был  верным  другом  и
отважным бойцом. Более того, он был добр к Саймону, и доброта  у  него  была
своеобразная, чисто ситхская. Как может Аннаи не попасть в рай? Не может  же
рай быть таким нелепым местом!
   Злость, на миг утихомирившаяся, вернулась. Саймон изо  всех  сил  швырнул
одну из подобранных палок. Она пронеслась  по  воздуху,  затем  ударилась  о
землю и закувыркалась вниз по  каменистому  спуску,  исчезнув  под  конец  в
низкой поросли внизу.
   - Где ты там, Саймон! -  раздался  позади  голос  Слудига.  -  Нам  нужен
хворост. Ты что, не проголодался?
   Саймон не обратил на него внимания, устремив взгляд на розовеющее небо  и
в отчаянье сжав зубы. Он почувствовал руку  на  своем  плече  и  со  злостью
сбросил ее.
   - Пойдем, ну, пожалуйста, - мягко сказал риммерсман. - Ужин  скоро  будет
готов.
   - Где Хейстен? - спросил Саймон сквозь зубы.
   - О чем ты? - Слудиг склонил голову набок. - Ты же  знаешь,  где  мы  его
оставили, Саймон.
   - Нет, я хочу знать, где он, где сам Хейстен.
   - А-а, - улыбнулся Слудиг в свою густую бороду. - Душа  его  на  небесах,
она у Господа нашего Узириса.
   - Нет! - Саймон снова посмотрел на  небо,  темнеющее  первыми  мертвящими
красками ночи.
   - Что с тобой? Почему ты так говоришь?
   - Нет его в раю. Рая вообще нет и не может быть, раз все его представляют
по-разному.
   - Ты дуришь, - Слудиг пристально посмотрел на него, пытаясь  угадать  его
мысли. - Может быть, каждый уходит в свой рай, - сказал солдат, потом  снова
опустил руку на плечо Саймона. - Богу известно то, что ему известно.  Пойдем
посидим.
   - Как может Бог позволить людям умирать ни  за  что?  -  спросил  Саймон,
обхватив себя руками, как будто стараясь сохранить что-то внутри. - Если Бог
это допускает, он жесток. Если же Он не жесток,  тогда...  тогда  он  просто
беспомощен. Как старик, который сидит у окна и не может выйти  из  дома.  Он
стар и глуп.
   - Не веди речей против Господа, - сказал Слудиг строго. - Над Господом не
смеет насмехаться неблагодарный юнец. Он дал тебе все дары жизни...
   - Это ложь! - крикнул Саймон. Глаза  солдата  расширились  от  удивления.
Головы сидящих у костра обернулись к ним. -  Это  ложь,  Ложь!  Какие  дары?
Ползать повсюду, подобно  жуку,  в  поисках  пищи,  ночлега,  а  потом  быть
уничтоженным без всякого предупреждения? Что это за дар? Делать правое  дело
и... бороться со злом, как учит Книга Эйдона, - а если ты так поступаешь, то
тебя  убивают!  Как  Хейстена!  Как  Моргенса!  Дурные  продолжают  жить,  и
богатеют, и смеются над добрыми! Глупая жизнь!
   - Опомнись, Саймон! Ты говоришь так от затмения ума и от горя...
   - Это ложь, и нужно быть идиотом, чтобы ей верить! - воскликнул Саймон  и
швырнул хворост к ногам Слудига. Он повернулся  и  побежал  вниз  по  горной
тропе, исполненный огромной, теснящей  грудь  боли.  Он  бежал  по  вьющейся
тропинке, пока лагерь не исчез из виду. Вслед летел лай Кантаки, похожий  на
хлопки в соседней комнате.
   В конце концов он опустился на камень у дороги, вытирая руки  о  потертую
ткань потрепанных штанов. Камень оброс мхом, коричневым от постоянных ветров
и морозов, но все еще живым. Он долго  смотрел  на  этот  мох,  не  понимая,
почему он не в состоянии заплакать, и даже не зная, хочется ли ему заплакать
вообще.
   Через некоторое время он услышал какой-то цокот  и  увидел,  что  к  нему
спускается Кантака. Волчица опустила нос к самой  земле,  улавливая  запахи.
Она соскочила с камня и принялась  рассматривать  Саймона,  склонив  голову,
затем обошла его, потершись боком о его ногу,  и  продолжила  спуск,  вскоре
превратившись в серую тень в надвигающихся сумерках.
   - Саймон, друг мой, - Бинабик вынырнул из-за поворота тропинки. - Кантака
уходит очень немного охотиться, - сказал он, наблюдая за ее тающей тенью.  -
Она не очень любит целый день ходить по моему прошению. Очень благородно  от
нее приносить жертвенность для меня.
   Когда Саймон не ответил, тролль подошел и присел около него,  положив  на
колени посох.
   - Тобой владеет расстройство, - сказал он.
   Саймон набрал в грудь воздуха, а потом выпустил его.
   - Все ложь, - вздохнул он.
   Бинабик приподнял бровь.
   - Что означивает "все"? И где ты находил причину именовывать это ложью?
   - Я думаю, мы ничего вообще не можем сделать. Ничего, чтобы стало  лучше.
Мы все умрем.
   - С течением времени, - согласился тролль.
   - Мы умрем, сражаясь с Королем Бурь. Было бы ложью опровергать  это.  Бог
не собирается ни спасать нас, ни помогать нам.  -  Саймон  поднял  камень  и
швырнул его через дорожку, где он с шумом исчез в темноте. - Бинабик,  я  не
смог даже поднять Торн. Что толку в мече, если его  не  поднять,  им  нельзя
воспользоваться, его нельзя пустить в дело? Как, будь их  даже  три  Великих
меча, или как их там, как могут они убивать врагов? Убить уже мертвого?
   - Мы имеем должность предпринимать поиски ответов, - сказал человечек.  -
Я не имею знания. Откуда ты знаешь, что предназначение меча  в  убивании?  А
если в этом есть справедливость, почему ты предполагаешь, что убивать  имеет
должность кто-то из нас?
   Саймон подобрал еще камешек и швырнул его.
   - Я тоже ничего не знаю. Я просто  кухонный  мальчишка,  Бинабик.  -  Ему
стало себя страшно жалко. - Я просто хочу домой. - На последнем слове у него
перехватило дыхание.
   Тролль встал и отряхнулся.
   - Ты уже не мальчик, Саймон. Ты очень мужчина. Молодой,  но  мужчина,  по
крайней мере, достаточно к этому приближающийся.
   Саймон покачал головой.
   - Это не имеет значения. Я подумал... не знаю. Я думал, все будет  как  в
сказке. Что мы отыщем меч, и что он будет мощным оружием, что  мы  уничтожим
врагов и что все будет хорошо. Я не думал, что  кто-нибудь  еще  умрет!  Как
может существовать Бог, который допускает, чтобы умирали хорошие  люди,  что
бы они ни делали?
   - Это еще один вопрос, на который я не имею ответа...  -  Бинабик  слегка
улыбнулся, щадя чувства Саймона. - И я  не  имею  возможности  обучать  тебя
истинности. То, что превращалось  в  наши  легенды  о  богах,  оставалось  в
забываемом прошлом. Даже ситхи, которые  проживают  очень  давно,  не  имеют
знаний о том, как начинался мир или кто полагал ему начало, по крайней  мере
наверняка. Но я могу говаривать тебе маленькую важность..
   Тролль наклонился, тронув руку Саймона, и подождал, когда его  юный  друг
поднимет глаза.
   - Божества на небесах или в камне местополагаются весьма далеко от нас, и
мы можем только производить угадывание их намерения. - Он сжал плечо  друга.
- Но мы с тобой проживаем в то время, когда бог снова ходит по земле. И этот
бог не имеет стремления  к  доброте.  Люди  имеют  возможность  сражаться  и
умирать, возводить стены и разрушать камни, но Инелуки умирал и возрождался:
этого никто не совершал, даже ваш Узирис Эйдон. Весьма  сожалею  и  не  имею
наличия богохульствовать, но Инелуки совершал то, к чему  имеет  способность
только бог. - Бинабик слегка потряс Саймона, заглядывая ему в  глаза.  -  Он
питает зависть и ужасность, и мир, который он будет созидать,  будет  ужасен
также. Наша задача имеет очень большую  затруднительность  и  требует  редко
встречаемой отважности, Саймон.  С  вероятностью,  мы  не  будем  добиваться
преуспевания, но у нас нет возможности отказываться от своей должности.
   Саймон отвел взгляд от глаз Бинабика.
   - Вот это я и  говорю:  как  бороться  с  божеством?  Нас  раздавят,  как
муравьев. - Еще один камень полетел во тьму.
   - Может быть. Но если  мы  не  будем  одерживать  борьбу,  то  не  сможем
рассчитывать на очень большее, чем судьба раздавленных муравьев. Поэтому  мы
имеем необходимость предпринимать  попытки.  За  самыми  тяжелыми  временами
всегда преследуют другие. Мы можем умирать, но наша смерть будет  означивать
жизненность для других. С вероятностью, в этом не очень много утешений,  но,
во всяком случае, очень много истинности.
   Тролль отошел и сел на другой камень. Небо быстро темнело.
   - И еще, - сказал Бинабик, - может быть,  глупо  или  не  глупо  молиться
богам, но проклинать их - очень не признак мудрости.
   Саймон ничего не  сказал.  Они  посидели  в  молчанье.  Наконец,  Бинабик
вытащил из полости своего посоха нож, вытряхнул  оттуда  костяную  флейту  и
начал играть медленную грустную  мелодию.  Диссонирующая  музыка,  созвучная
голосу одиночества, который звучал в душе Саймона, эхом отдалась в горах.
   Саймон передернулся, когда ветер пробрался под его потрепанный плащ. Шрам
на щеке ужасно щипало.
   - Ты остаешься мне другом, Бинабик? - спросил он наконец.
   Тролль отвел флейту от губ.
   - До самой смерти и после нее, друг Саймон. - Он снова принялся  за  свою
мелодию.
   Когда песня флейты закончилась, Бинабик  свистнул  Кантаке  и  направился
вверх, к лагерю. Саймон последовал за ним.

***

   Костер догорал, и бурдюк не  раз  обошел  круг,  когда  Саймон,  наконец,
набрался смелости, чтобы подойти к Слудигу. Риммер точил  наконечник  своего
канукского копья оселком. Он  не  оставлял  занятия  некоторое  время,  пока
Саймон стоял перед ним. Наконец он поднял взгляд.
   - Ну? - голос его был резок.
   - Прости, Слудиг. Мне не следовало так говорить. Ты просто старался  быть
добрым ко мне.
   Риммер посмотрел на него, взгляд его был  несколько  холоден.  Постепенно
выражение его смягчилось.
   - Можешь думать, что хочешь, Саймон, но не богохульствуй при мне.
   - Извини. Я ведь просто кухонный мальчишка.
   - Кухонный мальчишка! - засмеялся Слудиг жестко. Он  испытующе  посмотрел
на Саймона, потом рассмеялся снова, но уже по-другому. - Ты серьезно  так  о
себе думаешь? Дурак ты, Саймон. - Он встал, усмехаясь  и  качая  головой.  -
Кухонный мальчишка, поражающий  мечом  драконов  и  закалывающий  великанов.
Посмотри на себя! Ты выше Слудига, а он не из маленьких!
   Саймон удивленно смотрел на риммера. Все это было, конечно,  так:  он  на
полголовы возвышался над Слудигом.
   - Но ты-то сильный! - возразил Саймон. - Ты взрослый.
   - Ты тоже быстро взрослеешь. И силы своей не знаешь.  Посмотри  правде  в
лицо, ты уже не мальчик. И вести себя как мальчишка тоже не должен. - Риммер
долго рассматривал его. - Вообще-то опасно тебя оставлять необученным.  Тебе
повезло выжить в нескольких схватках, но  везение  непостоянно.  Тебе  нужно
научиться пользоваться мечом и копьем. Я  берусь  за  это.  Хейстен  бы  это
одобрил, и это займет нас делом на долгом пути к твоей Скале прощания.
   - Так ты меня прощаешь? - Саймона смутил этот разговор о его возмужании.
   - Приходится, - риммер снова сел. - Теперь иди  спать.  Завтра  поговорим
подольше, а потом потренируемся, когда разобьем лагерь.
   Саймону не понравилось, что его послали спать, но  он  не  хотел  никаких
споров. Ему и так было нелегко вернуться к костру и  ужинать  со  всеми.  Он
знал, что все наблюдают за ним в ожидании очередной вспышки.
   Он отправился на свою постель  из  пружинистых  веток  с  иглами,  плотно
закутался в плащ. Ему было бы уютнее в пещере, а еще лучше вообще в  долине,
где они не будут так беззащитны перед этим ветром.
   Яркие холодные звезды дрожали  в  небе.  Саймон  смотрел  на  них  сквозь
невообразимые расстояния, не препятствуя бегу мыслей, и наконец заснул.

***

   Его разбудила песня, которую тролли пели своим баранам. Он смутно  помнил
маленькую серую кошку и ощущение  западни,  куда  его  завлекло  что-то  или
кто-то, но сон быстро растаял. Открыв глаза, он  увидел  жиденький  утренний
свет и снова зажмурился. Ему не хотелось вставать и начинать новый день.
   Пение продолжалось, сопровождаемое  позвякиванием  сбруи.  Он  так  часто
видел эту процедуру, с тех пор  как  они  покинули  Минтахок,  что  мог,  не
открывая глаз, представить всю ее очень четко. Тролли подтягивали  подпруги,
нагружали седельные сумки, а голоса их, одновременно  высокие  и  гортанные,
вели  нескончаемую  песню.  Время  от  времени  они  останавливались,  чтобы
приласкать животных, погрузить руки в их густую шерсть,  а  то  и  спеть  им
тихонько, низко наклонившись к уху. Овцы моргали своими  желтыми  глазами  с
черточкой посередине. Скоро придет время подсоленного чая и сушеного мяса  и
спокойной, перемежающейся смехом беседы.
   Сегодня, конечно, смеха будет мало, так как это всего  лишь  третье  утро
после битвы с великанами. Народ Бинабика был неунывающим, но и на  их  души,
казалось, лег иней печали, лежащий на сердце Саймона. Те, что  смеялись  над
холодом и над головокружительными  пропастями,  поджидающими  их  за  каждым
поворотом, ощутили холод той тени, которой они не могли понять, да и  Саймон
не мог ее объяснить для себя.
   Он правду говорил Бинабику: он действительно надеялся, что все пойдет  на
лад, когда они найдут Великий меч  Торн.  Сила  и  необычность  клинка  были
настолько ощутимы, что, казалось, он непременно изменит  расстановку  сил  в
борьбе против короля Элиаса и его темных сообщников. Но, может быть,  самого
меча недостаточно. Может быть, то, о чем  говорится  в  предсказании,  может
произойти, только если соединятся все три меча.
   Саймон застонал. Даже хуже того, может быть, стих из книги Ниссеса вообще
ничего не значит. Разве люди не называют Ниссеса сумасшедшим?  Даже  Моргенс
не знал точного значения этих строк.

   Мороз скует колокола,
   И встанут Тени на пути,
   В Колодце - черная вода,
   И груз уже нет сил нести -
   Пусть Три Меча придут тогда.

   Страшилы-гюны вдруг сползут
   С самих заоблачных высот,
   Буккены выйдут из земли,
   И в мирный сон Кошмар вползет -
   Пусть Три Меча тогда придут.

   Чтоб отвратить удар Судьбы,
   Чтобы развеять Страха муть,
   Должны успеть в пылу борьбы
   Мир в мир встревоженный вернуть -
   Вот Трех Мечей достойный путь.

   Ну что ж, буккены действительно вылезли из-под земли, но  ему  совсем  не
хотелось предаваться воспоминаниям о визжащих тварях. С  самого  момента  их
нападения на лагерь Изгримнура у Святого Ходерунда Саймон перестал думать  о
твердой земле под ногами как о чем-то безопасном. Но они не могли  добраться
сюда и это было, по его мнению, единственным преимуществом в путешествии  по
каменным тропам Сиккихока.
   Что же касается упоминания о великанах,  оно  звучало  злой  шуткой,  ибо
гибель Хейстена все еще стояла перед его глазами.  Этим  чудовищам  даже  не
понадобилось спускаться с высот, потому что Саймон и  его  друзья  совершили
большую глупость, вторгшись на их территорию. Но гюны действительно покинули
свои горные убежища, что было известно Саймону не хуже,  че  другим.  Они  с
Мириамелью, -  воспоминание  вызвало  внезапный  приступ  тоски  по  ней,  -
встретились с одним из них в Альдхортском лесу, всего в неделе езды от ворот
Эрчестера.
   Остальные  стихи  ему  были  непонятны,  хотя  ничто  уже   не   казалось
невероятным. Саймон не знал, о каких колоколах идет  речь,  но  похоже,  что
стужа уже проникает всюду. Даже если и так, то что  могут  сделать  эти  Три
Меча?
   Я же смог справиться с Торном, подумал он, снова ощутив в руках его мощь.
В тот момент я был настоящим рыцарем, ведь так?
   Но было ли дело в Торне или в том, что он просто отбросил страх в сторону
и выстоял? Если бы в руках у него был меч  поменьше,  смог  бы  он  проявить
такую же отвагу? Он был бы, конечно, убит, как Хейстен, как Аннаи,  Моргенс,
Гримрик... но так ли это  важно?  Разве  великие  герои  не  умирали?  Разве
Камарис, настоящий владелец Торна, не погиб в бушующем море?
   Мысли Саймона блуждали. Он чувствовал, что снова погружается в дрему.  Он
чуть не поддался, но знал, что вот-вот  Бинабик  или  Слудиг  разбудят  его.
Накануне вечером они оба назвали его мужчиной или почти мужчиной, и  ему  на
этот раз не хотелось быть разбуженным последним:  он  не  ребенок,  которому
взрослые дают поспать.
   Он раскрыл глаза, и  они  наполнились  утренним  светом.  Выпутавшись  из
плаща, он счистил с одежды прутики и сосновые иголки, вытряс  плащ  и  снова
завернулся в него. Внезапно охваченный  нежеланием  расставаться  со  своими
скудными пожитками, хоть и ненадолго, он подхватил  рюкзак,  который  служил
ему подушкой, и взял его с собой.
   Утро  было  прохладным,  с  редкими  снежинками,  плавающими  в  воздухе.
Потянувшись, чтобы расправить мышцы, он медленно направился  к  костру,  где
Бинабик тихонько разговаривал с Ситки. Парочка  сидела  рядом,  взявшись  за
руки перед низкими  прозрачными  языками  пламени.  Торн  лежал  около  них,
прислоненный к пеньку, - черная матовая полоска,  не  отражающая  света.  Со
спины тролли казались двумя детьми, всерьез  обсуждающими  предстоящую  игру
или то, как они будут обследовать незнакомую  пещеру.  У  Саймона  появилось
желание защитить их. Черезмгновение он понял, что они, возможно,  обсуждают,
как поддержать жизнь соплеменников Бинабика, если суровая зима не  отступит,
или что делать, если на них снова нападут великаны, - и первоначальный обман
зрения рассеялся. Они не были детьми, и он выжил лишь благодаря их мужеству.
   Бинабик обернулся и увидел, что Саймон смотрит на  них.  Он  улыбнулся  в
знак приветствия, продолжая слушать торопливую речь Ситки.  Саймон  крякнул,
наклонившись за куском хлеба с сыром,  положенным  на  камень  у  костра,  и
отошел в сторонку, чтобы посидеть одному.
   Солнце, все еще  спрятанное  за  Сиккихоком,  не  появлялось.  Тень  горы
закрывала собой лагерь, но вершины на  западе  горели  от  солнечных  лучей.
Белая долина под ними было погружена в серую  предрассветную  дымку.  Саймон
откусил кусок черствого хлеба и жевал, глядя  на  далекую  полоску  леса  на
горизонте, которая казалась полоской сливок на  молочной  поверхности  Белой
пустыни.
   Кантака, лежавшая у бока Бинабика, встала, потянулась  и,  мягко  ступая,
направилась к Саймону. На морде  ее  были  видны  капельки  крови  какого-то
несчастного животного, составившего ее утреннюю трапезу, но последние  следы
уже исчезали, смывались ее длинным розовым языком. Она  деловито  подошла  к
Саймону, как будто с каким-то важным поручением, постояла минуту, пока он ее
гладил, и тут же свернулась около него, сменив одно место для  сладкого  сна
на другое. Она была  такой  крупной,  что,  привалившись  к  нему,  чуть  не
столкнула его с камня.
   Он кончил есть и открыл рюкзак, чтобы достать бутылку с водой.  Вместе  с
ней из рюкзака он извлек какой-то ярко-голубой моток, запутавшийся  в  шнуре
от бутылки.
   Это был шарф, подаренный Мириамелью,  тот,  что  был  на  нем,  когда  он
взбирался на Драконью гору. Джирики снял шарф, когда ухаживал за  ним  после
ранения, но сохранил его вместе с немногими  прочими  пожитками.  Сейчас  он
ощутил его в руке, как кусочек неба, и вид его чуть не вызвал слез. Где она,
Мириамель, в этом огромном мире? Джулой в тот краткий миг общения  этого  не
знала. Где же бродит принцесса в Светлом Арде? Думает ли она когда-нибудь  о
Саймоне? А если думает, то  что?  Может  быть  так:  "Зачем  отдала  я  свой
прелестный шарфик этому кухонному мальчишке?" Ему на миг  стало  себя  жаль.
Нет, он же не просто судомой. Слудиг же сказал, что он, хоть и  с  кухни,  а
поразил мечом дракона и заколол великана. Хотя  в  данный  момент  он  бы  с
большим удовольствием оказался в теплой кухне в Хейхолте и больше ничего  бы
не желал.
   Саймон повязал шарф  Мириамели  на  шею,  заправив  его  концы  за  ворот
поношенной рубашки. Он глотнул воды и снова пошарил в рюкзаке,  но  не  смог
найти того, что искал. Он вдруг вспомнил, что положил его в карман  плаща  и
пережил мгновение паники. Когда только  он  научится  аккуратности?  Оно  же
просто могло выпасть тысячу раз! Он облегченно вздохнул, нащупав его  сквозь
ткань, и вытащил на свет.
   Зеркало Джирики было холодно, как  лед.  Он  потер  его  о  рукав,  потом
поднял, взглянув на отражение. Борода его стала гуще с того  времени,  когда
он смотрелся в зеркало последн