у. Крики слышались совсем  рядом.
Степа рванулся вперед, но  Арцеулов,  твердо  отстранив  его,  внимательно
осмотрел затвор карамультука и выглянул первым.
     За поворотом была каменная площадка, каких они уже нимало повстречали
на пути. Правда, тут имелось кое-что новое - влево  шла  еще  одна  тропа,
нырявшая в узкое ущелье. Впрочем, эти важные подробности Арцеулов  заметил
походя, рассматривая то, что происходило  в  нескольких  метрах,  как  раз
возле входа в ущелье...
     На земле валялось несколько мешков, какие-то вещи и брошенный прямо в
снег карабин. Возле вещей толпились пятеро невысоких, но крепких парней  в
одинаковых серых полушубках и шапках с  меховым  козырьком.  Двое  держали
оружие наизготовку и, весело посмеиваясь, наблюдали за тем, чем занимались
их товарищи. А те, уже без всякого смеха, а напротив, с руганью и криками,
что есть силы били еще одного - шестого, - худого высокого парня в меховой
куртке нараспашку. Шапка лежала рядом, тут же в снегу торчал  нож,  похоже
только что выбитый из рук.
     Парень отбивался как  мог.  Его  пару  раз  сбивали  в  снег,  но  он
откатывался в сторону, вскакивал и успевал врезать одному из нападавших  в
челюсть или в грудь, прежде чем снова  упасть.  Те,  что  пытались  с  ним
расправиться, сердились и снова бросались на парня. Когда тот вновь  упал,
один из нападавших замахнулся ногой, но  тут  же  рухнул  в  снег,  сбитый
ловкой подсечкой.
     - Дает! - шепнул Косухин. - Ну, чего, капитан, пошли?
     Арцеулов помолчал, оценивая ситуацию. Тех, с оружием, пятеро. У парня
нет даже ножа, значит, можно рассчитывать лишь на собственную  ловкость  и
на карамультук...
     - Ты чего? - возмутился Степа. - Их же пятеро на одного...
     Ростислав не  ответил  и,  быстрым  движением  расстегнув  полушубок,
скинул его в снег. Затем передал ружье Косухину и сжал в руке нож.
     - Первого, кто поднимет оружие!
     Между тем обстановка изменилась. Один из тех, кто стоял в  стороне  и
посмеивался, вдруг стал очень серьезным и  что-то  громко  крикнул.  Трое,
избивавшие парня в куртке, отскочили в сторону, оставив жертву  лежащей  в
снегу. Тот, кто отдал приказ, лениво поднял ствол карабина.  Парень  успел
вскочить, но тут же замер, увидев направленный на него  ствол.  Косоглазое
лицо дернулось в злобной ухмылке, палец лег на спусковой крючок...
     ...И послышался  грохот.  Карамультук,  нацеленный  Степой,  окутался
черным дымом. Косоглазый рухнул в снег  -  пуля  угодила  точно  в  висок.
Другой, в таком же сером полушубке, попытался  обернуться,  но,  захрипев,
начал сползать в снег - Арцеулов уже был  рядом  и  вынимал  из  его  бока
окровавленный нож. Один из оставшихся, не успев выхватить оружие,  кинулся
на капитана, но получил резкий удар в грудь, бросивший его навзничь.
     Парень в куртке, сообразив, что пришла подмога, кинулся на ближайшего
косоглазого и повалил его в снег, вцепившись в горло. Пятый - последний  -
дернул из-за пояса револьвер, но подоспевший Степа обрушил на  его  голову
приклад. Бандит в сером  мягко  ткнулся  лицом  в  труп  своего  товарища.
Сцепившийся со своей недавней жертвой тип сумел вырваться и  подхватить  с
земли карабин, но хлопнул сухой короткий выстрел, и Арцеулов сунул за пояс
трофейный револьвер. Дело было сделано.
     Степа первым делом бросил верно послужившее ружье и закинул за  плечо
новенькую винтовку. Теперь и он почувствовал себя прежним  -  уверенным  и
сильным. Арцеулов ткнул носком унта лежащего в снегу косоглазого, которого
оглушил удар затылком об лед, и без особых сантиментов добил его выстрелом
в  голову.  После  чего,  оглядев  место  побоища,  слегка  поморщился   и
направился надевать сброшенный полушубок.
     - Сэнк-ью, бойз! - произнес  спасенный,  весело  улыбаясь  и  вытирая
снегом окровавленное  лицо.  Досталось  парню  крепко,  но  оптимизма  он,
похоже, не потерял.
     Степа  понял,  что  его  благодарят  и  промычал   в   ответ   что-то
неопределенное.
     - Амэрикэн? - продолжал между тем парень.
     - А! - сообразил Косухин. - Никак нет, браток, не оттуда.
     Парень  с  интересом  прислушался,  вновь  улыбнулся   и   неуверенно
проговорил:
     - То... пан поляк?
     - Вот, чердынь-калуга, непонятливый. Русские мы!
     -  Шердынь...  -  удивленно  пробормотал  парень,  затем   его   лицо
прояснилось, и он четко, почти без акцента произнес:
     - Спасибо, товарищ!
     - Вот это дело!  -  обрадовался  Косухин.  -  Это  по-нашему!  Видал,
Ростислав, понимает!
     -  Вы  американец?  -  заинтересовался  Арцеулов,  успевший  накинуть
полушубок и теперь поправлявший ремень.
     - О, йес! - охотно  согласился  неизвестный.  -  А'м  Тэд  Валюженич,
Джонсвилл, Индиана стэйт. Бат... бойз, д'ю андестэнд Инглиш?
     -  Немного,  -  ответил  Ростислав  по-английски.  -  Похоже,  мистер
Валюженич, у вас были некоторые проблемы?
     - О, да! И я могу лишь  поблагодарить  Творца,  что  он  занес  таких
решительных русских парней в самую жуткую дыру на Тибете!
     - Значит, все-таки Тибет...  -  проговорил  Арцеулов  и  еле  заметно
нахмурился...



                               4. УБЕЖИЩЕ

     Тэд Валюженич верил Богу, американской Конституции, законам природы и
- отчасти - президенту Вильсону. Во всех остальных вопросах  он  оставался
ярым скептиком, каким и положено быть  молодому  ученому  в  двадцать  два
года.
     Предок Тэда - люблинский маршалок Тадеуш Валюженич - прибыл  в  Штаты
еще в конце XVIII века. С тех пор Валюженичи считали себя истинными  янки,
а от польских  предков  оставили  лишь  несколько  пергаментов  с  давними
королевскими  привилегиями,  а  также  имена  Тадеуш  и  Криштоф,  которые
получали старшие в семье. Так младший Тадеуш - Тэд - получил свое  имя,  а
Крисом  -  Криштофом  -  был  его  отец,  известный  филолог-медиевист,  в
последние годы работавший по приглашению Британской  Королевской  Академии
наук в одном из английских университетов. Тэда,  не  желая  создавать  ему
тепличные условия, отец отправил в Сорбонну, посылая  ему  денег,  которых
как раз хватало на квартирку  в  пригороде  и  на  чашку  кофе  по  утрам.
Поучившись год и вдоволь наслушавшись о миннезинге  и  трубадурах,  Тэд  в
конце концов взбунтовался и перевелся на отделение археологии, что  больше
подходило к его живой  натуре.  Отец  воспринял  решение  своего  отпрыска
кисло,  но  ограничился  лишь  урезанием  ежемесячной  субсидии,  так  что
утренняя чашка кофе отпала сама собой.
     Впрочем, Валюженич-младший не унывал  и  уже  через  полгода  добился
именной стипендии и места лаборанта в отделе молодого, но уже  знаменитого
профессора Луи Робера. Тэду помогли поистине сизифово трудолюбие, а так же
знание языков. Отец, готовя свое чадо в филологи, заставлял его  учить  не
только язык предков - польский, но и древние языки заодно  с  современными
европейскими. Польский Тэд как следует так и  не  выучил,  по-русски,  как
выяснилось, мог понимать лишь с пятого на десятое;  зато  досконально  зал
древнегреческий, а за  последний  год  увлекся  восточными  языками  -  от
суахили до наречия тибетских бхотов.
     На Тибет Валюженич попал  отчасти  из-за  бхотов,  чьими  древностями
серьезно заинтересовался, а отчасти из-за  своего  приятеля  Шарля  Карно.
Молодой аспирант, потомок знаменитого  математика  и  генерала  Революции,
Шарль был аспирантом у Робера и на свои средства организовал экспедицию по
центральному Тибету, дабы обследовать несколько  малоизвестных  буддийских
монастырей. Профессор Робер лишь покачал головой, узнав о безумном замысле
своих учеников, но в  конце  концов  благословил,  вручив  письма  во  все
возможные официальные и научные учреждения Китая и Британской Индии.
     Валюженич вместе с Карно, наняв нескольких  проводников,  три  месяца
ездили  по  глухим   закоулкам   Тибета,   перезнакомились   с   десятками
бритоголовых мудрецов в оранжевых одеяния  и  сумели  правдами,  а  больше
неправдами, собрать большую коллекцию тибетской  старины.  Ближе  к  зиме,
когда даже самые смелые  проводники  опасались  вести  экспедицию  дальше,
Шарль Карно решил во что бы то  ни  стало  добраться  до  главной  святыни
бхотов - монастыря Шекар-Гомп. Местные  власти  предупреждали,  что  возле
Шекар-Гомпа небезопасно -  там  объявились  какие-то  вооруженные  отряды,
захватившие монастырь и нападавшие на окрестные селения. Карно  был  готов
рискнуть, и Валюженич, естественно, тоже.
     Все уже было готово, но в начале декабря Шарль внезапно  заболел.  Он
пролежал в горячке три недели, затем начал поправляться,  но  ни  о  какой
дальнейшей поездке, да еще зимой, не могло быть и речи.  Тогда  Тэд  решил
рискнуть сам. Тут даже Карно испугался, попытавшись не пустить друга в эту
авантюру,  но  Валюженич  был  тверд.  Он,  истинный   янки,   воспринимал
случившееся как вызов. Непокорный сын профессора был готов вызов  принять,
и   в   начале   января,   оставив   Шарля   под   присмотром   нескольких
соотечественников-французов, нанял проводников и отправился в путь.
     Вначале все шло наилучшим образом. По дороге Тэд завернул в несколько
монастырей, которые не были даже отмечены на карте,  и  коллекция  древних
рукописей  и  реликвий  заметно   пополнилась.   Осталось   добраться   до
Шекар-Гомпа. Но тут начались трудности. В последнем селении, встретившемся
на  пути,  проводники,  поговорив  с  местным   старостой,   категорически
отказались идти дальше. Уговоры не помогли, проводники  были  готовы  даже
вернуть аванс, что для тибетцев являлось делом невиданным. Они  объясняли,
что хозяин ада Шинджа  вместе  со  своей  подругой  Лхамо,  сев  на  своих
призрачных коней, выбрались на землю как раз у Шекар-Гомпа. Монахи  оттуда
бежали, а слуги ада разорили монастырь, превратив его в свою обитель.
     Тэд Валюженич не верил в хозяина ада Шинджу. Убедившись, что суеверия
в этом далеком от западной цивилизации крае излишне сильны, он решил ехать
сам, надеясь нанять проводника по дороге. Тем более, путь  до  Шекар-Гомпа
несложен - дорога  была  прямой  и  достаточно  удобной,  естественно,  по
местным меркам. Из-за зимы и отсутствия корма он решил  не  связываться  с
лошадьми, наняв огромного черного яка. Три дня пути прошли  нормально.  До
Шекар-Гомпа  оставалось  не  больше  двух,  но  тут   случилось   изрядная
неприятность: як, которого  Тэд  прозвал  Вильгельмом  за  скверный  нрав,
оборвал ночью  упряжь  и  сбежал.  Возвращаться  из-за  козней  норовистой
скотины не хотелось, и Тэд, взвалив вещи на спину, пошел пешком.
     Его встретили как раз у перекрестка. Пятеро солдат не стали ни о  чем
спрашивать,  не   поинтересовались   документами,   а   сразу   забрав   у
растерявшегося  Тэда  оружие,  принялся  лупить  его,   словно   полисмены
нашкодившего  пьяницу.  Валюженич  вспыхнул  и  дал   сдачи.   Дрался   он
действительно неплохо, но у косоглазых в одинаковых серых полушубках  были
винтовки, и дело приняло скверный оборот. Тэд это понимал и уже был  готов
к худшему, когда из-за скалы прогремел Степин карамультук...


     Арцеулов  предложил  тут  же  убраться  подальше  от  места  схватки.
Валюженич выразил полное согласие.
     Трупы, по совету Степы, скинули прямо в пропасть, где  шумела  речка,
туда же полетело лишнее оружие, снег был заново  утоптан  и  даже  кое-где
присыпан, чтобы скрыть пятна  крови.  Критически  оглядев  место  побоища,
Косухин решил, что полностью скрыть случившееся не удалось, но следопытам,
буде таковые явятся, придется изрядно повозиться. После этого  он  взвалил
на спину мешок и выразил согласие идти дальше.
     Дальше - означало к  Шекар-Гомпу.  Никто  не  предложил  поворачивать
назад, хотя было ясно, что главные проблемы впереди. Зато теперь у каждого
имелось по карабину и револьверу, достаточно продуктов и целых  две  фляги
со спиртом. С таким снаряжением, по мнению  всех  троих,  можно  было  без
страха атаковать целых три Шекар-Гомпа, обороняемых  всем  воинством  царя
ада.
     Тропа стала настолько широкой, что по ней  можно  было  идти  втроем.
Впрочем, шли не плечом к плечу, а уступом - Арцеулов и Тэд рядом, Степа  -
чуть позади. Такую позицию Косухин избрал сознательно. Беляк и свалившийся
как снег на голову  американец  пустились  в  беседу  на  неведомом  Степе
английском языке, и гордый Косухин предпочел чуток отстать, дабы не делать
умное лицо,  не  понимая  ровным  счетом  ни  черта.  Сначала  рассказывал
Валюженич -  громко,  жестикулируя  обеими  руками,  потом  стал  говорить
Арцеулов, очень спокойно, и,  как  показалось  Степе,  тщательно  подбирая
слова.
     Так оно и было. Выслушав рассказ американца,  Ростислав  почувствовал
себя в некотором затруднении. О многом, например о "Мономахе", вести  речь
он не  считал  возможным,  а  путешествие  в  отряде  Джор-баши  выглядело
настолько странным, что о нем лучше было вообще умолчать. В конце  концов,
капитан избрал золотую середину, отчего их с Косухиным  история  приобрела
вполне благопристойный вид. Оба они оказались  военнослужащими  российской
военной базы в Китае, название и местоположение которой  он  предпочел  не
уточнять, попавшими в плен и  оказавшимися  после  дальних  странствий  на
Тибете.
     Американец  выслушал  внимательно,  затем  его  взгляд  скользнул  по
торчавшему из-за пояса капитана рогу - подарку  Джора  -  после  чего  Тэд
произнес: "Оу!" и воздержался от комментариев.
     Степе  было  обидно,  что  Арцеулов,   пользуясь   своим   буржуйским
образованием, отсек  от  него  их  нового  знакомого.  Но  тут  Валюженич,
оглянувшись, что-то спросил у Ростислава, после  чего,  оставив  капитана,
сместился чуть назад.
     - Мистер Косухин... - начал он торжественно.
     - Да чего там! Степа я... Степан, - подобрел тот.
     - Оу? Сте-пан... Стив! Велл?
     - А че? - Имя "Стив" неожиданно понравилось.
     - Стив! Я вери бардзо... плохо... русски. Бат... але... хчу  ще  един
раз высловить вам...
     - Да ну! - совершенно смягчился Степа. - Чего там,  Тэд!  Сегодня  я,
завтра - ты... Ростислав, переведи, будь добр, что пословица есть:  сделай
добро и брось его в пропасть...
     Арцеулов, удивленно поглядев на Степу, перевел, после чего американец
улыбнулся и что-то заговорил в ответ, на этот раз уже по-английски.
     - Тэд говорит, что он слышал эту пословицу, - перевел капитан. Только
он слыхал ее в Ираке. Она звучит так: "Сделай  добро  -  и  брось  в  реку
Тигр". Степан, а вы где ее узнали?
     - Ха! - только и ответил Степа, довольный произведенным эффектом.
     Теперь уже все трое пошли рядом. Пользуясь этим, Ростислав пересказал
Степе историю студента-археолога.
     Между тем Косухину пришла в  голову  какая-то  важная  мысль.  Что-то
существенное они  упустили,  когда,  скинув  трупы  бандитов  в  пропасть,
двинулись дальше. Что-то важное.
     Тут его осенило...
     - Мужики! - он даже остановился от того, насколько важным и очевидным
было то, что он понял. - Вы эта... косоглазых помните?
     Арцеулов перевел вопрос. Между тем Степан продолжал:
     - Коней у них не было. Так? И даже этих... ну, яков. Как же они  туда
попали? Не в снегу же ночевали?
     Капитан быстро переводил. Тэд сразу стал серьезным.
     - Я шел по другой тропе, чем вы, ребята - но ни одного такого там  не
было. Значит, они пришли с другой стороны!
     - Во! - кивнул Степа, выслушав перевод. - Мы таких  тоже  не  видели.
Значит, кубло у них впереди - больше негде. И близко, иначе они пешком  бы
не ходили. А мы топаем себе..
     Наступило молчание, после чего  Арцеулов  покачал  головой,  негромко
заметив: "Кретин!". Затем пояснил:
     - Это я кретин, господа. Для кадрового офицера  не  сообразить  такое
"дважды два" - позор.  Косухин,  передаю  вам  командование  и  перевожусь
обратно в юнкера..
     - Брось, Ростислав, - соизволил смилостивиться Косухин. - Это  мы  по
горячке. Я тоже хорош, когда только понял! Но чего делать-то?
     Тэд, слушавший разговор очень внимательно,  похоже,  что-то  понял  и
достал из вещевого мешка свернутую карту.
     - Вот это дело! - обрадовался Степа. - Давай, капитан, рули!
     Они  прошли  к  ближайшему  углублению  в  скале,  где   можно   было
расположиться поудобнее, и развернули карту.
     Косухин, честно говоря,  мало  что  понял,  зато  Арцеулов  буквально
впился глазами в бумажный лист. Наконец-то можно не бродить с  завязанными
глазами!
     Карта была Ростиславу незнакома. Если бы не надпись, он  бы  едва  ли
сообразил, что это Тибет. Ни одного известного Арцеулову объекта на ней не
оказалось. Впрочем, Тэд тут же показал тропу, по которой они шли, и речку,
вьющуюся рядом. Впереди, не так уж и далеко, была обозначена  долина,  где
стоял нарисованный от руки крестик.
     - Шекар-Гомп, - пояснил Валюженич.
     Он добавил, что карта  составлена  лет  пятнадцать  назад  английской
военно-топографической экспедицией.
     - Худо дело, - заметил  через  некоторое  время  Арцеулов.  -  Другой
дороги-то нет. Степан, смотрите..
     Он показал тропу, речку и монастырь впереди. Степа покрутил  головой,
разглядывая нависавшие над ними скалы и пропасть по другую сторону  тропы,
и почесал затылок:
     - Вот, чердынь-калуга! И вправду. А пост-то где-то  рядом.  Пора  ему
уже быть...
     Валюженич переспросил капитана, а затем заметил:
     - Я не военный,  ребята,  но  думаю,  пора  где-нибудь  спрятаться  и
подождать до темноты.
     Капитан был того же мнения,  но  Степа  посчитал  нужным  прежде  как
следует разведать местность. Решили все  же  двинуться  вперед  в  поисках
подходящего убежища. Теперь шли осторожно, всматриваясь в  каждый  поворот
тропы. Тэд первым заметил удобную площадку, на которую вполне  можно  было
забраться снизу. Первым влез Степа, подав американцу  ствол  карабина,  но
тот, гибкий, словно кошка, взлетел наверх без посторонней помощи.
     - Вас почти не видно, - оценил убежище капитан, оставшийся на  тропе.
- Степан, я пойду посмотрю, что там. Сидите тихо...
     - А чего ты? - по привычке начал Степа, но Ростислав взял карабин  на
изготовку и зашагал вперед.
     - Мистер Арцеулов? - поинтересовался Тэд.
     Косухину пришло на ум мудреное словцо:
     - Он... это... рекогносцировка!
     - Оу, велл! Хи из брэйв бой!
     - Ну, вот, опять по-своему чешешь! - огорчился Косухин. -  Ты  лучше,
Тэд, расскажи, за какую ты платформу? Ну, за революцию? За коммунизм?
     - Оу! - понял Валюженич. - Но, но! Революшен  -  из  крейзи  хорс  оф
прогресс! Эволюшн онли...
     - Значит, и ты буржуй, - вздохнул Степа, - капиталист...
     - Ка-пи-та-лист... - задумчиво повторил Тэд. - Оу! Рокфеллер, Морган,
Херст? Но, но! Но капиталист, Стив! А'м сайнтист. Онли сайнс, йе!
     Степа хотел было ввернуть обязательное "чего?", но сдержался.
     - Значит, ты, Тэд, не за капитализм, а за этот "сайнс"? А чего это?
     Валюженич задумался:
     - Сайнс. Это есть... Математик, кэмистри, хистори, физик... Сайнс!
     - А! - дошло до Косухина. - Наука, значит! Так наука, друг Тэд, штука
тоже классовая! Эх, темнота-интеллигенты,  навязались,  чердынь-калуга  на
мою голову! Ну да ладно... Так ты этот, историк?
     - О, йе! Хистори... Бат эспешли акэолоджи...
     - А это чего?
     - Оу! - Валюженич тут же загорелся. - Пан не разумеет по-польски?...
     - Да ты чеши, - предложил Косухин. - Авось, чердынь-калуга, соображу.
     Тэд  кивнул  и  начал  излагать  суть  мудреной  науки   "акэолоджи",
используя дикий англо-польский  суржик,  а  более  всего  -  язык  жестов,
который для Степы оказался наиболее доходчивым...


     ...Между тем Арцеулов быстро шел по тропе, стараясь держаться ближе к
левому краю, чтобы успеть прижаться в случае необходимости к скале. Ему до
сих пор было стыдно, что он, кадровый офицер,  воевавший  не  первый  год,
прокололся на такой очевидной ерунде, как расположение  вражеского  по