ропке  на  дорогу,
ведущую  к  северному  побережью.  Кадрах  пришпорил  свою  лошадь,  оставив
Динивана и принцессу позади. Утреннее солнце светило  им  в  спины;  лошади,
которых привел Диниван, трусили, мотая головами и  раздувая  ноздри,  силясь
уловить ранний утренний ветерок.
   - Эй, Падреик! - крикнул Диниван, но монах не  отозвался.  Круглые  плечи
его подпрыгивали вверх и вниз, капюшон был  опущен,  как  будто  он  ехал  в
глубокой задумчивости. - Ну  ладно,  пусть  будет  Кадрах,  -  окликнул  его
священник, - почему ты не хочешь ехать рядом с нами?
   Кадрах, который хорошо сидел на  лошади,  несмотря  на  свою  тучность  и
короткие ноги, натянул поводья. Когда остальные  двое  почти  поравнялись  с
ним, он обернулся.
   - Тут у нас проблема с именами, брат мой, - сказал  он,  обнажая  зубы  в
злой улыбке. - Ты называешь меня именем мертвого человека.  Принцесса  сочла
нужным дать мне новое имя - "Предатель" - и окунула  в  Эметтинском  заливе,
чтобы закрепить его за мной. Как видишь, довольно сложно разобраться, не так
ли, в этом, можно сказать, множестве имен. - С ироничным поклоном он  ударил
пятками по лошадиным ребрам и поскакал вперед, снова  замедлив  ход,  только
когда оторвался от них на значительное расстояние.
   - Он очень разозлен, - заметил Диниван, глядя на его опущенные плечи.
   - Ему-то на что  злиться?  -  возмутилась  Мириамель.  Священник  покачал
головой:
   - Бог его знает.
   В устах священнослужителя фраза могла иметь различные значения.

***

   Дорога на северное побережье Наббана блуждала  между  холмами  и  берегом
Эметтинского залива, порой забегая вглубь, гак что коричневые склоны  холмов
вставали справа, заслоняя воду. Затем холмы  снова  отступали  ненадолго,  и
обнажалась скалистая береговая линия. Когда троица приблизилась к  Телигуру,
дорога начала  заполняться  другим  транспортом  и  пешеходами:  фермерскими
телегами, за которыми тянулись клочки выпавшего сена, разносчиками, несущими
груз на шестах, группами деловито  марширующих  местных  стражников.  Многие
прохожие, увидев на черном  одеянии  Динивана  золотое  древо  и  монашескую
одежду его спутников, склоняли головы или осеняли себя знаком  древа.  Нищие
бежали рядом с лошадью  священника,  крича:  "Отец!  Отец!  Милость  Эйдона,
отец!" Если он видел действительно увечных, он совал руку в  карманы  своего
одеяния и бросал им монеты.  Мириамель  отметила  про  себя,  что  каким  бы
увечным и убогим ни был каждый из этих  нищих,  почти  ни  одна  монетка  не
успевала долететь до земли.
   В полдень они  остановились  в  самом  Телигуре  -  широко  раскинувшемся
торговом городке у подножия холмов. Здесь они подкрепились фруктами и хлебом
грубого  помола,  купленным  на  лотках  на  городской  площади.  Здесь,  на
перепутье торговых путей, служители культа  не  привлекали  к  себе  особого
внимания.

***

   Мириамель нежилась на ярком солнце, капюшон ее был откинут, чтобы открыть
лоб теплым  лучам.  Вокруг  раздавались  крики  уличных  торговцев  и  вопли
обманутых покупателей. Диниван и Кадрах были поблизости: первый торговался с
продавцом вареных яиц, второй с вожделением рассматривал товар виноторговца.
Мириамель с удивлением ощутила прилив счастья.
   "Просто так?" - упрекнула она себя,  но  солнце  было  слишком  приятным,
чтобы заниматься самоосуждением. Ее накормили, она целое утро вольно скакала
на лошади, и никто вокруг не обращал на нее ни малейшего внимания. В  то  же
время она чувствовала себя удивительно защищенной.
   Она вдруг подумала о Саймоне, который когда-то состоял при  кухне,  и  ее
настроение как бы распространилось на него. У  него  была  милая  улыбка,  у
Саймона:  непосредственная  и  искренняя,  не  заученная,  как  у  отцовских
придворных. У отца Динивана тоже была хорошая  улыбка,  но  она  никогда  не
казалась удивленной, как это всегда бывало .у Саймона.
   Каким-то странным образом,  осознала  она,  дни,  проведенные  в  пути  с
Саймоном и троллем Бинабиком, оказались чуть не самыми лучшими в  ее  жизни.
Она посмеялась над собой за эти мысли и  потянулась  сладко,  как  кошка  на
подоконнике. Они повидали разные  ужасы  и  самое  смерть,  за  ними  гнался
страшный ловчий Инген со своими  собаками,  их  чуть  не  убил  гюн,  жуткий
лохматый великан. Но она была  свободна.  Притворяясь  служанкой,  она  была
более собой, чем когда-либо раньше. Саймон и Бинабик обращались к ней, а  не
к ее титулу, не к власти ее отца или к собственным  надеждам  на  награды  и
продвижение по службе.
   Ей их обоих не хватало. Ее пронзила внезапная острая  боль  при  мысли  о
маленьком тролле и неуклюжем рыжеволосом Саймоне, которые бродят по  снежным
пустыням. В своем беспросветном заточении в Пирруине она почти забыла о них.
Где они? Может быть, в опасности? Живы ли?
   На лицо ей упала тень. Она испуганно вздрогнула.
   - Думаю, мне больше не удержать нашего друга от визита  в  винную  лавку.
Нам пора в дорогу. Вы спали?
   - Нет, - Мириамель натянула капюшон и встала. - Просто думала.

***

   Герцог Изгримнур сопел, сидя перед камином, охваченный страстным желанием
разбить что-нибудь или стукнуть  кого-нибудь.  Ноги  болели,  лицо  отчаянно
чесалось с тех самых пор, как он сбрил бороду. И  что  за  безумец  он  был,
согласившись на это?! А в результате ни на йоту не приблизился к своей  цели
- найти принцессу Мириамель - с того времени, как покинул Наглимунд.  И  так
все было плохо, а теперь стало еще хуже.
   Изгримнур в какой-то момент почувствовал, что близок  к  решению  задачи.
Когда след Мириамели привел его в Пирруин  и  он  получил  подтверждение  от
старого пьяницы Гелгиата, что тот оставил ее  и  этого  преступника,  монаха
Кадраха, здесь, в Анзис Пелиппе, герцог был уверен, что  встреча  с  ними  -
всего лишь вопрос времени. Несмотря  на  обременительный  монашеский  наряд,
Изгримнур прекрасно ориентировался в Анзис Пелиппе и мог добраться до любого
из его потайных уголков. Скоро, он  был  уверен  в  этом,  он  отыщет  ее  и
доставит дядюшке Джошуа в Наглимунд, где она будет  укрыта  от  сомнительных
милостей ее отца Элиаса.
   Затем  его  постиг  двойной  удар.  Действие  первого  было  постепенным:
потратив бесконечное  множество  часов  и  целое  состояние  на  бесполезные
взятки, он постепенно осознал, что Мириамель и ее спутник исчезли  из  Анзис
Пелиппе так бесследно, как будто у них выросли крылья и они улетели. Ни один
контрабандист, ни один головорез, ни одна девица легкого поведения не видели
их с самого праздника Середины лета. Их с Кадрахом трудно было не приметить:
двое монахов, один толстый, второй молодой и стройный, но  они  исчезли.  Ни
один лодочник. не видел, чтобы их увозили или чтоб они  просили  отвезти  их
куда-то. Исчезли!
   Второй удар, полученный им сверх его личной  неудачи,  поразил  его,  как
гром небесный. Не пробыл он в Пирруине и двух недель, как прибрежные таверны
наполнились слухами о падении Наглимунда. Моряки весело повторяли  рассказы,
повествуя о бойне, учиненной таинственной второй  армией  Элиаса  обитателям
замка. Рассказы эти доставляли им удовольствие, как неожиданные превратности
в судьбе героев старой доброй сказки.
   - О моя Гутрун, да защитит тебя Узирис от напасти, - молился Изгримнур, и
сердце его сжималось от страха и  негодования.  -  Пусть  он  сохранит  тебя
невредимой, жена моя, и я воздвигну ему храм своими собственными  руками.  И
Изорна, сына моего отважного, и Джошуа, и всех прочих...
   Он плакал в ту первую ночь в темном переулке в полном  одиночестве,  там,
где никто не мог увидеть рыдающим огромного  монаха,  где  он  мог  хоть  на
короткое время побыть самим собой. Он был напуган так, как никогда в жизни.
   Как могло это произойти столь быстро? Этот проклятый замок  был  построен
так, чтобы выдержать десятилетнюю осаду! Не было ли предательства изнутри ?
   И каким образом, даже если его семья спаслась каким-то чудом и он  сможет
снова найти их, как ему удастся получить назад  свои  земли,  которые  Скали
Острый Нос украл у него с помощью Верховного короля?  Теперь,  когда  Джошуа
разбит, Леобардис и Лут мертвы, некому будет противостоять Элиасу.
   Он все равно должен найти Мириамель, спасти ее от этого предателя Кацраха
и спрятать в безопасном месте. Хоть это он должен выполнить, не  дав  Элиасу
совершить последнюю подлость.
   Вот так, потерпев поражение, он явился, наконец, в "Шляпу  и  Перепелку",
низкопробную таверну,  которая  была  как  раз  подходящим  местом  для  его
страждущего духа.  Шестой  жбан  пива  стоял  перед  ним,  пока  нетронутый.
Изгримнур был полон мрачных мыслей.

***

   Возможно, он задремал, потому что целый день бродил вдоль берега и  очень
устал. Человек, стоявший перед ним, возможно,  простоял  так  уже  некоторое
время. Изгримнуру он не понравился.
   - Чего уставился? - прорычал он.
   Брови незнакомца сошлись на  переносице.  На  его  худом  лице  появилась
презрительная усмешка. Он был высок  ростом  и  одет  в  черное,  но  герцог
Элвритсхолла не счел его вида таким внушительным, как надеялся незнакомец.
   - Ты  тот  монах,  что  расспрашивал  весь  город?  -  потребовал  ответа
незнакомец.
   -  Уходи,  -  ответил  Изгримнур.  Он  потянулся  за  пивом,  глотнул  и,
почувствовав себя бодрее, сделал еще глоток.
   - Ты  тот,  что  всех  расспрашивал  о  других  монахах?  -  снова  начал
незнакомец. - О высоком и невысоком?
   - Может быть. А ты кто и что тебе за дело до меня? - проворчал Изгримнур,
вытирая рот тьыьной стороной ладони. Сердце его щемило.
   - Меня зовут Ленти, - сказал незнакомец. - Мой господин желает говорить с
тобой.
   - А кто твой господин?
   - Неважно. Пошли. Нам пора.
   Изгримнур рыгнул.
   - Я не собираюсь встречаться ни с какими безымянными господами. Если  ему
нужно, пусть приходит сам. А теперь уходи.
   Ленти наклонился к Изгримнуру, упершись в него взглядом. На подбородке  у
него были прыщи.
   - Ты пойдешь со мной сейчас, толстый  старик,  если  не  хочешь  от  меня
получить, - зашептал он яростно. - У меня нож.
   Увесистый кулак Изгримнура заехал ему прямо в  то  место.  где  сходились
брови. Ленти отлетел назад и рухнул, как будто ударенный  убойным  молотком.
Несколько посетителей засмеялись и отвернулись,  продолжая  свои  неприятные
беседы.
   Через некоторое время герцог наклонился над  своей  жертвой  в  черном  и
вылил ему на лицо пива.
   - Вставай, парень, вставай! Я решил пойти с тобой  к  твоему  хозяину.  -
Изгримнур шкодливо ухмыльнулся, увидев, как Ленти  сплевывает  пену.  -  Мне
было что-то плоховато, но сейчас, благодаря святой руке  Эйдона,  мне  стало
гораздо лучше!

***

   Телигур исчез из виду, а трое путников продолжали свой путь на  запад  по
Прибрежной дороге, следуя ее извилистому курсу через ряд плотно  застроенных
городков. Сенокос был в полном разгаре,  как  на  холмах,  так  и  внизу,  в
долине. Копны торчали  повсюду,  как  головы  разбуженных  людей.  Мириамель
слушала певучие голоса крестьян и  шутливые  возгласы  крестьянок,  бредущих
через высокие травы с бутылками и кошелками с обедом для  работников.  Жизнь
казалась простой и счастливой, о чем она не преминула сказать Динивану.
   - Если вы думаете, что работу,  которая  начинается  еще  до  рассвета  и
заканчивается к ночи, когда приходится целый день надрывать спину  в  полях,
можно считать счастливой и простой, то вы правы, -  отвечал  он,  щурясь  от
солнца. - Но отдыхать почти не приходится, а  когда  урожай  плохой,  то  не
хватает еды. И, - сказал он, ехидно улыбаясь, - большая часть урожая  уходит
на оброк господину. Но, видимо, такова воля Божия. Конечно,  честная  работа
предпочтительнее попрошайничества или воровства, по крайней  мере  в  глазах
Матери Церкви, если не в глазах некоторых нищих и большинства воров.
   - Отец Диниван! - воскликнула Мириамель, несколько  шокированная.  -  Это
звучит... Не знаю... кощунственно, наверное.
   Священник засмеялся:
   -  Великий  Боже   наградил   меня   еретической   натурой,   моя   леди.
Следовательно, если Он сожалеет об этом даре. Он вскоре призовет меня  назад
к Себе и все исправит. Но мои старые учителя  согласились  бы  с  вами.  Мне
часто повторяли: вопросы мои свидетельствуют, что дьявольский язык болтается
в моей голове. Ликтор Ранессин, когда предложил мне стать секретарем, сказал
моим учителям: "Лучше пусть дьявольский язык спорит и  задает  вопросы,  чем
молчащий язык лежит в пустой голове". Некоторые из самых правильных деятелей
Церкви находят, что с Ранессином трудно иметь дело. - Диниван нахмурился.  -
Но они ничего не понимают. Он лучший человек на свете.
   Во время долгого дневного пути Кадрах позволил расстоянию между ним и его
спутниками постепенно сократиться, пока, наконец, они снова не поехали почти
бок о бок. Эта уступка, однако, не развязала его язык,  хотя  он,  казалось,
прислушивается к вопросам  Мириамели  и  рассказам  Динивана  о  землях,  по
которым они проезжали. Но в разговор он не вступал.

***

   Покрытое облаками небо стало оранжевым, а  солнце  светило  им  в  глаза,
когда они подъезжали к городским стенам Гранис Сакрана -  месту,  выбранному
Диниваном для ночлега. Город размещался на  утесе  над  Прибрежной  дорогой.
Горы вокруг, тронутые заходящим  солнцем,  были  сплошь  увиты  виноградными
лозами.
   К  изумлению  путешественников,  конный  отряд  стражников,  опрашивающий
входящих, встретил их у широких  ворот.  Это  были  не  местные  солдаты,  а
облаченные в доспехи воины со знаком Золотого  зимородка  королевского  дома
Бенидривинов. Когда Диниван назвал имена: Кадрах и Малахиас, им было  велено
ехать дальше и переночевать в другом месте.
   - Почему это? - спросил возмущенный Диниван.
   Робкий стражник смог лишь упрямо повторить приказ.
   - Тогда дай мне поговорить с твоим сержантом.
   Появившийся сержант повторил слова своего подчиненного.
   - Но почему? - спросил священник с горячностью. - Чей это  приказ?  Здесь
что, чума или что-нибудь подобное?
   - Нечто подобное, - сказал сержант,  озабоченно  почесывая  свой  длинный
нос. - Это по приказу самого герцога Бенигариса, так, во  всяком  случае,  я
понимаю. У меня на приказе его печать.
   - А у меня печать самого Ликтора Ранессина, - заявил Диниван,  достав  из
кармана перстень и показывая его кроваво-красный рубин сержанту.  -  Знайте,
что мы едем по святому делу в Санкеллан Эйдонитис. Здесь чума или что?  Если
воздух здесь не опасен и вода не заражена, мы остановимся здесь на ночь.
   Сержант снял шлем и пристально посмотрел на перстень Динивана.  Когда  он
поднял глаза, его грубое лицо было все еще озабоченным.
   - Как я уже говорил, ваше святейшество, - начал он огорченно, - это вроде
чумы: они ведь сумасшедшие, эти огненные танцоры.
   - Что это еще  за  огненные  танцоры?  -  спросила  Мириамель,  не  забыв
изменить голос.
   - Заклинатели судьбы, - мрачно ответил Диниван.
   - Это еще не все, - сказал сержант, беспомощно  разведя  руками.  Он  был
крупным человеком, широкоплечим, с мощными ногами,  но  выглядел  совершенно
растерянным. - Они же сумасшедшие, вся эта братия.  Герцог  Бенигарис  велел
нам... присмотреть за ними,  что  ли.  Но  нам  нельзя  вмешиваться;  так  я
подумал,  что  мы  хоть  посторонних  в  город  пускать  не  будем...  -  Он
нерешительно остановился, смущенно глядя на перстень Динивана.
   - Но мы не посторонние, и я как  секретарь  Ликтора  не  подвержен  чарам
подобных людей, - сказал Диниван сурово. - Поэтому  пропусти  нас,  чтоб  мы
могли устроиться здесь на ночлег. Мы долго ехали и очень устали.
   - Ладно, ваше святейшество, - сказал сержант и дал  сигнал  своим  воинам
отпереть ворота. - Но я не беру на себя ответственность.
   - Мы все несем ответственность в этой жизни, каждый из  нас,  -  серьезно
сказал священник, потом смягчился:
   - Но Господь наш Узирис понимает тяжесть этой ответственности  на  плечах
наших.
   Он сделал знак древа, когда они  проезжали  мимо  засуетившихся  у  ворот
солдат.
   - Что-то этот воин сильно расстроен,  -  заметила  Мириамель,  когда  они
оказались на центральной улице. У  многих  домов  ставни  были  закрыты,  но
бледные лица выглядывали  из  дверей,  наблюдая  за  путешественниками.  Для
города такого размера Гранис Сакрана  был  удивительно  пустынен.  Небольшие
группы солдат ездили туда-сюда возле ворот, на  пыльных  улицах  встречалось
очень мало прохожих, они  бросали  осторожные  взгляды  на  Мириамель  и  ее
спутников, тут же опускали глаза и спешили по своим делам.
   - Не он один,  -  ответил  Диниван,  проезжая  в  тени  высоких  домов  и
магазинов. - Страх опутал весь Наббан, как чума.
   - Страх приходит туда, где его ждут, - тихо промолвил Кадрах, но  тут  же
отвернулся от их вопросительных взглядов.
   Когда они достигли рыночной площади в центре города, они  поняли  причину
такой противоестественной опустошенности улиц Гранис Сакрана. Толпа в  шесть
рядов окружала центр площади. Люди  шептались  и  смеялись.  Хотя  последние
отблески угасающего дня и согревали горизонт, по всей площади горели факелы,
отбрасывая дрожащие тени на темные пространства между домами и освещая белые
одежды огненных танцоров, которые раскачивались и кричали посреди площади.
   - Их здесь не меньше сотни, а  то  и  больше!  -  воскликнула  удивленная
Мириамель. Лицо Динивана было нахмуренным и озабоченным.
   Из толпы в танцоров летели  оскорбления,  камни  и  грязь,  но  некоторые
смотрели на кривляющихся внимательно и даже со  страхом,  как  на  зверя,  к
которому страшно повернуться спиной.
   - Слишком поздно для раскаяния! - кричал один из танцоров, отделившись от
своих товарищей, чтобы скакать  вверх  и  вниз,  как  мячик,  перед  глазами
первого ряда зрителей. Толпа откатилась назад,  как  от  заразы.  -  Слишком
поздно, - кричал он. Лицо его, лицо молодого человека с  едва  пробивающейся
бородкой, расплылось в торжествующей улыбке. - Слишком поздно!  Сны  сказали
нам это! Грядет Господин наш!
   Другая одетая в белое фигура взобралась на  камень  в  середине  площади,
призвав к молчанию своих товарищей. Зрители зашушукались, когда она откинула
просторный  капюшон,  обнажив  золотистые  волосы.  Женщина  могла  бы  быть
хорошенькой, если бы не выпученные глаза, обведеннные белым,  и  не  широкая
застывшая ухмылка.
   - Грядет пожар! - закричала она. Остальные танцоры запрыгали  и  заорали,
затем притихли. Некоторые в толпе зрителей крикнули  что-то  оскорбительное,
но сразу замолкли, когда она устремила  на  них  свой  горящий  взор.  -  Не
думайте, что вас это не коснется, - сказала она, и в неожиданно  наступившей
тишине слова ее прозвучали очень четко. - Огонь настигнет каждого -  снег  и
лед, которые ознаменуют Великую Перемену. Господин наш  не  пощадит  никого,
кто не подготовился к приходу его.
   - Ты святотатствуешь против нашего истинного Спасителя,  ты,  дьявольское
отродье! - воскликнул Диниван, привстав в стременах. - Ты лжешь этим людям!
   Несколько человек в толпе повторили его слова, и  поднялся  общий  ропот.
Женщина в белом повернулась и сделала знак кому-то из своих, стоявших рядом.
Несколько сектантов стояли па коленях у ее ног как бы в молитве. Один из них
поднялся и пошел  через  площадь,  а  она  величественно  стояла  на  камне,
устремив свой  сумасшедший  взгляд  на  погружающееся  в  сумерки  небо.  Он
возвратился через минуту, неся один из факелов, снятый со стены.  Она  взяла
этот факел и подняла его над головой.
   - Кто такой этот Узирис  Эйдон?  -  закричала  она.  -  Просто  маленький
человечек на маленьком деревце. Кто такие  короли  и  королевы,  что  правят
людьми? Всего лишь обезьяны, возвысившиеся над ними.  Господин  наш  сбросит
все, что попадется на  глаза  ему,  и  величественно  вознесется  над  всеми
океанами и землями Светлого Арда! Грядет Король Бурь! Он несет с собой  лед,
чтобы з