епрофессионализм
Ежова.  Сложная,  точная  система,  предназначенная  для  диагностики  и
терапии, какой Ахилло видел контрразведку, быстро превращалась в паровой
каток, давящий с одинаково  тупой  жестокостью  и  чужих  и  своих.  Для
Михаила оставалось загадкой, кто сидит за рулем - не Ежов  же,  в  самом
деле! Правда, делиться подобными соображениями в последнее время было не
с кем, и вообще в Главном Управлении стало как-то особо неуютно.  Ахилло
был даже  рад,  что  временно  отстранен  от  оперативной  работы.  Быть
представителем "малиновых" в кубле "лазоревых" -  дело  опасное,  но  не
опаснее ежедневного риска в  самом  Большом  Доме.  К  тому  же  история
"Вандеи" показала,  что  в  Главном  Управлении  стало  пахнуть  уже  не
отсутствием профессионализма, а чем-то похуже: Вместо того чтобы  искать
врага, руководство начинало отстрел своих...
   Всю дорогу Гонжабов по-прежнему молчал. Он даже ни разу  не  повернул
головы, так и просидев неподвижно, прикрыв глаза и  застегнув  пальтишко
до самого горла. Похоже, таинственного зэка совсем не интересовало, куда
и зачем они направляются...
   Автомобиль долго блуждал по столичным улицам и наконец свернул в один
из темных дворов. Все трое вышли из машины, и майор кивнул  на  один  из
подъездов.
   На втором этаже оказалась, как и предполагал  Михаил,  конспиративная
квартира, где их ждал молчаливый парень в штатском. Не говоря ни  слова,
он пригласил всех троих  в  одну  из  комнат,  где  каждому  был  вручен
комплект удобной теплой одежды, горные ботинки и  в  придачу  -  легкая,
почти невесомая куртка с капюшоном.  Ахилло  невольно  удивился:  куртка
была на гагачьем  пуху  и  стоила  немалых  денег.  Знакомые  альпинисты
собирали на такую деньги не год и не  два.  Вдобавок  каждому  полагался
рюкзак, где уже лежали консервы и спальник.
   Удивляться  было   некогда.   Майор   торопил,   и   Михаил,   быстро
переодевшись, вышел с Ерофеевым в другую комнату.  Там  уже  был  накрыт
стол.
   - Перекусим, - кивнул майор. - Да, у тебя какой ствол?
   Михаил извлек из  прикрепленной  под  мышкой  кобуры  наган.  Ерофеев
скривился:
   - Хлопушка! На, держи!
   В руках у Ерофеева оказался новенький парабеллум.
   - А может, пулемет возьмем? - не удержался Ахилло, пристегивая кобуру
с пистолетом к поясу. Майор махнул рукой:
   - Шутки - шутками, а я бы взял. Да нельзя, засветимся.  Разве  что  в
футляре от контрабаса - знаешь, как в кино...
   Итак, им предстояло ехать куда-то в горы, ночевать под открытым небом
и вдобавок отстреливаться. Михаил почему-то сразу же подумал  о  Средней
Азии, а затем - чем черт не шутит - о Тибете. В конце концов, не зря  же
вместе с ними едет представитель малоизвестного тибетского народа!
   Наскоро перекусили, причем майору и Михаилу была  подана  отбивная  с
картошкой, а Гонжабову молчаливый парень поднес тарелку с вареным рисом.
Очевидно, вкусы таинственного зэка здесь знали. Бхот поблагодарил кивком
головы. До сих пор он еще не произнес ни единого слова, и  Ахилло  начал
предполагать, что тот попросту не говорит по-русски.
   Все тот же  парень  помог  отнести  вещи  в  машину,  затем  притащил
откуда-то палатку и присоединил ее к рюкзакам.  Ерофеев  кивнул,  парень
сел за руль, и "эмка" тронулась с места.
   Палатка  свидетельствовала  о  том,  что  им  и   "правду   доведется
путешествовать пешком, причем не один день, а  парень  за  рулем  -  что
машина едет на вокзал или в аэропорт, откуда следовало отогнать "эмку" в
гараж. Итак,  они  не  едут  "колесами",  а  значит,  путешествие  будет
дальним...
   Все прояснилось на Курском вокзале. Ерофеев достал билеты -  их  ждал
поезд до Симферополя. Все трое заняли отдельное купе, билет на четвертое
место тоже оказался у майора.
   Пока Ерофеев откупоривал бутылку, дабы отметить  начало  путешествия,
Михаил не мог прийти в себя от удивления. Симферопольский поезд никак не
вкладывался в его расчеты. Что можно искать в Крыму? Или это лишь способ
сбить со следа? Они доедут до Орла, затем пересядут...
   Тянуло спросить у майора, но нарываться  на  очередную  отговорку  не
хотелось. Поезд  тронулся,  стаканы  звякнули,  и  странное  путешествие
началось. ' Пили вдвоем. Гонжабов, как только были  уложены  вещи,  снял
ботинки и, поджав ноги, присел на нижнюю полку, прикрыв глаза.
   - Хорош? - подмигнул майор. - Он так может месяц просидеть...  Ладно,
слушай...
   Он допил стакан, крякнул  и  заговорил  совсем  иначе  -  спокойно  и
серьезно:
   - О нашей поездке там, куда мы едем, никто не знает  -  ни  наши,  ни
ваши. Светиться мы не имеем права. Это ясно?
   Ахилло кивнул.
   - Мы - работники Академии истории материальной культуры. Археологи, в
общем. Фамилии оставим те же, а вот документики сменим...
   Михаилу было вручено удостоверение  с  уже  вклеенной  фотокарточкой,
делавшее его старшим лаборантом АИМК СССР им. Марра.
   - Вот так, - подмигнул  майор.  -  Называть  друг  друга  по  званиям
запрещается. Ты - стало  быть,  Михаил,  я  -  Кондрат.  Или  хочешь  по
отчеству?
   - Запоминать долго, - улыбнулся Ахилло. - А гражданин Сидоров?  Майор
подмигнул:
   - Будет у нас Рахметом  Ибрагимовичем,  профессором-консультантом  из
Ташкента. Запомнил?
   - Это-то я запомнил,  -  вздохнул  Михаил.  -  Слушай...  Кондрат,  а
все-таки, куда мы едем?
   - На Кудыкину гору, - буркнул Ерофеев. - "Куда" - нельзя  спрашивать,
приметы, что ль, не знаешь? Едем вначале в Симферополь... А там увидишь.
   Понимая, что большего не узнать, Ахилло  прекратил  расспросы.  Итак,
все-таки Крым! Правда, там тоже были горы, где можно бродить с рюкзаками
и ставить  палатку.  В  Крыму  вполне  может  оказаться  археологическая
экспедиция, но что там делать  двум  работникам  контрразведки  вкупе  с
зэком-орденоносцем, к тому же бхотом по национальности?
   Ночью не спалось, и Михаил постарался вспомнить последние оперативные
данные по  Крымской  АССР...  Аресты  хозяйственников-вредителей,  смена
руководства Верховного Совета, очередная рокировка  в  головке  местного
управления НКВД... Все было явно не то...
   Всю дорогу Гонжабов продолжал молчать, и Ахилло совершенно  уверился,
что тот не говорит по-русски. Понимать - явно понимал, кивком благодарил
за тарелку риса, принесенную из вагона-ресторана, качал  головой,  когда
ему предлагали кофе, и без особого интереса листал предложенный  майором
"Огонек". Сам Ерофеев, заявив, что  перед  работой  следует  отоспаться,
завалился  на  верхнюю  полку  и  захрапел.  Спал  он,  впрочем,  чутко,
просыпаясь каждый раз, когда в купе  кто-то  начинал  двигаться.  Михаил
начал скучать. Спасал обильный запас газет  и  журналов,  захваченный  в
дорогу предусмотрительным майором.
   Симферополь  показался  под  вечер  следующего  дня.  На  вокзале  их
встретил мелкий холодный дождь. Михаил поежился: ноябрьский  Крым  ничем
не напоминал тот, к которому он привык, бывая время от времени в местных
санаториях. Пришлось застегнуть куртку и  накинуть  на  голову  капюшон.
Вдобавок рюкзак показался неожиданно  тяжелым,  и  Михаил  пожалел,  что
подзабыл прежние туристские навыки.
   Ерофеев же, напротив, был бодр  и  весел.  Он  приторочил  палатку  к
своему рюкзаку, осмотрел  свой  маленький  отряд  и  скомандовал  поход.
Гонжабов никак не отреагировал, но  Михаилу  показалось,  что  маленький
бхот еле заметно пожал плечами...
   На вокзале не задержались и, выстояв под моросящим дождем очередь  на
остановке,  подъехали  к  междугородной  автобусной   станции.   Ерофеев
направился  в  кассу,  оставив  остальных  в  маленьком  и  тесном  зале
ожидания. Наконец он вернулся и удовлетворенно заметил:
   - Порядок! Взял на последний рейс... Отвечая  на  недоуменный  взгляд
Михаила, он подмигнул, уселся рядом и хмыкнул:
   - Что? Задолбал тебя тайнами? Ладно, рассказываю. Гражданин Гонжабов,
ты тоже слушай...
   Маленький бхот не отреагировал. Он глядел прямо  перед  собой,  узкие
глаза были полузакрыты. Казалось, он дремлет.
   -  Значит,  так...  Неделю   назад   колхозник   из   села   Аксу-Кой
Карасубазарского района Валилов перегонял стадо с  летнего  пастбища  на
Караби-Яйле. Чего-то там у  них  случилось,  и  бригадир  послал  его  в
ближайшую деревню. Валилов решил  подсократить  путь  и  пошел  прямиком
через горы. Возле горы Чердаш он наткнулся на вход  в  пещеру,  которого
раньше там не было. По рассказу Вали-лова, незадолго до  этого  случился
оползень, часть склона обрушилась, вот вход  этот  и  открылся.  Валилов
зашел внутрь и обнаружил там кой-чего, что его очень заинтересовало...
   Ерофеев оглянулся, словно ожидая непрошеного соглядатая, но  немногие
пассажиры, собравшиеся в зале ожидания, не обращали на  путешественников
никакого внимания. Майор вздохнул и продолжил:
   - Вернувшись к остальным пастухам, Валилов ничего не  рассказал,  но,
попав в свое село, доложил  обо  всем  председателю  колхоза,  предложив
сообщить в Симферополь. Тот так и сделал, но, когда  оттуда  потребовали
подробности,  выяснилось,  что  Валилов  исчез...  Его  ищут,  но   пока
безрезультатно. Вот, собственно, и все. Наша задача - добраться до  горы
Чердаш, найти пещеру и обследовать ее. Гражданин  Гонжабов  привлечен  в
качестве эксперта. Все ясно?
   - Не все, - покачал головой Ахилло. - Что было в пещере?
   - Чего было, чего было... - недовольно повторил  майор.  -  Хрен  его
знает, чего  там  было!  Валилов  назвал  это  "голубой  свет",  если  с
татарского перевести. Вроде столба голубого огня, который поднимается из
какой-то дыры. В общем, наше дело туда добраться,  а  там  видно  будет.
Гражданину Тернему виднее.
   Михаил не спорил. Теперь их странная поездка действительно  приобрела
смысл. Он мельком взглянул на Гонжабова. Тот никак  не  отреагировал  на
услышанное, было даже неясно, понял ли он, что рассказал майор.
   - Он вроде раньше встречал такое, - кивнул Ерофеев. - Пусть поглядит.
Теперь вот что... Я уже говорил, о нашей поездке здесь никто  не  знает.
Местные силы велено не привлекать. А чтобы по горам не плутать, узнал  я
один адресок...
   Он вновь оглянулся и заговорил совсем тихо:
   - Вышел  я  на  этих  чудиков-археологов.  Один  недобитый  профессор
рассказывал,  что  в  Перевальном  живет  некий  Семин  Павел  Иванович,
директор местной школы. Он на этой археологии помешан, и вообще - первый
краевед в районе. У меня к нему письмецо, пусть  дорогу  объяснит.  Наша
легенда: мы из Академии истории материальной культуры. Нам сообщили, что
в  пещере  на  склоне  Чердаша  найдены  кости  этого,  палеолитического
человека. Знаешь, чего это такое?
   - Крымский питекантроп? - усмехнулся Михаил.
   Ерофеев сердито покачал головой:
   -  Ты  меня,  капитан,  не  сбивай!  Я  два  дня  эту  фигню  изучал.
Питекантроп это  на  Яве,  Дюбуа  его  открыл.  А  здесь  подозрение  на
неандертальца - это нижний палеолит, не  спутай.  Мы  должны  эту  хрень
обследовать. В Средней Азии уже такая находка была, вот и наш...  Рахмет
Ибрагимович будет вроде как эксперт из Ташкента. В общем,  разговаривать
буду сам, ты только кивай. Пусть нам этот Семин дорогу опишет, а там  мы
уж поглядим...
   - А гражданин Семин часом не японский шпион? - не  удержался  Михаил,
которому вся эта секретность показалась излишней и даже немного смешной.
В конце  концов,  можно  послать  обычную  экспедицию,  пусть  даже  под
охраной.
   - Умный нашелся! - покачал головой Ерофеев.  -  И  главное,  кто  это
говорит, а? Да у вас что ни арестованный - то шпион!.. А если интересно,
могу сказать: Семин Павел Иванович характеризуется положительно...  Член
партии,  активист,  отличник  народного  просвещения  и,  между  прочим,
Ворошиловский стрелок. Правда, были сигналы... Первый - будто  он  не  с
археологами в экспедиции ходит,  а  закладывает  склады  с  оружием  для
турецкого десанта...
   Ахилло не выдержал и хохотнул. Ерофеев тоже усмехнулся:
   -  Бред,  ясно...  Но  тем  не  менее  проверяли  -  складов  он   не
закладывает. И второй сигнал -  будто  он  национальность  скрывает.  По
паспорту - русский, а отец - из крымчаков.  И  вот  тут,  между  прочим,
правда-Михаил пожал плечами. Криминала в этом он не видел.
   - Мелочь, конечно, - кивнул майор. - Правда, еще говорят,  будто  дед
его был каким-то шаманом. Но я проверял. Крымчаки  -  вроде  караимов  -
иудаисты, шаманов у них нет и не было...
   Ахилло кивнул, соглашаясь, и тут заметил,  что  Гонжабов  слушает  их
очень  внимательно.  Широко  открытые  темные  глаза  бхота,   казалось,
светились недобрым огнем...

2. ЧИФ

   Молодой человек в теплом осеннем пальто и мягкой шляпе  с  неширокими
полями не торопясь вышел из подъезда и чуть заметно передернул  плечами.
Огромный двор был почти пуст, лишь у самого  подъезда  топтался  изрядно
прозябший на ноябрьском ветру парень с букетом сиреневых  осенних  астр.
Та, которой предназначались цветы, явно запаздывала, и  молодой  человек
мимоходом  посочувствовал  незадачливому   кавалеру.   Время   явно   не
способствовало свиданию: над городом нависли низкие тяжелые тучи,  то  и
дело срывался  мелкий  холодный  дождь,  и  улицы  Столицы  менее  всего
подходили в этот час  для  долгих  прогулок  вдвоем.  Впрочем,  об  этом
подумалось лишь мимоходом. Молодой  человек  оглянулся,  бросил  быстрый
взгляд на окна четвертого этажа и неторопливо зашагал вдоль  гигантского
дома.
   Он мог быть доволен. Во  всяком  случае,  для  первого  раза  удалось
сделать все возможное. Тот человек, который смотрел ему  вслед  из  окна
четвертого этажа, выслушал, и, кажется, поверил. Это было  даже  больше,
чем он рассчитывал. Впрочем, расслабляться нельзя: молодой  человек  уже
понял, что люди в Столице не склонны к откровенности  и  редко  доверяют
даже давним знакомым. Он слыхал об этом еще  дома,  но  теперь  пришлось
убедиться воочию, что оказалось еще неприятней, чем он ожидал.
   Длинный ряд подъездов наконец  кончился.  Сразу  же  стало  холодней,
ветер с набережной ударил прямо в лицо, и  молодой  человек  сунул  руки
поглубже в карманы. Нет, этот город ему не нравился. Не нравился  холод,
не нравились серые безликие дома, дребезжащий  транспорт,  а  главное  -
люди. Он знал, что здесь, в  этом  городе,  в  этой  стране  и  на  этой
планете, будет нелегко, но даже не предполагал - насколько.
   Можно было  пройти  к  ближайшей  трамвайной  остановке,  но  молодой
человек предпочел пройтись пешком. Он все  еще  не  мог  заставить  себя
втискиваться в забитые хмурыми злыми людьми  трамвайные  утробы.  Благо,
ходить было привычно,  к  тому  же  так  можно  куда  больше  увидеть  и
услышать. Уже не в первый  раз  перед  глазами  вставали  улицы  родного
города, но он старался тут  же  отогнать  несвоевременные  воспоминания.
Расслабляться было нельзя.  То,  ради  чего  они  прибыли  сюда,  только
начиналось.
   Молодого человека крестили Иваном, но так называл его только отец,  и
то изредка. Для матери он был Жанно, для  одноклассников  -  Джон,  а  в
последние годы за ним прочно утвердилась  кличка  Чиф.  Чифом  он  стал,
возглавив школьную команду по бейсболу,  и,  в  конце  концов  так  стал
называть его даже отец,  обычно  не  терпевший  американизмов.  Впрочем,
отвращение ко  всему  американскому  отличало  практически  все  старшее
поколение. С тем большим пылом их чада учили английский, засматривали до
дыр изредка попадавшие к ним американские журналы и называли друг  друга
именами и кличками, взятыми из американских кинофильмов.
   Когда Чифу - тогда еще просто Джону - было четырнадцать,  разразилась
первая буря. Молодежь Святоалександровска, давно уже перекрестившая свой
родной  город  в  "Сент-Алекс",   потребовала   введения   в   гимназиях
английского языка вместо всем осточертевшего  французского.  Департамент
образования поначалу отмахнулся, и тут ударила забастовка.  Мальчишки  и
девчонки выставили пикеты  у  здания  парламента,  у  резиденции  самого
Председателя Думы, которого они предпочитали называть Президентом Сэмом,
или попросту Дядей Сэмом, и заявили, что не вернутся в школы. На призывы
и увещевания стачком, в котором Чиф представлял свою гимназию,  объявил,
что дает месяц на размышление, после чего "Генерация" - то есть молодежь
Святоалександровска - попросту покинет  город  и  переселится  в  долину
Больших Ветров, дабы  основать  там  новый  город,  где  государственным
языком общения станет исключительно английский.
   Тут  уж  дело  стало  нешуточным.   Оппозиция,   вначале   проявившая
нерешительность, пришла в себя и  потребовала  от  правительства  начала
переговоров со стачкомом. Правительство отказалось, и тогда председатель
социалистической партии Железный Генри заявил, что в таком случае  готов
лично переселиться вместе с молодежью подальше от мест, где не соблюдают
права человека.
   Все,  конечно,  устроилось.  Дядя  Сэм  нажал  на   консерваторов   в
правительстве,  а  стачком  -  на  экстремистов  из   младших   классов.
Английский язык был введен  наравне  с  французским,  чада  вернулись  в
школы,  а  все  политические  партии  стали  срочно  переписывать   свои
программы, добавляя в них требования, касавшиеся молодежи.
   Чиф имел  прямое  отношение  к  столь  успешному  завершению  стачки.
Решающие переговоры происходили у него на кухне. Это было тем легче, что
Железный  Генри  -  директор  единственного  в  Сент-Алексе   завода   и
бессменный глава соцпартии - был его отцом, а Президент Сэм -  крестным.
Представители стачкома пили чай, заваренный Тетей Полли - мамой Чифа,  а
Железный Генри и Дядя Сэм, отсмеявшись  и  отвспоминав  прежние  деньки,
внезапно стали серьезными, и  Президент,  кивнув  на  довольных  победой
забастовщиков, негромко бросил: "А ведь выросли!  А,  Степан?"  Железный
Генри, он же Степан Иванович, коротко кивнул и покачал головой:
   - Выросли-то, выросли... Мы в их возрасте другим занимались.
   Английский им, американский...
   Представители стачкома немного обиделись. Они,  конечно,  знали,  что
Железный Генри - герой, Дядя Сэм - тоже герой, и что на далекой планете,
где была их  родина,  оба  они  совершили  немало  подвигов,  о  которых
приходилось учить на уроках истории. Но  введение  английского  -  языка
свободных  людей  -  казалось   проблемой   важной   и   первоочередной.
"Генерация" - первое поколение родившихся  на  этой  земле  -  пробовала
силы. Потом уже была экспедиция в глубину Черных Гор, безумный бросок на
Бессмертный остров, Знаки Доблести, полученные учениками старших классов
из рук Президента. Но их первую победу Чиф запомнил на всю жизнь.  Тогда
это казалось таким необходимым - изучение английского,  отмена  школьной
формы, право ходить на вечерние киносеансы без родителей...
   Чиф постоял несколько минут у чугунных  перил  набережной,  глядя  на
покрытую оспинками дождя медленно текущую реку. Там, за рекой,  тянулись
громады серых домов, из черных труб  поднимались  клубы  белесого  дыма,
откуда-то издалека  доносились  паровозные  гудки...  Родина  предков...
Казалось, Чиф знал о ней все - из  книг,  из  рассказов  старших,  -  но
увиденное было совсем не похожим на то, что представлялось дома.  Он  не
ожидал такого серого неба, таких хмурых зданий и таких  людей.  Впрочем,
отступать уже поздно...
   Он свернул в ближайший переулок и купил в киоске свежую  "Правду".  В
свое время его весьма  удивило  такое  название:  оно  казалось  слишком
претенциозным.  Отец   пытался   объяснять   ему   что-то   про   борьбу
пролетариата,  про  Колю  Бухарина,  главреда   и   давнего   отцовского
знакомого, но Чиф уже заранее чувствовал  неприязнь  к  газете,  которая
была о себе столь высокого мнения. Впрочем, теперь чтение "Правды" стало
необходимостью, хотя бы потому, что все остальные газеты этой страны  не
сообщали - и не могли сообщить - ничего иного.
   Итак,  2-е  ноября  1937-го  года...  Чиф  бегло  просмотрел   первую
страницу, отмет