т
равновесие и  упадет.  Тогда  она  бесконечно  будет  катиться,  стукаясь  о
ступени.
   - Мы почти приходили, - прошептал Бинабик.
   - Я знаю. - Она чувствовала  нечто  ожидающее  их  наверху.  Сам  воздух,
казалось, дрожал. - Не знаю, смогу ли войти туда.
   Тролль взял ее за руку:
   - Я тоже питаю страх. - (Она едва слышала его сквозь рев ветра.) - Но ваш
дядя местополагается там, Камарис уносил меч в это место,  и  Прейратс  тоже
там.
   - И отец.
   Бинабик кивнул. Мириамель сделала глубокий вдох и  посмотрела  туда,  где
из-за изгиба лестницы сочился слабый алый свет. Смерть и даже  нечто  худшее
ждало ее там. Она знала, что должна идти, но понимала с ужасающей  ясностью,
что, как только будет сделан следующий шаг, мир, который она  знала,  начнет
рушиться. Мириамель провела руками по взмокшему лбу:
   - Я готова. ***
   Дымный свет пульсировал там, где ступеньки выходили  в  комнату  наверху.
Снаружи рычал гром. Мириамель сжала руку Бинабика, потом похлопала  себя  по
поясу, нащупывая кинжал, который она  взяла  из  холодной  неподвижной  руки
одного из людей Изорна, потом достала из мешка стрелу и вложила  ее  в  лук.
Один раз Прейратс был ранен, - даже если она не  убьет  его,  то,  возможно,
сможет обеспечить им  свободу  действий  на  некоторое  время.  Они  шагнули
наверх, навстречу кровавому свету.
   Худые ноги Тиамака были первым, что она увидела. Вранн неподвижно лежал у
стены, его штаны задрались до колен. Она подавила  крик  и  проглотила  ком,
подступивший к горлу, потом поднялась немного выше. Ветер ударил ей в лицо.
   Темные облака неслись по небу за высокими окнами, их неровные  края  были
озарены красными лучами Звезды завоевателя. Снежинки кружились как пепел под
потолком комнаты у огромных колоколов. Ощущение того, что  мир  находился  в
подвешенном состоянии, ощущение  ожидания,  было  очень  сильным.  Мириамель
задыхалась.
   Она услышала, как Бинабик рядом с ней издал какой-то  приглушенный  звук.
Камарис стоял на коленях на полу под  позеленевшими  колоколами,  плечи  его
тряслись, черный Торн стоял перед ним, как святое древо. В нескольких  шагах
от него стоял Прейратс,  алая  ряса  священника  развевалась  на  ветру.  Но
внимание Мириамели было приковано не к ним.
   - Папа? - спросила она почти шепотом.
   Король приподнял голову, но движение, казалось, длилось очень долго. Лицо
его было тощим, как у скелета, глаза запали и светились слабым  приглушенным
светом. Он смотрел на нее,  и  Мириамель  чувствовала,  что  разрывается  на
части. Ей хотелось плакать, смеяться, броситься к нему и как-то помочь стать
прежним, и в то же время  другая  ее  часть  хотела  увидеть  это  существо,
притворяющееся им -  которое  не  могло  быть  человеком,  растившим  ее,  -
уничтоженным, сметенным вниз, во тьму, чтобы оно уже не  смогло  потревожить
ее ни любовью, ни ужасом.
   - Папа?! - На этот раз голос прозвучал громче.
   Прейратс склонил голову  в  ее  сторону.  Раздражение  мелькнуло  на  его
безволосом лице.
   - Вы видите? Они не обращают никакого внимания, ваше величество, - сказал
он королю. - Они вечно лезут туда, куда  не  следует.  Не  удивительно,  что
корона так обременяла вас.
   Элиас пожал плечами от ярости или нетерпения. Лицо его обмякло.
   - Убери ее.
   - Отец, подожди! - закричала она и сделала шаг вперед. - Помоги нам  Бог,
не делай этого! Я прошла полмира, чтобы поговорить с тобой! Не делай этого!
   Прейратс поднял руки и сказал что-то, чего она  не  расслышала.  Внезапно
что-то невидимое охватило ее, цепляясь и обжигая. Они с Бинабиком  оказались
отброшенными к стене; ее сумка сорвалась с плеча и упала на пол, рассыпав по
комнате содержимое.  Лук  выпал  из  ее  руки  и  отскочил  в  сторону.  Она
сопротивлялась, но  невидимая  сила  давала  ей  возможность  делать  только
бесцельные судорожные движения. Она не могла двинуться вперед. Бинабик рядом
с ней тоже сопротивлялся, и тоже безрезультатно. Они были беспомощны.
   - Отошли ее прочь! - повторил Элиас, на этот раз более сердито. Глаза его
смотрели куда угодно, только не на нее.
   - Нет, ваше величество, - возразил священник, -  разрешите  ей  остаться.
Пусть посмотрит. Из всех людей в мире  именно  ваш  брат,  -  он  указал  на
что-то, чего не видела Мириамель, - который, к сожалению,  не  может  теперь
оценить это, и ваша предательница дочь вынудили вас пойти этим путем.  -  Он
усмехнулся. - Но они не знали, что решение, которое вы приняли, сделает  вас
даже более великим, чем раньше.
   - Ей больно? - резко спросил король. - Она больше мне не дочь - но  я  не
потерплю, чтобы ты мучил ее.
   - Никакой боли, ваше величество, - сказал  священник.  -  Они  с  троллем
попросту будут... наблюдать.
   - Очень хорошо. - Король наконец встретил ее взгляд, прищурившись, словно
она стояла очень далеко от него. - Если бы ты только послушалась,  -  сказал
он холодно, - если бы ты только подчинилась мне...
   Прейратс положил руку на плечо Элиаса:
   - Все было к лучшему.
   Слишком поздно.  Пустота  и  отчаяние,  с  которыми  так  долго  боролась
Мириамель, разлились по ней, как черная кровь. Ее отец был навсегда потерян,
и она умерла для него. Все ее страдания были напрасны. Ее горе росло до  тех
пор, пока она не почувствовала, что сердце ее готово остановиться.
   Раздвоенная молния рассекла небо за окном. От грома загудели колокола.
   - Во имя... любви. - Несмотря на ядовитое заклятие алхимика,  она  сумела
пошевелить тубами. Каждое слово отдавалось эхом у  нее  в  ушах,  как  будто
принцесса стояла на дне глубочайшего колодца. Она сказала ему, но  было  уже
слишком поздно. - Ты... я... сделали все это... во имя любви.
   - Любовь? - прошипел король. Его лицо было маской всесокрушающей  ярости.
- Разве она остается после того, как черви обглодают кости? Я не знаю  этого
слова.
   Элиас медленно повернулся к Камарису. Старый рыцарь не двигался со своего
места на полу, но теперь, словно во внимании короля была  какая-то  страшная
сила, подполз немного ближе. Тори царапал по каменным плитам.
   Голос короля стал странно мягким:
   - Я не  удивлен,  увидев,  что  черный  меч  выбрал  тебя,  Камарис.  Мне
говорили, что ты вернулся в мир  живых.  Я  знал,  что,  если  эти  рассказы
правда, Торн найдет тебя. Теперь мы будем действовать вместе, чтобы защитить
королевство твоего возлюбленного Джона.
   Глаза Мириамели расширились от ужаса, когда она увидела  фигуру,  которая
до того была скрыта Камарисом. Джошуа лежал рядом с ее отцом, вытянув руки и
ноги. Она не видела лица принца, но его  рубашка  и  плащ  вокруг  шеи  были
пропитаны красным, и кровавая лужа растекалась под ним. Слезы затуманили  ее
глаза.
   - Пора, ваше величество, - сказал Прейратс.
   Король протянул Скорбь, как  серый  язык,  так  что  меч  почти  коснулся
старого рыцаря. Хотя Камарис явственно боролся с собой, он  начал  поднимать
Торн, чтобы встретить призрачное лезвие в  руке  короля.  Борясь  с  той  же
силой, которая связала Мириамель, Бинабик  издал  предупреждающий  крик,  но
Торн все так же поднимался в дрожащих руках старика.
   - Бог, прости меня! - горестно воскликнул Камарис. - Этот мир полон  зла,
и я снова предал Тебя.
   Два меча встретились с тихим звоном, прорезавшим комнату. Шум бури  стих,
и слышен был только мучительный стон Камариса.
   Темная  точка  начала  пульсировать  там,  где  пересекались  концы  двух
клинков, как будто мир был разрезан и  великая  пустота  теперь  сочилась  в
него. Даже сквозь путы заклятия алхимика Мириамель чувствовала, что воздух в
комнате стал  твердым  и  хрупким.  Холод  усилился,  ледяные  узоры  начали
образовываться в оконных арках по  стенам,  распространяясь  как  пожар.  За
считанные  мгновения  вся  комната  обросла  тонкими  ледяными  кристаллами,
сверкавшими   тысячами   оттенков.   Сосульки   выросли   на   колоколах   -
полупрозрачные клыки, горевшие светом красной звезды.
   Прейратс торжествующе поднял руки.  Блестящие  снежинки  оседали  на  его
рясу.
   - Началось.
   Мрачная гроздь колоколов у потолка не шевельнулась, но сотрясающий  кости
звон ужасного колокола зазвучал снова. Ледяной порошок закружился в воздухе.
Башня трепетала, как гибкое дерево, захваченное штормовым ветром. ***
   Саймон дернул за ручку и тихо выругался. Эта нижняя дверь  была  заперта.
Он не мог попасть в комнату таким простым путем, а теперь на лестнице  снова
слышались шаги. Его суставы ныли, но он  быстро,  как  мог,  вскарабкался  к
другой двери и перешагнул через порог, на сей раз следя за тем, чтобы встать
на тот участок пола, который уже выдержал его вес раньше.  Он  был  вынужден
отодвинуться на самый край, закрывая за  собой  дверь.  Когда  шаги  снаружи
смолкли, он осторожно  прошел  по  деревянной  полоске  и  посмотрел  сквозь
дверную щель, но успел заметить только маленькую темную фигуру, исчезающую в
лестничном колодце. Он  подождал  немного,  осторожно  прислушиваясь,  потом
выскользнул за дверь и взял укрепленный на стене факел.
   При свете факела Саймон, к своему огромному  облегчению,  увидел,  что  в
нижней комнате действительно был пол, и, хотя этот нижний пол частично  тоже
прогнил, в основном он уцелел. Сверкающий Гвоздь лежал на груде  разломанной
мебели. Он сиял, словно бриллиант в куче мусора, и Саймон ощутил укол  боли.
Сверкающий  Гвоздь  должен  подняться  на  башню.  Даже  на  расстоянии   он
чувствовал томление меча.
   Слабая нить песни клинка будоражила его мысли,  когда  он  наконец  нашел
внизу место, казавшееся наиболее надежным, зажал в зубах факел, свесил  ноги
над краем сохранившейся полоски у двери, сполз немного  дальше  и  повис  на
руках, вытянувшись в полный рост,  потом  прыгнул.  Сердце  его  колотилось,
когда он приземлился. Деревянный  пол  громко  затрещал,  осел  немного,  но
выдержал. Саймон сделал шаг к Сверкающему Гвоздю, но его нога ушла словно  в
глинистую землю. Он быстро отступил: часть пола там, где  стояла  его  нога,
раскрошилась и провалилась.
   Саймон опустился на четвереньки и посадил несколько заноз, ощупывая перед
собой дорогу. Плач ветра  снаружи  был  приглушенным.  От  факела  его  щеке
становилось горячо. Дрожащее пламя  отбрасывало  на  стену  тень  Саймона  -
горбатое существо, похожее на зверя.
   Он протянул руку. Ближе... Ближе... Вот! Его пальцы сомкнулись на рукояти
Сверкающего Гвоздя, и Саймон сразу почувствовал, как песня меча зазвенела  в
нем с новой силой, и он понял, что ему рады.  Более  того,  стремление  меча
теперь стало и стремлением Саймона.
   Наверх! - подумал он внезапно. Это слово пылало  у  него  в  голове,  как
костер. Время идти наверх.
   Но это было легче сказать, чем сделать.  Он  сел,  вздрагивая  от  треска
пола, и взял в руку факел, потом поднял его повыше и огляделся. Эта  комната
была шире верхней, и потолок по краям был выложен из  белых  каменных  плит,
по-видимому ни на что не  опиравшихся.  Если  не  считать  остатков  резьбы,
покрытых толстым слоем пыли и сажи,  стены  были  голыми.  Не  за  что  было
уцепиться, и, даже прыгнув, он не смог бы достать потолка.  Саймон  подумал.
Зов меча мешал ему, упорный, как  тихий,  неумолкающий  барабанный  бой.  Он
заткнул Сверкающий Гвоздь за пояс, неохотно выпустив рукоять, и  снова  взял
факел в зубы. Саймон пополз назад к двери, которую он уже пытался открыть  с
лестницы, но изнутри тоже ничего не вышло: то ли сырость, то ли сдвинувшиеся
балки так заклинили дверь, что она не подавалась, как он ни тянул.
   Саймон вздохнул, потом пополз назад,  на  середину  комнаты.  Двигаясь  с
крайней осторожностью, он начал  перетаскивать  к  двери  куски  разломанной
мебели и бережно укладывать их в кучу, пока не  образовалась  груда  высотой
ему по плечо. Подтаскивая разбитую столешницу  к  середине  кучи,  он  снова
услышал, как кто-то поднимается по лестнице.
   Трудно было сказать точно, но казалось, что на  этот  раз  по  ступенькам
прошел не один человек. Саймон замер, стоя  на  четвереньках  и  придерживая
крышку стола. Он слышал, как шаги прозвучали совсем рядом, потом прошло  еще
несколько мучительных мгновений, и они миновали дверь наверху.  Он  задержал
дыхание, не пытаясь угадать, кто из его многочисленных врагов вошел в башню.
Саймон понимал, что слишком  скоро  будет  знать  точный  ответ.  Сверкающий
Гвоздь теребил его мысли. Становилось трудно сидеть на месте.
   Когда шум шагов затих, Саймон потрогал кучу и убедился в ее относительной
надежности. Он старался складывать обломки с острыми  краями  в  самый  низ,
опасаясь, что может упасть, но знал, что, если такое случится, скорее  всего
он вместе со своим сооружением проломит пол и свалится еще на этаж ниже.  Он
понимал, что в таком случае у него будет не много шансов выжить.
   Саймон взбирался на кучу так осторожно, как только мог. Он лег животом на
крышку стола и медленно подтянул под себя ноги. Его волосы шипели, попадая в
пламя факела, который он все еще держал в зубах.  Саймон  встал  на  ноги  и
почувствовал,  как  неустойчивая  груда  слегка  покачивается.  Стараясь  не
потерять равновесие, он взял факел в руку и  поднял  его  повыше,  выискивая
самое надежное место на краю верхнего пола.
   Он двигался к краю покачивающейся столешницы, когда  колокол  зазвонил  в
третий раз. Страшный звук охватил всю башню, сотрясая  ее,  и  груда  мебели
начала разваливаться. Саймон бросил факел и прыгнул. Один кусок пола над его
головой отломился и остался у него в руке. Другой держался. Тяжело дыша,  он
схватился свободной рукой за более надежный участок  и  подтянулся.  Вспышки
призрачного пламени прыгали по стенам, и все вокруг качалось и расплывалось.
Уставшие руки дрожали. Он подтянулся выше, схватился за дверной порог, потом
закинул ногу. Эхо колокола угасло, хотя он все еще ощущал его  отдающимся  в
костях и зубах. Огни замерцали и погасли, но под ним еще  оставалось  слабое
мерцание. Саймон ощутил запах дыма, поднимавшегося от факела, который теперь
лежал среди нагроможденных  обломков  мебели.  Рыча  от  напряжения,  Саймон
втащил себя на безопасную деревянную полоску. Лежа и хватая ртом воздух,  он
увидел языки пламени, поднимающиеся с пола внизу. Саймон вскарабкался к краю
со всей возможной осторожностью, открыл  дверь  и  вывалился  на  ступеньки.
Потом закрыл за собой дверь, предоставив нескольким сиротливым струйкам дыма
возможность рассеиваться в воздухе, и подождал,  пока  его  руки  перестанут
дрожать.
   Он вытащил меч из-за пояса. Сверкающий Гвоздь снова был с ним. Он все еще
жив, все еще на свободе. Надежда еще есть. ***
   Начав  взбираться  по  лестнице,  он  почувствовал,  как   песня   клинка
усиливается  внутри  него,  песня  радости   предстоящего   завершения.   Он
почувствовал, как его собственное сердце забилось  сильнее  от  звуков  этой
песни. Все будет исправлено.
   Меч был теплым. Он казался частью  его  руки,  его  тела,  новым  органом
чувств, таким же настороженным  и  чутким,  как  слух  летучей  мыши  и  нос
охотничьей собаки.
   Наверх. Час настал.
   Боль  в  его  голове  и  суставах  уплыла,  уступая  место   несмолкающей
триумфальной песне Сверкающего Гвоздя, зажатого в его руке и огражденного от
любой опасности.
   Час настал наконец. Все будет исправлено. Час настал.
   Меч становился все настойчивее. Саймону было трудно думать о  чем-нибудь,
кроме того, чтобы передвигать ноги, поднимаясь к  вершине  башни,  куда  так
стремился Сверкающий Гвоздь. В окнах,  мимо  которых  он  проходил,  мчались
клубящиеся  тучи,  освещенные  красными   отсветами,   разорванные   редкими
вспышками молний, но звук бури теперь казался странно приглушенным.
   Гораздо громче теперь, по крайней мере в его мыслях, была песнь меча.
   Это должно закончиться, подумал он.  Саймон  чувствовал  это,  чувствовал
обещание  Сверкающего   Гвоздя.   Меч   остановит   всю   эту   сумятицу   и
неудовлетворенность, которые мучили его так долго; когда он присоединится  к
своим братьям, все переменится. Все беды прекратятся.
   Теперь на лестнице больше  никого  не  было.  Никто  не  двигался,  кроме
Саймона, и он чувствовал, что все и вся ждут его. Весь мир висел на  волоске
Башни  Зеленого  ангела,  и  он  будет  тем,  кто  нарушит  это   призрачное
равновесие. Это было дикое, хмельное  ощущение.  Меч  тянул  его,  пел  ему,
наполняя его уверенностью и надеждой на славу и освобождение с каждым  шагом
наверх.
   Я Саймон, подумал он и почти уже  слышал,  как  разносится  эхо  победных
труб. Я совершил великие дела! Убил дракона! Выиграл битву! Теперь я принесу
Великий Меч!
   По мере того как он поднимался, впереди  и  позади  него  льющейся  рекой
слоновой кости мерцали ступени. Бледный камень стен, казалось, светился, как
бы отражая пламя,  пылавшее  внутри  Саймона.  Небесно-голубая  резьба  была
прекрасна до боли  в  сердце,  прекрасна,  как  цветы,  брошенные  под  ноги
завоевателю. Завершение было близко. Боль кончится.
   Колокол  зазвонил  в  четвертый  раз,  еще  сильнее,  чем   прежде.   Эхо
разносилось по лестничному колодцу,  Саймон  пошатывался,  его  трясло,  как
крысу в зубах у собаки. Морозный воздух налетел на него,  резьба  на  стенах
покрылась молочной корочкой  льда.  Он  снова  чуть  не  выронил  Сверкающий
Гвоздь,  когда  поднес  руки  к  голове  и  закричал.  Споткнувшись,  Саймон
схватился за раму одного из окон, чтобы не упасть.
   Пока он стоял там, дрожа и стеная,  небо  снаружи  переменилось.  Широкое
пятно туч исчезло, и на долгое мгновение чистое черное небо открылось  перед
ним, покрытое точками далеких  холодных  звезд,  как  будто  Башня  Зеленого
ангела оторвалась от земли и медленно поплыла над бурей.
   Он смотрел сжав зубы, чтобы защититься от угасающего эха колокола.  Потом
черное небо снова стало серым и красным, и буря вновь окружила башню.
   Что-то билось в  его  голове,  борясь  с  неутихающей  тягой  Сверкающего
Гвоздя.
   Это... не... правильно. Радость, которую  он  ощущал,  чувство,  что  ему
удастся каким-то образом восстановить  прежний  порядок,  угасло.  Случилось
что-то плохое - очень плохое!
   Но он снова двигался по направлению к смутному сиянию, одолевая ступеньку
за ступенькой. Он уже не был хозяином своего тела.
   Он боролся. Суставы казались онемевшими  и  бесчувственными.  Он  немного
замедлил шаг,  потом  умудрился  остановиться,  дрожа  от  холодного  ветра,
несущегося вниз по лестнице. Ледяная бахрома свисала со стен,  облачко  пара
поднималось  при  каждом  выдохе,  но  Саймон  чувствовал,  что  еще   более
могущественный холод таится где-то над ним - холод, который каким-то образом
думал.
   Он  долго  боролся  на  ступенях,  пытаясь  вновь  обрести   власть   над
собственными руками и ногами, - борьба, которую не видел никто, кроме  этого
холодного могучего разума. Саймон чувствовал  его  ледяное  внимание,  когда
пот, выступивший на его коже, застывал и со звоном падал на  ступеньки.  Пар
поднимался от его разгоряченного тела, и там, где  тепло  покидало  Саймона,
смертельный  холод  занимал  его  место.  Холод  овладел  наконец  Саймоном,
наполнил его. Он двигал им, как деревянной куклой. Саймон дернулся  и  снова
потащился вверх, безмолвно крича из тюрьмы собственного тела.
   Он вышел из лестничного колодца на полную пара колокольню. Покрытые льдом
стены мерцали и искрились. Штормовые тучи окружали высокие окна, свет и тень
двигались медленно, словно тоже скованные холодом.
   Мириамель и Бинабик стояли у  двери,  скорчившись,  словно  увязнувшие  в
смоле мухи. Его  глаза  расширились,  когда  он  увидел  их,  и  сердце  его
болезненно застучало, но он не мог ни окликнуть их, ни остановить свои ноги,
несущие его вперед. Мириамель открыла  рот  и  попыталась  закричать.  Слезы
наполнили его глаза, и на мгновение ее бледное лицо  приковало  к  себе  его
взгляд, как лампа, горящая в темной комнате, но то, что схватило  его,  было
сильнее. Оно пронесло его