что Пустельга мог рассчитывать.
   Про квартиру он решил покуда  никому  не  говорить,  чтобы  сразу  же
пригласить своих сотрудников на новоселье. В общем, к воскресенью Сергей
чувствовал себя вовсе неплохо. Все складывалось отлично - за исключением
сущей мелочи - неуловимой "Вандеи".  Впрочем,  об  этом  можно  временно
забыть - хотя бы на один вечер...
   В  отличие  от  переполненного  МХАТа,  "Аида"  не  вызвала   наплыва
зрителей. Конечно, большой, потускневший от времени зал был почти полон,
но пришедшие сюда сильно отличались от "премьерной" публики. В  основном
сюда пришли  те,  кого  случайно  занесло  в  Столицу:  командированные,
иногородние студенты, мелкая провинциальная интеллигенция. Вызолоченные,
отделанные бархатом ложи были пусты,  народ  теснился  на  галерке,  где
билеты  подешевле;  первые  ряды  были  также  почти  свободны.  Сергея,
впрочем, это не смутило: Большой оставался Большим в любом случае.
   В зале начал медленно гаснуть свет, из оркестровой ямы неслись  звуки
настраиваемых  инструментов,   когда   Ахилло,   уже   несколько   минут
оглядывавший зал в  поисках  знакомых,  внезапно  хмыкнул  и  подтолкнул
Пустельгу:
   - Отец-командир, взгляните! Ложа справа... Сергей обернулся.  Темнота
уже окутывала зал, но он успел заметить  бледное  знакомое  лицо,  руку,
лежавшую на барьере... Человек казался призраком, медленно исчезающим  в
подступавшей тьме. ~ Бертяев! - Пустельга  даже  привстал.  -  Не  может
быть!
   - Почему - не может? - удивился Михаил. - Он обожает "Аиду". Ни одной
постановки не пропускает... Почти уверен, что он в том же фраке...  Эге,
да он не один!..
   Пустельге тоже показалось, что драматург сидит рядом  с  кем-то,  чей
темный силуэт едва заметен в глубине ложи. Но  любопытствовать  не  было
времени оркестр заиграл  увертюру,  тонко  запели  скрипки,  и  огромный
занавес, украшенный золотыми гербами Союза, медленно пополз вверх.
   Пели, вопреки всем опасениям, неплохо. Вдобавок дотошный  Карабаев  в
очередной раз оказался прав:
   Исполнители были молоды и  ничуть  не  напоминали  тучных  старцев  и
старух, изображающих на сцене пылких влюбленных. Радамес и Амнерис  были
красивы, еще не избалованы славой и успехом, а потому играли  с  охотой,
от души. Впрочем, сравнивать Пустельге было почти что не с чем. Он  лишь
однажды  слушал  "Аиду"  в   Харькове,   где   гастролировала   какая-то
провинциальная труппа. О бывшем  селькоре  не  приходилось  и  говорить:
Прохор слушал музыку серьезно, чуть нахмурясь, словно  присутствовал  на
важном  допросе.  Даже   всезнающий   Ахилло   перестал   снисходительно
улыбаться: постановка, похоже, нравилась и ему.
   Ударил  фанфарный  марш.  Сергей,  всегда  испытывавший  волнение  от
громкого, надмирного голоса труб, откинулся на спинку кресла, и тут  его
взгляд скользнул вправо, в сторону бертяевской  ложи.  Он  вновь  увидел
драматурга: тот сидел, возвышаясь над невысоким  креслом,  его  красивое
лицо по-прежнему было бесстрастно и спокойно. Но Пустельга смотрел не на
него.
   Михаил не ошибся; Афанасий Михайлович был в ложе не один. Но ту,  что
сидела рядом с ним, Сергей менее всего ожидал увидеть на этом спектакле.
Она была все в том же  темном  платье,  и  лицо  ее  казалось  таким  же
бесстрастным и холодным, как у сидевшего рядом знаменитого драматурга.
   Пустельга быстро отвернулся.  В  общем-то,  в  увиденном  нет  ничего
невозможного. Та, которую он встретил на мхатовской премьере, тоже могла
быть любительницей "Аиды". К тому же  Сергей  сразу  понял,  что  они  с
Бертяевым давно знакомы...
   В антракте Ахилло принялся допрашивать Прохора  по  поводу  классовой
сущности  музыки  Верди.  Карабаев  с  самым  серьезным   видом   осудил
мелкобуржуазную ограниченность великого композитора, который игнорировал
реальное  классовое  деление  общества,  что  привело  к   забвению   им
пролетарского мелоса. Вдобавок бывший селькор осудил маэстро за согласие
передать  "Аиду"  для  исполнения  в  момент  открытия  Суэцкого  канала
очередной затеи мирового империализма. Сергей слушал этот научный диспут
вполуха, хотя уже начал понимать, что подобная дискуссия - лишь  обычное
развлечение его коллег. Оба тоже играли свои маленькие роли - то ли  для
него, их нового начальника, то ли по привычке - для самих 'себя.
   Внезапно в фойе прямо перед ними появилась знакомая  высокая  фигура.
Бертяев медленно шел по проходу, опираясь на массивную трость. А рядом с
ним... Да, рядом с ним была та, в темном платье. Сергей замер.
   - Ага! - удовлетворенно  заметил  Ахилло.  -  Желаете  познакомиться,
товарищи?
   - И, не дожидаясь ответа, шагнул вперед.
   - Микаэль, вы? - На бесстрастном  лице  Бертяева  внезапно  появилась
улыбка, он протянул широкую ладонь и крепко пожал руку Ахилло.
   - Я так и знал,  что  вас  встречу,  Афанасий  Михайлович!  -  Михаил
заговорщицки усмехнулся. -  Вы  же  вроде  старосты  в  клубе  любителей
"Аиды"... Афанасий Михайлович, это мои коллеги...
   Последовало представление. Каждый  был  удостоен  короткой  улыбки  и
крепкого рукопожатия. Затем Бертяев обернулся:
   - Товарищи, прошу знакомиться... Артамонова Виктория Николаевна...
   Ахилло шаркнул ногой, словно  старосветский  жуир  прошлого  века,  и
внезапно, к крайнему смущению Сергея, приложился к ручке. Впрочем,  сама
Виктория Николаевна вовсе не была смущена. Снова улыбка, и вот  ее  рука
протянулась к Пустельге.
   - С-сергей... - Он  вновь  почувствовал  себя  не  в  своей  тарелке.
Женщина улыбнулась, но Пустельга так и не понял, вспомнила ли  она  его.
Впрочем, что  было  вспоминать?  Дурацкий  вид,  с  которым  он  впервые
предстал перед той, которую, как выяснилось, звали Викторией?
   - Лейтенант Карабаев! - Прохор,  став  по  стойке  "смирно",  щелкнул
каблуками. Похоже,  это  понравилось,  и  Пустельга  вновь  ощутил  себя
растяпой. Даже представиться как следует не сумел...
   - Сергей Павлович, вы, если не ошибаюсь, командир Микаэля?
   Этого вопроса Пустельга не ожидал.  Выходит,  Бертяев  знает  о  нем:
своего имени-отчества Сергей не называл! Конечно, он не делал  тайны  из
своего служебного положения, но все же...
   - Когда Микаэль узнал, что у него будет новый командир, то  собирался
проситься обратно в театр. Микаэль, вы ведь здорово испугались, правда?
   Виктория Николаевна с улыбкой переводила взгляд с  довольного  Ахилло
на все еще растерянного Пустельгу. Сергей вздохнул: с ним  шутили.  Надо
отвечать.
   - Ну,  Афанасий  Михайлович...  Виктория  Николаевна...  Это  старший
лейтенант Ахилло преувеличивает. Я, конечно, суров, зато  -  справедлив.
Сорок  минут   физ-зарядки   утром,   чистка   сапог   непосредственному
начальству...
   Казарменный  непритязательный  юмор   был   воспринят   благосклонно.
Знаменитый писатель и  обаятельная  женщина  словно  снисходили  к  его,
Сергея, провинциальному уровню. Так сказать, мелкий бурбон, которому  по
нелепой случайности выпало командовать рафинированным душкой Микаэлем.
   - Никогда не любил физ-зарядку, - покачал головой Бертяев. - Так  что
вы, Сергей Павлович, не  глумитесь  особо  над  Микаэлем.  Он  -  натура
тонкая, ранимая...
   "Ранимая натура" Микаэль-Михаил испустил томный вздох. Похоже, в этом
обществе  подобная  манера  беседы  была  обычной.  Черт,  ему  бы  хоть
небольшое, хоть крохотное чувство юмора!
   - - Ну хорошо, - Сергей постарался сделать строгое лицо,  -  уменьшим
физ-зарядку до получаса. Но вы же  понимаете,  товарищи,  служба  -  она
порядка требует. Так сказать, хоть безобразно, зато единообразно.
   Снова  улыбки.  Сергей  покрылся  потом.  Он  прекрасно   знал,   как
допрашивать  интеллигентов,  как  вербовать  их,  превращая  в  надежных
работников спецслужбы. Но вести легкую беседу - это нечто иное...
   - Я...  Мы  с  Михаилом  были  на  премьере  "Кутаиса".  -  Следовало
перевести разговор на нечто более материальное. -  Мне...  нам...  очень
понравилось. ~ Вот как? - Брови Бертяева взметнулись вверх.  -  В  ваших
устах, Сергей Павлович, - это очень  серьезное  признание.  Да  еще  при
свидетелях... Ну, раз вы  так  глубоко  в  этом  завязли,  то  приходите
как-нибудь ко мне. Все втроем... Побеседуем.
   - Товарищ Бертяев! Вашей пьесы не видел, виноват! Был в командировке!
внезапно выпалил Прохор. - Мне... можно будет прийти?
   - Это тяжелый случай, ~ с самым  серьезным  видом  вздохнул  Афанасий
Михайлович  -  Вам,  лейтенант  Карабаев,  придется  выслушать  пьесу  в
авторском исполнении. Это трудное испытание...
   - Ничего, товарищ Бертяев, - охотно отозвался  Прохор.  -  Я  недавно
целый роман прочел! За пять дней!
   -  Преклоняюсь!  -  Драматург  крепко  пожал  руку  лейтенанту.   Тот
ухмыльнулся в ответ, и Пустельга понял,  что  бывший  селькор  прекрасно
умеет входить в доверие - даже к подобной рафинированной публике.
   Сергей попрощался молча. Ему вдруг показалось, что Бертяев и Виктория
Николаевна обменялись быстрыми, еле заметными взглядами. Похоже,  Ахилло
не преминул кое-что рассказать о нем. Или это был не Микаэль,  а  кто-то
другой?
   - Прохор, как вам Бертяев? - полюбопытствовал Ахилло. Мнением  Сергея
он почему-то интересоваться не стал.
   - Ну... серьезный мужик, - подумав, заметил лейтенант. - Сильный.
   - Почему - серьезный? - удивился  Пустельга.  -  Он  ведь  шутит  все
время!
   - Серьезный, - упрямо повторил сибиряк. - А шутит - это от силы. Цену
себе знает... Вон с какой гражданкой в театр пошел! Не мелочится!
   -  Да  нет,  Прохор,   тут   вы   ошибаетесь,   -   покачал   головой
Микаэль-Михаил. Насколько я знаю, Виктория Николаевна - жена его  друга.
Он ведь старше ее лет на двадцать.
   - Так я ведь не о том! - пожал плечами сибиряк. - Просто человек себе
цену знает - с некрасивой в театр не ходит. И одет... Сильный мужик...
   Пустельге внезапно  показалось,  что  весь  этот  достаточно  нелепый
разговор ведется исключительно в расчете на слушателя - на него  самого.
Или он стал  излишне  подозрительным?  Ему  самому  Бертяев  понравился.
Конечно, не из-за фрака,  который  -  Ахилло  и  тут  не  ошибся  -  так
запомнился Прохору. Первое впечатление не обмануло: Афанасий  Михайлович
был необычной личностью. То, что простая  душа  Прохор  назвал  "силой",
было  чем-то  иным  -  скорее  всего,  спокойным  чувством  собственного
достоинства. А такое встречалось редко, особенно  среди  интеллигентской
публики, живо чувствующей свою классовую неполноценность.
   О Виктории Николаевне Сергей старался не думать. Она, как и  Бертяев,
сразу поняла, с кем имеет дело.  До  него  снизошли  -  вежливо,  как  и
полагается интеллигентным людям, ~  ведь  все-таки  он  был  начальником
всеобщего любимца Микаэля! А он начал плести что-то  про  физ-зарядку  и
сапоги... Вот Прохор молодец: держал паузу, а затем - сразу на контакт!
   Пустельга внезапно представил себе, что ему надо войти  в  доверие  к
Бертяеву и... к Виктории Николаевне. Не "по жизни", а по  долгу  службы.
Конечно, в этом случае он вел бы себя совершенно иначе. Сергей вспомнил,
чему  сам  учил  агентов:  продумать  собственный  "образ",   просчитать
возможные варианты разговора... И - улыбка, обязательная улыбка!  Больше
говорить о самом человеке, особенно в начале знакомства.  Не  смущаться,
любую неловкость тут же обращать в шутку...
   Странно, почему ему не пришло в голову воспользоваться чем-нибудь  из
многолетнего опыта, чтобы почувствовать себя вровень с  тем  же  Ахилло?
Или виной этому все еще не изжитое ощущение чужака, случайного  человека
среди узкого круга столичной "публики"?  Играть  не  хотелось:  "сыграй"
Сергей при подобном знакомстве ~ и ему не избежать чувства, будто он  на
очередном задании...
   А все-таки  приглашением  к  Бертяеву  следовало  воспользоваться.  С
Афанасием Михайловичем интересно было бы побеседовать. И кроме того" там
он мог встретить ее. Просто встретить -  и,  может  быть,  перемолвиться
парой слов...
   Финал "Аиды" почему-то расстроил. Вначале Сергей не сообразил, в  чем
дело, решив, что на него подействовала страшная судьба героев. Но вскоре
понял: темное подземелье, замурованный  вход  и  могильное  молчание  за
каменной кладкой  почему-то  напомнили  совсем  иное:  ночь  на  Донском
кладбище, разрытую могилу и треснувшую крышку полуистлевшего гроба.  Его
вдруг  передернуло.  Нет,  конечно,  незнакомый  ему  парень  -  красный
командир Степан Косухин - не был похоронен заживо. Две разрывные пули  -
от такого не воскресают даже в опере...  Но  Пустельге  вдруг  почему-то
представилось, как тот, кого похоронили в далеком  21-м,  просыпается  в
тесном гробу, сжимая  в  руке  странный  кристалл,  покрытый  неведомыми
надписями. Бхотский язык Пустельга даже и не слыхал о таком... Отчего-то
увиделось,  как  красная  призма  начинает  светиться  и   буквы-муравьи
наливаются живым огнем, освещая мертвую могильную тьму...
   Зал аплодировал долго. Были цветы, актеров вызывали на поклон, и даже
Микаэль-Михаил поспешил на сцену с неизвестно откуда взявшимся букетом.
   Прохор казался по-прежнему очень серьезным, но сквозь эту  мину  явно
проглядывало удовлетворение:
   С билетами сибиряк не оплошал и не зря рекомендовал старшим товарищам
произведение прогрессивного итальянского композитора...
   В гардеробе Пустельга то и дело  оглядывал  толпу,  надеясь  заметить
своих новых знакомых. Но ни Бертяева, ни Виктории  Николаевны  не  было,
словно сегодняшняя встреча лишь привиделась Сергею...
   До общежития он добрался за полночь. Впрочем, долгая  дорога  уже  не
раздражала. Было время подумать об увиденном, а кроме того, ему осталось
ночевать здесь не более нескольких дней.  Хорошо,  если  новая  квартира
будет  где-нибудь  в  центре!  Впрочем,  это  уж  слишком  для  старшего
лейтенанта из провинции...
   Темную машину он заметил сразу, хотя она стояла без  огней  в  густой
тени деревьев. Сработала профессиональная привычка.  Мозг  автоматически
зафиксировал: "паккард", черная или темно-синяя  окраска,  окна  закрыты
шторами...
   - Товарищ Пустельга? - Из темноты шагнул  человек  в  военной  форме.
Сергей  остановился,  рука  привычно  легла  на  отворот  пальто,  чтобы
скользнуть к спрятанному под мышкой оружию.
   - Это я. В чем дело?
   - Пройдите, пожалуйста, к машине. Пустельга чуть было не  послушался,
но вовремя спохватился и обозвал себя идиотом. Это, пожалуй, еще глупее,
чем ломиться в заминированную квартиру на  Мещанской.  Пустельга  быстро
оглянулся, но не заметил никого поблизости. Впрочем, из машины  могли  в
любую секунду выстрелить...
   - Сергей Павлович, вас ждет тот, с кем вы  познакомились  у  Донского
монастыря...
   Рука, уже тянувшаяся к оружию, замерла. Странно, а ведь он только что
вспоминал ту жуткую ночь!.. И почему товарищ Иванов так любит темноту?
   -  Садитесь,  Сергей  Павлович!  -  Знакомый  голос   был   мягок   и
доброжелателен.  Сопровождающий  Сергея  военный  исчез  в  темноте,   и
Пустельга забрался на переднее сиденье. Шофера не было.  Товарищ  Иванов
сидел совсем рядом, на заднем сиденье, его лицо, как и в ту  ночь,  было
закрыто капюшоном.
   -  Решил  подышать  свежим  воздухом,  а   заодно   и   побеседовать.
Становитесь театралом? Это хорошо...
   Пустельга чуть было не начал оправдываться, но сдержался и  предпочел
промолчать. Ну что ж, товарищу Иванову доложили, что руководитель группы
"Вандея" сходил на "Аиду". Криминала в этом нет, да и быть не может.
   -  Сергей  Павлович,  хотел  с  вами  посоветоваться.  Я  читал  вашу
докладную...
   Товарищ Иванов на мгновение умолк, дав Сергею сообразить, о чем  идет
речь. Имелась в виду, конечно, его докладная наркому.
   -  Как  вы  думаете,  Сергей  Павлович,  кто-нибудь  из   тех,   кого
арестовали, связан с "Вандеей"? Я имею в виду - непосредственно.
   Пустельга весь напрягся.  Значит,  не  только  в  Главном  Управлении
нашлись скептики! Осторожнее, старший лейтенант...
   - Достаточных доказательств нет, товарищ Иванов. Но "Вандея" получила
взрывчатку по их оплошности...
   - Это верно... Но давайте  честно:  вы  считаете,  Фриновский  -  это
Кадудаль?
   Сергей на мгновение замешкался. Да, Фриновский мог быть Кадудалем. Но
его просили говорить честно...
   - Не думаю, товарищ Иванов. По-моему, он просто покрывал других...
   - Согласен с вами... Фриновского мы переведем на Дальний Восток...  А
Кадудаля  надо  искать  дальше.  Или  вы  думаете,  что  агент  "Вандеи"
какой-нибудь скромный швейцар?
   Да, товарищ Иванов неплохо информирован об их спорах.  Пустельга  еще
раз вспомнил, о чем они говорили в группе.
   - Теоретически все может быть. Но все-таки кажется,  что  Кадудаль  -
кто-то из ответственных работников. "Вандея" работает слишком  серьезно.
Конечно, у Кадудаля могут быть помощники...
   - Так... Выходит, целая сеть... Сергей Павлович, а как вы  объясняете
такую силу "Вандеи"? Почему мы не можем напасть на их след?
   - Может быть только одна причина. - Пустельга  собрался  с  силами  и
выдохнул:
   - "Вандея" имеет серьезное прикрытие на самом верху-- На  уровне  ЦК?
Политбюро? Совнаркома?
   - Да...
   Наступило молчание - долгое, тягостное.  Наконец  человек,  чье  лицо
было закрыто капюшоном, усмехнулся и пожал плечами:
   - Сергей Павлович, вы верите в шпионов на уровне Политбюро?
   - Но... - Пустельге стало жарко, -  Каменев,  Зиновьев...  Пятаков...
Рыков, Бухарин - разве они не были шпионами?
   - С вами не поспоришь. - Похоже, товарищ Иванов вновь улыбнулся. - Но
знаете, у меня есть такое чувство,  что  "Вандея"  ~  организация  иного
рода. Подобных связей  у  них,  скорее  всего,  нет.  Но  там  руководят
необыкновенно  умные  люди...  Вот  тут  и  проблема...  Кстати,  Сергей
Павлович, вы уверены, что  беглые  враги  народа,  которые  так  успешно
прячутся, ушли по линии "Вандеи"?
   - Но... у нас есть донесения "Лантенака"! -  удивился  Сергей.  -  Он
называет эту операцию "Ковчег"...
   - Да-да... Я помню. Но все-таки, если будут подробности, постарайтесь
узнать все точно. Тут могут быть интересные варианты... Да, про Корфа не
забыли?
   - Нарком тоже не забыл, - - в свою очередь  усмехнулся  Пустельга.  -
Недавно на коллегии...
   - Знаю. Но вы, конечно, понимаете, что если  сейчас  отменить  розыск
Корфа официально, то в Управлении  будет  слишком  много  вопросов.  Ну,
вроде обо всем поговорили... Кстати, если не секрет, Сергей  Павлович...
Вы, наверно, интересовались, кто такой Иванов, который отдает вам  такие
странные распоряжения? И что вам на это ответили?
   - Что вы - псевдоним товарища Сталина, - брякнул Пустельга, мгновенно
пожалев об этом. Впрочем, собеседника данная формулировка не смутила.
   - Как вы говорите? - В голосе прозвучала усмешка. - Вот  даже  как!..
Хорошо, согласен. Считайте меня псевдонимом товарища Сталина...
   Последняя фраза была  сказана  совсем  другим  тоном  -  серьезным  и
властным. Намек был понятен, но от этого становилось еще более жутко...
   Рукопожатие ~ и  Пустельга  осторожно  захлопнул  дверцу  "паккарда".
Короткая беседа вымотала,  словно  долгий  тяжелый  допрос.  Кое-что  он
запомнил  сразу:  Кадудаль  все-таки   не   раскрыт...   Надо   заняться
таинственными исчезновениями... И главное - у  "Вандеи"  нет  связей  на
самом верху. Их сила в другом... Интересно, это точка зрения Иванова или
самого товарища Сталина? Пустельга был  теперь  почти  уверен,  что  его
ночной собеседник один из помощников Вождя,  который  курирует  армию  и
органы госбезопасности. Неудивительно, что  этот  человек  не  афиширует
свою личность. Хотя все это по-прежнему странно, очень странно...
   Дежурный в общежитии,  успевший  уже  запомнить  Пустельгу,  не  стал
разглядывать пропуск, но не спешил отходить в сторону:
   - Извините, товарищ старший лейтенант. Вам тут звонили. По-моему, это
срочно. Я записал...
   - С работы? - Пустельга представил, что нужно ехать на ночь  глядя  в
Б