ь  дрожь  в
голосе. Тролль молча уставился на черное тело  Торна,  лежащее  на  руках  у
Саймона, словно ребенок.
   - Как? - спросил Бинабик. Лицо его выражало крайнее изумление.
   - Я не знаю, я просто поднял его, я не знаю. Что будем делать?
   Тролль покачал головой:
   - Ты теперь будешь оставаться прямо тут. Я  собираюсь  оказывать  помощь,
как смогу. Хотел бы я иметь копье, - он легко спрыгнул вниз,  обдав  Саймона
дождем мелких камешков, и умчался.
   - За Джошуа Безрукого! - закричал Хейстен  и  выскочил  из-под  прикрытия
Дерева Удуна на белое дно долины. Слудиг  целеустремленно  ковылял  за  ним.
Дойдя до глубокого снега, они замедлили шаг, как будто  ступали  по  патоке.
Охотники Ингена  с  трудом  двигались  к  ним,  исполняя  тот  же  медленный
смертельный танец.
   Хейстен взмахнул тяжелым мечом, но прежде чем он дошел до атакующих, один
из одетых в белые плащи схватился за горло и упал.
   - Йиканук! - торжествуя, закричал Бинабик и согнулся, чтобы  перезарядить
свою духовую трубку.
   Как только первый из людей Ингена достиг Хейстена  и  Слудига,  зазвенели
мечи. Через секунду тут же оказались ситхи, легко спустившиеся по склону, но
нападающих все равно было больше.  Хейстен  получил  удар  плашмя  мечом  по
капюшону и рухнул на землю в облаке снежной пыли.  Аннаи  прыгнул  вперед  и
встал над  распростертым  телом  -  только  это  и  спасло  эркинландера  от
смертоносного удара копья.
   Клинки блестели в неярком солнечном свете, лязг оружия  был  едва  слышен
из-за криков боли и ярости. Сердце  Саймона  упало,  когда  он  увидел,  что
Бинабик, чьи стрелы были бесполезны против плотных плащей охотников Утук'ку,
выхватил из-за пояса кинжал.
   Как он может быть таким храбрым? Он слишком мал - они убьют  его,  прежде
чем  он  подойдет  достаточно  близко,  чтобы  можно  было   воспользоваться
кинжалом.
   - Бинабик! - крикнул он и вскочил на ноги. Он  поднял  тяжелый  меч  над.
головой и почувствовал, как закачался под его огромным  весом,  торопясь  на
помощь другу.
   Земля поехала у него из-под ног. Он пошатнулся,  стараясь  удержаться,  и
понял внезапно, что это качается сама гора. Грохочущий, зловещий звук ударил
в уши, словно гром тяжелого камня, который тащат по каменоломне.
   Сражающиеся остановились, остолбенев, и уставились себе под ноги.
   С ужасающим визгом раскалывающегося льда земля  в  центре  долины  начала
вспучиваться. Всего в нескольких шагах от того места,  где  в  растерянности
стоял  Инген  Джегтер,  с  треском  поднялась  огромная  ледяная   пластина,
стряхивая сугробы снега.
   Ошарашенный внезапными  колебаниями  земли,  Саймон  споткнулся  и  упал,
крепко вцепившись в Торн. Он покатился по камням и остановился  прямо  среди
сражавшихся. Казалось, никто не обратил на  него  внимания,  словно  древние
льды Дерева Удуна превратили их кровь в сгустки парализующего мороза. Люди в
оцепенении смотрели на невероятную тварь, выбирающуюся из-под снега.
   Ледяной дракон.
   Из образовавшейся расщелины появилась змеиная голова, длиной со взрослого
мужчину: над зубастой пастью плотная белая чешуя, пристальные голубые  глаза
прикрыты прозрачной пленкой. Она волнообразно раскачивалась на длинной  шее,
словно с любопытством разглядывая  крошечные  существа,  пробудившие  ее  от
многолетнего сна. Потом, с ужасающей быстротой,  голова  чудовища  метнулась
вперед, блеснули страшные зубы, и один  из  охотников  Ингена  Джеггера  был
раскушен пополам. Дракон  проглотил  ноги  несчастного,  окровавленный  торс
отлетел в сторону, как ненужная грязная тряпка.
   - Игьярик! Это Игьярик! -  слабо  вскрикнул  Бинабик.  Сверкающая  голова
цвета слоновой кости ударила еще раз, и новый охотник  отчаянно  закричал  в
последнее предсмертное мгновение. Все прочие бросились врассыпную, с лицами,
опустошенными бездумным ужасом, и тогда кривые когти белых лап  вцепились  в
край расщелины, и длинное тело дракона появилось  на  поверхности.  Огромная
спина  была  покрыта  странным  бледным  мехом,  пожелтевшим,   как   старый
пергамент. Удар хвоста, длинного, как турнирная дорожка,  смел  в  расщелину
еще двух вопящих охотников.
   Саймон сидел на снегу, не в силах заставить себя поверить в существование
чудовищной твари, свернувшейся на краю  расщелины,  точно  кошка  на  спинке
кресла. Длинная голова медленно повернулась, и мрачные,  немигающие  голубые
глаза оказались прямо напротив глаз Саймона. Спокойная вечная злоба  была  в
них. В голове у Саймона стучало, как будто он открыл глаза глубоко под водой
- глаза дракона были пустыми, как ледяные пропасти. Червь видел его, он знал
его - древний, как кости гор, мудрый, жестокий и  равнодушный,  словно  само
Время.
   Челюсти разжались.  Серебристо-черное  жало  высунулось,  как  бы  пробуя
воздух. Голова приблизилась к Саймону.
   - Ске'и, отродье Идохеби!  -  закричал  кто-то.  Мгновением  позже  Аннаи
прыгнул на спину чудовища, вцепившись в  густой  мех,  чтобы  удержаться.  С
песней поднял он меч и ударил по чешуйчатой лапе. Саймон поднялся на ноги  и
снова упал, когда хвост дракона поднялся, смахивая  ситхи  со  спины.  Аннаи
пролетел пятьдесят локтей и бесформенной грудой упал в снег у открытого края
долины. За ним был только туман. Джирики кинулся к нему с  криком  ярости  и
отчаяния.
   - Саймон! - закричал тролль. - Побеги! Мы ничего не можем делать!
   От резкого голоса Бинабика туман,  заполнивший  сознание  Саймона,  начал
рассеиваться. В одно мгновение он  вскочил  на  ноги  и  побежал  следом  за
Джирики. Бинабик, стоявший на другой стороне расщелины, прыгнул  в  сторону,
когда дракон сделал выпад, и огромные челюсти клацнули впустую, со звуком, с
каким захлопываются железные ворота. Тролль упал в трещину во льду и исчез.
   Джирики, неподвижный, как статуя, согнулся над телом Аннаи. Спеша к нему,
Саймон обернулся. Игъярик выскользнул  из  разрушенной  ледяной  крепости  и
теперь, извиваясь, цепляясь за лед короткими лапами,  полз  через  маленькую
долину, быстро сокращая расстояние между собой и бегущей добычей.
   Саймон хотел позвать Джирики,  но  горло  у  него  перехватило,  так  что
получился только придушенный хрип. Ситхи обернулся, его янтарные глаза сияли
гневом и болью. Он встал на ноги возле тела своего товарища и поднял длинный
клинок из покрытого рунами волшебного дерева.
   - Иди, Древняя Тварь, -  вскричал  Джирики.  -  Иди  ко  мне  и  испробуй
Ивдрейу, ты, незаконное дитя Идохеби!
   Саймон, пробиравшийся к принцу, слегса поморщился. Не было нужды  кричать
- дракон шел и так.
   - Подойди сзади... - начал Джирики, когда Саймон подошел  к  нему,  потом
внезапно бросился вперед: снег под ним провалился. Джирики скользил назад, к
краю долины и пустоте пропасти. В отчаянии он пытался схватиться за  снег  и
остановился,  когда  ноги  его  уже  болтались  над  пустотой.  Аннаи  лежал
окровавленной грудой на расстоянии локтя от него.
   - Джирики! - Саймон остановился. За его спиной  раздался  звук,  подобный
грому. Он резко повернулся и увидел надвигающегося на него Игьярика;  голова
чудовища раскачивалась в такт движениям его лап. Нырнув вбок, в  сторону  от
Джирики и Аннаи, Саймон откатился на несколько локтей  и  вскочил  на  ноги.
Голубые глаза-блюдца неотступно следили за ним, чудовище повернуло к юноше.
   Саймон вдруг понял, что все еще несет  Торн.  Он  поднял  меч,  -  клинок
теперь был легким, как ветка ивы, и пел в руках  Саймона,  словно  натянутый
канат на ветру. Саймон бросил  взгляд  через  плечо;  еще  несколько  локтей
твердой поверхности - и все, дальше пустота. По ту сторону расщелины  парила
в облачном венце одна из отдаленных вершин - белая, тихая, спокойная.
   Узирис, спаси меня, думал он. Почему дракон не издает ни звука?  Несмотря
на весь ужас происходящего, мысли его текли медленно и спокойно.  Коснувшись
рукой шарфа Мириамели у горла, он снова  сжал  обернутую  серебром  рукоять.
Голова Игьярика раскачивалась прямо перед ним: пасть - черная яма,  глаза  -
голубые огни. Мир, казалось, был создан из тишины.
   Что же он крикнет перед концом?
   Даже когда на него повеяло ледяным мускусным запахом  дракона  -  запахом
кислой холодной земли и мокрых  камней,  Саймон  вспомнил  слова,  сказанные
Джирики о смертных.
   - Я здесь! - закричал он и вонзил  Торн  в  пустой  глаз  червя.  -  Я...
Саймон!
   Клинок встретил сопротивление. Брызги  черной  крови  полетели  на  него,
обжигая, как огонь, как лед,  опаляя  лицо.  Потом  огромное  бело  нечто  с
грохотом обрушилось на него и унесло вниз, во тьму.

14 ТЕРЗАНИЯ

   Оранжевая грудка малиновки, сидевшее на  одной  из  нижних  ветвей  вяза,
блестела, как тускнеющий янтарь.  Птица  медленно  поворачивала  головку  из
стороны в сторону, разглядывая заросший травой сад, и сердито чирикала,  как
будто была недовольна тем, что застала все в таком беспорядке.
   Джошуа смотрел, как она улетала через стену сада, круто взмыв  вверх  над
зубцами. Через секунду она превратилась в крошечное темное пятнышко на сером
рассветном небе.
   - Первая малиновка за долгое, долгое время. Может быть, это добрый знак в
темном для нас ювене?
   Принц удивленно обернулся и увидел Ярнауга, стоящего на дорожке, устремив
взгляд туда, где исчезла птичка. Старик,  стоя  босыми  ногами  на  холодной
земле, по-видимому, не обращал внимания на холод, на нем были только штаны и
тонкая рубашка.
   - Доброе утро, Ярнауга, - сказал Джошуа, стягивая ворот плаща, словно ему
холодно было даже смотреть на нечувствительного риммера. - Что привело  тебя
в сад в столь раннюю пору?
   - Старому телу не нужно много сна, принц Джошуа, - улыбнулся северянин. -
Я, в свою очередь, мог бы спросить вас о том же, но полагаю, что знаю ответ.
   Джошуа угрюмо кивнул:
   - Я не спал как следует с тех пор, как впервые вошел в  подземелье  моего
брата. Теперь постель моя несколько удобнее, чем в тюрьме, но заботы  заняли
место цепей и не дают мне отдохнуть.
   - Тюрьмы бывают разными, - кивнул Ярнауга.
   Некоторое время они молча брели по запутанным дорожкам. Некогда сад  этот
был гордостью леди Воршевы, он был разбит по ее воле и под ее руководством -
и придворные принца шептались, что для девушки, рожденной  в  фургоне,  она,
безусловно, неплохо борется за изящество и утонченность,  -  но  теперь  сад
пришел в упадок, благодаря ненастной погоде,  равно  как  и  изобилию  более
печальных обстоятельств.
   - Что-то не так, Ярнауга; - сказал наконец Джошуа, - я  это  чувствую.  Я
ощущаю это, как рыбак ощущает погоду. Что делает мой брат?
   - Мне кажется, он делает все, что только возможно, чтобы сокрушить нас, -
ответил старик, широко улыбнувшись. - В этом есть что-то не правильное?
   - Нет, - серьезно ответил принц. - Нет, в этом-то и дело.  Мы  отбивались
от него месяц и  несли  тяжелые  потери  -  барон  Ордмайер,  сир  Гримстед,
Вулдорсен из Кальдса... не говоря уже о сотнях смелых крестьян, - но  прошло
почти две недели с тех пор, как он  предпринял  последний  серьезный  штурм.
Теперь атаки стали... поверхностными. Он только изображает осаду. Почему?  -
Принц присел на низкую скамейку, и Ярнауга опустился рядом с ним. -  Почему?
- повторил Джошуа.
   - Не всегда только военная  сила  решает  успех  осады.  Может  быть,  он
собирается уморить нас голодом.
   - Но тогда вообще зачем атаковать? Мы нанесли им огромный урон. Почему бы
им не подождать, пока мы все перемрем  с  голода?  Такое  ощущение,  что  он
просто хочет, чтобы мы оставались внутри, а он снаружи. Что делает Элиас?
   Старик пожал плечами.
   - Я уже говорил вам - многое вижу я, но видеть глубины людских  сердец  -
не в моей власти. Пока что мы выстояли. Будем же благодарны за это.
   - Я и благодарен. Но я знаю  своего  брата.  Он  не  из  тех,  кто  может
спокойно сидеть и ждать. У него есть какой-то  план...  -  Джошуа  замолчал,
глядя на клумбу переросшего львиного зева. Цветы  так  и  не  раскрылись,  и
сорняки  нагло  стояли  среди  переплетенных  стеблей,  словно   падальщики,
смешавшиеся с умирающими коровами.
   - Он мог бы стать великолепным королем,  ты  знаешь,  -  сказал  внезапно
Джошуа, словно отвечая на какой-то невысказанный вопрос. - Было время, когда
он был сильным, но не безжалостным. Он  бывал  и  жестоким,  когда  мы  были
моложе, но то была  неосознанная  жестокость,  с  которой  старшие  мальчики
обращаются с младшими. Он даже учил меня - фехтованию, борьбе. Я же  никогда
и ничему его не научил. Его не интересовало то, что знаю я.
   Принц грустно улыбнулся,  и  на  какое-то  мгновение  его  суровые  черты
приняли обиженное, детское выражение.
   - Мы могли бы даже быть друзьями. - Принц поднес к губам  сжатые  длинные
пальцы и подышал на них. - Если бы только Илисса осталась жива.
   - Мать Мириамели? - тихо спросил Ярнауга.
   - Она была очень красива - южанка, как ты знаешь:  черные  волосы,  белые
зубы. Застенчивая, тихая, а когаа она улыбалась,  казалось,  что  в  комнате
зажгли лампу. Она любила моего брата - как могла. Но он  пугал  ее:  слишком
громкий, слишком порывистый, необузданный. А  она  была  очень  маленькая...
тоненькая, как ива... вздрагивала, если кто-нибудь касался ее плеча.
   Принц  замолчал,  погрузившись  в  воспоминания.  Водянистое  солнце   на
горизонте  пробилось   сквозь   пелену   облаков   и   принесло   краски   в
серо-коричневый сад.
   - Вы говорите так, как будто много думаете о ней, - мягко сказал старик.
   - О, я любил ее, - просто сказал Джошуа. Он по-прежнему не сводил глаз  с
заросшего сорняками львиного зева. - Я сгорал от любви к ней. Я  молил  Бога
избавить меня от этой любви, но знал,  что  если  такое  случится,  от  меня
останется пустая скорлупка и ничего живого не будет во мне. Мои  молитвы  не
помогли мне. И я думаю, что они тоже любила  меня!  Я  был  ее  единственным
другом, она часто говорила. Никто не знал ее так, как я.
   - Элиас подозревал?
   - Конечно. Он подозревал каждого, кто стоял рядом  с  ней  на  придворных
маскарадах, а я ни на шаг  не  отходил  от  нее.  Но,  конечно,  никогда  не
переступая определенных границ, - добавил он поспешно, потом остановился.  -
Почему я должен чувствовать себя виноватым  даже  теперь?  Да  простит  меня
Узирис, я хотел бы, чтобы мы и в самом, деле предали его! -  Джошуа  стиснул
зубы. - Я хотел бы, чтобы она была моей  умершей  любовницей,  а  не  просто
умершей женой моего брата. - Он  обвиняюще  посмотрел  на  покрытый  шрамами
обрубок, торчащий из его правого рукава. - Ее смерть тяжелым камнем лежит  у
меня на совести  -  это  была  моя  вина!  Боже  мой,  наша  семья  населена
призраками!
   Он замолчал, услышав звук шагов на дорожке.
   - Принц Джошуа! Принц Джошуа, где вы?
   - Здесь, - рассеянно ответил принц, и через мгновение из-за куста выбежал
один из стражников.
   - Мой принц, - задыхаясь, проговорил он, падая  на  одно  колено.  -  Сир
Деорнот говорит, что вы должны немедленно идти к нему.
   - Они снова на стенах? - спросил  Джошуа,  вставая  и  стряхивая  росу  с
шерстяного плаща. Голос его звучал так, как будто доносился издалека.
   - Нет, сир, - сказал стражник, рот его судорожно открывался и закрывался,
словно он был усатой рыбой. - Это ваш  брат  -  то  есть,  я  хочу  сказать,
король, сир. Он отступает. Осада снята.
   Принц бросил  на  Ярнаугу  озадаченный,  встревоженный  взгляд.  Оба  они
поспешили по дорожке вслед за возбужденным стражником.

***

   -  Верховный  король  отступил!  -  закричал  Деорнот,  когда  Джошуа   в
развевающемся на ветру плаще поднялся по ступенькам. - Смотрите!  Он  пождал
хвост и бежит!
   Деорнот повернулся и дружески хлопнул по  плечу  стоящего  рядом  Изорна.
Молодой  риммер  улыбнулся,  но  находившийся  тут  же  Айнскалдир   свирепо
нахмурился на  тот  случай,  если  глупый  эркинландер  вздумает  и  на  нем
испробовать подобную глупость.
   - И что теперь? - спросил Джошуа, протискиваясь мимо Деорнота к  парапету
оседавшей внешней  стены.  Прямо  под  ними  валялись  обломки  разрушенного
укрытия саперов, свидетельство безуспешной попытки  свалить  внешнюю  стену,
подкопавшись под нее.  Стена  осела  на  несколько  футов,  но  выдержала  -
Девдинис строил на века! Саперы были убиты теми несколькими камнями, которые
они сами же и расшатали.
   Вдали виднелся разворошенный муравейник лагеря Элиаса. Уцелевшие  осадные
машины были свалены в кучу и разбиты,  чтобы  они  больше  никому  не  могли
послужить; бесконечные ряды палаток  исчезли,  словно  унесенные  штормовыми
ветрами.
   По мере того, как нагружались фургоны Верховного  короля,  грозный  рокот
барабанов сменился отдаленными криками Погонщиков и щелканьем хлыстов.
   - Он отступает! - счастливым голосом сказал Деорнот. - Мы это сделали!
   Джошуа покачал головой:
   - Но почему? Мы уничтожили лишь малую часть его войск.
   - Может быть, он просто  понял,  как  силен  Наглимунд?  -  прищурившись,
спросил Изорн.
   - Тогда почему они не ждут нас снаружи? - возразил принц.  -  Эйдон!  Что
здесь происходит? Я мог бы еще поверить, что сам Элиас отправился обратно  в
Хейхолт, но почему он не оставил хотя бы видимость осады?
   - Чтобы выманить нас, - тихо сказал Айискалдир, - на  открытое  место.  -
Нахмурившись, суровый риммер провел большим пальцем по лезвию своего ножа.
   - Это возможно, - сказал принц. - Но странно - король хорошо меня знает.
   - Джошуа... - Ярнауга смотрел вдаль за снимающуюся  с  лагеря  армию,  на
утренний туман, заволакивающий северный горизонт. - Там,  на  севере,  очень
странные тучи.
   Остальные напрягали зрение, но не увидели ничего, кроме смутных  пределов
Фростмарша.
   - Какие тучи? - медленно спросил принц.
   - Штормовые тучи. Очень странные. Я никогда не видел таких к югу от гор.

***

   Принц стоял у окна, прижавшись лбом к холодной  оконной  раме,  и  слушал
бормотание стелющегося ветра. Пустой  двор  внизу  окрашивал  нежный  лунный
свет, темные силуэты деревьев раскачивались на ветру.
   Воршева выпростала белую руку из-под мехового покрывала.
   - Джошуа, в чем дело? Холодно. Закрой окно и возвращайся в постель.
   Принц не обернулся.
   - Ветер проникает всюду, - сказал он тихо. - Его  нельзя  не  впустить  и
нельзя остановить его, если он захочет уйти.
   - Слишком поздняя ночь для твоих загадок, Джошуа, - сказала она, зевая, и
расправила свои чернильные волосы, так что они распростерлись  по  простыне,
словно черные крылья.
   - Может быть, для многого уже слишком поздно, -  ответил  он  и  подошел,
чтобы сесть на кровать рядом с ней. Джошуа нежно провел рукой по  изгибу  ее
лебединой шеи, но все еще  не  отводил  взгляда  от  окна.  -  Прости  меня,
Воршева. Я... непонятен тебе, я знаю. Я никогда не был правильным -  ни  для
моих учителей, ни для моего брата  или  отца...  ни  для  тебя.  Иногда  мне
кажется, что я появился на свет не в свое время. - Он погладил ее  по  щеке,
ощутив тепло ее дыхания. - Когда я гляжу на мир, каким  он  предстал  передо
мной, меня охватывает только чувство невыносимого одиночества.
   - Одиночества?! - Воршева  села.  Меховая  накидка  упала;  гладкую  кожу
женщины прикрывали только нити лунного света. - Клянусь моим кланом, Джошуа,
ты жестокий человек! Неужели тебе не надоело наказывать меня за  злосчастную
попытку помочь принцессе? Как ты можешь делить со мной  постель  и  называть
себя одиноким?! Уходи, ты, унылый страдалец, иди спать  с  вашими  холодными
северными дамами в монашеской келье! Убирайся!
   Она замахнулась, но он поймал ее руку. Несмотря на всю ее грацию, Воршеву
трудно было назвать слабой женщиной,  и  она  успела  дважды  хлестнуть  его
свободной рукой, прежде чем принц обезвредил ее, крепко прижав к себе.
   - Спокойно, леди, спокойно, - засмеялся он, но лицо его  горело.  Воршева
хмурилась и вырывалась. - Ты права, - сказал он, - я нанес тебе  оскорбление
и прошу прощения. Мира, о благородная леди. - Джошуа наклонился