лись языки пламени. Это не могло  быть
иллюзией - он уже ощущал смертельный огненный жар. Обезумев от ужаса и боли,
он не знал, куда бежать, как спастись. Он в ловушке! В западне! Он  погибнет
лютой смертью!
   - Руакха, руакха Асу'а! - призрачные крики  раздавались  прямо  из  огня.
Серый меч наконец отыскал Гутвульфа, проник в него, заполнил собой  все  его
сознание. Графу  казалось,  что  он  слышит  неземную  музыку,  таинственные
грозные песни братьев меча. Теперь их было  три,  три  безжалостных,  жадных
клинка. Они его нашли.
   Послышался шум, словно захлопали могучие крылья, и  в  стене  огня  вдруг
открылась брешь - выход из кольца пламени. Он  набросил  на  голову  плащ  и
рванулся вниз, в недвижный, холодный сумрак.

1 ПОД ЧУЖИМИ НЕБЕСАМИ

   Саймон, щурясь, смотрел на звезды, плавающие в черном небе.  Чем  дальше,
тем труднее становилось борется со сном. Слипающимися глазами он уставила  в
сверкающее небо. Вот,  например,  яркое  созвездие  -  парящий  круг  света,
похожий на сомкнутые над бездной руки или края расколотой скорлупы. Ага, это
же Звездная прялка. Но форма мягко мерцающего  созвездия  казалась  какой-то
необычной. Если это не Прялка, то что же еще может сит так высоко в  небе  в
середине осени? Зайчонок? Но где же тогда та  маленькая  звездочка  в  самом
низу - "хвостик"? К тому же Зайчонок не может быть таким  огромным...  Порыв
ветра пронесся по полуразрушенному зданию. Джулой называла его Обсерваторией
- Саймон считал, что это очень глупое название. Время раскололо белокаменный
купол, распахнув здание навстречу мерцающим небесам, так что  оно  не  могло
быть обсерваторией, ведь даже таинственные ситхи не могли видеть небо  через
камень. Снова налетел ветер, взметнув я воздух снежную пыль. Саймон был  рад
ему,  хотя  и  поежился  от  пронизываюцего  холода:  осыпав   его   снегом,
отозвавшись тысячей ледяных иголочек в ушах и щеках, ветер развеял  грезы  и
отогнал настырную сонливость. Нельзя было заснуть в эту ночь - важнейшую  из
ночей.
   Итак, теперь я мужчина, подумал он. Да, настоящий мужчина.  Он  попытался
напрячь мускулы, не получил особого результата и нахмурился.  Потом  нащупал
на  руке  шрамы:  здесь  его  задела  дубина  гюна,  а  тут  он   порезался,
поскользнувшись на камне на склоне Сиккихока. Это  и  значит  повзрослеть  -
когда на теле много шрамов? Неплохо бы еще и научиться чему-нибудь,  а  чему
он научился за последние два года?
   Не позволяй убивать своих друзей, это раз. Не отправляйся путешествовать,
если не уверен, что тебя не ждут схватки с чудовищами и безумцами, это  два.
Не наживай врагов, это три. Мудрые слова иногда кажутся такими простыми, что
люди не обращают на них  внимания.  В  проповедях  отца  Дреозана  все  было
простым и ясным, потому люди и приходили к нему, чтобы он помог  им  сделать
правильный выбор между Злом и Эйдоном.
   Из  того,  что  Саймон  успел  узнать  о  мире,  получалось,  что  обычно
приходится выбирать из двух неприятностей, не особенно размышляя, где добро,
а где зло.
   Ветер, завывавший под сводами Обсерватории, усилился. Саймон  уже  стучал
зубами. Несмотря на всю красоту и стройность древнего здания, что-то было  в
нем чужое и неприветливое. Древние, изысканные формы  больше  подходили  для
ситхи, смертному никогда не было бы уютно в этих стенах.
   Саймон приплясывал и  притоптывал,  пытаясь  согреться.  Звук  его  шагов
заглушали завывания ветра. Самое лучшее, что только есть в этом здании,  это
его каменный пол, решил Саймон. Он пошевелил  почти  примерзшими  к  сапогам
пальцами и вспомнил о зеленых лугах Джао э-Тинукай, где  он  бегал  босиком,
где царило теплое лето. Саймон тоскливо обхватил руками  колени  в  надежде,
что от этого ему станет хоть чуточку теплее и уютнее.
   Пол Обсерватории в центре был выложен великолепной мозаикой, по краям  ее
обрамляли гладкие каменные плиты. Цилиндр стен  казался  монолитным.  Саймон
подумал, что в остальных зданиях ситхи, которые он видел, тоже не было  швов
и щелей. Если ситхи строили дома. Прорубая в каменных глыбах тоннели и залы,
откуда они знали, сколько может выдержать камень? Как они  не  боялись,  что
один из проходов окажется чересчур большим, скала треснет и разрушится? Нет,
смертный не может разобраться во всем этом, как, впрочем, и во всех  чудесах
ситхи, о которых когда-либо слышал Саймон.
   Юноша зевнул. Святой  Узирис,  как  долго  тянется  эта  ночь!  Он  снова
взглянул на небо, усеянное ласково мигающими звездочками.
   Вот бы подняться туда и поглядеть на луну...
   Саймон подошел к одной из длинных лестниц,  обвивавших  здание,  и  начал
взбираться наверх. Так прошло еще какое-то время. Нужно что-то делать, чтобы
не уснуть. Пройдя сотню ступеней, он присел, чтобы немного отдышаться. Яркая
звезда, сиявшая в самом центре созвездия  над  сводом  Обсерватории,  теперь
повисла над самым парапетом. Скоро она совсем скроется из виду.
   Это означало, что прошло езде  около  часа.  Прекрасно!  Ночь  долгая,  а
звездное небо какое-то жутковатое, но время идет, его никто не остановит.
   Саймон поднялся на ноги  и  бодро  зашагал  вверх  по  лестнице.  Так  он
разомнется, немного согреется, а главное - не заснет! Вскоре он добрался  до
последней площадки, украшенной кольцом каменных колонн. Раньше  она  венчала
все здание. Многие колонны теперь упали  и  раскололись;  хорошо  сохранился
только маленький кусочек у самой лестницы. Верхний край стены  был  как  раз
над головой Саймона. Сделав несколько шагов влево, Саймон остановился  перед
обрывом. Теперь он был мучительно близок к холодному звездному небу;  звезды
манили и притягивали, но так равнодушно и безучастно, что Саймону еще больше
хотелось последовать их зову. Ухватившись рукой за обломок колонны, он  сел,
свесив ноги в бездну, и углубился в ленивые размышления.  Яркий  свет  луны,
изредка мелькавшей между  подгоняемыми  ветром  стайками  облаков,  придавал
развалинам таинственный, сказочно  древний,  хотя  и  зловещий  вид.  Саймон
удачно выбрал позицию, так что вся красота постройки ситхи была  перед  ним,
как на ладони.
   Насколько представлял себе Саймон  архитектуру  ситхи,  это  здание  было
нетипичным: не было здесь ни шпилей, ни высоких башен. Его, видимо,  строили
по  необходимости,  без  желания   продемонстрировать   все   свое   великое
мастерство.
   От  белого  камня  исходило  странное  тусклое  свечение.  Казалось,  что
каменные  плиты  на  полу  разложены  как  попало,  но  на  самом  деле  они
подчинялись  высшему   геометрическому   порядку,   недоступному   пониманию
смертных. Обсерватория была меньше и скромнее тех  зданий,  что  Саймон  уже
видел в Энки э-Шаосай и Да'ай Чикизе, и была совсем другой формы.
   Вокруг Обсерватории и вокруг других строений ситхи - Дома  Расставания  и
Дома Текущих Вод (так называла их  Джулой,  потому  что  настоящих  названий
никто не знал) - были разбросаны здания поменьше, стройная система подсобных
помещений, прорезанных ровными Тоннелями.  Многое  скрывала  поросль,  но  и
растения, казалось, подчиняясь строгому порядку.
   В центре всего этого находилась  мощеная  площадка.  Она  сильно  заросла
травой, но даже при лунном свете видно было все изящество  замысла  мастера,
который строил ее. Джулой называла это место Садом Огня. Саймон, практически
смотревший на мир, полагал, что это рыночная площадь.
   Перед  Садом  Огня,  по  другую  сторону  Дома  Расставания,  раскинулись
разноцветные палатки лагеря Джошуа, который  сильно  разросся  за  последнее
время за счет притока добровольцев из окрестных  городов.  Многие  из  вновь
прибывших сами устраивали себе жилища в пещерах и ходах.
   Саймон глядел на мерцание далеких сторожевых огней до тех  пор,  пока  не
почувствовал себя чудовищно одиноким. Луна поднялась высоко в небо, и лик ее
был холодным и безучастным. ***
   Он не знал, сколько времени просидел неподвижно  в  полной  темноте.  Ему
даже  показалось,  что  он  заснул  или  дремлет,  но  ощущение  пустоты   и
невесомости было странно  реальным.  Он  хотел  подняться,  но  ноги  словно
отнялись. Теперь он весь превратился в глаза. Мысли вспыхивали в голове, как
звезды в пленяюще гладком небе, на которое он еще  так  недавно  завороженно
смотрел. Нет, это было бесконечно давно, еще тогда, когда оставалось небо  и
дивные звезды, когда хоть что-то можно было разглядеть в непроглядной  тьме.
Ужас охватил его.
   Спаси меня, Святой Узирис! Неужели явился Король  Бурь?  Неужели  навечно
воцарился мрак? Господи, верни, обратно свет и надежду!
   И словно в ответ на его мольбу слабые огоньки зажглись во мраке. Это были
не звезды, как  сперва  решил  Саймон,  а  факелы,  капельки  яркого  света,
медленно растущие, как будто они приближались издалека.  Пятнышко  мерцающих
огоньков превратилось в ручей, ручей - в поток, плавными витками  текущий  к
Обсерватории. Процессия из двух десятков факелов поднималась в гору  по  той
же узкой, петляющей тропке, которой когда-то воспользовался Саймон.
   Он не мог разглядеть смутные  темные  фигуры;  они  двигались  совершенно
бесшумно, в идеальном порядке.
   Я на Дороге снов,  внезапно  осознал  Саймон.  Амерасу  говорила,  что  я
замкнут и легче других могу попасть сюда.
   Что же происходит?!
   Люди с факелами достигли ровной площадки в центре и  разбрелись  по  ней,
так что свет факелов разлился вокруг. Они поднялись на вершину Сесуадры,  но
в свете факелов холм оказался совершенно не таким, каким  его  знал  Саймон,
Окружавшие его руины исчезли, повсюду возвышались невредимые здания. Неужели
из глубины веков поднялось далекое прошлое, когда на этом месте  еще  стояла
Скала прощания? Или,  может  быть,  это  зловещее  будущее,  которое  придет
когда-нибудь? Может быть так будет, когда Король Бурь захватит Светлый Ард?
   Несколько фигур подошли к тому месту, в котором изумленный  Саймон  узнал
Сад Огня. Они воткнули свои факелы в трещины между плитами,  и  тотчас  море
дрожащего, струящегося света разлилось по площадке. Плясали языки  раздутого
ветром пламени, дождь искр взметнулся в воздух.
   Что-то подхватило Саймона и понесло к Дому Расставания.  Вспышки  факелов
сливались в непрерывные линии, он летел  по  каменным  коридорам  и  наконец
оказался в ярко освещенном вытянутом  зале  с  высоким  сводчатым  потолком.
Фигуры,  окружавшие  его,  казались  призраками,  мир  стал   полупрозрачным
скопищем теней, да и сам Саймон  чувствовал  себя  вне  тела.  Он  попытался
закрыть глаза, но не смог, продолжая видеть все, что творилось в зале.
   Вокруг огромного  стола  расположились  несколько  фигур.  Над  факелами,
установленными   на   стенах,   клубились   разноцветные   огненные    шары.
Ярко-красные, голубые и желтые языки пламени  отбрасывали  на  камни  жуткие
пляшущие тени. Самую длинную тень отбрасывал странный  предмет,  стоящий  на
столе. Это была конструкция из  гигантских  сфер,  чем-то  напоминавшая  ту,
которую Саймон собственноручно тщательно  полировал  в  кабинете  у  доктора
Моргенса, но вместо меди и дерева эта целиком состояла из струй  сверкающего
огня, словно кто-то нарисовал  ее,  используя  вместо  красок  жидкий  свет.
Окружавшие стол существа были едва видны, но Саймон не сомневался,  что  это
ситхи - эти птичьи движения  и  горделивую  грацию  ни  с  чем  нельзя  было
перепутать.
   Девушка-ситхи в небесно-голубом платье склонилась над столом и,  легонько
касаясь конструкции кончиками пальцев, вплетала в нее новые  струи  пламени.
Ее пышные волосы были чернее ночи над Сесудрой и казались пушистым  облачком
над ее головой. На мгновение Саймону показалось, что это  юная  Амерасу;  но
слишком многое вокруг него напоминало сейчас о Праматери.
   Рядом с ней стоял  белобородый  старец  в  малиновых  одеждах,  спадающих
свободными складками. На лбу у него было что-то,  похожее  на  рога,  и  это
сразу напомнило Саймону другой,  куда  более  неприятный  сон.  Старец  тоже
склонился над столом и что-то говорил девушке. Она  повернулась  и  добавила
еще один огненный отросток к своему произведению. Саймон не  мог  разглядеть
ее смуглого лица, зато ясно видел другую стройную фигуру, стоящую перед ней.
Лицо  ее  скрывала  серебряная  маска,  тело  драпировали  изящные   складки
белоснежной ткани. Словно отвечая черноволосой девушке, королева норнов (ибо
это была она) тонкой рукой рассекла огненные нити  и  набросила  на  сияющее
сооружение едва различимую для человеческого глаза тонкую сетку из  тусклого
света. Высокий мужчина, стоявший за спиной королевы, внимательно  следил  за
каждым ее движением. Он был красив, хорошо сложен и с ног до головы  закован
в доспехи из черного обсидиана. На лице его не было маски, но черты казались
стертыми или смазанными.
   Что они делали? Может быть на его глазах был заключен Договор о  Разлуке,
о котором Саймон так много слышал? Иначе зачем бы ситхи  и  королева  норнов
собрались вместе на Сесуадре?
   Разговор становился все  более  оживленным.  Саймону  казалось,  что  они
спорят. Наблюдатели, тихо стоявшие вокруг, подошли ближе к  договаривающейся
четверке,  возмущенно  жестикулируя  и  что-то  выкрикивая.  Саймон  не  мог
разобрать ни слова: их речь больше напоминала шум ветра  или  журчание  вод.
Огненные шары на столе вспыхнули и  затрепетали,  словно  костер  на  ветру.
Саймон подался  вперед,  чтобы  лучше  видеть...  Но...  Куда  все  исчезло?
Просочилось сквозь камни? Скрылось под землей? Взмыло в воздух? Или все  это
было просто сном, навеянным тихой ночью, лунным светом,  мерцанием  звезд  и
песнями, которые он слышал в Джао э-Тинукай? Что-то говорило ему, что это не
так. Все было слишком  реально,  слишком  осязаемо.  Ему  надо  было  только
встать, подойти к ним и дотронуться.
   Звон в ушах прекратился. Яркий свет факелов и огненных сфер погас. Саймон
огляделся. Он сидел, как и прежде, на каменной вершине  Обсерватории.  Ситхи
исчезли. Пропали и разноцветные факелы в Саду Огня. Вокруг не было ни  души,
если не считать двух часовых, сидевших у сторожевого костра внизу в  лагере.
Саймон поежился, безнадежно пытаясь разобраться в своих ощущениях. Он  никак
не мог понять, стал ли он свидетелем какого-то колдовского действа, или  все
это был только мираж, обман больного воображения. Юноша  спустился  вниз  по
лестнице и закутался в одеяло.  После  бесплодных  попыток  понять  виденное
голова отяжелела. С  каждой  минутой  думать  становилось  все  труднее.  Он
глотнул из фляги. От холодной родниковой воды, пахнущей травами  и  полевыми
цветами, заныли зубы. Саймон сделал еще  глоток  и  поудобнее  устроился  на
камне. Он решил восстановить в памяти слова,  которым  научил  его  Деорнот.
Вечером он множество раз повторял  их  вслух  и  про  себя,  но  сейчас  они
ускользали легко, как только что пойманная  рыба.  Ему  никак  не  удавалось
сосредоточиться, он размышлял о тех странных приключениях, которые произошли
с ним после бегства из Хейхолта. Впрочем, вряд ли все это можно было назвать
приключениями - слишком уж легкомысленное слово для тех ужасов, которые  ему
пришлось пережить. Он, Саймон-простак, встречал сказочных чудовищ, сражался,
даже убивал людей! Конечно, это выходило у него  совсем  не  так  красиво  и
благородно, как в те далекие времена,  когда  он  воображал  себя  сержантом
королевской гвардии.
   Саймона преследовали страшные опасности, он  водил  дружбу  с  настоящими
рыцарями, его принимали у себя бессмертные  ситхи.  Но  самым  замечательным
событием из всех была встреча с Мириамелью.  Принцесса  ушла  -  один  Эйдон
знает, куда... у нее свой путь. Саймон не понимал ее и  восхищался  ею.  Она
казалась ему леопардом - прекрасным и безжалостным.
   Саймон мечтал о  встрече  с  кем-нибудь,  похожим  на  него  самого,  но,
разумеется, гораздо красивее и умнее. Он представлял себе его густую бороду,
орлиный нос... Да, конечно, гораздо красивее.
   Саймон устал от одиночества. Ему  нужен  был  собеседник,  друг,  который
понимал бы его и заботился  о  нем,  но  не  так,  как  делал  это  Бинабик.
Кто-нибудь, кто мог бы разделить с ним его тревоги и чувства... кто  мог  бы
понять про дракона - мелькнула вдруг мысль. По  спине  пробежал  холодок,  и
дело было вовсе не в свежем ночном ветре. Одно дело увидеть  древних  ситхи,
пусть даже  так  близко  и  ясно,  тем  более,  что  Сесуадра  ночью  весьма
располагает к подобным видениям,  и  совсем  другое  -  встреча  с  огромным
отвратительным драконом. Саймон  не  струсил,  оказавшись  лицом  к  лицу  с
Игьяриком, ледяным червем. Он выхватил свои меч - на самом  деде  не  совсем
свои, слишком самонадеянно было бы  называть  Торн  своим  -  и  дракон  был
повержен. Не так-то это легко, победить дракона! Это  не  удавалось  никому,
кроме Престера Джона, а ведь он, в отличие от Саймона, был  великий  воин  и
Верховный король.
   Правда, король Джон убил своего  дракона,  а  я  совсем  не  уверен,  что
Игьярик мертв. Если бы это было так, его кровь не показала бы  мне  пути.  К
тому же не так уж я силен, чтобы запросто убить дракона, даже  таким  мечом,
как Торн.
   Но странное дело - стоило  Саймону  рассказать  кому-нибудь  о  том,  что
произошло на Урмсхейме, и что он, Саймон, теперь об этом думает, как его тут
же начинали называть "победителем дракона", и улыбаться, и кланяться,  когда
он проходил мимо. Они просто отказывались внимать доводам  здравого  смысла.
Когда  он  пытался  протестовать  против  этих  приятных,  но  незаслуженных
почестей, друзья с улыбками  говорили  о  его  скромности  и  застенчивости.
Недавно он своими ушами слышал, как одна из  женщин,  недавно  пришедшая  из
Гадринсетта, рассказывала ребенку о громадном, ужасающем  змее,  которого  в
два счета одолел непобедимый и бесстрашный Саймон. Что было делать? Те,  кто
любил  его,  говорили,  что  он  одним  ударом  разрубил  дракона   пополам,
завистники же утверждали, что все это ложь от начала до конца.
   Рассказы о его жизни и подвигах  страшно  злили  Саймона.  Он  считал  их
дешевыми сплетнями. Истории о смелом и непобедимом  Саймоне,  который  разит
драконов направо и налево, не давали покоя важному  и  хрупкому  уголку  его
души - самолюбию. Мучимый сомнениями, он не чувствовал себя героем, и в душе
у-него творилось такое, что не вмещалось в плоские глупые рассказы.
   Тут Саймон вскочил на ноги. Боже, он опять задремал.  Сон  -  невозможная
штука! С ним трудно бороться и нелегко заметить его приближение. Он  застает
врасплох и долго не отпускает. Но Саймон дал себе слово. Теперь он  мужчина,
и слово его должно быть законом. Он не будет спать  сегодня.  Это  особенная
ночь. ***
   Сны атаковали Саймона, не давая ему долго  думать  об  одном  и  том  же,
загоняя в сладкую дремоту. Джеремия, вошедший в  Обсерваторию  со  свечой  в
руках, наше" его  сидящим  на  полу  в  луже  ледяной  воды.  Мокрые  волосы
сосульками прилипли ко лбу, пальцы и  губы  посинели  от  холода,  по  спине
бежали последние холодные струйки, но глаза блестели радостной гордостью.
   - Я опрокинул на голову полное ведро воды,  -  сказал  Саймон.  Зубы  его
стучали, язык онемел и едва шевелился, так что Джеремия не понял ни слова. -
Вылил воду на голову, - повторил Саймон, - чтобы не заснуть.  Что  ты  здесь
делаешь?
   - Время пришло. Тебе пора идти.
   - А-а-а! - Саймон вскочил. - Я не заснул, Джеремия! Понимаешь? Ни разу не
заснул!
   Джеремия улыбнулся:
   - Это здорово. Теперь пошли вниз. Обогреешься у костра.
   Саймон, невыносимо уставший и замерзший, не сказал ничего и молча схватил
друга за руку. В последнее время Джеремия так похудел,  что  иногда  Саймону
казалось, что перец ним другой человек,  но  блеск  в  мягких  темных  тазах
остался прежним, каким он был у мальчишки свечника из Хейхолта.
   - Костер? - Саймон наконец уловил смысл сказанного. - Большой  костер?  А
как насчет еды?
   - Костер отличный, - с достоинством проговорил Джеремия. - Если я