версию   надо
пробовать на "разрыв"...
   Провал... Все члены группы, кто жил в Столице, - под угрозой  ареста.
Но, возможно, есть "кто-то" на периферии.  Этот  "кто-то"  будет  искать
связи. Орловский - не член группы, но человек,  которому  доверяют...  И
вот  Родион  Геннадьевич   решает   рискнуть.   Среди   бумаг,   имеющих
действительно научную ценность, он положил вырезку с "мэви-идхэ". На что
он мог рассчитывать? Через  некоторое  время  "кто-то"  мог  приехать  в
Столицу, найти Орловского и попросить  показать  бумаги,  оставшиеся  от
учителя. Юрий показывает - тот видит пароль...
   Тут была неясность.  Возможно,  этот  "кто-то"  просто  переписал  бы
"Заклинание-Ключ" и использовал его для связи.  Но,  может,  листок  был
знаком, что Юрию можно доверять? Вдруг Соломатин  догадывался,  что  его
ученик занимается не только дхарским эпосом? И тогда  обе  группы  могли
наладить сотрудничество...
   Сердце отчаянно билось. Да, все становилось на свои места. Ясно,  что
люди  из  Большого  Дома  стремились  любой  ценой  узнать  "мэви-идхэ".
Очевидно, дхарское подполье уцелело, и теперь им нужен этот "Ключ"...
   Наверно, Орловский был не первым, кого расспрашивал этот "дхаровед  в
штатском", но никто в Столице не мог разобрать "фроати".
   А ведь он чуть не сдался!  Будь  это  заклинание  в  рукописи,  Юрий,
пожалуй, сгоряча и выписал бы его вместе с другими! Орловскому стало  не
по себе: все-таки его почти что сломали! Прогулки,  библиотека,  хорошие
папиросы как мало нужно, чтобы купить человека!
   Итак, "мэви-идхэ" было  в  его  руках,  но  теперь  "Заклинание-Ключ"
далеко, а как далеко - ведает, пожалуй, лишь Терапевт. Это,  наверно,  к
лучшему:
   Проще не знать. Но в душе уже проснулся азарт. Они, всеведущие ищейки
из Большого Дома, не смогут добраться до "Великого Заклинания"!  Они  не
смогут... А он, ЗК Орловский, сможет!
   Юрий вновь припомнил листок. Да, там была одна строчка - восемь слов.
В свое время он прочел "пароль" несколько  раз,  но  не  уловил  особого
смысла и быстро забыл странную фразу, записанную  знаками-муравьями.  Но
то, что там восемь слов, Юрий запомнил. Он помнил и  другое  -  странную
музыку этой внешне  бессмысленной  фразы.  Слова,  казалось,  специально
подобраны, чтобы "мэви-идхэ" звучало в необычной тональности - спокойное
строгое начало,  резкое  повышение  тона  -  и  короткий  заключительный
аккорд... Да, фразу связывал не смысл, а именно эта  музыка.  Орловскому
внезапно подумалось, что первоначально заклинание  вообще  не  требовало
слов  и  только  позже  их  подобрали,  чтобы  закрепить  это  необычное
звучание.
   Оставалось вспомнить сами слова... Впрочем,  первое  6ыло  общим  для
всех заклинаний ~ слово "мвэри" - "небо". Последнее он  также  помнил  -
оно было необычным, не похожим на дхарское - "горг".  Значит:  "Мвэри...
горг", а посреди еще шесть слов, шесть неизвестных. Впрочем, там было  и
слово "идхэ" - "ключ", оно шло  третьим...  "Мвэри...  идхэ...  горг..."
Юрий никогда не жаловался на свою память. На далеком уже первом курсе он
мог на спор запомнить слышанную единственный раз латинскую оду  Горация.
Память выручала,  когда  приходилось  учить  языки,  -  на  доскональное
овладение  дхарским  ему  понадобилось  два  года.  Но   теперь,   когда
требовалось вспомнить  всего  лишь  несколько  слов,  память,  казалось,
начала давать сбои. Юрий то ходил из угла в  угол,  то  падал  на  узкую
койку и накрывался с головой пахнущим дезинфекцией одеялом - тщетно!  За
сутки он ничего не смог припомнить. "Великое  Заклинание"  не  давалось,
словно и вправду обладало неведомой магической силой. "Мвэри...  идхэ...
горг..." "Мвэри... идхэ... горг..." Он заставил себя выйти на  прогулку,
твердо решив в эти полчаса думать о чем  угодно,  но  не  о  недоступной
строчке. В этот день дождя не было, дул холодный сырой ветер,  и  сквозь
низкие тучи  то  и  дело  проглядывало  блеклое  солнце.  Внезапно  Юрий
рассмеялся: как же он мог забыть! "Эйсо"  -  "солнце"!  Это  слово  было
вторым! Юрий произнес про себя "мвэри  эйсо  идхэ"  и  тут  же  вспомнил
предпоследнее слово: "атурх" - "власть"...
   Теперь он понял, что нужно делать.  Не  следовало  напрягать  память.
Слова придут сами, одно за другим. Наверно, каждый, кто читал или слышал
"Великое Заклинание", должен был запомнить  его  с  одного  раза:  фраза
построена  так,  чтобы  постепенно,  слово  за   словом,   всплывать   в
сознании...
   Еще два слова вынырнули из глубин памяти вечером. Орловский  даже  не
старался запомнить их - фраза складывалась сама  собой,  кирпичики  слов
аккуратно укладывались в ровную кладку. Оставалось одно,  последнее,  но
Юрий уже успокоился: оно придет...
   Он крепко уснул,  а  утром,  едва  открыв  глаза,  негромко  произнес
заклинание  -  все  целиком.  Все  восемь  кирпичиков  стали  на  место.
"Заклинание-Ключ"...  Теперь,  когда  пришлось  складывать  его,  словно
мозаику, оно  уже  не  казалось  бессмысленным:  "Небо,  солнце...  Ключ
запретным звукам дарует власть...  Иди!"  Да,  похоже,  "горг"  означало
именно "иди" - устаревшая форма повелительного наклонения.  "Горг"  -  и
дальше   следовало   одно   из   заклинаний...    Своеобразный    пароль
жрецов-дхармэ,  который,  похоже,  стал  настоящим   паролем   последних
дхаров...
   Итак, он добился своего. Он переиграл "Костю" - и  теперь  знает  то,
что неведомо Большому Дому. Может, он ошибается, и древняя  фраза  -  не
пароль подполья, а лишь очередной "тест"  в  дьявольской  игре,  которую
ведет с ним этот улыбчивый. Но в любом случае это  победа  -  маленькая,
крошечная, не дающая никаких шансов на успех...
   Оставалось подумать о собственном будущем. Если Большой Дом и в самом
деле нуждался в Орловском как в специалисте  по  дхарам,  то,  возможно,
Юрию еще придется  обживать  здешние  стены  в  соседстве  с  такими  же
призраками,  как  он  сам.  Если  же  он  им  нужен  только  для  поиска
"мэви-идхэ", то  последствия  могли  быть  куда  хуже.  Он  не  выполнил
задания, равно как не справился с заданием  и  его  "опекун".  Вероятно,
"Костю"  ждал  выговор,  а  его?  Конечно,  сообщи  он  сейчас  "Великое
Заклинание", будущее стало бы куда определеннее. Но теперь даже мысль об
этом казалась  Юрию  невозможной.  Да,  Терапевт  прав:  не  верить,  не
просить, не бояться... Что ж, он  сделал  свой  ход  оставалось  ожидать
ответного.
   Юрий снова не угадал. Он ждал либо нового визита "Кости"  с  обычными
уговорами  и  просьбами  "вспомнить"  или  "подумать",  либо  вызова   в
канцелярию и отправки куда-нибудь за Байкал, где ему  надлежит  отбывать
оставшиеся двадцать четыре года и одиннадцать  месяцев  с  копейками.  О
худшем Орловский старался не думать: может, все же повезет...  Вышло  же
нечто совершенно неожиданное...
   На пятый день после очередного визита "Кости", ближе к полудню, дверь
растворилась, но вместо улыбчивого подполковника НКВД на пороге оказался
хмурый надзиратель, который молча окинул взором камеру и коротко бросил:
"Тут!" Откуда-то появился второй надзиратель, такой же хмурый,  и  молча
поставил на пол большой чемодан. Затем первый надзиратель на миг  исчез,
появившись вновь с парой начищенных до блеска сапог. Сапоги заняли место
у порога, "вертухаи" переглянулись, и дверь с грохотом закрылась.
   Юрий осторожно обошел  принесенные  вещи,  стараясь  не  приближаться
слишком близко. Чемодан, на вид тяжелый, дорогой  кожи,  почему-то  мало
его заинтересовал. Зато его поразили сапоги:  яловые,  нагло  блестящие,
они так и просились куда-нибудь на плац.  Что  это?  Местный  эквивалент
комнатных тапочек? О чемодане не хотелось и думать - с таким  полагалось
либо  ездить  в  загранкомандировку,   либо   транспортировать   в   нем
самодельную "адскую машину".
   - А, принесли уже! -  "Костя"  появился  со  своей  обычной  улыбкой,
словно пополнив за эти дни истраченный запас оптимизма. -  Добрый  день,
Юрий Петрович! Погодка-то! Солнышко!
   Юрий еле нашел  в  себе  силы,  чтобы  поздороваться:  так  и  тянуло
поинтересоваться смыслом происходящего. Впрочем, энкаведист явно  спешил
пояснить все сам:
   - Любуетесь? Да, знатные сапожки! Индивидуальный  пошив,  только  для
комсостава Главного Управления...
   Мелькнула догадка: "Костя" начал день с того, что заехал в мастерскую
за новыми сапогами. Такое, впрочем, было не столь уж невозможным: все мы
люди, даже подполковники Главного Управления...
   - Но вы же не все видели! - "Костя" осторожно поставил чемодан  прямо
на стол и щелкнул замком.
   Форма. Новенькая, только что из-под  утюга.  Дорогое  зеленое  сукно,
малиновые петлицы. Две шпалы - майор...
   - Константин, извините, вас что, разжаловали? Почему - майор?
   На этот  раз  "Костя"  смеялся  не  меньше  двух  минут.  Наконец  он
всхлипнул и махнул рукой:
   - Ну, Юрий Петрович! Ну уморили! Это хорошо, что с чувством  юмора  у
вас все в порядке. Пригодится...
   Намек? Значит, все-таки с ним что-то решено?
   - Ну-ка, примерьте! - Энкаведист уже доставал гимнастерку,  осторожно
придерживая, чтобы, не дай Бог, не помять.
   - Простите, я вас, кажется, не понял. Зачем?
   - Как зачем? - "Костя",  похоже,  решил  было  вновь  посмеяться,  но
раздумал:
   - Как зачем, Юрий Петрович? Форма-то - ваша...

8. "АИДА"

   Бывшему селькору Прохору Карабаеву определенно не везло. Он не  попал
в театр - ни в субботу, ни в воскресенье.  Отчасти  виною  был  он  сам:
именно  после  поездки  лейтенанта  в  Тамбов  и  Минск  события  начали
разворачиваться  столь  стремительно,  что  маленькая  группа   старшего
лейтенанта Сергея Пустельги потеряла счет времени.
   Впрочем,  началось  все  весьма  прозаично.  Эксперты,  на  этот  раз
необыкновенно  оперативно,  подтвердили,   что   взрывчатка,   разнесшая
квартиру на Мещанской, была именно та,  что  выпускалась  в  Тамбове,  -
"Кама-3 ОС". Партия этой взрывчатки вместе с сорока взрывателями "СЧН-14
Э" была выписана по распоряжению товарища Фриновского для нужд батальона
Осназа при Главном Управлении, которым командовал полковник Кривцов.
   Пустельга послал  Ахилло  к  полковнику,  и  тот  вернулся  с  актом,
удостоверявшим, что взрыватели и взрывчатка использованы по  назначению,
и в настоящее время Кривцов собирается заказать в Тамбове  новую  партию
для нужд боевой подготовки. Акт был оформлен по всем правилам,  скреплен
подписями и, казалось, опровергал  любые  сомнения  по  части  возможной
пропажи смертоносных игрушек.
   Первым засомневался Прохор. Он долго  морщил  лоб,  а  затем  положил
рядом два акта: свежий,  полковника  Кривцова,  и  тот,  что  привез  из
Минска. Получалось нечто странное: большая  диверсионная  школа  Осназа,
готовившая  кадры  для  всего  Союза,  не  смогла   оприходовать   сорок
взрывателей. Батальон Кривцова, выезжавший в летние лагеря всего на  две
недели, справился  с  этим  без  всяких  затяжек.  Можно  подумать,  что
подчиненные бравого полковника в течение этих двух  недель  каждый  день
подрывали  какой-нибудь  объект.  Вернее,  если  быть  точным,  в   день
использовалось чуть ли не три взрывателя, не говоря уже о взрывчатке...
   Конечно, все могло быть - особенно в Главном  Управлении,  но  Сергей
послал Ахилло к знакомому капитану, который летом  выполнял  обязанности
заместителя начальника сборов...
   Михаил вернулся скоро, приведя капитана  с  собой.  Тут  уж  пришлось
удивиться Сергею. Да, батальон Кривцова проводил занятия по диверсионной
подготовке.  Занятия  длились  три  дня  -  и   завершились   совершенно
неожиданным образом. Палатка, в которой хранились  боеприпасы,  взлетела
на воздух...
   Часовой отделался испугом, но капитан, как раз дежуривший в тот  день
по лагерю, не  преминул  составить  рапорт  и  был  впоследствии  весьма
удивлен, отчего о ЧП, редком для Осназа, даже не вспомнили...
   Через час рапорт уже лежал на столе у Сергея. Он был написан  на  имя
Фриновского. Замнаркома  читал  его:  красный  карандаш  небрежно  вывел
резолюцию: "В архив..." Итак, получалось нечто в самом деле  несуразное.
Взрыв уничтожает целый склад с боеприпасами,  а  в  Управлении  об  этом
никто и знать не знает! Нечего и говорить  -  никто  даже  не  попытался
выяснить, что именно взлетело на воздух, а что исчезло в совершенно ином
направлении.  Зато  был  составлен  акт  -  по  всей  форме,  с  нужными
подписями, - но фальшивый...
   На следующее утро весь Большой Дом гудел. Нарком подписал  приказ  об
отстранении полковника Кривцова от должности. В помощь группе  Пустельги
были  приданы  четыре  следователя,  которые  начали  раскручивать   это
невероятное дело. Вскоре Кривцов был арестован, за ним последовал бывший
начальник сборов и особист батальона...
   -  И  что  мы  имеем,  товарищи?  -  эта  фраза  была  произнесена  в
воскресенье вечером. За плотно зашторенными окнами давно плавали осенние
сумерки, под высоким потолком роились облака сизого дыма,  а  свет  ламп
уже начал утомлять глаза.
   - Что  мы  имеем?  -  повторил  Пустельга.  На  столе  лежали  свежие
протоколы. Последний из них -  запись  допроса  Кривцова  -  Ахилло  еще
дочитывал.
   - Занятная картинка.  -  Михаил  оторвался  от  протокола  и  почесал
подбородок.
   - Накрутили, славяне...
   - Вредительством пахнет, - Прохор неодобрительно  покачал  головой  и
нахмурился.
   - Да погодите, Прохор! - Ахилло небрежно кинул недочитанный  лист  на
зеленое сукно стола. - Не знаю насчет вредительства, но глупость выходит
страшная...
   - А почему глупость? - Сергей вовсе не стремился везде искать происки
врага, но уж больно все складывалось одно  к  одному.  -  Как  любопытно
получается - ни с того ни  с  сего  весь  боезапас  сборов  взлетает  на
воздух! ЧП? Дежурный составляет рапорт,  но  никакого  расследования  не
проводится! Боеприпасы оформляются как использованные на учениях! И  как
раз подобный  комплект  -  взрыватель  и  взрывчатка  -  оказывается  на
Мещанской...
   - Отец-командир! - Ахилло  поднял  руку,  словно  школьник,  желающий
ответить.
   - Дозвольте выступить как адвокату дьявола...
   - В каком смысле? - не понял Сергей. Карабаев смолчал, но поглядел на
Михаила явно осуждающе. Ахилло хмыкнул:
   -  У  католиков  при  канонизации  очередного   святого   обязательно
присутствует  некто  в  должности  "адвоката  дьявола"  -  для   поисков
доказательств "против". Очень полезная  должность...  Так  вот,  в  этом
случае...
   Улыбка исчезла, Ахилло быстро сложил стопкой несколько листков:
   - Факт первый. Полковник Кривцов и бывший начальник сборов - приятели
еще по Гражданской войне. Ничего удивительного, что тот покрыл дружка. К
этому факт  второй:  начальник  лаборатории  экспертизы  -  тоже  давний
знакомый  Кривцова.  Похоже,  из-за  этого  лаборатория   и   тянула   с
заключением. Халатность, кумовство  -  но  вредительством  и  тем  более
шпионажем не пахнет. Честь мундира - это не нами придумано...
   - Ага, - не выдержал Прохор. - А взрыватель на Мещанской?
   - А вот тут - проблема, - кивнул Ахилло. - Понимаете, товарищи,  будь
кто-либо из них вражеским агентом, он не стал бы прятать концы  в  воду.
Логичнее наоборот -  устроить  громкое  расследование,  все  свалить  на
стрелочника - и замять дело. А еще  лучше  обойтись  вовсе  без  взрыва.
Составить один ложный акт - и поди проверь...
   - Значит?.. - В  рассуждениях  "адвоката  дьявола"  была  логика.  Но
слишком много фактов перевешивало.
   - Да ничего не значит! - Ахилло в  сердцах  махнул  рукой.  -  Я  вам
сейчас выдам сколько угодно версий. Первое - хищение и взрыв организовал
кто-то посторонний, не из хозяйства Кривцова. В лагерях всегда  крутятся
люди, там  рыбалка  шикарная...  Поди  проверь...  Второе  -  взрыватель
похитили в Минске, предварительно списав по акту, а взрыв  устроили  для
отвлечения внимания. Третье - то же проделали в Тамбове...
   Карабаев явно страдал: результаты  его  расследования  ставились  под
сомнение  самым  беспардонным  образом.   Лишь   дисциплина   заставляла
лейтенанта молчать. Впрочем, Ахилло успел заметить и это:
   - Прохор! Товарищ лейтенант! Не во грех вам, да и всем нам...  Против
нас работает группа очень умных и талантливых  врагов.  У  меня,  честно
говоря, такое впечатление, что этих дураков, и  прежде  всего  Кривцова,
нам подкинули! Как с Корфом...
   - А чего - с Корфом?.. - буркнул Прохор. Но,  похоже,  этот  аргумент
подействовал.
   Сергей немного растерялся. Эти дни думалось, что он вышел  на  верный
след, а оказывается, даже его подчиненные готовы оспорить очевидное...
   - Товарищи! - Сергей говорил не только для Ахилло и Карабаева,  но  и
для самого себя. - Давайте не увлекаться...  Все  ваши  версии,  Михаил,
имели бы право на существование.  Имели  бы...  Но  у  нас  есть  данные
Иностранного отдела. Не в  Минске,  не  в  Тамбове,  а  у  нас  работает
Кадудаль. У нас была уничтожена группа Айзенберга. Ведь что  получается?
Цепочка! Кривцов связан с начальником сборов, а заодно -  с  начальником
лаборатории экспертизы. А наверху его покрывает...
   - Товарищ Фриновский. - Ахилло невесело усмехнулся. - Сергей, не туда
рулим, поверьте...
   Получалось в самом деле плохо. Товарищ Фриновский был сотрудником  ЧК
с декабря 17-го. Но, с другой стороны, враг народа Ягода, бывший нарком,
был не просто членом партии с дореволюционным стажем, но и родственником
самого Якова Михайловича Свердлова!
   - Ладно, если так... - Ахилло развел  руками,  как  бы  соглашаясь  с
неизбежным. - Давайте подумаем, кто из этой шайки тянет  на  Кадудаля...
Начальник лаборатории?
   Михаил, похоже, вновь вносил вирус сомнения. Но Пустельга  уже  знал,
как ответить на этот вопрос:
   - Кадудаль  знал  о  готовящейся  акции  против  Тургула.  Он  не  из
Иностранного отдела, потому что в этом случае вся наша заграничная  сеть
уже сгорела бы...  Значит,  он  узнал  о  плане  похищения  генерала  на
коллегии комиссариата...
   - Или ему сказали за пивом, ~ не удержался Михаил.
   -  На  коллегии   комиссариата,   ~   повторил   Сергей.   -   Список
присутствовавших у меня имеется. Из всех, кто  сейчас  под  подозрением,
там был всего один...
   Фамилию Пустельга так и не назвал. Может быть,  потому,  что  товарищ
Фриновский всегда хорошо относился к нему...
   Два дня Сергей не решался. Он вспоминал язвительные замечания Ахилло,
понимая, что тот в чем-то прав. Кадудаль  мог  узнать  об  акции  против
Тургула от секретарши, машинистки, услышать в  буфете...  Но  совпадение
было слишком разительным. В конце концов Пустельга заперся в кабинете  и
написал рапорт на имя народного комиссара. В трех абзацах были оговорки,
сомнения - но в четвертом черным по белому стояла фамилия Фриновского...
   Вечером в среду рапорт был уже в приемной Ежова. Дело  -  хорошо  ли,
плохо ли -  было  сделано.  Но  облегчение  не  пришло.  Сергей  остался
недоволен I собой: слишком все получалось просто. А  ведь  Ахилло  прав:
против них действуют умные и талантливые враги...
   Утром в  четверг  настроение  было  нерабочим.  Дело  о  взрыве  было
передано следственному отделу:  усилия  группы  на  этом  этапе  уже  не
требовались. Надо было продолжать,  но  как  -  вновь  наступала  полная
неясность...
   Положение спас Ахилло,  предложивший  устроить  лейтенанту  Карабаеву
экзамен по роману Виктора Гюго. В суматохе последних дней  Сергей  успел
забыть о собственном приказе и теперь  охотно  ухватился  за  эту  идею.
Правда, сам он так и не успел освежить в памяти роман, но Пустельга имел
очевидное преимущество: он был начальником, а  стало  быть,  именно  ему
полагалось задавать вопросы...
   Напротив, лейтенанту Карабаеву эта идея, видимо, не пришлась по душе.
Он не стал возражать, но вид его внезапно  сделался  сумрачным.  Похоже,
литературные штудии не увлекали молодого сотрудника.
   Сергей усадил всех за стол, поудобнее устроился сам и,  наставительно
взгляну