лей, выставив вперед копья, гнали своих  баранов  вверх  по
склону. Их вопящая цель взмахнула своей лохматой рукой шириной  с  древесный
ствол и выбила передних троллей из седел. Они покатились вниз  окровавленной
кучей и остались лежать бескостной массой в конце спуска,  но  их  товарищи,
ехавшие  позади,  сумели  всадить  копья   в   жертву,   вызвав   кашляющий,
захлебывающийся рык атакованного гиганта.
   Саймон рассмотрел Бинабика внизу на склоне.  Он  сошел  с  Кантаки  и  та
бросилась в другую свалку.  Бинабик  заряжал  дротиками  свой  полый  посох.
Саймон знал, что у дротиков ядовитые наконечники. Прежде  чем  Саймон  успел
сделать шаг к своему другу, еще одна фигура толкнула его, а затем  свалилась
к его ногам.
   Это был Хейстен, упавший лицом вниз среди камней, а меч Торн был все  еще
приторочен к его рюкзаку.  Пока  Саймон  смотрел  на  него,  раздался  такой
громкий вопль, что туман в  его  голове  сразу  рассеялся:  обернувшись,  он
увидел, что Слудиг отступает  к  нему,  нанося  удары  перед  собой  длинным
копьем, подарком троллей, а наступает на  него  великан,  чьи  жуткие  вопли
сотрясают небо. Его белый живот и руки утыканы алыми кровавыми  пятнами,  но
Слудиг тоже в крови: его  левую  руку,  кажется,  окунули  в  бочку  красной
краски.
   Саймон нагнулся и потряс Хейстена за  плащ,  но  стражник  был  недвижим.
Ухватившись за  черный  эфес,  Саймон  вытащил  Торн  из  петли  на  рюкзаке
Хейстена. Он был холоден, как иней, и тяжел, как конские доспехи.  Проклиная
все, исполненный ужаса и гнева, Саймон изо всех сил попытался  поднять  его,
но даже не смог оторвать его от  земли.  Несмотря  на  все  более  отчаянные
усилия, ему не удалось поднять эфес выше пояса.
   - Узирис, где Ты? - воззвал он, отпустив клинок, который тут же  свалился
на землю, как кусок отвалившейся штукатурки. - Помоги же мне!  Что  толку  в
этом чертовом мече?!
   Он сделал еще одну попытку, моля бога о помощи, но Торн неподвижно  лежал
на земле - оружие не по его силам.
   - Саймон! - крикнул, задыхаясь, Слудиг. - Беги! Я... не могу...
   Лохматая  лапа  великана  размахнулась,  и  риммерсман  отшатнулся,  едва
увернувшись. Он собрался еще раз крикнуть Саймону,  но  ему  снова  пришлось
отпрыгнуть в сторону, чтобы избежать еще  одного  удара.  Светлая  борода  и
спутанные волосы северянина были забрызганы кровью, шлема на нем не было.
   Саймон в отчаянии посмотрел вокруг. Взгляд его  упал  на  копье  троллей,
валяющееся среди камней. Он подхватил его и обошел великана, глаза  которого
были  устремлены  на  Слудига.  Мохнатая  спина  великана  предстала   перед
Саймоном, как белая стена. Вмиг, едва сознавая, что делает, Саймон изо  всех
сил вонзил копье в спутанный мех. Удар отозвался  в  его  собственных  руках
сильной отдачей, даже зубы лязгнули, и на  миг  он  обессиленно  прижался  к
спине великана. Гюн запрокинул голову и испустил вопль, мотаясь из стороны в
сторону, а Слудиг спереди колол его своим копьем. Саймон увидел, как  риммер
исчез, потом зверь нагнулся, содрогаясь, и прижал Слудига к земле.
   Кашляя кровью, великан стоял над Слудигом, пытаясь нащупать  свою  дубину
одной рукой и прижимая другую к окровавленному  животу.  С  гневным  криком,
разъяренный тем, что это жуткое существо наносит удары по его друзьям даже в
последние мгновения собственной жизни, Саймон ухватился за его  шкуру  одной
рукой, а другой за  древко  копья,  торчащего  из  спины  великана,  и  стал
карабкаться ему на спину.
   Воняющее мокрым мехом, мускусом и тухлятиной, огромное, сотрясающееся  от
боли тело выпрямилось под ним. Огромные когтистые  руки  протянулись  назад,
пытаясь нащупать насекомое, взобравшееся на него. А Саймон уже  вонзил  свой
канукский кинжал по рукоятку в шею великана, как раз под сведенные судорогой
челюсти. Через мгновение он почувствовал,  как  толстые  пальца  схватили  и
сбросили его.
   Наступил  миг  невесомости;  небо  превратилось   в   бешено   крутящееся
серо-бело-голубое облако. Потом Саймон врезался в землю.

***

   Перед его глазами был круглый камень  шириной  в  ладонь.  Он  не  ощущал
своего тела, .которое напоминало рыбу с удаленными костями. Он различал лишь
слабый гул в ушах и тоненький писк, возможно,  голоса.  Камень  лежал  перед
ним, круглый и твердый, неподвижный. Это был кусок серого  гранита  с  белой
полоской. Возможно, он лежит здесь с незапамятных времен,  с  того  момента,
когда само время было молодо. В нем  нет  ничего  особенного  -  это  просто
кусочек земных костей, острые углы  которого  сгладили  за  долгие  столетия
ветры и дожди.
   Саймон был не в силах пошевелиться, но он  мог  смотреть  на  неподвижный
камешек, такой замечательно незаметный. Он  долго  лежал,  разглядывая  его,
пока камень не начал светиться,  отражая  почти  неуловимый  розоватый  свет
заката.

***

   За ним, наконец, пришли, когда Шедда, луна, появилась  на  небосводе.  Ее
бледный лик воззрился на землю сквозь дымку сумерек. Маленькие  нежные  руки
подняли его и положили на одеяло. Он мягко покачивался, пока его несли вниз.
Затем его посадили у  яркого  костра.  Саймон  наблюдал,  как  луна  в  небе
возносится все выше. Бинабик подошел к нему и  говорил  что-то  утешительное
тихим голосом, но слова его казались чепухой. Пока ему перевязывали  раны  и
накладывали холодные компрессы на голову, Бинабик напевал странные  песни  с
постоянным  повтором,  затем  дал  ему  выпить  какой-то  теплой   жидкости,
поддерживая его слабую голову, пока кислая жидкость стекала в горло.
   Наверное, я умираю, думал Саймон. В этой мысли было какое-то  успокоение.
У него было впечатление, что душа уже отлетела, так мало связи ощущал он  со
своей плотью. Я бы хотел прежде всего выбраться из этих снегов. Я  бы  хотел
добраться до дома...
   Он подумал о том, что уже испытал подобный покой:  в  тот  момент,  когда
стоял перед Игьяриком, когда казалось, что мир окутан полной тишиной,  время
стало безвременным, перед тем как он обрушил свой меч и прежде чем  брызнула
фонтаном черная кровь.
   Но на этот раз меч не помог мне... Может, он  потерял  свои  достоинства,
покинув Урмсхейм? Или Торн так же непостоянен, как ветер, как погода?
   Саймон вспомнил теплый день в Хейхолте, когда солнечные лучи проникали  в
кабинет доктора Моргенса, и лениво плавающие в  воздухе  пылинки  светились,
как блуждающие искорки.
   Никогда не превращай в свой дом никакое место, сказал ему  старик  в  тот
день. Создай свой дом в себе самом. Ты найдешь там  все  необходимое,  чтобы
его обставить: память, надежных друзей, жажду знаний и тому подобное.  И  он
всегда будет при тебе, куда бы ты ни отправился...
   Это и есть смерть? думал Саймон. Это и значит идти домой? Ну, это не  так
уж и плохо.
   Бинабик снова пел, и навевающая сон песня его  была  как  журчание  воды.
Саймон предался ее течению.

***

   Когда он проснулся на следующее утро, он не был уверен, что все еще  жив.
Те, что остались в живых, переменили место стоянки  в  то  утро,  и  Саймона
вместе с другими ранеными внесли в пещеру под нависшей скалой.  Проснувшись,
он увидел перед собой лишь отверстие, через которое  можно  различить  серое
небо. Только растрепанные черные птицы, парившие перед входом, убедили  его,
что он все еще среди живых. Птицы и еще боль во всем теле.
   Он некоторое время лежал, изучая свои ушибы, сгибая и разгибая по  одному
суставы. Ему было больно, но  с  болью  пришла  способность  двигаться.  Все
болело, но он был цел.
   Через некоторое время к нему снова  подошел  Бинабик  с  одним  из  своих
целительных напитков. Сам тролль не избежал ранений, о чем свидетельствовали
рубцы на лице и шее. Бинабик выглядел серьезным, но он лишь  бегло  взглянул
на раны Саймона.
   - Нас посетили страшные потери, - сказал тролль. -  Я  не  имел  никакого
желания это говорить, но... Хейстен погиб.
   - Хейстен?! - Саймон сел, забыв на минуту свою боль. - Хейстен?
   Ему показалось, что-то оборвалось у него внутри. Бинабик кивнул.
   - И среди двух дюжин моих соплеменников девять умерщвлены и  шесть  имеют
серьезные раны.
   - Что же произошло? Как это случилось с Хейстеном?
   Его охватило тошнотворное чувство нереальности. Как  может  Хейстен  быть
мертвым? Разве буквально несколько минут назад они не разговаривали?
   - А Слудиг?
   - Слудиг тоже имеет рану, но очень легче. Сейчас он участвует в собирании
дров для костра. Это имеет великую важность для оказывания  помощи  больным,
понятно? А Хейстен... - Бинабик постучал рукой по груди - жест, которым, как
понял Саймон, кануки отгоняли зло. Тролль  выглядел  глубоко  несчастным.  -
Хейстена ударили по голове дубиной. Он оттолкнул тебя, как мне говаривали, а
потом вскоре его самого умертвили.
   - Ох, Хейстен, - застонал Саймон. Он ждал слез, но их не было.  Лицо  его
как-то странно онемело, а горе было каким-то слабым. Он  опустил  голову  на
руки. Огромный стражник был таким живым, таким сердечным. Не  правильно  вот
так внезапно отнимать жизнь. Доктор Моргенс, Гримрик,  Этельберн,  Аннаи,  а
теперь Хейстен - все мертвы, все убиты только потому, что стремились  делать
правое дело. Где же те силы, что должны охранять таких невинных?
   - А Ситки? - спросил .Саймон, вдруг вспомнив о  девушке.  Он  внимательно
посмотрел на лицо Бинабика, но тролль только рассеянно улыбнулся.
   - Она жива, только немного ранена.
   - Мы можем спустить Хейстена с горы? Он не хотел бы там остаться.
   Бинабик неохотно покачал головой.
   - Мы не имеем возможности перевозить его тело, по крайней мере  на  наших
баранах. Он великого роста, очень слишком великого для них.  А  впереди  еще
опасный путь, прежде чем мы будем на равнине.  Он  будет  оставаться  здесь,
прах  его  будет  лежать  здесь  очень  в  почете  вместе  с   прахом   моих
соплеменников. Рядом с  ним  будут  другие,  хорошие  и  отважные  воины.  Я
предполагаю, что он имел бы такое желание. Теперь тебе пора снова  засыпать,
но есть еще двое, которые питают надежду говорить с тобой.
   Бинабик отступил. Ситки и пастух Сненек  стояли  в  ожидании  у  входа  в
пещеру. Они вошли и встали возле  Саймона.  Невеста  Бинабика  обратилась  к
Саймону на канукском. Ее  темные  глаза  были  серьезны.  Около  нее  Сненек
чувствовал себя неловко, переминаясь с ноги на ногу.
   - Ситкинамук говаривает, что сочувствует тебе в утрате друга.  Она  также
говаривает, что ты  показал  очень  хорошую  храбрость.  Теперь  все  видели
смелость, с которой ты был на Драконьей горе.
   Саймон смущенно кивнул. Сненек прокашлялся  и  начал  свою  речь.  Саймон
терпеливо ждал, пока Бинабик объяснит.
   - Сненек, глава пастухов Нижнего  Чугика,  говаривает,  что  тоже  питает
сожаление. Вчера мы теряли многие жизни. Он также хочет вручить тебе то, что
ты вчера утрачивал.
   Пастух достал костяной кинжал Саймона и почтительно передал хозяину.
   - Его вынимали из шеи мертвого великана, - сказал  Бинабик  тихо.  -  Дар
канука обагрен кровью, пролитой в защиту жизней кануков. Это  имеет  великую
важность для наших людей.
   Саймон принял кинжал, вложив его в расшитые ножны на поясе.
   - Гьоп, - сказал он. - Пожалуйста, скажи им, что я рад его возвращению. Я
не знаю, что ты имел в виду, когда говорил о защите канукских жизней -  ведь
у нас были общие враги. Но сейчас мне не хочется думать об убийстве.
   - Конечно, - Бинабик повернулся к Ситки и пастуху и что-то кратко  сказал
им.  Они  кивнули.  Ситки  нагнулась  и  прикоснулась  к  его  руке  в  знак
сочувствия, потом повернулась и вывела неуклюжего Сненека из пещеры.
   - Ситки управляет приготовлением надгробий из камней, - сообщил  Бинабик.
- Что же до тебя, друг Саймон, то тебе сегодня больше нечего делать. Спи.
   Тщательно  подоткнув  вокруг  него  плащ,  Бинабик  удалился  из  пещеры,
осторожно ступая между спящими на полу ранеными.  Саймон  проследил  за  ним
глазами, думая о Хейстене и остальных умерших. Совершают ли они  сейчас  тот
путь к полной тишине, на который Саймону удалось бросить взгляд?
   Когда он засыпал, ему показалось,  что  он  видит  широкую  спину  своего
эркинландского друга, исчезающую в коридоре,  уходящем  в  белое  безмолвие.
Хейстен, подумал Саймон, не выглядит человеком,  исполненным  сожаления.  Но
ведь это было лишь сновидение.

***

   На следующий день лучи полуденного солнца пронзили дымку, разлив свет  по
всему  склону  гордой  горы  Сиккихок.  Боль  Саймона  утихла,  вопреки  его
ожиданиям. С помощью Слудига он проковылял из пещеры на плоский  уступ,  где
сооружали надгробные пирамиды. Их  было  десять:  девять  маленьких  и  одна
большая. Камни были сложены так, что ни  ветер,  ни  непогода  не  могли  их
сдвинуть.
   Саймон взглянул на лицо Хейстена в  пятнах  засохшей  крови,  прежде  чем
Слудиг и его помощники тролли закончили укутывать  его  тело  плащом.  Глаза
Хейстена были закрыты, но раны его были  таковы,  что  не  оставили  Саймону
никакой надежды на то, что его товарищ просто заснул. Он был убит  зверскими
прислужниками Короля Бурь, и это нужно было запомнить. Хейстен  был  простым
человеком, и понятие мести он, конечно, ценил очень высоко.
   После  того  как  Хейстена  похоронили  и  камни  над  его  могилой  были
закреплены, соплеменники Бинабика, мужчины и женщины, были опущены в могилы,
каждый с принадлежавшей ему вещью, как объяснил Бинабик Саймону.  Когда  все
было закончено, Бинабик выступил вперед. Он  поднял  руку.  Тролли  затянули
песню. У многих, и у мужчин,  и  у  женщин,  на  глазах  были  слезы.  Слеза
блеснула и на щеке Бинабика. Прошло некоторое время, и  пение  прекратилось.
Вперед выступила Ситки. Она вручила  Бинабику  факел  и  небольшой  мешочек.
Бинабик посыпал что-то  из  мешочка  на  каждую  могилу,  затем  поджег  это
факелом.  Тонкая  струйка  дыма  поднялась  над   каждой   могилой,   быстро
разрываемая горным ветром. Закончив, он вернул  факел  Ситки  и  начал  петь
длинную фразу из канукских слов. Мелодия была подобна голосу  самого  ветра:
она то взмывала вверх, то опускалась.
   Песня Бинабика, подобная  песне  ветра,  закончилась.  Он  взял  факел  и
мешочек, и струйка дыма взвилась нап надгробием Хейстена.

   Шедда сказала детям,
   - запел он на вестерлинге, -
   Сказала Шедда Лингиту и Яне,
   Сказала им выбирать свой путь,
   Путь Птицы или путь Луны.
   - Выбирайте, дети, - сказала она.
   Путь Птицы - это путь яйца
   И это дверь смерти.
   Дети яйца остаются одни,
   Отцы и матери уходят за дверь.
   Пойдете вы по такому пути?
   Бессмертие - эти путь Луны:
   Вечно жить среди светлых звезд,
   Не проходить сквозь темную дверь,
   Не находить новой страны.
   Пойдете вы по такому пути?

   У Яны быстрая кровь,
   Светлые волосы, смеющиеся глаза.
   - Мой путь Луны, - говорит она. -
   Не буду искать я других дверей.
   Этот мир - мой родной дом.
   Лингит, ее брат
   С медленной кровью, с темными глазами,
   Говорит:
   - Путь Птицы будет моим.
   Я пройду в темную дверь,
   Детям оставлю этот мир.

   Все мы - дети Лингита -
   Поровну делим Лингита дар.
   Через каменные земли идем.
   Только однажды, потом, исчезаем мы,
   В темную дверь мы уходим.
   Уходим, чтобы по ту сторону бродить,
   Ищем звезды в черном небе,
   На долгой дороге находим пещеры,
   Странные земли, чужие огни,
   Но не возвращаемся.

   Закончив петь, Бинабик поклонился могиле Хейстена.
   - Прощай, отважный человек. Тролли  не  забудут  твоего  имени.  И  через
тысячи лет мы будем петь о тебе в горах Минтахока! - Он повернулся к Саймону
и Слудигу, торжественно стоявшим рядом. - Вы хотите что-нибудь сказать?
   Саймон смущенно покачал головой:
   - Только... Да благословит тебя Господь, Хейстен. В Эркинланде тоже будут
петь о тебе, если исполнится мое желание.
   Слудиг ступил вперед.
   - Я произнесу эйдонитскую молитву, - сказал он, - твоя песня  была  очень
хороша, Бинабик из Минтахока, но Хейстен был эйдонитом и должен  быть  отпет
как полагается.
   - Пожалуйста, - сказал Бинабик. - Ты выслушал наши молитвы.
   Риммер достал из-под рубашки свое древо и встал в головах  могилы.  Дымок
все еще вился над нею.

   Да охранит тебя Господь наш,
   - начал Слудиг, -
   И да вознесет тебя Узирис, единственный Сын Его.
   Да будешь ты доставлен в зеленые долины
   Владений Его,
   Где души добрых и праведных возносят
   Песнопения с холмов
   И где ангелы витают во древах,
   Восславляя гласом Господа.
   Да охранит тебя Спаситель
   От всяческого зла,
   И да обретет душа твоя вечный покой,
   И сердце твое возрадуется неизмеримо.

   Слудиг положил древо на камни и отошел к Саймону.
   - Позвольте сказать мне  только  одно  напоследок,  -  возгласил  Бинабик
громко. Он повторил это по-канукски, и тролли внимательно выслушали  его.  -
Сегодня, впервые за тысячу лет, кануки и утку, тролли и низоземцы  сражались
бок о бок, вместе проливали кровь и рядом пали в бою. Объединила  нас  общая
ненависть врагов и общая ненависть к врагам,  но  если  наши  народы  смогут
стать рядом в грядущей битве - величайшей и, возможно,  последней  битве,  -
жизни наших друзей будут отданы еще более достойному делу, чем сейчас. -  Он
повернулся и повторил эти слова своим сородичам. Многие из  них  закивали  и
застучали копьями о землю. Откуда-то с высоты завыла Кантака, и ее  скорбное
завыванье отдалось по всей горе.
   - Будем помнить о них, Саймон, - сказал Бинабик, когда остальные  уселись
верхом. - И об этих, и о тех, что умирали раньше. Давай черпать силу из этих
дарованных правому делу жизней,  ибо  если  нам  не  удастся  выстоять,  они
окажутся большими счастливцами, чем мы. Ты можешь идти?
   - На какое-то время меня хватит. Слудиг пойдет рядом.
   - У нас на сегодня путь недолгий, потому что мы  отправляемся  поздно,  -
сказал тролль, взглянув на белое пятнышко солнца. - Но мы должны спешить изо
всех сил. Половину отряда мы потеряли, убив пятерых великанов.  Горы  Короля
Бурь к западу имеют множество подобных существ, и мы не  знаем,  нет  ли  их
поблизости еще.
   - Сколько еще пройдут с нами твои товарищи-тролли, прежде чем  свернут  к
Озеру голубой глины, о котором говорили твои правители? - спросил Слудиг.
   - Это еще одна причина для беспокойства, - мрачно заметил Бинабик. -  Еще
день или два, и только мы втроем окажемся в пути через Белую пустыню.  -  Он
повернулся к большой серой тени, возникшей у его локтя. Запыхавшаяся Кантака
нетерпеливо толкала его  большим  носом.  -  Вчетвером,  если  позволите,  -
исправился он без улыбки.
   Саймон ощущал какую-то пустоту внутри. Казалось, если он встанет лицом  к
ветру, тот просвистит сквозь него беспрепятственно. Ушел еще  один  друг,  а
дом - всего лишь слово.

9 ХОЛОД И ПРОКЛЯТИЯ

   День клонился к вечеру. Потрепанное окружение  принца  Джошуа  сгрудилось
под покровом спутанных ивовых и кипарисовых ветвей в устланной мхом ложбине,
которая когда-то была руслом реки. Тоненький  мутный  поток  бежал  в  самой
середине - все, что осталось от стремнины.  Над  ними  поднимался  холмистый
склон, вершина скрывалась за тесно растущими деревьями.
   Они надеялись добраться до более высокого места до захода  сеянца,  чтобы
занять оборонительную  позицию  и  быть  готовыми  к  любым  неожиданностям,
подстерегавшим их в этой тенистой долине, но уже сгущались сумерки, а  отряд
еле передвигал ноги.
   Или их догадка в отношении того, что норны загоняют  их  в  угол,  верна,
подумал Деорнот, или им страшно везет. Стрелы жалящими роями  летали  вокруг
них весь день.  Некоторые  попали  в  цель,  но  ни  одна  из  ран  не  была
смертельна. Стрела попала Айнскалдиру в шлем, разорвав кожу  над  глазом,  и
весь день из нее красной слезой сочилась кровь.  Другая  стрела  задела  шею
Изорна сзади, а у леди Воршевы на руке выше запястья была  длинная  кровавая
полоса.
   Как ни странно, Воршева, казалось, не замечала раны, которую она обмот