в  Ташкенте
сплетничали об ином. Впрочем, оставался еще один вопрос:
   - Тут... в Главном Управлении... я  встречал  какого-то  комбрига.  У
него петлицы сапера. Лицо такое красное...
   Михаил долго молчал. Они спускались по эскалатору, и только  в  самом
конце бегущей лестницы Ахилло словно очнулся и негромко сказал:
   - Вы мне ничего не говорили, Сергей, а я ничего  не  слышал  -  ни  о
комбриге, ни о его петлицах. Да и вы его не видели. Договорились?
   - Договорились...
   Странно, Михаил-Микаэль явно испугался. А ведь он  вовсе  не  казался
трусом! Сергей обругал себя: нет, болтать зря  не  следовало!  Хватит  и
того, что предстояло раскапывать по долгу службы...
   На следующий день Пустельга отправил Прохора в Тамбов,  на  пороховой
завод, а  сам  сел  за  докладную  наркому  с  предложением  возобновить
расследование по делу Кадудаля. Ахилло, чтобы тот  не  бездельничал,  он
посадил за  длинный  список  подозреваемых,  составленный  еще  покойным
Айзенбергом. В список входили те, кто по своему положению мог поставлять
"Вандее"  информацию  или  оказывать  иное   содействие.   Затея   почти
безнадежная: те, кто помогал подполью, могли занимать  должности  как  в
многочисленных наркоматах, включая и Большой Дом, так и в ЦК, а также  в
Столичном горкоме. Список приходилось то и дело обновлять: за  последний
месяц бесследно сгинуло двое  наркомов,  несколько  завотделами  ЦК,  не
говоря уже о работниках помельче. Сергей  вспомнил  замечание  Ахилло  о
телефонистках и был вынужден признать, что в этом случае  список  вообще
не имеет смысла. Правда, для себя он выделил три  "узла",  где  "Вандея"
скорее всего могла получать информацию: аппарат ЦК, Столичный горком  и,
естественно. Главное Управление. Впрочем, и в этом случае  круг  поисков
неимоверно широк.
   Внезапно  Михаил  хмыкнул.  Пустельга,  оторвавшись   от   докладной,
вопросительно поглядел на орденоносца.
   - Да нет, ничего. - Ахилло вновь усмехнулся, но на этот раз невесело.
Просто вспомнил, что нам || спецшколе рассказывали.
   - Про шпионов?
   - Ага, про них, родимых. Во времена Французской революции существовал
такой-этакий Комитет общественного спасения. Нечто вроде Совета труда  и
обороны...
   - Помню. Это мы учили. - Историю Французской революции он и  в  самом
деле знал неплохо. ~ Ну вот,  и  там,  представьте,  завелся  шпион.  Не
где-нибудь - при самом Робеспьере! ~ Вандейский? - невольно вырвалось  у
Пустельги.
   - Шут его знает. Но, скорее всего, работал на Кобленц, на эмигрантов.
Ну, начали его, естественно, искать. Выбирать  почти  что  не  из  кого:
всего двенадцать человек, минус, естественно, сам Робеспьер, Сен-Жюст  и
Кутон эти были фанатиками. Остается девять.
   Сергей отложил в сторону недописанный  лист  бумаги.  Давняя  история
вдруг почему-то показалась очень важной.
   - И что? - не выдержал он. - Нашли?
   -  Ага.  Некоего  Эро  де  Сешеля.  Ну  вот,  шпиона   отправили   на
гильотину... а информация продолжала поступать - причем первоклассная...
Прошло сто пятьдесят лет, архивы открыли, мемуары напечатали...
   - Не нашли?
   - Представьте себе, товарищ командир, нет. А ведь тогда разведка  еще
не имела такого опыта прикрытия агентуры... Нет, я не в целях нагнетания
пессимизма, я так...
   - Как это - так? - Сергей внезапно подумал, что  Ахилло  знает  нечто
важное - или о чем-то важном догадывается. Тот пожал плечами:
   - Наиболее трезвые историки считают, что шпиона там вообще  не  было.
Подполье специально  дезориентировало  своих  хозяев  в  Кобленце,  чтоб
получить больше денег. А может, эта игра предназначалась для  якобинцев:
снесли же голову де Сешелю! Информацию-то можно было получить и иначе...
Впрочем, мог быть еще один вариант...
   Ахилло помолчал и проговорил тихо, словно раскрывал опасную тайну:
   - Информацию мог поставлять сам Робеспьер,  из  каких-то  одному  ему
известных соображений. Ну а товарищи историки теряются в догадках...
   Сергей помрачнел. Ахилло явно на что-то намекал  -  но  понимать  его
намеки или даже думать о них не хотелось. Некоторое время  оба  работали
молча. Сергей тщательно подбирал выражения докладной, по опыту зная, как
важно не написать лишнего - особенно в такой бумаге. Выходило покуда  не
особо убедительно.
   - А ну его! - Ахилло  отбросил  в  сторону  машинописные  страницы  и
лениво потянулся. - Отец-командир, а не устроить ли нам поход  в  театр,
а? А то одичаем! Мы ведь все-таки в Столице!
   Мысль сразу пришлась по душе. И в самом деле, за  эти  дни  Пустельга
видел лишь кабинеты Большого Дома и комнатку в общежитии, где его покуда
поселили.
   - ~ А что? - Докладная была  вновь  отложена.  Сергей  повернулся  на
стуле и поскреб подбородок. - Это мысль! Когда я  тут  стажировался,  то
почти  каждый  вечер  где-либо  бывал.  Помню,  попал  на   премьеру   к
Мейерхольду...
   Он умолк, сообразив, что сказал лишнее. Ни Мейерхольда, ни его театра
уже не было. Михаил сделал вид, что не услышал.
   - Во МХАТе скоро будет премьера. У нас тут театральная касса. Мы, так
сказать, шефы.
   - Вам нравится МХАТ? - Сергей вспомнил, что Ахилло -  из  театральной
семьи. Михаил усмехнулся и покачал головой:
   - Мне? Нет, не нравится. Может быть, потому, что мой батюшка просился
туда на работу, а господин Станиславский дал ему  от  ворот  поворот.  А
если серьезно - нельзя сейчас играть так,  как  сорок  лет  назад,  -  и
вдобавок спекулировать на прошлой славе.
   Сергей вновь вспомнил Мейерхольда. Странно, отчего-то закрыли  именно
Революционный театр, а не какой-либо из старых, совсем не революционных!
   - А можно и в Большой, ~ продолжал Ахилло. - Там кое-кто славно поет.
Давыдову слыхали?
   - Это в Ташкенте-то? - улыбнулся Сергей. - Все! Идея  одобряется,  но
подождем возвращения Прохора Ивановича. Вместе и сходим.
   - Годится, - невозмутимо согласился Ахилло. - Кажется, в Театре юного
зрителя идет мощная пьеса - " Кулак и батрак"...
   Пустельга  обиделся  за  юного  лейтенанта  и  хотел  было   достойно
возразить  зазнавшемуся  столичному  жителю,  но  тут  внезапно  звякнул
стоявший на столе внутренний телефон. Ахилло лениво снял трубку:
   - Группа старшего лейтенанта Пустельги. Да... Так точно, даю!
   Внезапно тон его изменился, он вскочил и сунул трубку Сергею, шепнув:
Жарком!" Еще не совсем осознав происходящее. Пустельга бросил взгляд  на
недописанную докладную и осторожно проговорил в мембрану:
   - Старший лейтенант Пустельга.;. Здравия желаю, товарищ...
   - Вы не один? -  раздался  негромкий  взволнованный  голос  Ежова.  -
Попросите своих сотрудников выйти...
   Ахилло, обладавший, похоже,  сверхъестественным  чутьем,  был  уже  у
дверей. Сергей кивнул, и старший  лейтенант  исчез,  плотно  прикрыв  за
собою массивные створки.
   - Я один, товарищ народный комиссар... - начал было Сергей,  но  Ежов
его оборвал:
   - Хорошо. Сейчас с вами будут говорить. Выслушайте - и выполните  все
точно!
   В трубке послышался щелчок. В эту долю секунды  Пустельга  сообразил,
кто мог отдавать ему  приказ  помимо  наркома  и  вместо  наркома,  -  и
похолодел.   Хотя   подобного   можно   ожидать   -    ведь    "Вандеей"
заинтересовались на самом верху. Он был почти уверен, что сейчас услышит
знакомый всей стране глуховатый голос с еле заметным акцентом...
   - Сергей Павлович? Это Иванов говорит. Помните?
   Трубка чуть не выпала из рук. Голос был знаком, но это,  конечно,  не
голос любимого Вождя  -  Это  голос  того,  который...  Впрочем,  думать
некогда. Вспомнилось лишь прощальное: "Забудьте!"
   - Никак нет, товарищ Иванов. Не помню. Забыл!
   -  А-а-а!  -  В  трубке  послышался  смешок.  -  Похвально,   товарищ
руководитель группы. В деле разобрались?
   - Нет еще... - Пустельга сам ужаснулся своему  ответу,  но  отступать
было некуда:
   - Очень сложное дело, товарищ Иванов.
   - Да ну? - в трубке вновь послышался  смех.  -  А  я  думал,  вы  уже
изловили всех супостатов! С чего думаете начинать?
   - С диверсии. Тут остались следы.  И  потом,  надо  продолжить  поиск
Кадудаля... Это...
   - Помню. - Голос того, кто  называл  себя  Ивановым,  стал  серьезен.
Значит, думаете, им в  Большом  Доме  помогает  кто-то  повыше  рядового
сотрудника?
   -  Уверен,  -  рубанул  Сергей,  хотя  полной  уверенности  у   него,
естественно, не было, да и быть не могло. - Но мне нужна санкция наркома
на внутреннее расследование...
   - Получите... Сергей  Павлович,  а  вас  не  смущает  то,  что  поиск
"Вандеи" ведете лишь вы трое?
   Вопрос был неожиданным. Конечно, в группе покойного  Айзенберга  было
шестеро, но все равно для такой задачи требовались куда большие силы.
   - Боитесь жаловаться на руководство? - В тоне невидимого  собеседника
скользнула неприкрытая ирония. - Слушайте, Сергей Павлович, - и слушайте
внимательно.  В  Америке  на  заводах  держат  специального   сотрудника
"думающего инженера". Его задача ~ только  думать  и  время  от  времени
выдавать новые идеи. Следует заимствовать, как учил товарищ Ленин,  опыт
американских империалистов. Вы и ваши товарищи будете нашими  "думающими
инженерами". "Вандею" ищет весь наркомат, но ваша задача  -  идеи.  Если
будут нужны люди - получите. Столько, сколько надо,  -  роту,  батальон,
полк... Это ясно?.. Теперь второе...
   Трубка на миг умолкла, и Сергей смахнул со лба пот.
   - Итак, второе. Начните с психологического портрета  нашего  врага  -
этого Лантенака. Подумайте - кто это может быть, чего он хочет,  во  что
верит. Нам надо его представить - тогда будет легче.  Это,  конечно,  не
засада или погоня, но все же попытайтесь. И третье...
   Вновь секундный перерыв.
   - Не ищите Корфа. Забудьте о нем.  Считайте,  что  такой  никогда  не
проходил по делу "Вандеи". Но учтите - на  мои  слова  вы  ссылаться  не
имеете права. Как поняли?
   - Я... понял... - с трудом выговорил Пустельга.  -  Корфа  искать  не
надо...
   - Bce! Желаю успеха. Квартиру получили?
   - Что? - Такого оборота Сергей не ожидал. - Нет еще, но...
   - Понял. Ай-яй-яй... В театре еще не были? Во МХАТе  скоро  премьера,
сходите...
   В  трубке  раздались  короткие  гудки.  Пустельга  постоял  несколько
секунд, помотал головой и аккуратно положил трубку на  место.  В  голове
было пусто, лишь последняя фраза почему-то вновь и вновь  прокручивалась
в памяти: "Во МХАТе скоро премьера..." Только  что  Михаил  упоминал  об
этом - и вот такое дикое совпадение. Впрочем, разве в этом дело?  Ему  и
товарищам доверяют: это, конечно, хорошо.  Звание  "думающего  инженера"
тоже понравилось. Но дальше... Психологический портрет - это  еще  можно
понять. Но почему следовало забыть о Корфе? И главное - кто беседовал  с
ним, кто отдавал приказы? Псевдоним? Тот, кого не существовало?
   -  Неприятности?  -  Ахилло  осторожно  заглянул  в  кабинет  и  тихо
кашлянул.
   - Нет,  -  заставил  себя  улыбнуться  Пустельга.  -  Так  какая,  вы
говорите, премьера во МХАТе?

5. ЗЭК СО ЗНАНИЕМ ДХАРСКОГО

   Шестерых увели сразу, в глухую тьму. Неровные шаги затихли вдалеке, и
тишину нарушали только мерно падающие капли.
   Орловский по-прежнему стоял, прижавшись  спиной  к  холодному  камню.
Рядом сгрудились еще пятеро -  те,  кого  оставили  напоследок.  В  углу
светил оставленный одним из конвоиров электрический фонарь, а в проходе,
широко  расставив  ноги,  неподвижно  застыл  парень  в  черной  куртке.
Короткий карабин болтался на животе, огромные руки скрещены на  груди  -
страж явно не опасался бунта своих будущих жертв. Он  был  прав:  страх,
последний предсмертный ужас сковал тех, кому  предстояло  умереть  через
несколько минут.
   - Господи... Господи... Господи... -  Чей-то  шепот  нарушил  тишину.
Конвоир покосился - и голос смолк, и  вновь  молчание,  нарушаемое  лишь
короткими ударами воды о камень. Кап... кап... кап...
   Юрий ждал выстрелов. Вот сейчас, откуда-то  издалека,  а  может,  кто
знает, совсем близко, ударит залп, затем два-три одиночных - когда будут
добивать тех, кто  случайно  уцелел.  Но  темнота  по-прежнему  молчала,
минуты шли, и страшная неизвестность становилась невыносимой.  Выстрелов
не было, только слабым эхом донесся далекий крик.
   Надо было помолиться. Юрий вспомнил маленький молитвенник - мамин,  в
который он не заглядывал много лет. Наверно, там есть молитва  даже  для
тех, кто стоит у холодной стены в ожидании смерти.  Нет,  он  ничего  не
помнил... И вдруг давнее ожесточение охватило душу. Он сейчас умрет. Они
все умрут - и навсегда останутся в этом черном аду. И Тот,  на  Которого
так многие надеются, в лучшем случае вычеркнет их  имена  из  очередного
тома Книги Судеб. Он, Кому они все верили,  оставил  его.  Оставил  Свой
народ, отдав этим нетопырям...
   Орловский одернул себя: так нельзя. Наверно,  священник  прав:  плохо
уходить ожесточенным, полным ненависти. Слишком тяжело...  Но,  Господи,
ты же все видишь! Почему же Ты оставил меня и всех нас?..
   Вдали вновь послышался крик  -  и  вдруг  настороженный  слух  уловил
какие-то другие звуки: топот, треск и жуткое тихое бульканье, как  будто
где-то лопнул водопровод. Господи, что они там делают? Что?
   На   мгновение   страх   исчез,   сменившись   злостью   и    жутким,
неконтролируемым желанием: выжить, вырваться!  Юрий  быстро  осмотрелся.
Охранник был один. В конце концов, ни ему, ни остальным  терять  нечего.
Орловский осторожно смерил расстояние до неподвижно застывшего стража  -
и тут их глаза встретились.
   Юрий шатнулся, как от удара, сжатые кулаки безвольно опустились. Нет,
это не взгляд человека! У людей не бывает таких  глаз...  Холод  затопил
тело, казалось, исчезло все, кроме все еще живого сердца.  Нет,  с  этим
бороться бессмысленно. Те, что  пришли  за  ними,  были  страшнее  самой
смерти, и Орловский вдруг понял, что упасть под пулями - еще  не  худший
исход. К сожалению, даже это им не дано...
   Тяжелые шаги - палачи возвращались; Они шли  неторопливо,  вразвалку,
лица красные, квадратные - довольно ухмылялись,  огромные  руки  были  в
темных пятнах - грязи? - ружейного масла? Первый - очевидно,  старший  -
хлопнул того, что стоял в проходе, по плечу, и оба весело засмеялись.
   -  Господи...  Господи...  -  Вновь  послышался  шепот,  но  приклады
карабинов уже привычно ткнулись в дрожащие тела, подгоняя их  к  темному
проходу. Кто-то дернулся - и сильный удар швырнул его  вперед,  чуть  не
сбив с ног.
   - Значит, так и умру - как скотина,  даже  не  замычав?  -  Орловский
оглянулся и понял, что именно так им всем предстоит  умереть.  Никто  не
бросится на палачей. Никто даже не закричит перед смертью им в лицо.  Их
гонят на убой - и хорошо, если просто на убой...
   - Орловский? - Ледяная рука легла на плечо,  страшные  мертвые  глаза
приблизились к лицу. Горло внезапно пересохло, но Юрий все же выдохнул:
   - Да... Я... Орловский...
   - Поскучай пока... - Толчок, и Юрий упал на пол, не ощутив даже  боли
от удара о камень. Тут же погас свет. Фонарь  выключили,  и  звук  шагов
стал медленно затихать вдали...
   Орловский встал и вновь облокотился о стену. Его  оставили  -  и  это
показалось почему-то самым страшным. В спасение не верилось, просто  ему
дольше, чем остальным, придется ждать. Ждать и  умирать  каждую  минуту.
Затем он вдруг понял, что палачи ушли, рядом  никого  нет,  и  он  может
броситься  в  темноту,  забиться  в  какой-нибудь  тупик...  Но  остаток
рассудка тут же ответил:  нет,  бежать  некуда.  Иначе  бы  не  ушли,  а
сторожили...
   Вдали  вновь  послышались  слабые  крики  -  и  снова  хруст,  жуткое
бульканье,  какая-то  непонятная  возня.  Вокруг  стояла  тьма,  волнами
накатывал холод,  и  сознание  медленно  начинало  угасать.  Заклубились
странные, бесформенные клочья тумана, и Юрию вдруг  показалось,  что  по
черному коридору медленно двигается вереница белых  силуэтов  -  долгая,
беззвучная, чуть колеблющаяся от порывов  холодного  неземного  дыхания,
вырывающегося из недр подземелья. Белые тени шли одна за другой, проходя
в каком-то метре от застывшего, словно окаменевшего Юрия,  и  ему  вдруг
стало чудиться, что он сам превращается в такую же белую  тень,  готовую
занять свое место в этом бесконечном строю...
   В лицо ударил свет, и голос -  удивленный  и  одновременно  радостный
произнес:
   - Юрий Петрович? Что вы тут делаете? Чья-то  ладонь  легко  коснулась
плеча. Рука была обыкновенной - теплой. Орловский понял, что не стоит, а
сидит возле стены,  и  тут  же  почувствовал  что-то  похожее  на  стыд.
Все-таки свалился...
   - Вставайте, Юрий Петрович! Этак и простудиться можно!
   Та же рука, теплая человеческая рука, помогла встать. Светил фонарик.
Рядом с Юрием стоял человек в привычной светлой гимнастерке с малиновыми
петлицами. Человек улыбался:
   - Я вас ищу, ищу, а вы вот где, оказывается! Ну, пойдемте...
   - Куда? - Слово далось с трудом, хотя главное он уже  понял:  поведут
не на смерть.  Чаша,  которую  выпили  его  спутники,  на  этот  раз  не
предназначалась ему.
   - Как куда? - Человек в светлой  гимнастерке  был,  похоже,  удивлен:
Отбывать, стало быть.  Нагрешили  перед  родиной,  Юрий  Петрович,  пора
искупать.
   - Так меня судили? - Вместе с жизнью возвращалось  сознание.  Его  не
убили. Наверно, и не  собирались  убивать.  Ему  лишь  показали  вход  в
преисподнюю...
   - Судили, судили! - охотно, почти весело  подтвердил  неизвестный.  -
Правую руку, будьте добры, Юрий Петрович...
   Орловский, не думая, протянул руку. Щелчок - запястье сжала сталь.
   - Не очень давит? - Неизвестный защелкнул другой конец  наручника  на
своем левом запястье и пояснил:
   - Полагается. Вдруг у вас нервы разгуляются:  броситесь  куда-нибудь,
еще ногу подвернете... Ну, пошли...
   - Сейчас...
   Юрий сделал шаг вперед и чуть не упал.
   - Да что это с вами? Не заболели? А ну-ка, ну-ка...
   В руке у неизвестного появилась фляжка. Юрий послушно глотнул  -  рот
опалило, по телу пробежал огонь, на мгновение перехватило дыхание.
   - Лучше?
   Да, ему было лучше.  Спирт  помог  -  тьма  отступила,  и  освещенное
фонариком подземное помещение уже не казалось преддверием смерти. Просто
небольшой подвал, разве что излишне сырой.
   - Ну, пойдемте, пойдемте... Теперь он шел назад  -  все  по  тому  же
проходу. Сопровождающий заботливо светил под ноги - дабы  не  угодить  в
лужу или не споткнуться о случайный камень.  Шли  долго,  и  каждый  шаг
удалял  от  страшного  коридора,  в  котором  исчезли  одиннадцать   его
спутников. На этот раз он зря роптал на Творца - ему  повезло.  Впрочем,
повезло ли? Он идет не на волю. Этим, в светлых ли они гимнастерках  или
в черных куртках, по-прежнему что-то от него нужно. Значит,  еще  ничего
не кончено...
   Во дворике стояла машина - на этот раз легковая, обыкновенная "эмка".
Сопровождающий  предупредительно  распахнул  дверцу.   Юрий   шагнул   и
остановился - наручники мешали. ~ Ах да,  извините...  -  Через  секунду
рука была свободна. Юрий сел на заднее сиденье, вдохнул  приятный  запах
кожи и прикрыл глаза. Расслабляться  нельзя.  Только  что  его  вели  на
смерть - теперь вежливо извиняются, даже шутят. Проклятый Янус! Но -  не
спешить, не торопиться!..
   Он почувствовал, как машина тронулась с  места.  Внезапно  захотелось
спать совсем  не  ко  времени,  очевидно,  просто  нервная  реакция.  Но
все-таки что это должно значить?
   - Юрий Петрович, вы, кажется, интересовались? Вот, это вам.
   Перед  глазами  оказался  конверт  из  плотной  белой  бумаги.   Юрий
недоуменно повертел его в руке.
   - Открывайте! Не бойтесь! - Тон был такой, будто там, внутри, подарок
к Первомаю или к отмененному Рождеству.
   Маленький  листок  бумаги  -  плотной,  мелованной.  ""СССР.   Особое
Совещание при Народном комиссариате..."  Буквы  путались,  неяркий  свет
лампочки в салоне не давал всмотреться.
   - Простите, что это?
   - Как что, Юрий Петрович! Вы же спрашивали пр