и его остановят, прежде чем он  сможет  испробовать  свою
идею. Он неохотно запихнул мешок обратно в седельную сумку. Позже, обещал он
себе. Потом он отдаст его принцу, как и должен был.
   Остановившись, чтобы достать маленький мешочек, в котором лежали  кремни,
он вышел из палатки в холодную ночь. Скудный лунный свет  пробивался  сквозь
пелену облаков, и его было достаточно, чтобы найти путь через вершину  горы.
Несколько смутных  фигур  двигались  по  палаточному  городу,  но  никто  не
окликнул его, и вскоре Саймон вышел из Нового Гадринсетта и подошел к руинам
Сесуадры.
   Обсерватория была пуста.  Саймон  прокрался  сквозь  темное  помещение  и
вскоре нашел остатки костра, который разводила Джулой. Пепел был еще теплым.
Он добавил несколько сухих веток, лежавших рядом с углями, и высыпал на  них
пригоршню опилок из своего  мешочка.  Он  ударил  кремнем  по  тупому  концу
кресала и высек искру. Она угасла, прежде чем он успел раздуть ее,  так  что
ему пришлось с тихими ругательствами повторить эту  процедуру.  Наконец  ему
удалось разжечь маленький костер.
   Резной  край  зеркала  Джирики  потеплел  под  его  пальцами,   но   сама
поверхность была холодной, как кусок льда, когда он поднес  ее  к  щеке.  Он
дохнул на нее, как дышал на добытую с таким трудом искру, и поднес  к  лицу.
Его шрам побледнел немного - теперь это была просто  красно-белая  линия  от
уголка глаза до челюсти. Он подумал, что это придает ему мужественный вид  -
внешность  человека,  который  сражался  за  правое  и   благородное   дело.
Снежно-белая прядь в  его  волосах  тоже,  казалось,  придавала  его  облику
оттенок зрелости. Борода, которую он постоянно  теребил,  пока  рассматривал
себя, делала его похожим уж если не на рыцаря, то по крайней мере, скорее на
молодого человека, чем на неоперившегося юнца. Интересно,  что  подумала  бы
Мириамель, если бы увидела его сейчас?
   Может быть, я скоро узнаю.
   Он слегка наклонил  зеркало,  так  что  в  свете  огня  виднелась  только
половина его лица, а по второй половине зеркала мелькали  красноватые  тени.
Он подумал о том, что Джулой говорила про Обсерваторию - о том, что  некогда
отсюда ситхи переговаривались друг с другом через  огромные  расстояния.  Он
постарался закутаться, словно в плащ, в ее древность и  тишину.  Однажды  он
уже увидел в зеркале Мириамель, ничего не сделав для этого  -  и  почему  бы
этому не повториться сейчас, в этом сильном месте?
   Пока он смотрел на свое половинное изображение, огонь  костра,  казалось,
изменился. Беспорядочное мерцание превратилось в мягкое колебание,  потом  в
равномерную  пульсацию  алого  света.  Лицо   в   зеркале   растворилось   в
дымно-сером, и когда он почувствовал, что падает в него, в мозгу Саймона еще
успела промелькнуть торжествующая мысль:
   А никто не хотел учить меня магии!
   Рамка зеркала исчезла,  и  серый  туман  окружил  его.  Наученный  опытом
предыдущего путешествия, он не  испугался  -  это  была  старая  и  знакомая
территория. Но как только он сказал это себе, другая мысль внезапно охватила
его  -  раньше  у  него  всегда  был  наставник  и   с   ним   были   другие
путешественники. В этот раз не будет Лилит, которая могла бы  разделить  его
заботы, и не будет Джулой или Бинабика, которые могли бы помочь ему, если он
зайдет слишком далеко. Легкий холодок  страха  пробежал  по  его  спине,  но
Саймон отогнал его. Он ведь уже использовал зеркало, чтобы позвать  Джирики,
разве нет? Тогда тоже никто не мог помочь ему. Тем не менее  какая-то  часть
его понимала, что несколько проще позвать на помощь, чем самому  исследовать
Дорогу снов.
   Но Джулой предупредила, что время подходит к концу, что скоро Дорога снов
станет непроходимой. Может быть, это  последняя  возможность  дотянуться  до
Мириамели, последний шане  спасти  ее  и  привести  назад.  Если  Бинабик  и
остальные узнают, это уж наверняка будет последним шансом.  Он  должен  идти
вперед. Кроме того, Мириамель будет потрясена, обрадована и удивлена...
   Серая пустота на этот раз казалась плотнее. Если он  плыл  -  то  плыл  в
ледяной  и  мутной  воде.  Как  можно  найти  здесь   дорогу   без   вех   и
опознавательных знаков?  Саймон  попробовал  представить  себе  Мириамель  -
такую, какую он видел на закате, когда шел по  Дороге  снов.  На  этот  раз,
однако, картинки не получалось. Ведь глаза Мириамели выглядели совсем иначе?
Ее волосы, даже когда она красила их, чтобы изменить внешность,  никогда  не
имели такого коричневатого оттенка. Он сражался с  непокорным  видением,  но
лицо потерянной принцессы никак не получалось. Он уже не мог вспомнить,  как
она должна была выглядеть. Саймон чувствовал себя так, как будто он пытается
сделать  цветное  стеклянное  окно  из  окрашенной  воды  -  все  плывет   и
смешивается, не подчиняясь его стараниям.
   По мере того, как  он  продвигался  все  дальше,  мутная  серость  начала
меняться. Разница не сразу стала заметной, но если бы  Саймон  был  в  своем
теле - а ему внезапно захотелось вернуться туда - волосы  у  него  на'голове
встали бы дыбом и мурашки побежали бы по спине.  Что-то  находилось  в  этом
пространстве вместе с ним. Что-то гораздо большее, чем  он  Он  почувствовал
идущую извне волну его силы, но в отличие от сонной бури,  затягивавшей  его
раньше,  эта  Сила  обладала  разумом.  От  нее  веяло   умом   и   зловещим
спокойствием. Он  чувствовал  ее  безжалостное  любопытство,  как  пловец  в
открытом море может чувствовать, как в черных  безднах  под  ним  проплывает
огромная холодная тварь.
   Одиночество  Саймона  внезапно  показалось  ему  чем-то  вроде  ужасающей
наготы. Он безнадежно пытался связаться с чем-нибудь, что может вытащить его
из этого ошеломляюще пустого пространства. Он чувствовал, как уменьшается от
страха, угасает, словно пламя свечи. Он не знал, как уйти  отсюда.  Как  ему
покинуть это место? Он пытался вырваться из этого сна и проснуться, но как и
в детских кошмарах, это наваждение нельзя было разорвать. Он  вошел  в  этот
сон, не засыпая, так как же он теперь может проснуться?
   Смутное изображение, которое не было Мириамелью,  все  еще  оставалось  с
ним. Он попытался пробиться к нему, уйти от той  огромной  медленной  твари,
чем бы она ни была, от твари, которая подкрадывалась к нему.
   Помоги мне! закричал он безмолвно и  почувствовал,  как  где-то  на  краю
сознания возникает узнавание. Он потянулся туда и вцепился в мутную  фигуру,
как потерпевший кораблекрушение хватает  обломок  доски.  Новое  присутствие
усилилось, но по мере того, как сила его возрастала,  тварь,  разделявшая  с
ним  пространство,  прибавила  сил  ровно  настолько,  чтобы  не  дать   ему
ускользнуть. Он ощутил злобную усмешку - тварь радовалась безнадежности  его
борьбы, но кроме того  он  понял,  что  ужасное  существо  устает  от  этого
развлечения и скоро прекратит игру. Что-то вроде смертоносной силы  окружило
его. Непереносимый холод сковал его волю в тот самый момент, когда Саймон  в
очередной раз  потянулся  к  слабому  присутствию  другого  создания.  Юноша
коснулся его и через несколько ужасных мгновений крепко уцепился за него.
   Мириамель? подумал он, молясь, чтобы  это  была  она,  и  боясь  потерять
неощутимый контакт. Кто бы это ни  был,  он,  кажется,  наконец  понял,  что
Саймон здесь. Но то,  что  его  держало,  больше  не  медлило.  Черная  тень
надвинулась на него сверху, стирая собой свет и мысль...
   Сеоман!?  Другое  присутствие  внезапно   оказалось   с   ним.   Не   то,
колеблющееся, женское, и не то, смертельное и темное. Иди  ко  мне,  Сеоман,
позвало оно. Иди!
   Тепло коснулось его. Холодная хватка другого  на  мгновение  усилилась  и
потом отпустила. Непобежденное,  понял  Саймон  из  уходящей  мысли  темного
существа, но утомленное и не желающее возиться с такой  мелочью.  Так  кошка
может  потерять  интерес  к  мыши,  которая  скрылась  под  камнем.  Серость
вернулась, все еще бестелесная и беспредельная. Потом она  завихрилась,  как
закрученные ветром облака. Перед ним возникло лицо - узкое тонкокостное лицо
с глазами цвета расплавленного золота.
   Джирики!
   Сеоман! сказал он. Лицо его было тревожным. Ты в  опасности?  Тебе  нужна
помощь?
   Думаю,  теперь  я  в  безопасности.  И  действительно,   подкрадывающееся
присутствие, казалось, совсем исчезло. Откуда взялась эта ужасная тварь?
   Я не знаю точно, что держало тебя, но если оно исходило не из Наккиги, то
в  мире  даже  больше  зла,  чем  мы  подозревали.  Несмотря   на   странную
разобщенность этого видения, Саймон видел, что ситхи тщательно изучает  его.
Ты хочешь сказать, что позвал меня без причины?
   Я вовсе не собирался звать тебя, ответил  Саймон,  теперь,  когда  худшее
было уже позади,  слегка  пристыженный.  Я  пытался  найти  Мириамель,  дочь
короля. Я говорил тебе о ней.
   Один на Дороге снов? В этих  словах  была  ярость  и  некоторое  холодное
восхищение. Глупое человеческое дитя! Если бы я не отдыхал и не был  поэтому
поблизости от того места, куда ты забрался - в мыслях, я имею в виду -  один
Гров знает, что бы  тогда  с  тобой  стало.  Через  мгновение  ощущение  его
присутствия стало теплее. И все-таки я рад, что у тебя все хорошо.
   Я тоже счастлив видеть тебя. И это была правда. Саймон даже  не  понимал,
оказывается, как сильно ему не хватало  спокойного  голоса  Джирики.  Мы  на
Скале прощания - Сесуадре. Элиас послал к нам войска. Ты  можешь  чем-нибудь
помочь?
   Треугольное лицо ситхи помрачнело.
   Я не смогу ничем помочь тебе в ближайшее время,  Сеоман.  Ты  должен  сам
заботиться о своей безопасности. Мой отец, Шима'Онари, умирает.
   Мне... мне очень жаль.
   Он убил собаку Нику' а, самого большого зверя, когда-либо  выращенного  в
псарнях Наккиги, но был при этом смертельно ранен.  Это  еще  одно  звено  в
бесконечной цепи - еще один долг крови Утук'ку и... он помедлил,  остальным.
Тем не менее. Дома собираются. Когда мой отец наконец уйдет к Грову,  зидайя
снова  начнут  войну.  После  предыдущей  вспышки  гнева  ситхи  снова   был
невозмутим, но Саймон думал, что различает подспудное  чувство  напряженного
радостного возбуждения.
   У Саймона снова появилась надежда.
   Ты присоединишься к Джошуа? Ты будешь сражаться вместе с нами?
   Джирики нахмурился.
   Не могу сказать, Сеоман, - и не буду давать опрометчивых  обещаний.  Если
бы это зависело от меня, то  да,  и  в  последний  раз  зидайя  и  судходайя
сражались бы вместе. Но многие будут говорить после того, как скажу я,  и  у
многих будут свои мысли на этот счет. Мы танцевали  Танец  Лет  много  сотен
раз, с тех пор как все Дома собирались вместе на военный совет. Смотри!
   Лицо Джирики замерцало и  потускнело,  и  некоторое  время  Саймон  видел
большой круг сребролистых деревьев, высоких, словно  башни.  У  их  подножия
собрались сонмы ситхи, сотни закованных в разноцветную броню бессмертных. Их
броня сверкала и переливалась в колоннах  солнечного  света,  пробивавшегося
сквозь вершины деревьев.
   Смотри. Члены всех Домов собрались у Джао  э-Тинукай.  Чека'исо  Янтарные
Локоны  здесь,  так  же  как  и  Зиниаду,  легендарная  госпожа  затерянного
Кементари, и Йизахи Серое Копье. Даже Куроии Высокий Всадник приехал сюда  -
он не соединялся с Домами на Танце Лет со дней Ши'ики и Сендиту.  Изгнанники
вернулись, и мы будем сражаться, как  один  народ,  чего  мы  не  делали  со
времени падения Асу'а.
   Видение вооруженных ситхи потускнело, и перед  Саймоном  снова  появилось
лицо Джирики.
   Но у меня слишком мало власти, Чтобы вести за собой это собрание,  сказал
он. И у нас, зидайя, много обязанностей. Я не могу обещать, что  мы  придем,
Сеоман, но я сделаю все возможное, чтобы выполнить свой долг по отношению  к
тебе. Если нужда будет велика, зови меня. Ты знаешь, я сделаю все, что могу.
   Я знаю, Джирики. Казалось, он еще многое мог бы  сказать  ему,  но  мысли
Саймона смешались. Надеюсь, мы скоро увидимся.
   Наконец Джирики улыбнулся.
   Как я уже говорил, человеческое дитя, простой здравый смысл  подсказывает
мне, что мы еще встретимся. Будь храбрым.
   Буду.
   Лицо ситхи стало серьезным.
   Теперь иди, пожалуйста. Как ты уже понял. Свидетели и Дорога снов  теперь
ненадежны - в сущности, они опасны. Кроме того, я сомневаюсь, что здесь  нет
лишних ушей, которые могли бы подслушать нас. То, что  собираются  Дома,  не
секрет, но то, что будут делать зидайя, никто не должен знать. Избегай этого
места, Сеоман.
   Но я должен найти Мириамель., упрямо сказал Саймон.
   Боюсь, так ты найдешь только беду. Оставь это. Кроме того, возможно,  она
прячется от тех, кто может и не найти ее, если только, не желая этого, ты не
приведешь их к ней.
   Саймон виновато подумал об  Амерасу,  но  понял,  что  Джирики  не  хотел
напоминать ему об этом, а просто предостерегал его.
   Будь по-твоему, согласился он. Значит, все это было напрасно.
   Хорошо. Ситхи сузил глаза, и Саймон почувствовал,  как  его  пристутствие
начинает таять.
   Но я не знаю, как вернуться!
   Я помогу тебе. А сейчас прощай, мой Хикка Стайа.
   Черты Джирики расплылись и исчезли. Осталась только серая дымка. Когда  и
она  начала  таять,  Саймон  снова  ощутил  легкое  прикосновение,   женское
присутствие, до которого он дотянулся в мгновение своего страха. Была ли она
с ними все время? Была ли она шпионкой, как предупреждал  Джирики?  Или  это
действительно была Мириамель, как-то отделенная от него,  но  тем  не  мене?
чувствующая, что он поблизости. Кто это был?
   Когда  он  пришел  в  себя,  дрожа  от  холода   под   разбитым   куполом
Обсерватории, он задумался, суждено ли ему узнать когда-нибудь.

6 МОРСКАЯ МОГИЛА

   Мириамель так долго шагала взад и вперед по маленькой  каюте,  что  почти
чувствовала, как стираются под ее ногами доски пола.
   Она взвинтила себя до предела, готовая перерезать  горло  спящему  графу.
Теперь по приказу Ган Итаи она спрятала украденный кинжал и ждала - сама  не
зная чего. Ее била дрожь, теперь уже не только отчаяния и ярости -  вернулся
гложущий страх, который ей удалось подавить, когда она  надеялась,  что  все
скоро  кончится.  Сколько  пройдет  времени,  прежде  чем  Аспитис   заметит
исчезновение ножа? И усомнится ли он хоть на мгновение в ее вине?  Тогда  он
придет к ней настороженный и готовый ко всему, и ей придется отправиться  на
неизбежное венчание, закованной в цепи не менее реальные, чем цепи Кадраха.
   Расхаживая по каюте, она молила о помощи благословенного Узириса  Эйдона,
впрочем, в несколько бесцеремонной манере - так разговаривают с  престарелым
родственником, который давно  оглох  и  впал  в  слабоумие.  Она  ничуть  не
сомневалась, что Бога  совершенно  не  интересуют  ее  приключения  на  этом
дрейфующем корабле - хотя бы потому, что он допустил, чтобы она попала в это
унизительное положение пленницы.
   Она дважды оказалась не права. Единственный способ сделать жизнь  стоящей
в окружении льстецов и лакеев - это слушаться только собственных  советов  и
отчаянно бросаться на любое препятствие, отделяющее от намеченной  цели,  не
позволяя никому удерживать себя. Но именно такая линия поведения привела  ее
на этот корабль. Она бежала из замка своего дяди, уверенная, что никто кроме
нее не сможет изменить течение событий, но неверный прилив времени и истории
не ждал ее, и то, что она мечтала  предотвратить,  все  равно  свершилось  -
Наглимунд  пал,  Джошуа  разбит  -  цели  ее  оказались  ложными.  Так  что,
по-видимому,  разумнее  всего  было  бы  прекратить  борьбу,  положив  конец
безумному сопротивлению, отнимающему жизнь и  силы,  и  покориться  жестоким
обстоятельствам. Но этот план оказался таким же глупым,  как  и  предыдущий,
потому что именно безразличие привело  ее  в  постель  к  Аспитису  и  скоро
заставит ее обвенчаться с ним. Осознав это,  она  чуть  не  совершила  новую
ошибку, решив убить Аспитиса, чтобы потом быть убитой его людьми и покончить
с этим подвешенным состоянием, полным запутанных обязательств. Но  Ган  Итаи
остановила ее, и теперь  она  неслась  и  кружилась,  как  "Облако  Эдны"  в
спокойных водах океана.
   Это был час решений, вроде того, что Мириамель слышала от своих  учителей
- когда Пелиппа, избалованная жена богатого и знатного  человека,  вынуждена
была решать, говорить ли ей о своей вере в приговоренного Узириса.  Картинки
из детского молитвенника были все еще свежи в  памяти.  Маленькую  Мириамель
главным образом восхищали серебряные  узоры  на  платье  Пелиппы.  Она  мало
думала тогда о людях,  попавших  в  легенды,  описанных  в  Книге  Эйдона  и
нарисованных на стенах церквей.  Только  недавно  она  задумалась  над  тем,
каково это - быть одним из них. Случалось ли древним королям,  вытканным  на
гобеленах Санкеллана, расхаживать взад-вперед по своим покоям, принимая свои
решения, не задумываясь над тем, что скажут люди грядущих столетий, а скорее
перетасовывая все мелочи настоящего, пытаясь найти путь к мудрому выбору?
   Корабль тихо покачивался на волнах, поднялось  солнце,  а  Мириамель  все
шагала и думала. Конечно же, должен найтись какой-то  путь  быть  умной  без
глупости, быть упругой, не становясь мягкой и податливой, как  тающий  воск.
Есть ли тропа между двумя этими крайностями, на которой она уцелеет? И  если
есть, сможет ли она не сходя с тропы выкроить себе жизнь, которую стоило  бы
прожить?
   В освещенной лампой каюте, спрятавшись от солнца,  размышляла  Мириамель.
Она мало спала предыдущей ночью и сомневалась, что заснет грядущей  ночью...
если доживет до нее. ***
   В дверь постучали, и это был тихий стук. Принцесса думала,  что  спокойно
предстанет даже перед Аспитисом, но когда она потянулась к ручке, пальцы  ее
дрожали.
   Это была Ган Итаи, но в первый момент Мириамель подумала,  что  на  борту
появилась какая-то другая ниски - так изменился вид морской наблюдательницы.
Ее золотисто-коричневая кожа казалась теперь почти серой, лицо было обмякшим
и изможденным, запавшие, покрасневшие глаза, казалось, смотрели на Мириамель
откуда-то издалека. Ниски  плотно  закуталась  в  плащ,  как  будто  боялась
простудиться во влажном предгрозовом воздухе.
   - Милость Эйдона! - Мириамель втолкнула ее в каюту и захлопнула дверь.  -
Ты больна, Ган Итаи? Что случилось? - Наверняка Аспитис обнаружил пропажу  и
идет сюда, только это могло быть  причиной  ужасного  вида  ниски.  Придя  к
такому выводу, Мириамель  испытала  какое-то  холодное  облегчение.  -  Тебе
что-нибудь нужно? Хочешь воды?
   Ган Итаи подняла обветренную руку.
   - Мне ничего не нужно. Я... думала.
   - Думала? Что ты хочешь сказать?
   Ниски покачала головой.
   - Не перебивай, девочка. Я должна сказать тебе. Я приняла решение. -  Она
присела на постель, двигаясь так медленно, как будто бы  за  ночь  постарела
лет на двадцать. - Во-первых, знаешь ли ты, где на этом корабле шлюпка?
   Мириамель кивнула:
   - На правом борту. Висит на веревке лебедки. -  Все-таки  было  некоторое
преимущество в том, что большую часть жизни она провела  в  обществе  людей,
которым часто приходилось путешествовать по воде.
   - Хорошо. Отправляйся туда сегодня после полудня, когда  будешь  уверена,
что тебя никто не видит. Спрячь там вот это. - Ниски достала из-под плаща  и
бросила на кровать несколько свертков. Это были четыре бурдюка с водой и два
пакета, завернутых в мешковину. - Хлеб, сыр и вода, - пояснила Ган Итаи. - И
несколько костяных рыболовных крючков, так что у тебя будет  шане  пополнить
запасы. В  пакете  лежат  еще  кое-какие  мелочи,  которые  могут  оказаться
полезными.
   - Что это значит? - Мириамель удивленно смотрела на старую  женщину.  Ган
Итаи  все  еще  выглядела  так,  будто  несла  тяжелую  ношу,  но  глаза  ее
прояснились и блестели.
   - Это значит, что ты убежишь. Я не могу спокойно сидеть и  смотреть,  как
над тобой творят такое зло. Я не была бы  одной  из  Детей  Руяна,  если  бы
допу