посланцев.
   - Что это значит? - спросил Изгримнур, но Диниван не  ответил:  рука  его
шевелилась  на  груди,  подобно   умирающему   пауку,   безнадежно   пытаясь
расстегнуть ворот. Изгримнур  осторожно  вытащил  святое  древо  из-под  его
сутаны и положил его ему на грудь, но священник слабо  качнул  головой,  еще
раз попытавшись просунуть руку за пазуху. Изфимнур вытащил золотой свиток  и
гусиное перо, висящие на  цепочке.  Застежка  открылась,  и  цепь  крошечной
блестящей змейкой скользнула с шеи Динивана.
   - Отдай... Тиамаку, -  просипел  Диниван.  Изгримнуру  с  трудом  удалось
расслышать его за гулом приближающихся голосов и треском пламени в  соседнем
коридоре. Герцог опустил ее  в  карман  своего  монашеского  одеяния,  затем
поднял  голову,  встревоженный  неожиданным   движением   рядом.   Один   из
неподвижных стражников, освещенный судорожным  светом  пожара,  качнулся  на
месте. Через мгновение он с шумом повалился, шлем его покатился  по  плитам.
Воин застонал.
   Когда Изгримнур снова взглянул на Динивана, свет уже угас в его глазах.

6 ЛИШЕННЫЕ КРОВА

   В аббатстве царила полная темень, а тишину  нарушало  только  прерывистое
дыхание Саймона. Потом Схоуди заговорила  снова.  Теперь  ее  голос  не  бьы
сладостным шепотом.
   - Встань.
   Какая-то сила потянула его, давление ее  было  нежным,  как  паутина,  но
крепким, как железо. Мышцы его сжимались помимо воли, но  он  сопротивлялся.
Некоторое время назад он прилагал усилия, чтобы встать, сейчас он  изо  всех
сил пытался остаться лежать.
   - Зачем  ты  противишься  мне,  -  надулась  Схоуди.  Ее  холодная  рука,
коснувшись его груди, скользнула ниже, к  животу.  Он  вздрогнул  и  потерял
власть над своим телом, когда воля девушки взяла его в тиски. Неодолимая, но
неощутимая сила подняла его на ноги.  Он  качался  в  темноте,  не  в  силах
обрести равновесие. - Мы отдадим им меч, - ворковала Схоуди, - черный меч  -
о! мы получим такие прелестные подарки...
   - Где... мои... друзья? - хрипло спросил Саймон.
   - Молчи, дурачок. Выйди во двор.
   Он, беспомощно спотыкаясь, пересек комнату, больно ударяясь  о  невидимые
предметы, качаясь, как неумело управляемая марионетка.
   - Вот, - сказала Схоуди.
   Дверь  распахнулась,  петли  заскрипели,  комната   наполнилась   мрачным
красноватым светом. Она  остановилась  в  дверях,  светлые  волосы  развевал
ветер.
   - Иди сюда, Саймон. Смотри, какая ночь! Бурная ночь!
   Костер во дворе полыхал. Маяк пламени  почти  достигал  покатой  крыши  и
отбрасывал Красные отблески на потрескавшиеся стены аббатства. Дети  Схоуди,
и маленькие, и постарше, кидали в костер самые разные и  странные  предметы:
ломаные стулья и другую разбитую мебель. Сухостой, добытый из леса, горел  с
непрерывным шипением. По-видимому, в костер бросали все, что попадалось  под
руку: камни, кости, битую посуду  и  осколки  цветного  стекла  из  витражей
аббатства.  Освещенные  пляшущим  пламенем  глаза  детей  вспыхивали  желтым
светом, как у лисиц.
   Неверным шагом Саймон  сошел  в  заснеженный  двор,  Схоуди  шла  следом.
Тоскливый вой пронзил ночную тишину, звук отчаянного одиночества.  Медленно,
как разнежившаяся на солнце черепаха, Саймон повернул голову к  зеленоглазой
тени, сидящей на вершине холма за поляной. Луч надежды осенил Саймона, когда
она подняла морду и снова завыла.
   - Кантака! - крикнул он. Имя это прозвучало  странно  в  его  непослушных
губах. Волчица не подошла ближе. Она снова задрала морду и завыла.  Страх  и
отчаяние слышались в этом  звуке  так  явственно,  как  будто  она  говорила
по-человечьи.
   - Мерзкое животное, - заметила Схоуди брезгливо. -  Поедательница  детей,
воющая на луну. Она не подойдет к дому Схоуди. Она не разрушит моих  чар.  -
Колдунья  уставилась  на  зеленые  глаза,  и  вой  Кантаки   превратился   в
повизгивание боли. Через мгновение волчица повернулась и исчезла за  холмом.
Саймон  в  душе  произнес  проклятие  и  снова  изо   всех   сил   попытался
освободиться, но по-прежнему  остался  беспомощным,  как  котенок,  которого
держат за шкирку.  Только  голова,  казалось,  принадлежала  ему,  а  каждое
движение чужого тела было болезненным и трудным. Он медленно обернулся,  ища
глазами Бинабика и Слудига, и замер, глаза его расширились.
   Две  скрюченные  фигуры,  одна  маленькая,  другая  большая,  лежали   на
заснеженной земле у облупленной стены. Слезы замерзли жгучими  льдинками  на
щеках Саймона, но какая-то сила потянула его голову назад,  повернула  ее  и
заставила против воли сделать еще один шаг к костру.
   - Стой, - сказала Схоуди. Ее широкая белая ночная рубашка развевалась  на
ветру, ноги были босы. - Я не хочу, чтобы ты  подходил  слишком  близко.  Ты
можешь обгореть, и это тебя испортит. Стань вон  там.  -  Полной  рукой  она
показала на место в двух шагах, и Саймон, ощущая себя продолжением ее  руки,
прошел по талому снегу на место, указанное ею.
   - Врен! - крикнула,  Схоуди.  Казалось,  ее  охватила  какая-то  безумная
радость. - Где веревка? И где ты сам?
   Темноволосый парнишка возник в дверях аббатства.
   - Я здесь, Схоуди.
   - Свяжи его хорошенькие ручки;
   Врен рванулся вперед, скользя по обледенелой земле. Он ухватил вялые руки
Саймона, оттянув их назад и ловко связал веревкой.
   - Зачем ты это делаешь, Врен? - спросил  пораженный  Саймон.  -  Мы  были
добры к тебе.
   Хирка ничего не ответил и  потуже  затянул  узлы.  Покончив  с  этим,  он
положил маленькие руки на плечи Саймона и толкнул его туда, где уже  лежали,
скорчившись, Слудиг и Бинабик.
   Как и у Саймона, руки у  них  были  связаны  за  спиной.  Глаза  Бинабика
поймали взгляд Саймона, белки их блеснули в отсветах костра.  Слудиг  дышал,
но был без чувств, струйка слюны застыла у него на бороде.
   - Друг Саймон, -  просипел  тролль,  но  эти  слова  тяжело  дались  ему.
Маленький человечек набрал воздуха, как бы пытаясь сказать  что-то  еще,  но
снова погрузился в молчание.
   На другом конце двора Схоуди наклонилась, чтобы очертить  круг  в  тающем
снегу, рассыпая струйкой красноватый  порошок.  Затем  она  начала  царапать
знаки на размокшей земле, высунув язык, как старательная ученица. Врен стоял
на некотором расстоянии, переводя глаза с нее на Саймона и  обратно,  причем
лицо его не выражало  никаких  чувств,  кроме  чисто  животного  внимания  к
происходящему.
   Перестав подбрасывать в костер, дети столпились у стены  аббатства.  Одна
из малышек уселась на землю в своем тонком одеянии и тихо заплакала, мальчик
постарше небрежно погладил  ее  по  головке,  как  бы  успокаивая.  Они  все
неотрывно следили за действиями  Схоуди.  Ветер  раздул  костер  в  дрожащий
огненный столб, который окрасил их серьезные мордашки в пунцовый цвет.
   - Ну, где Гонза? - спросила Схоуди, плотнее закутываясь в ночную  рубашку
и выпрямляясь. - Гонза!
   - Я приведу ее, Схоуди, - сказал Врен. Он исчез в тени за углом аббатства
на несколько мгновений и вернулся с черноволосой девочкой-хиркой, на год или
два старше его. Между ними покачивалась тяжелая корзина, задевавшая  за  все
неровности почвы, пока они не опустили ее у пухлых  ног  Схоуди.  Оба  затем
побежали к остальным детям, сгрудившимся у стены.  Вернувшись  к  ним,  Врен
стал впереди группы, вытащил из-за пояса нож  и  начал  нервно  кромсать  им
оставшийся  кусок  веревки.  Саймон  чувствовал  напряжение,  исходившее  от
мальчугана на другом конце двора, но причина этого  оставалась  неясной  для
его вялого сознания.
   Схоуди нагнулась к  корзине  и  вынула  череп,  нижняя  челюсть  которого
держалась всего на нескольких полосках  высохшей  кожи,  так  что  безглазое
лицо, казалось, разинуло рот в изумлении. Корзина, как теперь стало  понятно
Саймону, была доверху наполнена черепами.  Ему  вдруг  стало  понятно,  куда
попевались родители всех  этих  детей.  Его  занемевшее  тело  непроизвольно
дернулось, но он отметил это лишь краешком сознания, как будто это произошло
с кем-то другим, далеким. Врен ковырял блестящим лезвием конец веревки, лицо
его было нахмурено. Саймон вспомнил: среди прочих обязанностей Врена  Схоуди
упомянула и то, что он был для нее и мясником, и поваром. Сердце его упало.
   Схоуди подняла  перед  собой  череп,  ее  странно  миловидное  лицо  было
полностью поглощено  созерцанием,  как  у  ученого,  внимательно  изучающего
таблицу сложных  математических  формул.  Она  раскачивалась  из  стороны  в
сторону, как лодка в бурном море,  ночная  рубашка  раздувалась  и  хлопала,
подобно парусу. Она запела высоким детским голосом.

   В дыре, в дыре, в земляной кожуре,
   Мокроносый крот тихо песню поет
   О холодных камнях, о грязи и костях.
   Он тихонько поет всю ночь напролет,
   Пока роет ход
   В глубину, к червям, к пустым черепам.
   Там жуки живут и яички кладут,
   Их черные ножки землю скребут.
   А вокруг сама распростерлась тьма,
   Капюшоном черным скрыла она
   Их позор, их песни, их имена -
   Имена мертвецов, опустевших шатров,
   Пустые ветры пустых голов.
   Молодая трава на старых камнях,
   Бурьян и грязь на забытых полях.
   Все, что знали они, скрылось в вечной тени,
   Они стонут во сне в сырой глубине:
   Груз потерь былыхвсе давит на них,
   И несется вой под сорной травой.
   Ни господ, ни слуг, лишь бесплотный дух,
   Безымянный, бесславный, бессонный прах -
   Те, кто был виноват, те, кто был не прав.
   Они рвутся вернуться, вернуться назад,
   Кто к своей беде, кто к своей стране,
   Кто к работе, кто к дочери, кто к жене,
   Хоть один бы миг, хоть один бы взгляд,
   В этот мир, в этот бред, в этот ад - назад!
   В дыре, в норе, во влажной земле
   Только миг пройдет, все навек сгниет...

   Песня Схоуди казалась нескончаемой: она шла кругами, как воронка в омуте.
Саймон чувствовал, как она затягивает его  своим  настойчивым  ритмом,  пока
звезды, и пламя, и блестящие детские глаза  не  слились  воедино  в  полоски
света, а сердце не провалилось куда-то в темноту. Мозг. его утратил связь  с
его скованным телом или  с  действиями  окружающих.  Какие-то  бессмысленные
звуки забивали его мысли. Какие-то размытые тени шевелились  на  заснеженном
дворе, незначительные, как муравьи.
   Вот одна из теней взяла в руку  бледный  круглый  предмет  и  швырнула  в
костер, бросив вслед горсть какого-то порошка. Струя алого дыма  взметнулась
в небо, заслонив от Саймона все остальное. Когда дым рассеялся, огонь  горел
так же ярко, как раньше, но ему показалось, что темень  вокруг  стала  гуще.
Красные  отблески  на  зданиях  стали  плотнее,  как  умирающий  закат   над
погибающим миром. Ветер улегся, но холод стал заметнее.  Хотя  Саймон  и  не
владел своим телом, он все же чувствовал, как сильный  мороз  пробирается  в
самые его кости.
   - Приди ко мне, госпожа Серебряная Маска! - воскликнула самая большая  из
фигур. - Говори со мной, господин Красноглазый!  Я  хочу  совершить  с  вами
выгодную сделку! У меня для вас есть нечто, и оно вам очень понравится!
   Ветра не было, но пламя костра стало колебаться  из  стороны  в  сторону,
раздуваясь и вздрагивая,  как  какое-то  громадное  животное,  упрятанное  в
мешок. Холод усилился. Звезды померкли. Неясно очерченный рот, и две  пустые
черные глазницы обозначались в пламени.
   - У меня для вас подарок! - радостно воскликнула крупная фигура. Саймон в
своем полусознании вспомнил ее имя - Схоуди. Некоторые  дети  заплакали,  но
звук этот был приглушен, несмотря на царившую тишину.
   Лицо в огне исказилось. Низкий  рокочущий  рык  вырвался  из  разверстого
черного рта, медленный и глубокий, как рокот рвущихся горных корней. Если  в
этом звуке и было слова, они были неразличимы. Через миг черты расплылись  и
исчезли.
   - Постой! - закричала Схоуди. - Почему ты уходишь? - Она  диким  взглядом
обвела все вокруг, размахивая толстыми руками. Выражение восторга исчезло. -
Меч! - закричала он толпе ребятишек. - Перестаньте реветь, глупые! Где  меч,
Врен?
   - В доме, Схоуди, - сказал  мальчуган.  Он  держал  на  руках  одного  из
малышей.  Несмотря  на  потерю  ориентации  в  происходящем,  а  может  быть
благодаря ей, Саймон заметил под рваной курткой голые и тощие руки Врена.
   - Тогда тащи его сюда, дурень! - завопила  она,  подпрыгивая  от  злости.
Лицо ее было трудно различить за языками пламени. - Тащи!
   Врен быстро поднялся, причем малыш соскользнул с его колен  на  землю,  и
его вопли слились с общей какофонией. Врен поспешил в дом,  а  Схоуди  снова
повернулась к мечущемуся пламени.
   - Вернись, вернись! - призывала она исчезающее видение. - У меня  подарок
для моего господина и моей госпожи.
   Но хватка Схоуди, видимо,  стала  ослабевать.  Саймон  почувствовал,  что
начинает возвращаться в собственное тело. Странное  это  было  чувство,  как
будто надеваешь плащ из мягко щекочущих перьев.
   Врен показался в дверях. Лицо его было бледным и серьезным.
   - Слишком тяжелый, - объявил он. - Гонза, Энде  и  вы,  остальные,  идите
сюда!
   - Идите и помогите!
   Несколько детишек прокрались к нему  по  снегу,  оглядываясь  на  ревущий
костер  и  размахивающую  руками  покровительницу.  Они,  подобно   робеющим
гусятам, прошли за Вреном в темное помещение аббатства.
   Схоуди снова обернулась, щеки ее пылали, розовы губы дрожали.
   - Врен! Тащи меч, ленивое животное! Быстрее!
   Он обернулся в дверях.
   - Тяжело, Схоуди! Он как камень!
   Схоуди вдруг перевела свои безумный взгляд на Саймона.
   - Это ведь твой меч? - Лицо в пламени исчезло, но  звезды  все  еще  едва
теплились на ночном небе, а костер все еще трепыхался и плясал в  безветрии.
- Ты же знаешь, как его сдвинуть с места? - Взгляд ее был почти невыносим.
   Саймон ничего не ответил. Он употребил все свои  силы  на  то,  чтобы  не
начать, подобно пьяному, бормотать, поверяя свои мысли под  действием  этого
неотразимого взгляда.
   - Я должна отдать его им, - прошипела она. -  Они  его  повсюду  ищут,  я
знаю! Мои сны сказали мне это. Мой господин  и  моя  госпожа  дадут  мне  за
это... власть. - Она рассмеялась  девическим  смехом,  который  напугал  его
больше, чем  любой  из  эпизодов  этой  ночи.  -  Ой,  миленький  Саймон,  -
захихикала она, - что за бурная ночь! Пойди принеси мне твой черный  меч.  -
Она обернулась к двери и крикнула:
   - Врен! Развяжи ему руки!
   Врен высунул голову наружу, взгляд его был полон ярости:
   - Нет! Он плохой! Он сбежит! Он тебе навредит!
   Лицо Схоуди застыло неприятной маской:
   - Делай, что тебе говорят, Врен. Развяжи его.
   Мальчик двинулся вперед, разъяренный, в глазах его стояли слезы. Он грубо
дернул Саймона за руки, всунул нож между веревок и, тяжело  дыша,  перепилил
их.  Когда  руки  Саймона  освободились,  хирка  повернулся  и  заспешил   в
аббатство.
   Саймон стоял, потирая руки и размышлял, не сбежать ли ему. Схоуди  стояла
к нему спиной и обращалась с мольбой к  пламени.  Он  украдкой  взглянул  на
Бинабика и Слудига. Риммерсман все еще лежал без движения, но тролль пытался
освободиться от пут.
   - Возьми... возьми меч и побеги, друг Саймон! - прошептал Бинабик.  -  Мы
как-нибудь будем спасаться.
   Тишину прорезал голос Схоуди.
   - Меч!
   Саймон почувствовал, что беспомощно отворачивается от друга, не  в  силах
сопротивляться. Он зашагал к аббатству, как бы подгоняемый невидимой рукой.
   Внутри дети сгрудились в потемках у камина, все еще безрезультатно дергая
за рукоятку меча. Врен зло взглянул на Саймона, когда тот вошел, но  уступил
ему дорогу. Саймон встал на колени перед мечом, укутанным в тряпки и  шкуры,
развернул его какими-то бесчувственными руками.
   Когда он ухватился за  рукоятку,  красный  отблеск  костра,  проникший  в
дверной проем, прочертил красную полосу по черному клинку. Торн дрогнул  под
его  пальцами  так,  как  никогда  до  этого,  как  будто  от   голода   или
предвкушения. Впервые Саймон почувствовал в Торне что-то невыразимо чуждое и
отвратительное, но не в состоянии был ни бросить его, ни убежать. Он  поднял
меч. Клинок не казался таким нестерпимо тяжелым, как иногда,  но  все  же  у
Саймона было ощущение, что он вытащил что-то тяжелое из ила на дне пруда.
   Какая-то сила потянула его к двери. Даже не видя  его,  Схоуди  управляла
им, как соломенной куклой. Он позволил вытащить себя во  двор,  под  красный
свет костра.
   - Подойди, Саймон, - проговорила она, раскинув руки, как любящая мать.  -
Пойди сюда и встань рядом, в круге.
   - У него меч! - завопил Врен в дверях. - Он тебе навредит!
   Схоуди самонадеянно усмехнулась.
   - Нет. Схоуди сильная. Кроме того, он мой новый любимчик. Я ему нравлюсь,
правда? - Она протянула руку к Саймону.
   Торн наполнялся какой-то жуткой, медленной, вялой жизнью.
   - Не разорви круг, - сказала она беспечно, как  бы  играя,  схватила  его
повыше локтя и притянула к себе, помогая ему перешагнуть  черту,  нанесенную
красноватой пылью. - Теперь они смогут рассмотреть меч!
   Она победно сияла. Ее теплая розовая ладонь  легла  на  его  руку  поверх
рукоятки Торна, а другая обвилась вокруг шеи,  когда  она  притянула  его  к
своей обширной груди и  животу.  От  жара  костра  он  плавился,  как  воск.
Прижавшееся к нему тело вызывало в нем ощущение, что он  задыхается,  как  в
ночном кошмаре. Он был на полголовы выше ее, но сил  сопротивляться  у  него
было не больше, чем у младенца. Что за колдунья эта девушка?
   Схоуди начала пронзительно выкрикивать что-то на риммерпакке. Черты  лица
снова стали возникать в  костре.  Сквозь  слезы,  вызванные  светом  костра,
Саймон рассмотрел, как распахивается  и  захлопывается  акулий  колеблющийся
рот.  Он  почувствовал,  как  на  них  надвигается   страшное   и   холодное
присутствие, которое ищет, ищет, вынюхивая их с терпением хищника.
   Раздался громоподобный глас. На этот раз Саймону удалось разобрать  слова
- незнакомые слова, от звука которых у него разболелись зубы.
   Схоуди задохнулась от восторга.
   - Это один из высочайших  подданных  Красноглазого  Господина,  как  я  и
надеялась! Посмотрите, сир, посмотрите! Вот подарок, которого вы так хотели!
- Она заставила Саймона поднять Торн, а потом  устремила  жадный  взгляд  на
призрак  в  костре,  который  снова  заговорил.   Ее   победоносная   улыбка
скривилась. - Он меня не понимает, - прошептала она прямо в шею Саймона, как
бы утверждая их давнюю близость. - Не может найти  верной  дороги.  Я  этого
боялась. Моих чар не хватает. Схоуди  должна  прибегнуть  к  тому,  чего  не
хотела. - Она обернулась. - Врен! Нам нужна кровь! Сходи за миской и принеси
мне крови долговязого.
   Саймон попытался закричать, но не смог. Жар  от  костра  развевал  тонкие
волосы Схоуди как струйки дыма. Глаза ее были  плоскими  и  нечеловеческими,
как глиняные плошки.
   - Крови, Врен!
   Тот стал над Слудигом, держа в одной руке глиняную миску, в другой - нож,
огромный в его маленькой руке. Он прислонил клинок к шее риммерсмана,  потом
обернулся к Схоуди, не обращая внимания на извивающегося на земле Бинабика.
   -  Правильно  -  у  длинного!  -  крикнула  Схоуди.  -  Я  хочу  оставить
маленького! Быстрее, Врен, глупый бельчонок! Мне же нужна кровь для  костра!
Посланец сейчас уйдет!
   Врен занес нож.
   - Неси аккуратно? - крикнула Схоуди. - Не пролей ни капли  внутрь  круга.
Ты знаешь, как подземные малыши сбегаются при заклинаниях, как они голодны.
   Хирка вдруг обернулся и направился к Схоуди и Саймону, причем на лице его
играли гнев и страх.
   - Нет! - закричал он. На мгновение в  Саймоне  шевельнулась  надежда:  он
подумал,  что  мальчуган  ударит  Схоуди.  -  Нет!  -  снова  выкрикнул  он,
размахивая ножом. Слезы струились по его щекам. - Зачем они тебе? Зачем тебе
он? - Он замахнулся ножом в сторону Саймона. - Он слишком стар,  Схоуди!  Он
плохой! Он не такой, как я!
   - Что ты делаешь, Врен? - Глаза Схоуди тревожно  сузились,  когда  парень
впрыгнул  в  круг.  Клинок