дную работу совершала Джулой, пользуясь корой и  деревом.
И чрезвычайно легкая! Я полагаю, мы не будем иметь затруднений при  переходе
к Эльфевенту.
   - Лодка... - сказал Саймон, кивая, как деревенский дурачок. - Лодка.  Да,
она хорошо сделана. Мария села.
   - Мы что, прямо сейчас пойдем  к  той,  другой  речке?  -  спросила  она.
Девушка повернулась, чтобы взглянуть через камыши на тонкую полоску леса,  и
Саймон заметил Печальный, потерянный взгляд и черные круги под глазами.  Ему
все еще мешало воспоминание о том облегчении, которое было в глазах у Марии,
когда Джулой вызвалась оставить ребенка, но все-таки было приятно,  что  эта
девочка-служанка может быть озабочена ной и печальной  и  что  она  не  того
сорта барышня, которые все время смеются и злословят.
   Да, конечно, она не такая, решил он через минуту. Собственно, я  даже  ни
разу не видел, чтобы она улыбалась. Конечно, было очень  страшно,  никто  не
спорит, но я же, например, не хожу все время хмурым и унылым.
   - Эта мысль имеет возможность быть хорошей, - сказал Бинабик, отвечая  на
вопрос девушки. - Имею ощущение, что находящийся  в  слышимости  шум  -  это
собрание камней посередине речки. Если так правильно, то мы не имеем другого
выбора, только переносить лодку  на  руках.  Может  быть,  Саймон  пойдет  и
узнает, имеем ли мы такую необходимость.
   - Сколько тебе лет? - спросил Саймон Марию. Бинабик удивленно  повернулся
к ним. Мария скривила губы и долго молчала.
   - Мне... - начала она. - Мне будет шестнадцать в октандере.
   - Значит, пятнадцать, - удовлетворенно сказал Саймон.
   - А тебе сколько? - удачно парировала девочка.
   - Пятнадцать! - ощетинился Саймон. Бинабик закашлялся.
   - Хорошо и прекрасно, когда солодочники имеют  очень  лучшее  знакомство,
но... может быть очень немного позже? Саймон,  не  смог  бы  ты  предпринять
поход, чтобы проверять, есть ли впереди в воде много камней?
   Саймон  уже  собирался  покорно  отправиться  куда   ведено,   но   вдруг
возмутился.
   Он что, мальчик на побегушках? Младенец, бегающий по поручениям взрослых?
Кто, наконец, решил подойти к дереву и спасти эту глупую девчонку?
   - Нам же все равно надо идти к этому... как он там называется,  так  чего
беспокоиться? Пошли, да и все!
   Тролль внимательно посмотрел на мальчика и наконец кивнул.
   - Хорошо. Я думаю, это  доступно  Кантаке,  она  все  равно  давно  имеет
желание размять ноги. - Он  повернулся  к  Марии.  -  Волки  не  моряки,  вы
догадываетесь.
   Она некоторое время смотрела на Бинабика, как  будто  он  был  еще  более
странным, чем Саймон, а потом вдруг звонко рассмеялась.
   - Я догадываюсь! - сказала она.
   Лодка действительно была легкой, как перышко, но все-таки нести ее  через
гущу сухих веток и ползучих растений было нелегко. Чтобы и Бинабик и девочка
могли помогать Саймону нести этот груз,  им  приходилось  держать  лодку  на
такой высоте, что острый нос суденышка упирался юноше прямо в грудь.  Он  не
мог видеть, куда ступает, и поэтому время от времени  запутывался  в  траве.
Лил дождь, пробиваясь сквозь  толщу  веток  и  листьев,  руки  Саймона  были
заняты, и он даже не мог смахнуть капли, застилавшие глаза.  Юноша  пребывал
отнюдь не в самом лучшем из возможных расположений духа.
   - Нам еще далеко, Бинабик? - спросил он. - Эта проклятая  Узирисом  лодка
разобьет мне грудь в куски!
   - Питаю надежду, что недалеко, - отвечал из-под лодки тролль.  Голос  его
был удивительно гулким. - Джулой говаривала, что ручей  и  Эльфевент  долгое
время пролегают рядом, и между ними всего-навсего четверть  лиги.  Скоро  мы
оказываемся на месте.
   - Пусть лучше  это  случится  поскорее,  -  мрачно  изрек  Саймон.  Мария
хмыкнула, и он был уверен, что таким образом она выразила свое  недовольство
- недовольство им. Он свирепо нахмурился и откинул прилипшие ко лбу сосульки
рыжих волос.
   Наконец они услышали новый звук, примешавшийся к  мерному  ропоту  дождя,
легкий, дышащий  шелест,  напомнивший  Саймону  гул  полной  людей  комнаты.
Кантака бросилась вперед, радостно продираясь сквозь кусты.
   - Ха, - проворчал Бинабик,  выпуская  свой  конец  лодки,  -  видите?  Мы
отыскиваем его. Т'си Сахьясей.
   - Я думала, она называется Эльфевент, - сказала Мария,  потирая  уставшее
плечо. - Или тролли всегда говорят так, когда находят речку?
   Бинабик улыбнулся.
   - Нет, это такое наименование ситхи. В некотором  образе  это  была  река
ситхи, когда они проживали в  Да'ай  Чикиза.  Вам  очень  лучше  знать,  что
Эльфевент означивает Река ситхи на древнем языке Эркинлавда.
   - Значит... Что, вы сказали, это значит? - спросила Мария.
   - Т'си Сахьясей? - Бинабик подумал. - Трудно сказать с точностью.  Что-то
напоминает "Кровь ее холодна".
   - Ее? - спросил Саймон, сдирая острой  палочкой  грязь  с  сапог.  -  Что
значит "ее" на этот раз?
   - Лес, - ответил Бинабик. - Теперь отправляемся. Ты можешь смывать  грязь
при помощи воды.
   Они потащили лодку к берегу, с трудом продираясь  сквозь  густые  заросли
камыша и рогоза. Наконец перед ними открылась  река  -  широкое  полноводное
русло, гораздо шире, чем впадающий в озеро ручей.  Судя  по  всему,  течение
здесь было тоже  куда  сильнее.  Им  пришлось  опустить  лодку  в  заливчик,
вырезанный волнами в глинистом берегу. Саймон, как самый высокий,  зашел  по
колено в воду, чтобы принять лодку. Сапоги его при этом вымылись сами собой.
Он придерживал раскачивающуюся лодку, пока Бинабик с Марией погрузили в  нее
охваченную сомнениями Кантаку - без малейшей помощи со стороны волчицы  -  и
уселись сами.
   Саймон забрался последним, заняв свое место на корме.
   - Твоя позиция, Саймон,  -  мрачно  сказал  тролль,  -  требовательная  к
огромной ответственности. Мы будем иметь неоднократную необходимость грести,
когда течение  имеет  такую  силу,  но  ты  имеешь  должность  направлять  и
предостерегать  о  присутствии  камня,  чтобы  мы  оказали  тебе  помощь   в
отталкивании от них.
   - Это я могу, - быстро кивнул Саймон. Бинабик улыбнулся и отпустил ветку,
за которую держался; лодка отплыла от берега и  вышла  на  широкие  просторы
Реки ситхи.
   Сначала, как обнаружил Саймон,  его  задача  оказалась  совсем  не  такой
легкой, какой она представлялась на первый взгляд. Некоторые камни,  которые
непременно нужно было обойти, даже не выступали над стеклянной  поверхностью
реки, другие лежали, едва  прикрытые  водой;  их  можно  было  различить  по
маленьким сверкающим бурунчикам у краев. Первый камень, которого  Саймон  не
увидел, с леденящим душу  скрежетом  прошелся  по  упругому  днищу,  страшно
перепугав путников, но суденышко увернулось от опасности так же  ловко,  как
овца, удирающая от  ножниц  стригаля.  Вскоре  Саймону  уже  нравилось,  как
захватывает дух в местах, где  суденышко  едва  касалось  поверхности  воды,
невесомое, как листок, прилипший к вздыбленной спине реки.
   Когда они наконец добрались до гладкой воды и шум порогов  стал  затихать
позади, сердце в груди Саймона победно пело. Сильные руки  реки  играли  его
бесполезным веслом. Он вспомнил, как карабкался по зубчатым стенам  Хейхолта
- задыхающийся от  сознания  собственной  силы,  от  запаха  свежевспаханных
полей, простирающихся далеко внизу. Он вспомнил еще, как сидел на колокольне
Башни Зеленого ангела и глядел на толпу домиков Эрчестера  и  окружавший  их
огромный мир, а ветер дул ему  в  лицо.  Теперь,  сидя  на  корме  маленькой
лодочки, он снова принадлежал миру и возносился над ним, летя, как  весенний
ветер, рвущий вершины деревьев. Саймон высоко поднял весло - теперь это  был
меч.
   - Узирис был  матросом...  -  запел  он.  Давно  забытые  слова  внезапно
вернулись. Это была песенка, которую кто-то спел ему, когда он был еще очень
молод.
   Узирис был матросом, На лодке вышел в море,  Господне  слово  взял  он  И
отправился в Наббан-о!
   Бинабик и Мария обернулись. Саймон широко улыбнулся.
   Тьягарис был солдатом, На лодке вышел в море,  Взял  слово  Правосудья  И
отправился в Наббан-о!
   Король Джон был правитель, На лодке вышел в море, Эйдона взял он слово  И
отправился в Наббан-о!
   Он замолчал.
   - Почему ты останавливался? - спросил Бинабик. Мария  все  еще  задумчиво
смотрела на юношу.
   - Это все, что я знаю, - сказал Саймон, снова опуская  весло  в  покрытую
рябью воду. - Я даже не помню, откуда... Надо думать, одна из горничных пела
ее в дни моей юности.
   Бинабик улыбнулся.
   - Это подходящая песня для путешествия по реке. Питаю только  страх,  что
некоторые детали не обладают большой исторической правдой. Обладаешь  ли  ты
уверенностью, что не сможешь продлить свои воспоминания?
   - Это так,  -  провал  в  памяти  мало  его  беспокоил.  Недолгое  время,
проведенное на реке, оказало благотворное  влияние  на  его  настроение.  Он
плавал как-то в заливе на рыбацкой лодке, и тоща это ему  понравилось...  но
как же можно было сравнить прогулку по тихим  водам  Кингслага  с  несущимся
мимо лесом и легкой дрожью  великолепной  лодки,  чуткой  и  послушной,  как
хороший конь - Я не имею настоящих плавательных песен, чтобы петь их  здесь,
- сказал тролль, довольный  переменой  в  настроении  Саймона.  -  У  нас  в
Йикануке  реки  только  из  льда,  и  они  употребляются  исключительно  для
скользительных  игр  малолетних  троллят.  Я  имею   возможность   спеть   о
приключениях очень могущественного Чукку...
   - Я знаю речную песню, - сказала Мария, проведя  тонкой  белой  рукой  по
копне густых черных волос. - Улицы Меремунда полны ими.
   - Меремунд? - заинтересовался  Саймон.  -  Как  девочка  из  замка  могла
попасть в Меремунд? Мария скривила губы.
   - А где, ты думаешь, жила принцесса и ее двор,  прежде  чем  переехать  в
Хейхолт, в пустынях Наскаду? - она фыркнула. - В Меремунде, конечно. Это  же
самый красивый город в мире, там океан встречается с великим Гленивентом. Ты
не знаешь, ты там не бывал. - Она коварно улыбнулась. - Мальчик из замка.
   - Тоща пой, - сказал Бинабик, радостно взмахнув рукой. - Река  ждет.  Лес
ждет.
   - Надеюсь, что я ничего не забуду, - сказала она,  украдкой  взглянув  на
Саймона. Тот ответил ей надменным кивком - ее  реплика  едва  затронула  его
жизнерадостное настроение. - Это песня плывущих по реке,  -  заключила  она,
потом  прочистила  горло  и  запела  красивым  сильным  голосом  -   сначала
неуверенно, а потом уж в полную силу.

   Кто в Луже плавает Большой,
   О тайнах ее споет без труда.
   Он будет врать вам, как сто чертей,
   И будь проклята эта вода.
   Но скажет любой гленивентский пес,
   (Которому вечно гореть в аду),
   Что когда Господь творил океан,
   Он реку имел в виду.
   Океан горазд спросить,
   Гленивент горазд ответить,
   С выкрутасами и танцами,
   Но лучше всех на свете.
   Так черт возьми бездельников,
   Чем зря с собою их таскать,
   Пусть подыхают, и за них,
   Мы выпьем в Меремунде.
   Пусть в море выйдут дураки,
   Настала, видно, для них пора,
   Но каждую ночь мы, речные псы,
   В трактире сидим до утра.
   Вам скажут, что мы надираемся вдрызг,
   И верно, мы выпить не прочь,
   Но когда ваша Леди - старушка река,
   Вы с кружкой проводите ночь.
   Океан горазд спросить,
   Гленивент горазд ответить,
   С выкрутасами и танцами,
   Но лучше всех на свете.
   Так черт возьми бездельников!
   Чем зря с собою их таскать,
   Пусть подыхают, и за них
   Мы выпьем в Меремунде.
   Мы в старом Меремунде
   За них поднимем кружку.
   Пусть за бортом плывут гуртом,
   Мы наши пенни сбережем
   - Не нам их хоронить.

   К тому времени, как Мария дошла  до  припева  во  второй  раз,  Саймон  и
Бинабик уже достаточно хорошо  знали  слова,  чтобы  присоединиться  к  ней.
Кантака прижала уши, но их крики и гиканье разносились по всему Эльфевенту.
   - Океан горазд спросить, Гленивент горазд ответить!.. -  Саймон  распевал
во все горло. Вдруг лодка ушла носом в воду, потом  выровнялась.  Они  снова
были среди камней. К тому времени, как судно преодолело перекаты и вышло  на
чистую воду, путники слишком запыхались, чтобы продолжить пение. Саймон, тем
не менее, все еще улыбался, и когда облака над  лесной  крышей  разорвались,
выливая очередной ушат дождя, юноша поднял голову и поймал языком  несколько
капель.
   - Дождь теперь, - сказал Бинабик, поднимая брови  под  налипшими  на  лоб
волосами. - Я думаю, что мы станем мокрыми.
   Миг молчания взорвал звонкий смех тролля.
   Когда свет, проникающий через купол деревьев,  померк,  они  подгребли  к
берегу и разбили лагерь. Бинабик развел огонь, и чтобы поджечь сырое дерево,
ему пришлось воспользоваться своим мешочком  с  желтым  порошком.  Потом  он
вытащил из сумки один из пакетов, собранных Джулой, - в нем оказались  овощи
и фрукты.
   Кантака,  предоставленная  самой  себе,  крадучись  удалилась  в  высокий
кустарник и через некоторое время вернулась вся мокрая. Морда волчицы была в
крови.  Саймон  с  интересом  посмотрел  на  Марию,  которая  сосредоточенно
обсасывала  персиковую  косточку,  чтобы   увидеть   ее   реакцию   на   эту
несимпатичную сторону волчьей натуры; но если девушка и заметила что-нибудь,
она никак не показала своего страха или неудовольствия.
   Наверное, она работала на кухне принцессы, размышлял Саймон. И  все-таки,
если бы у меня была одна из набитых ящериц доктора, я бы положил ее девчонке
в плащ. Уж тогда она подпрыгнула бы до небес, готов держать пари.
   Представив ее на кухне замка, Саймон задумался, что же именно она  делала
на службе у принцессы - и раз уж на то пошло, зачем ей понадобилось шпионить
за ним? На любые вопросы о принцессе Мария только качала головой и говорила,
что ничего не  может  сказать  о  своей  госпоже,  пока  послание  не  будет
доставлено в Наглимунд.
   - Я надеюсь  на  предоставление  возможности  задавать  вопрос,  если  ты
подаришь  мне  извинение,   -   произнес   Бинабик,   заканчивая   последние
приготовления к ужину и достав наконец из рюкзака свою флейту. -  Имеешь  ли
ты планы  на  тот  случай,  если  Джошуа  отсутствует  в  Наглимунде,  чтобы
принимать твое послание?
   Мария, казалось, была обеспокоена таким предположением, но больше  ничего
не сказала. Саймон, в свою очередь, попытался  расспросить  Бинабика  об  их
намерениях, о Да'ай Чикиза и Переходе, но  тролль  уже  рассеянно  играл  на
флейте и не хотел ничего слышать. Ночь прикрыла одеялом темноты весь великий
Альдхорт, весь, кроме маленького огонька их костра. Саймон  и  Мария  сидели
молча и слушали, как грустная мелодия тролля  плывет  среди  темных  ветвей,
эхом отдаваясь в мокрых от дождя верхушках деревьев.
   На следующий день, вскоре после того, как  взошло  солнце,  они  были  на
реке.
   Ритмы бегущей воды казались уже так хорошо знакомыми, как детские стишки:
длинные промежутки безмятежного спокойствия, когда казалось, что  они  сидят
на  неподвижном  камне,  а  мимо  проходят  бесконечные  колонны   леса,   и
захватывающая дух быстрота  стремнин,  сотрясавших  хрупкое  суденышко,  как
будто  оно  было  только  что  пойманной  рыбкой.  К  середине   дня   дождь
прекратился, и сквозь сплетенные ветки пробились нежные лучи солнца,  усыпав
реку и мягкую зелень берегов золотистыми отблесками.
   Приятный сюрприз со стороны погоды - а Саймон, вспоминая ледяную гору  их
общего сна, не мог не отметить, что она слишком холодна и ветрена для  конца
майа, - поддерживал в путниках хорошее настроение. Они плыли  через  тоннель
склоненных деревьев, тут и там рассеченный яркими полосами солнечного света,
пробившегося  сквозь  спутанные  ветви  и  превращавшего  реку   в   зеркало
полированного золотистого стекла. Чтобы не скучать, они занимали друг  друга
увлекательными рассказами. Саймон, сперва  неохотно,  потом  все  с  большим
воодушевлением, рассказывал о людях, которых он  знал  в  замке,  -  Рейчел,
Тобасе-псаре, который мазал себе нос ламповой копотью, чтобы больше походить
на своих подопечных,  Петере  Золоченом  Кубке,  гиганте  Рубене  и  других.
Бинабик больше говорил  о  своих  приключениях,  о  посещении  им  в  юности
языческого  Вранна  и  мрачных  пустынных  землях  на  востоке  его  родного
Минтахока. Даже Мария, несмотря на  исключительную  сдержанность  и  большое
количество тем, которых она и вовсе не желала  касаться,  очень  развеселила
Саймона и тролля, изображая ссоры речных матросов и  моряков,  плававших  по
океану,  и  степенные  речи  некоторых  представителей  сомнительной  знати,
окружавшей принцессу Мириамель в Меремунде.
   Только один раз, на второй день плавания, речь зашла о более чем  мрачном
предмете, полностью занимавшем мысли всех путников.
   - Бинабик, - спросил Саймон, когда они расположились для дневной  трапезы
на залитой солнцем  лесной  поляне.  -  Ты  действительно  думаешь,  что  мы
отделались от этих людей?  Могут  ведь  быть  еще  и  другие,  которые  тоже
охотятся за нами.
   Тролль выплюнул яблочное семечко.
   - Я ничего не могу знать с очень большой уверенностью, друг Саймон, как я
уже говаривал. Имею уверенность, что мы с благополучностью  проскочили  мимо
них и не последовало незамедлительной погони, но абсолютно  не  знаю,  зачем
они предпринимают эти поиски, как и не знаю, могут ли  они  нас  отыскивать.
Знают ли они, что мы следуем в направлении  Наглимунда?  Нетрудно  выдвинуть
такую гипотезу. Но мы имеем на своей стороне трех очень важных факторов.
   - Какие факторы? - спросила Мария, слегка поморщившись.
   - Во-первых, в лесу  очень  легче  спрятываться,  чем  отыскивать.  -  Он
назидательно поднял корявый палец. - Во-вторых, мы идем  в  Наглимунд  таким
путем, который забывался вот уже сто лет. - Еще один палец. - И последнее.
   Чтобы разъяснить наш маршрут, эти люди имеют должность  просить  оказания
помощи у валады Джулой, -  выпрямился  третий  палец.  -  А  это,  как  надо
полагать, не принесет им очень большого успеха.
   Саймона втайне беспокоило именно это.
   - Они не причинят ей вреда? Бинабик, то были люди с мечами и пиками. Если
они подумают, что она нам помогала, никакие совы их не остановят.
   Мрачный кивок. Тролль нервно сплел короткие пальцы.
   - Я не испытывают равнодушия к этой проблеме, Саймон. Дочь  Гор,  это  не
так! Но ты очень плохо знаешь Джулой. Ты будешь ошибаться, если подумаешь  о
ней только как об умной деревенской женщине. Такую ошибку могут сделать люди
Хеаферта, и они  будут  понимать,  что  это  была  ошибка,  если  только  не
обратятся с ней очень уважительно. Долгое время валада Джулой  ходила  среди
Светлого Арда, долгое время она была в лесу, и долгое время среди  риммеров.
А еще раньше она с юга приходила  в  Наббан,  и  никто  не  знает,  где  она
путешествовала до этого.
   Можно иметь очень большую уверенность, что она сможет сама оказывать себе
помощь  -  очень  лучше,  чем  я,  и  даже,  что  с   большой   печальностью
подтверждается, лучше, чем этот замечательный человек, доктор Моргенс. -  Он
достал со дна мешка последнее яблоко. - Но теперь уже  не  надо  еще  больше
воспоминаний о тревоге.
   Река в ожидании нас, и наши сердца имеют должность быть легкими, чтобы мы
могли путешествовать очень быстрее.
   Позже, когда тени деревьев  стали  сливаться  в  огромное  темное  пятно,
перекинувшееся через реку, Саймон узнал кое-что о тайнах Эльфевента.
   Он рылся в мешке, в поисках тряпицы, чтобы перевязать  руки,  стертые  до
пузырей усердной греблей. Нащупав нечто подходящее, он  вытащил  находку  на
свет.
   Это оказалась Белая стрела, завернутая в рваную тряпку. Саймон  испытывал
удивительное  чувство,  снова  зажав  ее  в  руке.  Стрела  казалась  легким
перышком, которое может унести любой порыв весеннего ветерка.  Он  осторожно
развернул ткань.
   - Посмотри-ка! - окликнул он Марию, протягивая через Кантаку,  покоящуюся
на своем тряпичном одеяле, стрелу. - Это Белая стрела ситхи.  Я  спас  жизнь
одному ситхи, и он дал ее мне. То е