огда языки пламени взвиваются слишком  близко  от  них.
Так или иначе, подумал  Прейратс,  Инч  разделывается  со  всеми,  кто  хоть
сколько-нибудь умнее или красивее его.
   На  самом  деле,  рассуждал  он,  усмехаясь  над   собственным   жестоким
легкомыслием, если дело обстоит именно так, просто чудо,  что  остается  еще
кто-то, кто может поддерживать огонь и  отправлять  расплавленный  металл  в
гигантские тигли.
   Лязг молотов прекратился, и в этот момент относительной  тишины  Прейратс
услышал у себя за спиной угрожающий скрип.  Он  обернулся,  стараясь,  чтобы
никому не показалось, что он сделал это слишком поспешно -  ничто  не  могло
испугать красного священника, и важно было, чтобы все знали об этом.  Увидев
наконец источник звука, Прейратс усмехнулся и сплюнул. Громадное  деревянное
колесо, вращающееся  вокруг  оси,  выточенной  из  ствола  могучего  дерева,
черпало воду из стремительного потока, бежавшего через кузню,  поднимало  ее
вверх и выливало в хитроумный лабиринт многочисленных желобков. По ним  вода
растекалась по всей кузне, чтобы остужать металл, гасить огонь и,  в  редкие
минуты благосклонного настроения  Инча,  смочить  запекшиеся  губы  рабочих.
Кроме того, колесо управляло несколькими закопченными цепями, самые  большие
из которых уходили вертикально вверх,  в  темноту,  и  заставляли  двигаться
некоторые механизмы, необходимые для  выполнения  дорогих  сердцу  Прейратса
проектов. Алхимик смотрел на медленно вращающиеся лопасти  колеса  и  лениво
думал, может ли подобное колесо, если  его  построить  величиной  с  гору  и
приводить в движение усилиями тысяч рабов, вычерпать море и открыть  мрачные
секреты, веками прятавшиеся во тьме.
   Его  размышления  о  пленительных   вещах,   которые   может   извергнуть
тысячелетний слой ила, прервала широкая рука с черными ногтями, опустившаяся
на его рукав. Прейратс резко повернулся и отбросил ее.
   - Как ты смеешь прикасаться ко мне! - прошипел  священник,  сузив  темные
глаза. Он оскалил зубы, как будто собирался вырвать горло  огромной  фигуре,
склонившейся над ним. Инч смотрел исподлобья  некоторое  время,  прежде  чем
ответить. Его лицо было лоскутным одеялом  кое-где  пробивающейся  бороды  и
багровых рубцов.
   - Вы говорить хотите?
   - Никогда больше не прикасайся ко мне, - голос Прейратса стал  спокойнее,
но все еще вздрагивал от смертоносного напряжения. - Никогда!
   Инч нахмурился, сморщив и без того  рябое  лицо.  Правая  глазница  зияла
жуткой пустотой.
   - Что от меня надо?
   Алхимик помолчал немного и набрал  воздуху  в  легкие,  пытаясь  усмирить
слепую ярость, охватившую его.  Прейратс  сам  был  удивлен  своей  свирепой
реакцией  -  глупо  было  тратить   гнев   на   грубого   литейщика.   Когда
предназначение  Инча  будет  выполнено,  его  можно  будет   зарезать,   как
бессмысленную скотину,  каковой  он,  в  сущности,  и  являлся.  А  пока  он
прекрасно подходил для планов короля, и, что гораздо более  важно,  для  его
собственных планов.
   - Король хочет, чтобы крепостную стену укрепили по-новому - новые  скобы,
новые стропила и самые тяжелые брусья, которые мы можем найти в Кинслаге.
   Инч опустил голову, думая. Его усилия были почти ощутимыми.
   - Когда? - спросип он наконец.
   - К Сретенью. Неделей позже ты и твои подземные люди будете подвешены над
Нирулагскими воротами в компании с  вороньем.  -  Прейратс  сдержал  смешок,
представив голову Инча, насаженную на пику - даже вороны не  станут  драться
из-за такой добычи. - Я не желаю слушать возражений. У тебя еще треть  года.
И раз уж мы заговорили о Нирулагских воротах - есть еще кое-что, что ты тоже
должен сделать. Несколько очень важных  вещей.  Это  усовершенствования  для
защиты ворот. - Он вытащил из складок одежды свиток. Инч взял его и  поднял,
чтобы получше разглядеть в слабом красноватом свете подземной кузни.  -  Это
тоже должно быть закончено к Сретенью.
   - А где королевская печать? - Глаз Инча хитро блеснул.
   Рука Прейратса взлетела в воздух. На  кончиках  пальцев  появились  пучки
желтого света. Через мгновение свет погас, и Прейратс позволил руке упасть и
скрыться в складках одежды.
   - Если ты еще раз задашь мне вопрос, - проскрежетал алхимик, - я превращу
тебя в пылинки пепла.
   Лицо литейщика оставалось спокойным.
   - Тогда некому будет закончить ворота и стену. Никто не  может  заставить
их работать так быстро, как доктор Инч.
   - Доктор Инч. - Прейратс скривил тонкие губы. -  Узирис,  помоги  мне,  я
устал разговаривать с тобой. Сделай  работу  так,  как  хочет  этого  король
Элиас. Тебе повезло больше,  чем  ты  думаешь,  дубина.  Ты  увидишь  начало
великой эпохи, золотой эпохи. - Разве что начало, но  уж  никак  не  больше,
пообещал себе священник. - Я  вернусь  через  два  дня.  Тогда  ты  скажешь,
сколько человек тебе потребуется, и все прочее.
   Когда он зашагал прочь, ему показалось, что Инч сказал что-то ему  вслед,
но, обернувшись, увидел, что Инч уже рассматривает громаду водяного  колеса,
медленно  двигавшегося  в  бесконечном  кружении...  Молоты  грохотали,   но
священник долго еще слышал тяжелый скорбный скрип вращающегося колеса. ***
   Герцог  Изгримнур  облокотился  о  подоконник  и,  поглаживая   все   еще
коротенькую бородку, смотрел вниз, на маслянистый проток  Кванитупула.  Буря
миновала, и снег, такой необычный в этих широтах, растаял. Болотный  воздух,
все еще прохладный после заморозков, снова  стал  влажно-липким..  Изгримнур
чувствовал яростную потребность двигаться, делать хоть что-нибудь.
   В ловушке, думал он, намертво пришпилен, как если бы меня  пригвоздили  к
дереву стрелой из лука. В точности как в этой проклятой битве у озера Клоду.
Все сначала.
   Конечно,  здесь  не  было  ни  лучников,   ни   неприятеля.   Кванитупул,
освободившийся  от  ледяной  хватки  Севера,  вернулся  к  своему   обычному
состоянию и обращал на Изгримнура не больше внимания, чем на всех остальных,
населяющих  его  ветхое  тело,  словно  полчища  голодных  блох.  Нет,   это
обстоятельства заманили в ловушку последнего герцога Элвритсхолла, и  именно
они были сейчас непреклонней  любых  врагов,  какими  бы  смелыми  и  хорошо
вооруженными они ни были.
   Изгримнур со вздохом поднялся и повернулся посмотреть на Камариса. Старый
рыцарь сидел, прислонившись к дальней стене, завязывая  и  снова  развязывая
кусок веревки. Некогда величайший  рыцарь  Светлого  Арда  поднял  глаза  на
герцога  и  улыбнулся  простодушной  улыбкой  ребенка-идиота.  Несмотря   на
преклонный возраст, у него были прекрасные здоровые зубы,  а  сила  его  рук
была такова, что многие из нынешних молодых задир могли бы позавидовать ему.
Но недели постоянных усилий Изгримнура так и не смогли изменить этой улыбки,
сводящей герцога с ума. Заколдован Камарис, ранен в голову или просто  выжил
из ума - результат был  один  -  Изгримнур  не  смог  вызвать  у  него  даже
проблеска воспоминаний. Старик не узнавал его, не помнил прошлого, не помнил
даже своего настоящего имени. Если бы герцог не знал когда-то  Камариса  так
хорошо, он даже мог бы засомневаться в своей памяти,  но  он  видел  лучшего
рыцаря короля Джона во все времена года, при  любом  освещении  и  в  разных
обстоятельствах. Камарис мог не помнить себя, но Изгримнур не ошибался.
   И что теперь с ним делать? Безумен он или нет, Камарис явно  нуждается  в
помощи. В первую очередь неплохо было бы доставить его к  тем,  кто  чтит  и
уважает память лучшего друга Престера Джона. Даже если мир, который  помогал
строить Камарис, сегодня рушился, даже если король Элиас положил конец  всем
надеждам друга и сеньора Камариса короля Джона - все равно старик заслуживал
того, чтобы провести свои последние дни там, где его любят и помнят, а не  в
этой гнилой трясине. Кроме того, если остался в  живых  хоть  кто-нибудь  из
окружения принца Джошуа, им тоже приятно будет узнать, что  и  Камарис  жив.
Старый рыцарь стал  бы  для  них  символом  надежды,  и  Изгримнур,  который
несмотря на все свои отговорки, кое-что смыслил в  политике,  прекрасно  это
понимал.
   Но если предположить, что Джошуа и его сторонники укрылись где-нибудь  на
севере - а такие слухи ходили на кванитупульском базаре - как  Изгримнуру  и
Камарису пробраться через полный врагов Наббан? И потом, как они могут  уйти
с постоялого двора? Умирая, отец Диниван велел  герцогу  привести  Мириамель
сюда. Изгримнур не нашел ее и вынужден был бежать из Санкеллана  Эйдонитиса,
но может быть Мириамель сама знает что-нибудь об этом месте, может быть отец
Диниван говорил с ней об этом? И вот она придет сюда, одинокая, беззащитная,
и обнаружит, что Изгримнур уже ушел? Нет, так рисковать нельзя. Лучшее,  что
можно сделать для Джошуа, жив он или мертв, это помочь принцессе.
   Изгримнур надеялся,  что  Тиамак,  каким-то  образом  связанный  с  отцом
Диниваном,  будет  знать,  где  находится  Мириамель,  но  эта  надежда   не
оправдалась. После долгих расспросов смуглый человечек  признался,  что  его
тоже послал сюда Диниван,  не  дав  при  этом  никаких  объяснений.  Он  был
потрясен известиями о смерти доктора Моргенса  и  Динивана,  но  даже  после
этого, не смог сообщить Изгримнуру ничего полезного. В глубине  души  герцог
считал, что он чего-то недоговаривает.  Хотя  нога  у  вранна  действительно
болела - по его  словам,  искусанная  крокодилом  -  но  все-таки  Изгримнур
по-прежнему думал, что он  мог  бы  помочь  разрешить  тяготевшие  над  ними
загадки, среди  которых  наиболее  сложной  была  цель  пославшего  их  сюда
Динивана. Но вместо этого смуглый человек предпочитал бродить по  комнате  -
за которую, кстати, платил Изгримнур - проводить долгие часы  за  письменным
столом или хромать по деревянным улицам Кванитупула, чем он, надо  полагать,
и занимался сейчас.
   Изгримнур собирался сказать что-то молчаливому Камарису, но тут постучали
в дверь.  Она  со  скрипом  открылась,  и  вошла  хозяйка  постоялого  двора
Чаристра.
   - Я принесла еду, какую вы просили, - сказала  она  с  таким  видом,  как
будто делала огромное личное одолжение, а не просто брала  деньги  Изгрмнура
за не стоющие их стол и кровать. - Немного  хорошего  хлеба  и  супа,  очень
хорошего. С бобами. - Она поставила горшок с супом на низкий стол и брякнула
возле него три миски. - Не понимаю, почему бы вам не спуститься  вниз  и  не
есть вместе с остальными?
   Остальными были два враннских Торговца перьями и странствующий ювелир  из
Наранси, который искал работу.
   - Потому что я плачу за это! - прорычал Изгримнур.
   - Где болотный человек? - Она разлила по мискам холодный суп.
   - Не знаю, и не думаю, что это тебя касается. - Он побагровел. - Я видел,
утром ты куда-то уходила со своим дружком?
   - На рынок, - фыркнула она. - Я не могу взять свою лодку, потому что  он,
- руки ее были заняты, так что она могла только мотнуть  головой  в  сторону
Камариса, - все не соберется ее починить.
   - И не соберется. Ему сан не велит.  И  за  это  я  тебе  тоже  плачу.  -
Раздражение  Изгримнура  нарастало.  Чаристра  все  время   испытывала   его
галантность. - Ты чересчур много треплешь языком, женщина. Хотел бы я знать,
что  ты  там  наговорила  на  рынке  обо  мне  и  остальных  твоих  странных
постояльцах?
   Она бросила на него взгляд, полный недобрых предчувствий.
   - Ничего. Ни единого слова.
   - Твое счастье, если это правда. Я плачу тебе, чтобы ты  не  трепалась  о
моем приятеле. - Он посмотрел на Камариса, который со счастливым  выражением
лица ложу за ложкой отправлял в рот жирную похлебку. - Но если  ты  думаешь,
что можешь брать мои деньги и все равно распускать сплетни, запомни:  узнаю,
что ты говорила обо мне или моих делах... придется  тебе  пожалеть  о  своей
болтливости! - последние слова герцог прогремел во всю силу  своего  мощного
голоса.
   Чаристра в ужасе отступила.
   - Ни слова я никому не говорила! Прав вы таких не имеете, сир, оскорблять
честную женщину! - Она пошла к двери, при этом размахивая поварешкой, словно
защищаясь от ударов разгневанного Изгримнура. - Говорила я вам, что ни слова
не скажу, так и не скажу. Это всякий вам подтвердит,  сир,  Чаристра  держит
свое слово. - Она возмущенно сотворила знак древа и выскользнула в  коридор.
На полу осталась длинная дорожка капель супа.
   - Ха! - всхрапнул Изгримнур.  Он  смотрел  на  сероватую  жижу,  все  еще
бултыхающуюся в миске. Платить за ее  молчание!  Как  же,  сейчас!  Это  все
равно, что платить солнцу, чтобы оно не светило. Он разбрасывает деньги, как
будто это вода Вранна - скоро уж они кончатся. И что он тогда будет  делать?
Даже мысль об этом приводила его в бешенство. - Ха! -  снова  сказал  он.  -
Будь я проклят!
   Камарис вытер подбородок и улыбнулся, глядя в пространство. ***
   Саймон обхватил рукой торчащий камень и  заглянул  вниз.  Бледное  солнце
было почти точно над головой.  Оно  пробивалось  сквозь  подлесок,  рассыпая
отблески по поверхности холма.
   - Это здесь, - крикнул он через плечо,  потом  прислонился  к  сглаженной
ветром и дождями поверхности  камня  и  стал  ждать.  Белый  камень  еще  не
растерял утреннего холода. Через мгновение Саймон  почувствовал,  что  озноб
пробирает его  до  костей.  Он  отступил  и  повернулся,  чтобы  оглядеться.
Вертикально стоящие камни венчали вершину Сесуадры,  как  зубцы  королевской
короны. Несколько древних колонн  упало,  так  что  корона  имела  несколько
потрепанный вид, но большинство из них осталось высокими и прямыми, исполняя
свой долг под натиском бесчисленных веков.
   Они точь-в-точь Камни гнева на Тистеборге, понял он вдруг.
   Может  быть  это  тоже  была  работа  ситхи?  О  Тистеборге  рассказывали
достаточно много престранных историй.
   Куда же делись эти двое?
   - Вы идете? - крикнул он. Не получив ответа, Саймон обошел камень  кругом
и стал коротким путем спускаться с горы. Он старался хвататься  за  надежные
стебли вереска и не обращать внимания на колючки.  Земля  была  скользкой  и
опасной. Внизу долина была полна серой воды, которая  почти  не  колебалась,
так что новое озеро вокруг Сесуадры  казалось  плотным,  как  каменный  пол.
Саймон не мог не вспомнить те дни, когда он взбирался  на  колокольню  Башни
Зеленого ангела и чувствовал себя сидящим в заоблачной  выси  королем  мира.
Здесь, на  Сесуадре,  казалось,  что  каменная  гора  только  что  родилась,
появившись из первозданного хаоса. Легко было вообразить, что в мире нет еще
ничего, кроме этого места, что такое наверное было ощущение у Бога, когда он
стоял на вершине Дэн Халой и творил мир, как написано в Книге Эйдона.
   Джирики рассказывал Саймону о том, как Рожденные в Саду пришли в  Светлый
Ард. В те дни, говорил ситхи, большая часть мира была покрыта  океаном,  так
же как сейчас покрыт им запад. Народ Джирики приплыл со стороны  восходящего
солнца, преодолев невообразимое  расстояние,  чтобы  высадиться  на  зеленом
берегу мира, не знавшего человека, на маленьком острове посреди  бескрайнего
моря,  окружавшего  его.  Какая-то  катастрофа,  по  предположению  Джирики,
изменила лицо мира - земля поднялась, моря на  востоке  и  на  юге  высохли,
оставив после себя новые горы и долины.  Вот  почему  Рожденные  в  Саду  не
смогли вернуться на свою потерянную родину.
   Саймон размышлял об этом, глядя, прищурившись, на восток. Мало что  можно
было увидеть с Сесуадры,  кроме  сумрачных  степей  я  безжизненных  равнин,
бесконечных полотен серого и темно-зеленого цветов. Саймон слышал, что  даже
до этой страшной зимы  восточные  степи  были  негостеприимной  землей.  Чем
дальше  на  восток  от  Альдхорта,  тем  более  пустынными  и  угрюмыми  они
становились.  Путешественники  говорили,  что  за  определенные  границы  не
рисковали заходить даже хирки и тритинги. Солнце  по-настоящему  никогда  не
освещало этой земли, где  царили  вечные  сумерки.  Те  несколько  безумцев,
которые отважились пересечь степи  в  поисках  новых  земель,  не  вернулись
обратно.
   Саймон понял, что стоит так и смотрит уже довольно долго, но до  сих  пор
никто не отозвался. Он уже собирался позвать еще раз, но, в этот  момент  на
склоне холма появился Джеремия,  медленно  пробиравшийся  к  вершине  сквозь
заросли ежевики и доходящей до пояса травы. Лилит, едва различимая в высокой
траве, держалась за руку молодого оруженосца. Казалось, что она испытывает к
нему какую-то симпатию. Она по-прежнему не говорила, и  лицо  ее  оставалось
печальным и отстраненным. Когда девочка не могла быть  с  Джулой,  то  почти
всегда старалась  держаться  поближе  к  Джеремии.  Саймон  думал,  что  она
почувствовала в нем что-то похожее на свою боль, общий сердечный недуг.
   - И куда же он ведет, под землю или за край холма? - спросил Джеремия.
   - И то, и другое, - ответил Саймон, махнув рукой в сторону ручья.
   Они следовали по его течению с того места, где он начинался -  в  здании,
которое Джулой называла Дом Текущих вод или  просто  Дом  Воды.  Таинственно
пробиваясь через камни, он, не пересыхая, заполнял водоем,  который  снабжал
питьевой водой Новый Гадринсетт и стал центром торговли и  сплетен  молодого
поселения. Покинув  Дом  Воды,  стоящий  в  одной  из  самых  высоких  точек
Сесуадры, ручей выплескивался в узкое русло и пересекал вершину, появляясь и
исчезая в зависимости от рельефа. Саймон в жизни не встречал ручья,  который
вел бы себя таким образом. Да и кто когда-либо  слышал  о  роднике,  который
пересекает горную вершину? И Саймон решил выяснить, куда он течет  и  откуда
вытекает, пока не вернулись бури, которые могли бы оборвать его поиски.
   Джеремия присоединился к тему чуть ниже вершины  холма.  Они  стояли  над
быстро бегущим ручьем.
   - Как ты думаешь, он все время течет вниз? - Джеремия  показал  на  серый
ров у основания Скалы прощания. - Или опять уходит в землю?
   Саймон пожал плечами. Вода, появившаяся  из  самого  сердца  горы  ситхи,
действительно  могла  уйти  обратно  в  камни,  словно  таинственное  колесо
созидания и уничтожения, словно будущее, которое приходит,  чтобы  поглотить
настоящее, а потом  быстро  исчезает,  чтобы  стать  прошлым.  Он  собирался
предложить продолжить исследование, но по склону холма уже спускалась Лилит.
Саймон забеспокоился, потому что она совсем не думала об опасности  и  легко
могла поскользнуться на крутом склоне.
   Джеремия сделал несколько шагов, подхватил ее под руки и поставил рядом с
собой. В этот момент ее легкое платье  вздулось,  и  Саймон  увидел  длинные
воспаленные рубцы, покрывавшие ее  ноги.  На  животе,  наверное,  еще  хуже,
подумал Саймон.
   Все утро он думал о том, что услышал в Доме Расставания о Великих Мечах и
о многом другом. Все эти события казались ему чем-то отвлеченным, как  будто
сам Саймон, его друзья, король Элиас и даже Король Бурь были только  фишками
на доске для игры  в  шент,  которые  могут  составить  сотни  самых  разных
комбинаций. Но сейчас ему напомнили об истинных ужасах  недавнего  прошлого.
Лилит, ни в чем не повинный ребенок, была до  смерти  напугана  и  изувечена
собаками, тысячи других, за которыми тоже не было никакой вины,  выгнали  из
домов, оставили сиротами, замучили, убили. Гнев  внезапно  заставил  Саймона
покачнуться. Если в мире есть  какая-нибудь  справедливость,  кто-то  должен
будет заплатить за то, что случилось, за Моргенса,  Хейстеиа,  Джеремию,  за
его похудевшее лицо и невысказанные страдания, за самого Саймона, бездомного
и одинокого.
   Если  Узирис  смилуется  надо  мной,  я  убью  их.  Я  убил  бы  их  всех
собственными руками - Элиаса, Прейратса и его бледнолицых норное.
   - Я видел ее в замке, - сказал Джеремия.
   Саймон удивленно поднял глаза. Оказалось, что он  сжал  кулаки  так,  что
заломило суставы.
   - Что?
   - Лилит. - Джеремия кивнул в  сторону  девочки.  Она  вся  перепачкалась,
спускаясь в затопленную долину. -  Когда  она  была  горничной  у  принцессы
Мириамель.