е  удержался  Ростислав.  Ему  вдруг  стало  весело.  Он
взмахнул рукой, и собака, стоявшая ближе прочих, упала на снег  и  жалобно
завизжала.
     - А ну пошли! - крикнул капитан, почувствовав,  что  проклятые  твари
напуганы до смерти. Собаки, оглядываясь,  убегали  в  ближайший  переулок.
Арцеулов вскинул револьвер, но  в  последний  момент  палец  на  спусковом
крючке замер. Стрелять было незачем - улица  опустела,  и  только  собачьи
следы свидетельствовали о том, что все случившееся ему не привиделось.
     Ростислав поднял сумку с гранатами, еще раз оглянулся - все было тихо
и спокойно - и, не  торопясь,  пошел  обратно.  Ему  хотелось  бежать,  но
капитан   сдерживал   себя.   Случившееся   выглядело   чем-то   диким   и
неправдоподобным, но он вдруг подумал, что теперь, когда перстень  у  него
на руке, он может быть спокоен. По крайней мере,  собаки  и  тип  в  серой
шинели ему не страшны. Правда,  если  этот  краснолицый  приведет  десяток
повстанцев с пулеметами, перстень едва ли будет столь же полезен...
     Итак,  путь  в  сопки  тоже  был  закрыт.  Оставалось   толкаться   в
станционной толпе, надеясь на случайную удачу. За это время  народу  возле
чешских эшелонов прибавилось. Шум усилился, в нескольких  местах  уже  шла
драка,  где-то  совсем  близко  ударил  выстрел,  затем  еще  один.  Толпа
шарахнулась было прочь, но затем вновь прихлынула к перрону.
     Ростислав  стоял  особняком,  злясь  на  самого   себя.   Ничего   не
придумывалось, оставалось ждать ночи. Ночью можно будет все же  попытаться
уйти...
     Арцеулов вздохнул и  достал  из  кармана  пачку  папирос  "Атаман"  с
грозным  чубатым  казаком  на  коробке.  Куда-то   подевалась   зажигалка;
Ростислав, негромко ругаясь, стал шарить по карманам, когда вдруг  услышал
щелчок - чьи-то руки поднесли к его лицу трепещущий огонек.
     - Спасибо, - пробормотал капитан, жадно затягиваясь.
     - Не за что, брат-вояк.
     Арцеулов удивленно поднял  глаза  и  увидел  знакомого  ему  чешского
подпоручика в зеленой шинели. Курносое  лицо  улыбалось,  и  только  глаза
молодого офицера вдруг показались Ростиславу какими-то неживыми - тусклыми
и неподвижными.
     - Что грустишь, брат-вояк? -  продолжал  чех.  По-русски  он  говорил
чисто, почти без акцента. Арцеулов лишь пожал  плечами.  Легионер  покачал
головой и вновь усмехнулся.
     - Не обращай внимания, брат вояк! Все будет нормально!  Сейчас  здесь
пройдет пан полковник Гассек, обратись к нему, и он посадит тебя на поезд.
     Арцеулов замер. Чех козырнул двумя пальцами и,  круто  развернувшись,
зашагал в сторону  эшелона.  Вдруг  он  остановился,  обернулся  и  сказал
негромко, уже без всякой улыбки:
     - И никогда не снимай перстня, брат-вояк!
     Ростислав машинально глянул на  кольцо,  а  когда  поднял  глаза,  то
странного подпоручика уже не было. Он оглянулся и вдруг  увидел  несколько
легионеров, не  спеша  приближавшихся  со  стороны  станции.  Впереди  шел
пожилой офицер с полковничьими петлицами. Думать было  некогда.  Ростислав
подождал, покуда офицеры поравняются с ним, а затем быстро  развернулся  и
заступил дорогу.
     - Вы полковник Гассек? - надо было спешить, покуда остальные  офицеры
не успели вмешаться.
     - Да-а-а, - протянул полковник. - А в чем собственно...
     Он уставился на Арцеулова  и  вдруг  замолчал.  Свита,  готовая  было
вмешаться, стала нерешительно переглядываться.
     - Я капитан  Арцеулов.  Выполняю  чрезвычайное  поручение  Верховного
Правителя, - говоря это, Ростислав вдруг сообразил,  что  кроме  письма  к
Ирману у него  нет  никаких  документов,  подтверждающих  его  полномочия;
впрочем,  отступать  было  поздно.  -  Требуется  ваша  помощь,   господин
полковник!
     - Ваш Верховный час  назад  сдал  полномочия  Деникину,  -  брезгливо
прервал Арцеулова один из офицеров.
     - Помолчите, - заметил полковник. - Продолжайте, капитан.
     Арцеулов глубже вздохнул и выпалил:
     - Я имею приказ добраться до Иркутска. Срочно. Прошу помочь.
     - Иркутск занят повстанцами, капитан, - напомнил один из чехов.
     Ростислав молчал. Все, что было можно, было сказано. В общем-то, чехи
и раньше не горели желанием помогать Верховному. Теперь же,  если  адмирал
действительно отрекся...
     - Вы уверены, капитан, что вам нужно именно  в  Иркутск?  -  внезапно
спросил полковник.
     - Так точно, - отрубил Арцеулов. - У меня приказ, господин полковник.
     - Хорошо, - чуть  подумав,  ответил  Гассек.  -  Мы  доставим  вас  в
Иркутск. Остальное - под вашу ответственность. Распорядитесь!
     Последнее относилось к тому самому офицеру, что сообщил об  отречении
адмирала. Он с изумлением поглядел  на  полковника,  затем  на  Арцеулова,
вероятно, не понимая причин такого внимания  к  безвестному  капитану.  Но
полковник  уже  козырнул  Ростиславу  и  направился  дальше.  Ростислав  с
запоздалым сожалением сообразил, что не успел его поблагодарить.
     - Пойдемте,  господин  капитан,  -  вздохнул  обладатель  брезгливого
голоса. - У  пана  полковника  сегодня  непонятное  настроение...  Так  вы
уверены, что вам надо именно в Иркутск?
     - Да, - кивнул Ростислав. Он и сам не мог понять причины такой удачи.
     - Хорошо, - продолжал чех. - Через полчаса отходит эшелон. Но  имейте
в виду, вы едете только до Иркутска. Если вы рассчитываете  на  что-нибудь
большее...
     - Мне надо в Иркутск, - повторил Ростислав, вдруг  почувствовав,  как
нелегко дался ему этот день.
     - Вам виднее, - пожал плечами офицер, - но имейте в виду, в  Иркутске
мы контролируем только вокзал...
     Арцеулов не отвечал. Чех удивленно поглядел на странного русского,  и
они оба зашагали в сторону станции.



                           2. ПОСЛАНЕЦ СИББЮРО

     Степа Косухин  оказался  в  Иркутске  ранним  утром  шестого  января,
голодный, изрядно замерзший, но полный  революционного  оптимизма.  С  ним
была его партизанская гвардия - сотня  черемуховских  шахтеров,  вместе  с
которыми он воевал уже третий месяц.  Еще  за  день  до  этого  они  доели
последние консервы и дожевали остаток сухарей.  О  табаке  и  говорить  не
приходилось - курящие, в том числе и сам  Косухин,  страдали  уже  который
день. Мерзавцы-чехи предлагали меняться, но  ничего  путного  в  обмен  не
было.  В  конце  концов  распропагандированный  Степой  легионер   подарил
черемховцам две пачки какой-то жуткой  японской  отравы,  которой  хватило
лишь на одну раскурку, да и то по половине папиросы на  каждого.  Впрочем,
Степа не унывал. Он выполнил приказ Иркутского большевистского комитета  и
самого  товарища  Чудова,  а  по  сравнению  с  этим  все  остальное  было
несущественной мелочью.
     Приказ этот пришел  в  Черемхово  аккурат  вечером  третьего  января.
Товарищ Чудов сообщил о взятии власти в Иркутске эсеровским  Политцентром,
о заключении соглашения между  ними  и  большевиками,  требуя  немедленной
присылки подкреплений  для  усиления  большевистского  влияния  в  городе.
Командиром он приказывал назначить товарища Косухина Степана Ивановича.
     Степа был горд. В Черемхово и его окрестностях было немало командиров
постарше и поопытнее его, и он воспринимал этот приказ, как особое доверие
партии. Правда, многие,  как  он  успел  заметить,  не  очень  рвались  из
угольного района, где в  последние  дни  стало  относительно  спокойно,  в
Иркутск, где ожидались серьезные дела. Война шла к концу и многие товарищи
начали   проявлять   самый   настоящий   оппортунизм.   Косухин   презирал
оппортунистов. Он быстро собрал отряд, причем взял только добровольцев  из
тех, кого знал лично, позаботился о том, чтобы каждый из партизан имел  по
две обоймы к винтовке и по три самодельные ручные бомбы, и  той  же  ночью
занял позицию вдоль железной дороги. Первые  два  эшелона,  сопровождаемые
бронепоездами, пришлось пропустить, зато третий оказался  как  раз  таким,
каким нужно. Легионерский  пост  у  семафора  был  обезврежен  заранее,  и
перепуганный чешский комендант  эшелона  после  долгой  ругани  согласился
выделить для маленькой армии Степы Косухина  два  пустых  вагона.  Правда,
вагоны оказались товарными, мороз продирал до  костей,  а  проклятые  чехи
категорически отказались выделить отряду хотя бы  ящик  тушенки.  Впрочем,
получив отказ, Степа не стал настаивать. Главное было - быстрее  добраться
до Иркутска, где, как он чувствовал, его отряд будет очень нужен для  дела
мировой революции.
     Смысл происходящего Косухин подробно объяснял бойцам отряда, для чего
неоднократно переходил из вагона в вагон,  один  раз  чуть  не  свалившись
прямо под колеса поезда. Партизаны были ребятами сознательными и  понимали
с полуслова.
     Степа был уверен, что радоваться по  случаю  захвата  Иркутска  рано.
Прежде всего, в Иркутске власть взяли не  лучшие  представители  трудового
народа - большевики, а тайные агенты мирового капитала - эсеры,  сибирские
кооператоры и прочая мелкобуржуазная  шушера.  Более  того,  часть  города
по-прежнему  контролируют   мерзавцы-чехи,   которые   хотя   и   объявили
нейтралитет, но втайне, без  сомнения,  сочувствуют  классово  близким  им
гадам-белогвардейцам. И наконец, поблизости от Иркутска стоят банды  врага
трудового народа атамана Семенова, а с запада, сквозь тайгу, в город  идет
недобитый генерал Каппель. Ввиду этого Степа считал совершенно необходимым
установление в  Иркутске  власти  Советов,  для  чего,  по  его  глубокому
убеждению, и предназначался его отряд.
     Со Степой не спорили. Несмотря на  свои  двадцать  два  года  Косухин
пользовался немалым авторитетом. Его уважали за лютую,  истинно  классовую
ненависть к врагу и безупречное пролетарское происхождение. Все знали, что
товарищ Косухин был прислан в Черемхово еще в августе месяце по приказанию
Сибирского бюро ЦК, - а что такое  Сиббюро,  в  эти  месяцы  знал  каждый.
Степа, до того громивший белых  гадов  под  командованием  самого  Фрунзе,
теперь стал  одним  из  организаторов  повстанческого  движения  в  районе
Иркутска и, несмотря на отсутствие партизанского опыта и молодость, вскоре
неплохо  проявил  себя,  заслужив  похвалу  самого  товарища   Нестора   -
знаменитого анархо-коммуниста Каландарошвили. Собственно, Каландарошвили и
познакомил Степу с товарищем  Чудовым,  который,  как  только  в  Иркутске
начались бои, и вспомнил о молодом посланце Сиббюро.


     Отряд Косухина вывалился из вагонов в  аккурат  на  первой  платформе
Иркутского вокзала и тут же был со всех сторон  окружен  целым  батальоном
легионеров. Партизаны уже отстегивали тяжелые  самодельные  бомбы  жуткого
вида, когда наконец, подбежал  какой-то  перепуганный  офицер,  с  которым
Степа вступил в  переговоры.  Как  выяснилось,  чехи,  занимавшие  вокзал,
всерьез решили, что воинство Косухина в нарушение  перемирия  прибыло  для
штурма иркутского железнодорожного узла.
     Будь у Степы не рота, а, к примеру, батальон, он, вероятно, так бы  и
поступил.  Соблюдать  соглашения  с  проклятыми   империалистами   он   не
собирался. Однако, силы были не равны и  Косухин  потребовал  немедленного
предоставления каждому бойцу по пачке папирос и свободного пропуска отряда
за пределы станции. И то и другое было ему  тут  же  предоставлено,  после
чего  довольный  таким  развитием   событий   Косухин   вывел   отряд   на
привокзальную площадь.
     Правда, тут произошла заминка. Степа ни разу не был в Иркутске  и  не
представлял себе, куда и каким маршрутом ему  надлежит  двигаться  дальше.
Втайне он надеялся, что кто-то - если не сам товарищ Чудов  -  позаботится
встретить его гвардию. Но на привокзальной площади кроме толпы мешочников,
дамочек определенного рода занятий и публики явно буржуйского вида, никого
не было. Подождав с полчаса, Косухин решил двигаться  по  неизвестной  ему
улице, которая (по уверению одного из шахтеров, бывавшего в Иркутске) вела
к центру.
     Прежде чем двигаться дальше, Косухин велел  бойцам  привести  себя  в
порядок,  проверить  оружие  и  в   дальнейшем   соблюдать   революционную
дисциплину. Возражений не последовало,  но  по  унылому  виду  подчиненных
Степа сообразил, что два дня в  заледенелых  вагонах  несколько  поубавили
сознательности в отряде, и многие в настоящий момент предаются мечтам не о
мировой революции, а о куда более прозаических вещах.
     Степа и сам понимал, что бойцов надлежит кормить и вовремя укладывать
спать, но делать было нечего, и он дал приказ  двигаться  в  город.  Поход
начался спокойно. Бойцы  проявляли,  как  и  было  сказано,  революционную
дисциплину и даже пытались  идти  в  ногу.  Правда,  иркутские  обыватели,
определенно из числа мелкой и даже крупной буржуазии, почему-то шарахались
в сторону, а некоторые, из наименее сознательных, даже пытались  прятаться
по подворотням. Вероятно,  на  них  производили  неизгладимое  впечатление
огромные самодельные бомбы, болтавшиеся на поясе у бойцов отряда. В целом,
Косухин был доволен производимым эффектом. Дело  в  том,  что  эти  бомбы,
производимые в Черемхове в бывших железнодорожных мастерских, несмотря  на
свой  устрашающий  вид,  взрывались  далеко  не  всегда.  Зато   моральное
воздействие они оказывали в любом случае, в чем Степа в очередной раз имел
возможность убедиться.
     Где-то  за  вторым  перекрестком  отряд   был   остановлен   каким-то
эсеровского вида патрулем, но Степа не стал вступать в ненужные дискуссии,
а  попросту  скомандовал  "вперед"  -  и  отряд  прошествовал  дальше  под
изумленными взглядами оторопелых патрульных.
     Они  шли  уже  минут  двадцать.   Вокруг   вырастали   недвусмысленно
буржуазного вида дома,  и  Степа  начал  догадываться,  что  центр  где-то
недалеко. Он попытался было спросить  об  этом  у  встречных,  но  упрямые
иркутские обыватели избегали беседы с товарищем Косухиным. В конце  концов
Степа махнул рукой и решил идти дальше, избрав ориентиром огромный  собор,
возвышавшийся неподалеку. Собор привлекал Косухина прежде  всего  толщиной
стен, за которыми  в  случае  необходимости  можно  всегда  отсидеться,  и
высокой колокольней, на которой можно расположить наблюдательный пункт.
     Однако до собора дойти не удалось. За ближайшим  перекрестком  дорогу
отряду преградил целый взвод солдат без погон, но с цветными повязками  на
рукавах шинелей. Солдаты были настроены  решительно.  Степа,  конечно,  не
сбавил бы темпа перед подобным препятствием, если  бы  не  два  пулеметных
ствола, смотревших на него равнодушными черными зрачками. Это  был  веский
аргумент, и Косухин приказал отряду остановиться.
     Из рядов солдат вышел высокий бородатый  мужчина  в  черной  кожанке,
обвешанный таким обилием оружия, что Степа мгновенно  позавидовал.  Тип  в
кожанке потребовал объяснений. Из его речи  Косухин  уловил,  что  славный
Степин отряд почему-то принимают за  банду  грабителей,  отчего  в  городе
несознательные граждане подняли форменную  тревогу.  От  возмущения  Степа
побелел, и хотел было уже, проигнорировав пулеметы, идти на прорыв,  когда
заметил, что из соседних переулков выбегают новые солдаты в  повязках,  со
стороны вокзала  не  спеша  катит  броневик,  и  в  результате  получается
форменное, по всем правилам,  окружение.  Степа  вздохнул  и  достал  свой
мандат, а также приказ, полученный от товарища Чудова.
     Грозный  мужчина  в  кожанке  оказался  самим   Флором   Федоровичем,
председателем  Политцентра.  Степа,  представлявший  эсеров  исключительно
гнусными интеллигентами с козлиными  бородами  и  в  пенсне,  поглядел  на
знаменитого на всю Сибирь боевика с определенным уважением.  Впрочем,  как
он  понял,  его  особа  заинтересовала  Федоровича   значительно   меньше.
Убедившись, что перед  ним  все  же  не  банда,  а  сознательный  авангард
черемховского   пролетариата,   Федорович   смерил   Косухина    несколько
снисходительным взором и распорядился отвести  отряд  в  казармы,  где  он
будет поставлен на довольство, а затем распределен для несения  караульной
службы в городе.
     Степа вновь возмутился и потребовал немедленного свидания с товарищем
Чудовым. Федорович не возражал, но категорически  настоял,  чтобы  товарищ
Косухин приказал отряду двигаться в  указанном  направлении,  а  именно  в
казармы, где для товарищей черемховцев будет приготовлена горячая  еда.  К
товарищу же Чудову они направятся вместе, тем более, что сам Федорович как
раз собирался в городскую тюрьму.
     Степа не понял, какая связь  существует  между  товарищем  Чудовым  и
городской тюрьмой - не означало же это, что вождь иркутских большевиков до
сих пор томится  в  застенках?  Федорович  поглядел  на  Степу  еще  более
снисходительно, пояснив, что  именно  в  городской  тюрьме  товарищ  Чудов
устроил свой служебный кабинет.
     Степа вздохнул и отдал команду. К его разочарованию, бойцы, услыхав о
предстоящем обеде, разом потеряли революционную бдительность  и  мгновенно
побратались с классово подозрительными солдатами в разноцветных  повязках.
Федорович кивнул, и из переулка вынырнул огромный автомобиль. Степа  вновь
вздохнул и покорно сел в машину.
     Он решил хранить гордое молчание, но в конце  концов  не  выдержал  и
рассказал грозному Федоровичу о своем путешествии в нетопленном товарняке,
о мерзавцах-чехах и даже своих мучениях из-за отсутствия табака. Федорович
выслушал Степин  рассказ  с  неожиданным  сочувствием,  с  табаком  обещал
помочь, а с чехами посоветовал быть осторожнее - на Иркутск шел Каппель, и
от позиции легиона зависело очень многое...


     Тюрьма охранялась очень хорошо. Караульные долго не хотели пропускать
Степу, несмотря на мандат и даже  приказ  Чудова;  и  лишь  поручительство
Федоровича открыло перед ним ворота. Степа, еще ни разу в жизни  в  тюрьме
не бывавший, почувствовал определенную робость, но одернул себя. Тем более
здесь, наконец,  он  сможет  повидаться  с  верным  большевиком  товарищем
Чудовым.
     Пров Самсонович Чудов занимал маленькую комнатушку  на  втором  этаже
административного корпуса. Он сидел за столом и  листал  пухлое  "дело"  в
серой обложке. При виде вошедших он грозно поднял брови, но затем радостно
хмыкнул и, чуть переваливаясь, направился к гостям.
     - А! Здорово, здорово, товарищ Косухин! - прогудел он  низким  басом,
сжимая огромной ручищей  тонкую  ладонь  Степы.  -  Вовремя  ты,  вовремя!
Здорово, товарищ Федорович, проходи, проходи!
     Бог не обделил Прова Самсоновича ни голосом, ни силой. Правда, ростом
вождь иркутских большевиков явно не  вышел  -  невысокий  Степа  был  выше
Чудова не на голову, а чуть ли не на две.  Впрочем,  в  остальном  товарищ
Чудов выглядел настоящим богатырем - особенно если он не стоял, а сидел за
столом, подложив на сиденье с полдюжины папок с делами.  Пров  Самсонович,
очевидно, догадывался об этом, поскольку тут же уселся на место, предложив
гостям рассаживаться на скрипящих и шатающихся стульях. Впрочем, Степа  не
стал садиться, а остался стоять, желая доложить Прову Самсоновичу по  всей
форме.
     Но его опередил Федорович.
     - Отряд Косухина мы разместили, -  заявил  он,  доставая  из  кармана
кожаной куртки портсигар и неторопливо закуривая. - Но  в  следующий  раз,
товарищ  Чудов,  прошу  предупреждать  в  подобных   случаях.   В   городе
напряженная обстановка, этак недалеко до паники...
     - Ниче, ниче! - взмахнул ручищей  Пров  Самсонович.  -  Пущай  буржуи
мясами поерзают! Пущай страху наберутся! От того  делу  пролетарьята  одна
польза будет.
     Федорович не стал возражать, но поморщился: было очевидно, что он  не
разделяет этой истинно большевистской точки зрения.  Степа  же,  напротив,
был полностью  согласен  с  мнением  Прова  Самсоновича.  Правда,  немного
смущало,  что  его  славный  отряд  был  принят  не  за  авангард  мировой
революции, а за деклассированный разбойничий  элемент.  В  следующий  раз,
наверное, следует заранее запастись транспарантом красного