уа был в ужасе. - Ты  не  встанешь  с  кровати!
Твои ребра...
   - Мои ребра на своем месте. Их только чуть-чуть придавила упавшая лошадь.
Бывало и хуже. Больше всего досталось голове, а это, в конце концов,  только
кости.
   Джошуа обхватил широкие плечи Изгримнура. На мгновение показалось, что он
действительно собирается уложить герцога  обратно  в  кровать,  потом  принц
неохотно отпустил его.
   - Ты поглупел, - сказал он. - Дети никуда не денутся.
   - Так или иначе, я должен двигаться. - Борясь с болью, Изгримнур  спустил
ноги на холодный каменный пол. - Я-то видел,  что  случилось  с  моим  отцом
Изборном. Когда его сбросила лошадь, он оставался в  постели  целую  зиму  и
после этого уже не смог ходить.
   - О Боже, что он... что он делает? - Отец Стренгьярд появился в дверях  и
с глубокой печалью смотрел на герцога.
   - Он собирается пойти посмотреть на детей, - сказал Джошуа смиренно.
   - Но... но...
   - Черт возьми, Стренгъярд, ты пищишь, как цыпленок, - зарычал  герцог.  -
Сделай лучше что-нибудь полезное. Дай мне сесть. Я не настолько глуп,  чтобы
прямо сейчас отправиться корчить рожи наследникам Джошуа.
   Успокоенный священник быстро вышел.
   - А теперь подойди и помоги мне,  Джошуа.  Жаль,  что  у  нас  нету  этих
наббанайских приспособлений, которые поднимают вооруженных людей на лошадь.
   Принц подошел к кровати. Изгримнур ухватился за его ремень, подтянулся  и
встал, после чего некоторое время не двигался, тяжело дыша.
   - Все в порядке? - тревожно спросил Джошуа.
   - Нет. Я дьявольски плохо себя чувствую. Но я на ногах, а это уже хорошо.
- Он, казалось, не очень-то хотел двигаться дальше. - Это далеко?
   - Коротким путем вниз через зал. - Джошуа подставил плечо.  -  Мы  пойдем
медленно.
   Они осторожно вышли в длинную холодную галерею. Сделав не больше  десятка
шагов, Изгримнур остановился передохнуть.
   - Боюсь, что я не смогу сидеть на лошади несколько дней,  -  извиняющимся
тоном проговорил он.
   - Несколько дней? - Джошуа засмеялся. -  Ты  хотя  и  храбрый,  но  очень
глупый человек. Я не позволю тебе садиться в седло по меньшей мере месяц.
   - Я не хочу остаться за бортом!
   - Никто и не собирается оставлять  тебя  за  бортом,  Изгримнур.  Я  буду
нуждаться в тебе больше, чем когда-либо, можешь ты сражаться  или  нет.  Вот
моя жена, например, тоже не будет скакать на лошади. Мы найдем  какой-нибудь
способ доставить тебя в Наббан и туда, куда мы двинемся потом.
   - Ехать вместе с женщинами и детьми? - Отвращение в его голосе  граничило
с ужасом.
   - Только пока ты болен, - сказал Джошуа. - Но не лги мне,  Изгримнур.  Не
говори, что ты уже совсем здоров, если будешь еще  плохо  себя  чувствовать.
Когда ты мне понадобишься, твои раны должны уже зажить. Вообще-то меня нужно
повесить за то, что я разрешил тебе встать.
   Герцог смягчился:
   - Свежеиспеченный папаша никому не может отказать в  просьбе.  Слыхал  об
этом? Старый риммерский обычай.
   - Конечно, - сказал Джошуа.
   - И кроме того, даже с разбитыми ребрами я могу поколотить тебя в  лучший
день твоей жизни.
   - Тогда пошли, старый боевой скакун, - вздохнул принц Джошуа. - Ты можешь
сделать это, когда я доведу тебя до ближайшей скамейки.
   Герцогиня Гутрун оставила свой  пост  у  постели  Воршевы,  чтобы  задать
Изгримнуру свирепую трепку за то, что он вылез из кровати. Она целыми  днями
разрывалась между двумя комнатами и теперь была на пределе. Герцог не спорил
с ней, но с видом послушного ребенка  рухнул  на  скамью,  которую  притащил
Стренгъярд. Воршева прислонилась к груде  одеял,  держа  в  обеих  руках  по
младенцу. Как и Гутрун, она была  бледной  и  усталой,  но  это  не  умаляло
гордого спокойствия, исходившего от нее, как приглушенный свет фонаря.  Дети
были запеленуты, так что наружу  торчали  только  их  черноволосые  головки.
Адиту сидела на корточках у правого плеча Воршевы, глядя на ближайшего к ней
ребенка с восхищенным интересом.
   Отдышавшись,  Изгримнур   наклонился   вперед,   украдкой   взглянув   на
женщину-ситхи. Взгляд ее был странно  голодным,  и  на  мгновение  Изгримнур
вспомнил старые сказки о том, что ситхи воруют  смертных  детей.  Он  быстро
отогнал эту неприятную мысль.
   - Неплохо выглядят, - сказал он. - Который кто?
   - Мальчик у меня в правой руке, а это девочка.
   - А как их будут звать?
   Джошуа подошел на шаг, с нескрываемой гордостью глядя вниз, на свою  жену
и детей.
   - Мальчика мы назовем Деорнот в память о моем  друге.  Если  он  вырастет
хоть наполовину таким благородным человеком,  я  буду  гордиться  им.  -  Он
перевел глаза на другое маленькое спящее личико:
   - Девочка - Дерра.
   - Это по-тритингски звезда, - улыбнулась  Воршева.  -  Она  будет  гореть
ярко. Она не будет, как моя мать и сестра, пленницей лошадей и фургонов.
   -  Хорошие  имена,  -  важно  кивнул  Изгримнур.  -  Когда  будет  Первое
Благословение?
   - Мы выходим через три дня, - ответил Джошуа, не отводя  глаз  от  своего
семейства, - и проведем церемонию до отъезда. - Он повернулся:
   - Если, конечно, у Стренгъярда найдется время.
   - Я? - Архивариус огляделся, как будто в комнате мог быть кто-нибудь  еще
с таким именем. - Но ведь мы в Наббане, Джошуа. Тут церкви на каждом  холме,
а я никогда не совершал Первого Благословения.
   - Вы обвенчали Воршеву и меня, так что мы, конечно, не хотели  бы  никого
другого, - твердо сказал Джошуа. - Если только вы не откажетесь.
   - Откажусь? Это, конечно, большая  честь.  Конечно!  Спасибо  вам,  принц
Джошуа, леди Воршева. - Он  начал  бочком  двигаться  к  двери.  -  Я  найду
описание церемонии и выучу.
   - Мы в монастыре, отец, - сказал Изгримнур. -  Тебе  не  придется  далеко
ходить.
   Но Стренгъярд уже выскользнул за дверь. Герцог почувствовал  уверенность,
что такое внимание было чрезмерным для робкого священника.
   Гутрун откашлялась.
   - М-да. Теперь, если вы все закончили  беседовать,  Воршеве  и  маленьким
пора немного отдохнуть. - Она повернулась к мужу:
   - А ты вернешься в постель, ты,  упрямый  старый  медведь!  У  меня  чуть
сердце не остановилось, когда я увидела, что тебя несут  сюда  на  руках,  и
почти то же самое случилось, когда я увидела, как ты ковыляешь сюда.  Что  у
тебя в голове, Изгримнур?
   - Иду-иду, Гутрун, - раздраженно проворчал он. - Не кричи.
   Адиту заговорила тихо и мелодично:
   - Воршева, можно я их немножко подержу?
   - Ей надо отдохнуть, - резко ответила Гутрун; Изгримнуру показалось,  что
в ее глазах было нечто, кроме обычной твердости,  -  может  быть,  намек  на
страх. Может быть, ей в голову пришла та же мысль, что и ему? -  И  детишкам
тоже.
   - Только на минутку.
   - Конечно, - сказала Воршева, хотя она тоже выглядела немного испуганной.
- Я очень рада.
   Адиту наклонилась и взяла детей,  сперва  девочку,  потом  мальчика.  Она
держала их на руках  с  величайшей  острожностью  и  долго  смотрела;  потом
закрыла глаза. Изгримнур внезапно ощутил необъяснимый страх, как будто могло
произойти что-то ужасное.
   - Они будут близки, как только могут быть близки брат и сестра.  -  Голос
Адиту внезапно зазвучал торжественно и сильно. - Хотя много лет им  придется
жить врозь. Она будет  путешествовать  по  землям,  на  которые  никогда  не
ступала нога смертной женщины, и потеряет то, что будет любить больше всего,
но найдет счастье с тем, что  однажды  с  презрением  отбросит.  Он  получит
другое имя. Он никогда не получит трона, но королевства будут подниматься  и
падать по мановению его руки. - Глаза ситхи были широко раскрыты;  казалось,
она смотрит далеко за пределы комнаты. - Их путь  приведет  их  к  тайне.  -
Через мгновение она смежила веки. Когда глаза  Адиту  снова  открылись,  она
казалась настолько обычной, насколько ситхи может быть обычной для смертных.
   - Это какое-то проклятие? - Гутрун была испугана и сердита.  -  Какое  ты
имеешь право заниматься магией ситхи с этими эйдонитскими детьми?
   - Спокойно, жена, - сказал Изгримнур, хотя он тоже был потрясен тем,  что
видел.
   Адиту передала детей Воршеве,  которая  смотрела  на  ситхи  в  суеверном
ужасе.
   Джошуа тоже казался расстроенным, но честно  старался,  чтобы  голос  его
звучал ровно:
   - Это, наверное, было задумано  как  подарок.  И  все-таки,  Адиту,  наши
обычаи не похожи на ваши.
   - Это не то,  что  делаем  мы,  ситхи.  -  Адиту  сама  казалась  немного
удивленной. - Есть предсказания, которые сопровождают наши рождения, но  это
не постоянный обычай. Нет, что-то... нашло на меня. Я слышала голос у себя в
ушах, как это бывает на  Дороге  снов.  Почему-то  я  подумала,  что  это...
маленькая Лилит.
   - Но она же внизу, в холле, рядом с моей комнатой.  Она  спит  уже  много
недель, и никто не слышал от нее ни слова, пока она бодрствовала. Что это за
ерунда?
   - Я не знаю. - Золотистые  глаза  Адиту  были  спокойными  и  ясными.  Ее
удивление прошло.  Она  наслаждалась  сумятицей,  которую  вызвала.  -  И  я
сожалею, если кого-то испугала.
   - Ну хватит, - сказал Гутрун. - Это расстраивает Воршеву.
   - Я не расстроена, - мягко сказала молодая мать. Она тоже вернула большую
часть своего  хорошего  настроения.  Изгримнур  подумал,  бывало  ли  что-то
подобное в се кочевом племени. - Но теперь я устала.
   - Давай-ка вернем тебя в постель, Изгримнур. -  Джошуа  в  последний  раз
расстроенно посмотрел на жену. - Мы  подумаем  об  этом  позже.  Я  полагаю,
слова... Адиту... должны быть записаны -  хотя,  если  они  правдивы,  я  не
уверен, что хочу знать такое будущее. Может быть, их лучше забыть.
   -  Пожалуйста,  простите  меня.  Кто-то  хотел,  чтобы  эти  слова   были
произнесены. И я не думаю, что они предвещают зло. Ваши  дети,  по-видимому,
предназначены для великих свершений.
   - Я не уверен, что такие  предсказания  вообще  могут  быть  хорошими,  -
ответил Джошуа. - С меня, например, уже вполне хватит великих  свершений.  -
Он подошел к Изгримнуру и помог ему встать.
   Когда они снова оказались в коридоре, Изгримнур спросил:
   - Ты думаешь, это было истинное пророчество?
   Джошуа покачал головой:
   - Я жил со снами и предзнаменованиями слишком долго, чтобы говорить,  что
этого не может быть, но, как и со всеми подобными вещами, возможны и ошибки.
- Он вздохнул:
   - Мать Милости, старый друг! Похоже, что даже мои дети не будут  свободны
от проклятых тайн, которые мучают нас.
   Изгримнур ничего не смог придумать, чтобы успокоить принца. Он  переменил
тему:
   - Значит, Вареллан сдался. Жалко, что я  не  видел  конца  битвы.  А  как
Камарис? А Хотвиг и остальные?
   - Оба ранены, но ничего серьезного. Мы на  удивление  хорошо  справились,
спасибо Сориддану и остальным наббанайским баронам.
   - Значит, мы идем прямо в столицу. Где, ты думаешь,  Бенигарис  попробует
задержать нас?
   Согнувшийся под широкой рукой Изгримнура, принц пожал плечами.
   - Я не знаю, но  уж  попытается,  не  волнуйся.  И  эта  битва  может  не
закончиться так удачно. Я не хочу и думать о том,  чтобы  драться  армия  на
армию в нижней части полуострова.
   - Мы получим план местности,  Джошуа,  тогда  решим.  Когда  они  наконец
добрались до его постели, Изгримнур обнаружил, что так  же  страстно  желает
лечь в постель, как молодой  человек  может  мечтать  о  дне,  свободном  от
занятий. Ты слабеешь, сказал он себе, но в этот момент ему было  все  равно.
Это будет чудесно - уложить в мягкую постель ноющие кости.
   - Дети замечательные, Джошуа. - Он поудобнее устроился на матрасе.  -  Не
думай о словах Адиту.
   - Я всегда беспокоюсь, - сказал принц, слабо улыбаясь, - так же,  как  ты
всегда шумишь.
   - Неужели мы действительно так увязли  в  наших  привычках?  -  Изгримнур
зевнул, чтобы скрыть гримасу от свирепой боли в спине. - Может  быть,  тогда
действительно пришло время молодым оттолкнуть нас в сторону?
   - Мы должны оставить им мир лучший, чем этот, если сможем. Мы  превратили
в дерьмо тот, что получили. - Принц взял Изгримнура за руку:
   - Спи теперь, старый друг.
   Изгримнур смотрел, как принц выходит, радуясь, что его  походка  все  еще
упруга.
   Надеюсь, ты получишь возможность увидеть, как растут эти двое детишек.  И
что они будут делать в том лучшем мире, о котором ты говорил.
   Он откинулся назад и закрыл глаза, ожидая нежных объятий сна.

10 КОРОЛЬ-ТЕНЬ

   Вся жизнь Саймона была теперь сосредоточена в двух руках: его и короля. В
комнате было темно. Элиас сжимал его запястье холодными пальцами,  и  хватка
его была нерушима, как железные кандалы.
   - Говори. - Изо рта короля вырвалось облако пара, как у дракона,  хотя  в
комнате было не так уж и холодно. - Кто ты?
   Саймон пытался найти подходящие слова, но нс мог  издать  ни  звука.  Это
просто кошмар, ужасный сон, от которого он никак не может проснуться.
   - Говори, черт возьми, кто ты? - Глаза короля сузились, их  сияние  почти
поглотили тени, скрывавшие его лицо.
   - Н-н-никто, - заикаясь пробормотал Саймон. - Я... я... я... н-никто.
   - Да ну? - в голосе короля был оттенок мрачного веселья. - А что  привело
тебя сюда?
   В голове Саймона не было ни единой мысли или оправдания.
   - Н-ничего.
   -  Ты  никто...  и  пришел  низачем,  -  тихо  засмеялся  Элиас  -   звук
разорванного  пергамента.  -  Тогда  ты  попал  куда  следует.  Здесь  много
безымянных. - Он подтянул Саймона поближе. - Дай взглянуть на тебя.
   Саймон был вынужден повернуться, чтобы прямо посмотреть на короля. Трудно
было как следует разглядеть его в слабом свете далекого  факела,  но  Саймон
подумал, что король уже мало похож на человека. От его бледной руки исходило
сияние, слабое, как свечение болотной воды, и, хотя в комнате  было  сыро  и
прохладно, кожа короля была покрыта каплями пота. Тем не менее  рука  Элиаса
была сильной и мускулистой; его пальцы  сжимали  запястье  Саймона  каменной
хваткой.
   Какая-то тень лежала у ног короля, длинная  черная  тень.  Ножны.  Саймон
чувствовал, что находится внутри  них,  смутно,  но  безошибочно.  Это  было
ощущение сродни  зовущему  издалека  голосу.  Эта  песня  достигала  дальних
уголков его мозга, но он знал,  что  не  может  позволить  зачаровать  себя.
Настоящая опасность была гораздо более близкой.
   - Молод, я вижу, - медленно сказал Элиас. - И белокожий. Кто  ты?  Черный
риммер Прейратса или тритинг?
   Саймон покачал головой, но ничего не сказал.
   - Мне все равно, - пробормотал Элиас.  -  Какие  бы  орудия  Прейратс  ни
избирал для своей работы, мне все равно. - Прищурившись, он посмотрел в лицо
Саймону. - Вижу, ты не хочешь говорить. Конечно, я знаю, почему ты здесь.  -
Он хрипло засмеялся:
   - У этого проклятого священника повсюду шпионы. Почему бы ему не оставить
одного из них в собственной башне? Он держит здесь  вещи,  которые  скрывает
даже от своего короля.
   Хватка Элиаса на мгновение  ослабла.  Сердце  Саймона  снова  забилось  в
надежде,  что  ему  удастся  освободиться,  но  король  просто   устраивался
поудобнее; прежде чем Саймон успел сделать что-нибудь  большее,  чем  просто
подумать о возможности бегства, пальцы снова сжались.
   По крайней мере за этим стоит  следить,  сказал  себе  Саймон,  не  желая
терять надежду. Ох, только бы я смог  открыть  дверь  внизу,  если  все-таки
вырвусь.
   Внезапный рывок швырнул Саймона на колени.
   - Вниз, мальчик, чтобы мне не приходилось  вытягивать  шею.  Твой  король
устал, у него болят кости. - Он немного помолчал. - Странно. У тебя лицо  не
риммера и не тритинга. Ты больше  похож  на  одного  из  моих  эркинландских
крестьян.  Эти  рыжие  волосы!  Говорят,  давным-давно   степняки   жили   в
Эркинланде...
   Ощущение сна вернулось. Как мог король в темноте видеть цвет  его  волос?
Саймон старался дышать ровно и сдерживать свой страх. Он стоял лицом к  лицу
с драконом, настоящим драконом, а не человеком, как  этот.  Кроме  того,  он
выжил в черном ужасе туннелей. Он должен  сохранять  мужество  и  дожидаться
удобного случая.
   - Когда-то весь Эркинланд  -  и  весь  Светлый  Ард  -  были  степями,  -
проскрежетал Элиас. - Ничего, кроме жалких племен: кочующие  от  пастбища  к
пастбищу дикари-конокрады. -  Он  глубоко  вздохнул,  дыхание  его  отдавало
металлом. - Потребовалась сильная рука, чтобы  изменить  это.  Сильные  руки
нужны, чтобы построить королевство. Ты думаешь, что жители холмов Наббана не
плакали и не скулили, когда в первый раз увидели гвардейцев  императора?  Но
их дети были благодарны, а дети их детей не знали ничего другого.
   Саймон не понимал смысла того,  что  говорил  король,  но  ощутил  трепет
надежды, когда глубокий голос  снова  замер  и  наступила  тишина.  Переждав
несколько мгновений, Саймон осторожно потянул руку, но ее все  еще  держали.
Глаза короля были прикрыты, подбородок опустился на грудь, но он не спал.
   - И посмотри, что построил мой отец, - внезапно сказал Элиас.  Глаза  его
широко раскрылись, как будто он  смотрел  сквозь  стены  темной  комнаты.  -
Империю, о которой старые наббанайцы могли  только  мечтать.  Он  изваял  ее
собственным мечом и  сумел  защитить  от  завистливых  людей  и  мстительных
бессмертных. Слава Эйдону! Но он был человеком - человеком! - Пальцы  короля
так сжались, что кость Саймона чуть не треснула. - И он отдал ее мне,  чтобы
я ухаживал за ней - так же как старый крестьянин отдает сыну клочок земли  и
корову. Мой отец отдал мне целый  мир!  Но  этого  было  недостаточно,  нет,
недостаточно было, чтобы я держал его королевство  и  защищал  его  границы,
нет, этого недостаточно, это только часть, этого недостаточно.
   Элиас казался уже совершенно потерянным. Он  бубнил  себе  под  нос,  как
будто разговаривал со старым приятелем. Саймон подумал, что он пьян,  но  от
короля не пахло вином. Только этот странный  металлический  запах...  Саймон
задыхался, чувствуя себя в западне. Собирается ли сумасшедший король держать
его здесь, пока не вернется Прейратс? Или  Элиас,  устав  от  болтовни,  сам
покажет пойманному шпиону силу королевского правосудия?
   - Вот чего никогда не поймет твой хозяин Прейратс, - продолжал  Элиас.  -
Преданность.  Преданность  человеку  или  преданность  делу.  Думаешь,   его
волнует, что с  тобой  случится?  Конечно  нет  -  даже  такой  крестьянский
парнишка, как ты, не может  быть  настолько  тупым.  С  первого  взгляда  на
алхимика ясно, что он предан только самому себе. И вот в чем он не  понимает
меня. Он служит мне только потому, что у меня есть власть: если  бы  он  мог
обладать властью сам, то с удовольствием перерезал бы  мне  горло.  -  Элиас
засмеялся. - Или попробовал бы, во всяком  случае.  Я  хотел  бы,  чтобы  он
действительно попытался сделать это. Но я предан моему отцу  и  королевству,
которое он построил, и готов ради него  вынести  любую  боль.  -  Голос  его
внезапно сломался;  на  мгновение  Саймону  показалось,  что  король  сейчас
зарыдает. - И я страдал. Бог знает, как я страдал.  Страдал,  как  проклятые
души в аду. Я не спал... не спал...
   Снова король замолчал. По опыту предыдущей  паузы  Саймон  знал,  что  не
должен шевелиться, несмотря на боль в коленях, прижатых  к  каменному  полу.
Когда Элиас заговорил, голос его смягчился:  теперь  он  звучал,  почти  как
голос обыкновенного человека.
   - Послушай, мальчик, сколько тебе  лет?  Пятнадцать?  Двадцать?  Если  бы
Илисса осталась жива, у меня мог бы быть такой  сын.  Она  была  красивая...
пугливая, как молодой жеребец, но красивая. У нас не было  сына.  В  этом-то
все и дело, знаешь ли. Теперь ему могло бы быть столько, сколько тебе. Тогда
ничего этого не случилось бы.
   Элиас притянул Саймона еще  ближе,  потом  -  о  ужас!  -  потом  положил
холодную руку ему на голову, словно  благословляя.  Двойная  рукоять  Скорби
была всего в нескольких дюймах от руки Саймона.  В  этом  мече  было  что-то
ужасное, и мысль о прикосновении к нему чуть не заставила Саймона  с  криком
отшатнут