дерево стало почти гладким.
   - Стеклом змеи? Почему?
   Гадалка пожала костлявыми плечами.
   - Может быть в дни Дрочкатейра и других великих червей его  использовали,
чтобы следить за их приближением. А может быть оно  сделано  из  когтей  или
зубов змея. - Она ухмыльнулась, как бы показывая, что не верит в это, хотя и
зарабатывает себе на жизнь таким образом. - Скорее всего, его просто сделали
в форме дракона. Но оно хорошо действует.
   Она подержала зеркало над огнем, медленно обводя им круги.  Когда  Диавен
протянула его  Мегвин,  на  блестящей  поверхности  был  тонкий  слой  сажи.
Изображение стало тусклым, словно затуманенным.
   - Думай о своем сне, а потом дуй.
   Мегвин постаралась сосредоточиться на сверкающей процессии, на  красивых,
но странных  фигурах,  которые  они  видела  во  сне.  Легкое  облачко  сажи
поднялось с поверхности зеркала.
   Диавен взяла его и стала рассматривать, кусая нижнюю губу. Огонь  освещал
ее снизу, и лицо казалось еще более худым - почти скелетом.
   - Странно, - сказала она наконец. - Я вижу рисунки,  но  они  не  знакомы
мне. Как будто кто-то разговаривает в соседнем доме  на  языке,  которого  я
никогда не слышала. - Она прищурилась. - Что-то здесь не так,  дочь  короля.
Ты уверена, что это был твой сон и что никто не рассказал его тебе?
   Мегвин сердито подтвердила свое право на собственные сновидения, и Диавен
нахмурилась.
   - Я могу сказать тебе очень мало, и совсем  ничего  о  том,  что  говорит
зеркало.
   - Что это значит?
   - Зеркало ничем не помогло мне. Оно говорит, но, я не понимаю. Так что  я
освобождаю тебя от твоего обещания. Но все-таки ты  получишь  от  меня  один
совет. Если боги действительно хотят, чтобы ты  сделала  что-то,  следуй  их
воле. - Она быстро вытерла зеркало белым полотном и положила его  в  нишу  в
стене пещеры.
   - Так что же я должна делать?
   Диавен показала вверх, на потолок пещеры.
   - Иди к вершине. ***
   Мегвин почувствовала, что ее башмаки скользят  по  заснеженной  скале,  и
ухватилась рукой  в  перчатке  за  выступавший  сбоку  каменный  зубец.  Она
опустилась на колени и подтянула к себе  ноги,  чтобы  удержать  равновесие,
потом снова поднялась, глядя вниз  По  склону  на  крутой  и  опасный  путь,
который она уже проделала. Если она поскользнется, то упадет с узкой  тропы,
и ничто не остановит ее падения, кроме, разве что, веток  деревьев,  которые
несколько раз успеют хлестнуть ее, прежде  чем  она  достигнет  дна  ущелья.
Мегвин немного постояла, стараясь отдышаться, и с удивлением обнаружила, что
совсем не боится. Так или иначе, ее падение закончится смертью  -  умрет  ли
она сразу или останется лежать искалеченной в горах. Но Мегвин отдавала свою
жизнь в руки богов - если уж они решат забрать ее  к  себе,  какая  разница,
сейчас или позже? Кроме  того,  несмотря  на  холод,  она  радовалась  своей
близости к небу.
   Нетвердой походкой она прошла по тропе еще немного и подняла глаза вверх.
До места, куда она направлялась, оставалось примерно столько же, сколько она
уже прошла. Брадах Тор выдавался среди  других  горных  вершин,  словно  нос
каменного корабля. Если она пойдет немного быстрее, то доберется до  вершины
прежде, чем слабое утреннее солнце, которое сейчас светило ей прямо в  лицо,
дойдет до середины своего пути.
   Мегвин  повела  уставшими  от  ноши  плечами,  снова   обернулась   и   с
удовольствием увидела, что снег запорошил ее следы.
   У подножия горы, там, где  она  начала  подъем,  уже  наверное  и  совсем
никаких следов не осталось. Если там  шныряют  кальдскрикцы  Скали,  они  не
найдут ее. Боги помогают ей - это добрый знак.
   Тропа  становилась  все  круче,   и   Мегвин   приходилось   подниматься,
наклонившись вперед и хватаясь за выступы скалы. Она гордилась своей  силой,
ей нравилось чувствовать, как работают ее мускулы, позволяя ей  двигаться  к
вершине почти так же быстро, как это делали бы  мужчины.  Необычные  рост  и
сила всегда казались Мегвин скорее проклятием, чем достоинством. Она  знала,
что многие считают  ее  недостаточно  женственной,  и  большую  часть  жизни
притворялась, что  не  замечает  этого.  Но  сейчас  она  находила  какое-то
удовлетворение в том, как ее тело повинуется ей. Как это ни грустно,  именно
оно мешало ей в выполнении миссии, возложенной на нее богами. Мегвин  знала,
что сможет отбросить его, когда это понадобится. Это будет нелегко,  но  еще
труднее было с презрением: отвернуться от Эолера, а она  сделала  это.  Воля
богов ожесточает сердце. ***
   Подъем становился все труднее. Засыпанная снегом дорожка, по которой  она
шла, была только козьей тропой. Во многих  местах  она  и  вообще  исчезала,
заставляя Мегвин пробираться по выступам скал, цепляясь  за  чахлые  кустики
вереска и закрученные ветром голые ветки деревьев.
   Несколько раз она останавливалась, чтобы отдышаться, снимала  перчатки  и
долго терла  руки,  стараясь  вернуть  чувствительность  онемевшим  пальцам.
Солнце, едва проглядывавшее сквозь дымку облаков, уже склонялось  к  западу,
когда она наконец добралась до вершины Брадах Тора. Мегвин отряхнула с  себя
снег и тяжело опустилась на черный, отполированный ветром камень.
   Внизу перед ней простирались леса Грианспога. У  подножия  горы,  скрытый
покрывалом метели, лежал Эрнисадарк, родной город Мегвин. Там  Скали  Острый
Нос расхаживал по дубовым залам Таига, а его головорезы промышляли  грабежом
на пустынных улицах. Что-то надо было делать,  и  это  могло  стать  задачей
только для дочери короля.
   Она отдыхала недолго. Дул сильный ветер, и Мегвин  быстро  растеряла  все
тепло, оставшееся после тяжелого  подъема.  Становилось  все  холоднее.  Она
вытряхнула из мешка на черный камень все, что взяла с собой, и завернулась в
теплое одеяло, стараясь не думать  о  холоде.  Сбоку  она  положила  кожаный
мешочек с огнивом - это  ей  уже  не  понадобится.  Чтобы  набрать  дров  на
растопку, ей пришлось бы снова спускаться вниз.
   Мегвин не взяла с собой еды не только  потому,  что  полагалась  на  волю
богов, но и потому, что не хотела  больше  потакать  желаниям  своего  тела.
Сотворенное из земного праха, оно не желало жить  без  еды,  без  любви,  но
сейчас настало время отринуть все низменные желания, чтобы боги могли видеть
ее сущность.
   На дне мешка оставались  еще  две  вещи.  Одна  -  подарок  отца,  резной
деревянный соловей, символ богини Мирчи.  Однажды,  когда  маленькая  Мегвин
отчаянно рыдала из-за какой-то детской  обиды,  король  Лут  снял  со  стены
изящную птичку и вложил ее в маленькие руки девочки. Это все, что напоминало
ей о бесконечно дорогом и безвозвратно утраченном мире.  На  секунду  прижав
птичку к холодной щеке, Мегвин поставила ее на выступ камня.
   Последним сокровищем сумки был камень,  который  дал  ей  Эолер,  подарок
дворров. Мегвин нахмурилась. Она старалась убедить себя, что взяла камень  с
собой, потому что держала его в руках, когда увидела посланный  богами  сон,
но сама прекрасно знала, что была и другая причина. Этот камень  подарил  ей
граф, прежде чем уехал.
   Она услышала зов богов и поднялась сюда. Теперь, решила  Мегвин,  она  не
должна противиться их воле. Если они хотят, чтобы она предстала перед  ними,
то она будет молить их об уничтожении Скали и Верховного короля, причинивших
столько зла невинным людям, а если они не захотят видеть ее, она  умрет.  Но
независимо от результата она останется на вершине горы до тех пор, пока боги
не объявят своей воли.
   - Бриниох, отец небесный, - крикнула она, - Мирча,  в  дождь  облаченная!
Мюраг Однорукий и Лысый Ринн! Я слышала ваш зов! Я жду вашего решения!
   Кружащаяся метель поглотила ее голос. ***
   Мириамель никак  не  могла  дождаться,  когда  Аспитис  уснет.  Он  долго
ворочался и что-то бормотал, и ей, все не  удавалось  собраться  с  мыслями.
Когда в дверь каюты постучали, она так  углубилась  в  размышления,  что  не
сразу понял