ником НКВД,  лишь  усугубляло  дело.  Люди,  как
правило, реагировали на это учреждение однозначно. Нет, думать  об  этом
не стоило, тем более спектакль уже шел...
   Вначале Сергей не понял,  о  чем  ведут  речь  герои.  Отвлекся  -  и
пропустил  завязку.  Молодая  женщина   о   чем-то   говорила   мрачному
насупленному парню. Пустельга заставил себя вслушаться - и начал кое-что
соображать. Это были брат и сестра, его звали Артем,  ее  -  Нино.  Ага,
кажется, ясно: парня уволили из мастерской, и он разругался с  хозяином.
Кажется,  дошло  до   рукоприкладства...   Актеры   играли   неплохо   -
чувствовалась знаменитая мхатовская школа. Можно было не вслушиваться  в
слова, а лишь воспринимать музыку голосов, паузы, тихий, но слышный даже
в задних рядах шепот...
   Артем, похоже, начал  успокаиваться,  и  тут  обстановка  изменилась.
Резкий стук - и в комнату ворвались трое в знакомых по книжкам мундирах.
Хозяин мастерской все-таки пожаловался в  полицию.  Артема  схватили  и,
несмотря на мольбы и просьбы сестры, увели в глухую ночь...
   Выглядело впечатляюще - Сергей даже поежился.  Правда,  удивила  одна
странность. Парень поругался с хозяином, ударил  его  -  это,  в  общем,
мелкое хулиганство. А за ним, насколько следовало из увиденного,  пришли
не полицейские, а жандармы, которые  занимались  отнюдь  не  хулиганами.
Впрочем, эта  странность  была  не  замечена  зрителями.  Возможно,  так
требовалось для сюжета.
   Действие  поменялось.  Теперь  на  сцене  был   кабинет   Кутаисского
жандармского управления. Пожилой полковник беседовал с молодым, но  явно
из "ранних" офицером. Речь шла о том, что в  местном  подполье  появился
Некто, который организует рабочих и готовит всеобщую забастовку. Поймать
его не удавалось, и  полковник  негодовал.  Молодой,  но  ранний  офицер
обещал помочь.
   Сергею внезапно стало интересно. Как бы  поступил  он  сам  на  месте
этого царского сатрапа? Наверно, попытался бы внедрить в подполье своего
человека.  Подготовка  к  забастовке  вела  к   неизбежной   активизации
нелегалов и требовала новых людей...
   Словно  в  ответ  на  это,  на  сцене  появился  арестованный  Артем.
Полковник  исчез,  а  молодой  офицер  приступил  к  допросу.  Пустельга
поразился: актер играл не просто хорошо, он играл  профессионально.  Сам
бы Сергей не смог провести допрос лучше. Конечно, актер был молодцом, но
текст - такой настоящий - написан не  им!  И  Пустельга  впервые  оценил
Бертяева. Ай да драматург! Интересно, сам  ли  он  это  придумал  -  или
помогли неведомые консультанты?
   Допрос между тем переходил в вербовку. Офицер умело  грозил,  намекая
на ожидающую Артема  многолетнюю  каторгу,  говорил  об  остающейся  без
помощи сестре и аккуратно подводил к главному  -  чтобы  молодой  парень
помог найти этого Некто - тайного вождя рабочих. Найти - и убить.
   Сергей удивился. Едва ли охранка, пусть и царская,  давала  добро  на
подобное. Впрочем, это - пьеса. Такой  ход,  конечно,  должен  выглядеть
куда эффектнее, чем простой арест.
   Артем колебался. Офицер грозил, но арестованный покуда не поддавался.
В конце концов его отправили в камеру, но  Пустельга  вдруг  понял,  что
парень не выдержит. Наверно, удачно сыграл  актер,  легко,  еле  заметно
намекнув на растерянность своего героя. А может, Пустельге подсказал это
его многолетний опыт. Он сам проделывал подобное, и не один раз...
   Между тем Нино пыталась узнать  что-нибудь  о  судьбе  брата.  И  тут
появился офицер. Тон его стал другим, он  то  сочувствовал  девушке,  то
грозил - и внезапно пообещал отпустить брата, если она  будет  не  столь
неприступной. Девушка плакала, падала на колени - офицер лишь  усмехался
и давал ей на раздумье два дня...
   И вдруг Сергей вспомнил разговор, невольно подслушанный  в  коридоре.
"Я не могу... Я лучше умру!.." - "Выбор за вами...  Умереть  мы  вам  не
дадим... Послезавтра я вам позвоню".  Товарищ  Рыскуль...  Сергею  вновь
стало не по себе. Выходило что-то очень плохое, скверное. Но,  может,  в
жизни все как-то по-другому? Ведь то, что он видит, - только пьеса...
   В антракте публика устремилась  в  буфет,  но  Пустельга  с  Михаилом
предпочли прогуляться в фойе.  Сергей  молчал:  увиденное  было  слишком
живо.
   - Ну Бертяев! - Ахилло, похоже, думал о том же. - Талант! Но  как  он
решился?.. Не жалко ему головы...
   - То есть? - Сергей ничего не понял. - Он ведь жандармов обличает!
   - Сережа! Извините, товарищ старший лейтенант...  Обличает...  Ну  вы
словно в детских яслях работаете!..
   Полагалось обидеться, но Пустельга вдруг почувствовал, что  ему  и  в
самом деле стоит отправиться работать в детские ясли.
   - Михаил, объясните! Вы что, считаете, что Бертяев намекает на...  на
нас? Ахилло вздохнул:
   -  Сергей,  я  вам  сейчас  опять  что-нибудь   невежливое   скажу...
Намекает... Да он в лоб лупит! Рыскуля помните?
   Сергей кивнул, на душе внезапно стало мерзко.
   - Так он  не  лучше  этого  капитана  жандармского.  Находит  девочку
посимпатичнее - и собирает на нее материал. При его  должности  это  раз
плюнуть.  А  потом  -  по  сюжету,  только  он  действует   без   всяких
околичностей.
   Михаил помотал головой и умолк. Значит, все это правда! Но  этого  не
могло быть! Да, они, работники НКВД, были грозой и ужасом врагов народа.
Но это...
   - Михаил. Вы... вы правду говорите?
   - Нет, как всегда, шучу, - пожал плечами Ахилло.
   - Слушайте, это же преступление! - Сергей невольно повысил  голос,  и
какой-то важный гражданин, стоявший поблизости, поспешил  отшатнуться  и
резко отойти в сторону. - Вы не имеете права молчать! Надо...
   И тут он умолк. Надо - что? Доложить наркому? Написать жалобу  в  ЦК?
Сообщить товарищу Сталину?
   - Вот видите, Сергей, - Ахилло невесело улыбнулся,  -  этот  гад  при
хорошей должности - и, между прочим, пользуется полным доверием наверху.
Меня просили помочь - я не смог...
   Пустельга решился:
   -  Я...  я  случайно  услышал.  Он...  Рыскуль...  говорил  с   одной
женщиной... Вчера, перед нашим с вами разговором...
   Ахилло кивнул:
   - Вера Анатольевна Лапина. Тоже актриса, только  в  Камерном.  Он  ее
довел почти до самоубийства, подлец. Грозит, что  если  она  покончит  с
собой, то арестуют ее родителей...
   Сергею показалось, что это все - не на самом деле,  что  это  нелепое
продолжение того, что он видел на  сцене.  Прозвенел  звонок,  и  Сергей
молча поплелся к своему месту. Неожиданно он вновь увидел ту  женщину  в
темном платье. Она стояла совсем рядом - одна, без мужа.
   Будь все немного иначе, Сергей, вероятно, вновь бы застыл с раскрытым
ртом, но теперь он лишь поспешно отвел глаза. Хорошо, что он не в форме,
а в старом костюме. Она тоже смотрела пьесу...
   И вдруг он почувствовал, что женщина продолжает смотреть на него.  Он
поднял  глаза  -  и  успел  заметить  ее  недоуменный   и   одновременно
сочувствующий взгляд. Сергей понял: она почувствовала, что с  нескладным
парнем в старом пиджаке  случилось  что-то  плохое.  Почувствовала  -  и
пожалела. Пустельга вновь отвел взгляд, и ему стало немного легче...
   В зале вновь стало темно. Лампы  высветили  сцену  -  это  вновь  был
кабинет  жандармского  полковника.  В  нем  бушевала  гроза.  Забастовка
становилась неизбежной, и полковник кричал на своих подчиненных,  требуя
действий. Найти! Найти того, кто  не  боится  противостоять  полковнику,
жандармскому  управлению,  всей  Империи!  Найти  -   и   убить!   Среди
подчиненных царит паника, и лишь молодой  офицер  (Ахилло  не  ошибся  -
актер был в капитанских погонах) спокоен. Он обещает  выполнить  приказ.
Очень скоро. Завтра...
   На свидании в тюрьме Нино со слезами просит брата  спасти  ее.  Артем
бросается на решетки, отбивается от навалившихся  на  него  надзирателей
все тщетно, его скручивают и волокут в камеру. И Сергей вдруг понял, что
произойдет дальше.
   Он не ошибся. В камере вновь появляется жандармский  капитан.  Теперь
вопрос стоит: или - или. Конечно, капитан делает вид, что он ни при чем,
что к Нино пристают какие-то неведомые  негодяи.  Он  обещает  выпустить
парня, помочь Нино - но за это Артем должен  выполнить  приказ  и  убить
Того,  неуловимого...  Артем  кричит,  бросается   на   мучителя   -   и
соглашается. Ему дают револьвер и направляют  куда-то  на  окраину,  где
собираются подпольщики...
   Пустельга  невольно  замер.  Он,  конечно,  знал  биографию  товарища
Сталина, но сейчас речь шла о пьесе. Сергей превосходно представлял себе
внутреннее состояние Артема. Он доведен до  крайности,  он  -  на  грани
истерики и просто не способен нормально соображать. Такие и стреляют - а
после катаются по земле, не в силах осознать и простить самому себе... ^
И вот - темная комната. Весь спектакль, как заметил Пустельга,  шел  при
минимуме  света,  создавая  мрачное,  почти  безнадежное   настроение...
Руководители забастовки негромко совещаются: много' проблем.  Ждут  Его:
Он придет и решит. Артема встречают радостно. Он, естественно,  излагает
заранее  приготовленную  версию  о  побеге.  Ожидание  нарастает,  Артем
нервничает, постоянно оглядывается - ему плохо, он не  может  ждать,  он
вот-вот не выдержит...
   Падает луч света - неожиданный, яркий. Откуда-то из темноты  неслышно
появляется Он. Режиссер не переусердствовал: свет зажегся лишь на миг  -
и снова настала полутьма. Он  неожиданно  высок,  в.  старом  пальто,  с
памятным по фотографии шарфом вокруг шеи...
   Актер был, конечно, не похож, но  дело,  разумеется,  не  во  внешнем
сходстве. В Том, Кто  появился  из  мрачной  ночи,  чувствовалась  сила.
Молчаливая грозная сила, которой сразу  подчинились  все,  кто  сидел  в
комнате. И Сергей вдруг вспомнил Бертяева...
   Он заговорил - медленно, не торопясь.  Актер  не  форсировал  акцент,
лишь чуть-чуть намекая на известную всей стране сталинскую манеру  речи.
Он не ведал сомнений.  Спокойно,  с  легкой  брезгливостью  упомянул  об
охранке - Он не боится умереть.  Дело  революции  -  в  надежных  руках.
Забастовка состоится в любом случае. Революция сильнее смерти. Он и  его
товарищи посвятили себя борьбе. Они победят - живые или мертвые...
   И тут Артем не выдерживает. Он бросает на пол револьвер -  и  кричит.
Да, именно  так  у  людей  не  выдерживают  нервы,  Сергей  видел  такое
неоднократно. Парень просит о смерти: ему, предателю,  нет  места  среди
товарищей. Он умоляет, снова хватает оружие, и никто не решается сказать
даже слова.
   И тут снова говорит Он. Ни слова о предательстве. Он кладет  руку  на
плечо Артему и спокойно замечает, что люди  проверяются  не  смертью,  а
жизнью.
   Подполье поможет Артему и его сестре. Им  надо  скрыться  -  а  потом
вновь вернуться к борьбе.
   Теперь Он уже обращается к  залу.  Впереди  долгая  борьба.  Сила,  с
которой предстоит сразиться,  страшнее,  чем  кажется.  Но  Он  верит  в
победу. Нет, Он просто знает, что победа неизбежна. Революция придет - и
никакие силы не способны остановить ее. Они, революционеры, не отступят.
И Он тоже не отступит - никогда!..
   Зал взорвался аплодисментами - долгими,  громкими.  Пустельга  хлопал
вместе  с  другими,  краем  глаза  заметив,  что  Ахилло  почему-то   не
аплодирует. Он  мельком  удивился,  но  не  больше.  Все  внимание  было
приковано к сцене.
   А там дело близилось к финалу. Артем  спешит  домой  забрать  сестру,
чтобы успеть уехать до рассвета. Он вбегает в комнату  -  и  видит,  что
опоздал. В комнате полно жандармов: тут и полковник, и капитан, и  целая
куча других крепких, мордастых, с револьверами наготове. Они уже  знают:
кто-то выдал.  Артем  вынимает  револьвер  -  поздно.  Выстрел,  другой,
отчаянный крик Нино молодой парень падает на пол, и  полковник  небрежно
тычет в мертвое тело сапогом.
   Жандармы гогочут, капитан подходит к девушке и развязно хлопает ее по
плечу. Теперь она в его власти - спасения нет. Нино стоит  не  двигаясь,
слушая мерзкую болтовню  подлецов  в  мундирах.  Все  кончено.  Жандармы
начинают собираться, капитан вновь подходит к девушке и - тут происходит
неожиданное. Нино выхватывает  из  мертвой  руки  брата  револьвер  -  и
стреляет. Раз, другой, третий, четвертый... С воплем падает  капитан,  в
ужасе пятится полковник - поздно, кто-то из жандармов выхватывает оружие
тоже поздно! Еще выстрел -  и  все  мертвы,  кроме  девушки.  Она  стоит
неподвижно, и вдруг начинает напевать грустную тихую, песню. Что с  ней?
Но Сергей уже понимает - что. Она не выдержала.  Наверно,  никто  бы  не
выдержал на ее месте. Ее тоже добили: она отомстила за брата,  за  всех,
но кровь ничего не может вернуть...
   Занавес упал, затем вновь взвился, гремели аплодисменты,  улыбающиеся
актеры принимали роскошные букеты, а Сергей неподвижно сидел  в  кресле,
все еще под впечатлением увиденного. Это было страшно. Наверно, тогда, в
начале века, ничего подобного в Кутаиси  не  было.  Это  просто  сказка,
хорошо написанная и хорошо поставленная сказка.  Но  Сергей  понял,  что
Ахилло прав: дело не в покрое мундиров.  Бертяев  написал  правду  -  ту
правду, которую невозможно выдумать.
   - Сергей, взгляните! -  Ахилло  кивнул  в  сторону  ложи,  где  сидел
драматург. Пустельга оглянулся:  Бертяев  вновь  стоял,  так  же  ровно,
каменно, не улыбаясь. Ему несли цветы - он  спокойно  брал  букеты,  жал
руки, - но на красивом немолодом лице не отражалось, казалось, ничего.
   - Ну, сфинкс! - хмыкнул Михаил. - А сам небось рад!
   Действительно,  Пустельга  видел,  что  и  раньше,   и   сейчас   это
спокойствие было лишь маской. Конечно, Афанасий Михайлович волновался  -
как и любой на его месте. Но маска была  великолепна:  Творец  спокойно,
невозмутимо дарил зрителям свое детище. Им понравилось - что ж,  хорошо.
А если б и не пришлось по душе, он переживет. Он сильнее этого...
   Каменное спокойствие Бертяева исчезло  лишь  на  миг  -  когда  рядом
оказались знакомый мужчина с орденом  и  та,  в  темном  платье.  Сергей
вздохнул - и отвернулся...
   В гардеробной была  очередь,  и  Ахилло  бессовестно  исчез,  оставив
Сергея скучать в тесном окружении  спешащих  домой  зрителей.  Пустельга
решил было поступить столь же бессовестно и взять лишь свое  пальто,  но
тут Михаил наконец-то вынырнул,  извиняюще  улыбнулся  -  и  раздражение
исчезло. На Михаила невозможно сердиться, тем более по такому поводу.
   Они оделись, но Ахилло неуверенно топтался на месте:
   -  Я...  Понимаете,   отец-командир,   я   тут   встретил...   одного
знакомого...
   Ум-гу...  -  Появился  повод  поязвить.  -  И  вам,  товарищ  старший
лейтенант, надо срочно этого знакомого допросить, покуда муж далеко?
   - Почему муж? - удивился Ахилло. - Она не замужем!
   Сергей хотел что-то добавить, но Михаил пожал руку  -  и  был  таков.
Оставалось одно - ехать домой в одиночестве. Сергей вздохнул и вышел  на
улицуУ тротуара стояли машины, публика рекой  выливалась  из  театра,  и
Пустельга вновь почувствовал себя чужим и лишним. Эти люди  возвращались
домой, в свои уютные квартиры, чтобы беседовать с  такими  же  умными  и
воспитанными, как они сами, людьми о литературе, о музыке... А ему ехать
в  общежитие,  чтобы  с  утра  вновь  начинать  бесконечную   охоту   за
неуловимыми врагами. Он вдруг вспомнил полное, одутловатое лицо Рыскуля,
и ему впервые не захотелось возвращаться утром на службу.
   - Гражданин! Здесь стоять нельзя!
   Рядом были двое - странно  знакомые,  в  темных  кожаных  куртках,  с
холодными, немигающими глазами.
   - Почему? - Сергей удивился. - Я... никому не мешаю...
   - Документы!
   Это было настолько неожиданно, что Пустельга послушно сунул  руку  во
внутренний карман пиджака. Наверно, движение вышло слишком резким - один
из неизвестных быстро перехватил руку, второй полез в карман  сам.  Тело
пронзило холодом: рука незнакомца  была,  казалось,  высечена  из  куска
льда.
   - В чем дело?
   Сергей оглянулся и увидел, что рядом появился третий.  Он  был  не  в
темной куртке, а в обыкновенной  шинели.  Знакомой  шинели  с  саперными
петлицами.
   - Сергей Павлович? - Волков тоже узнал его и сделал знак своим людям.
Ледяная хватка разжалась.
   - Идите! - Парни недобро глянули на  Сергея,  но  послушно  отошли  в
сторону. И тут Пустельга вспомнил, где видел их:  там  же,  на  кладбище
Донского монастыря, возле разрытой могилы.
   - Вы в наружной охране? - Волков улыбнулся,  и  Сергей  подумал,  что
всезнающий Ахилло,  вероятно,  не  прав.  Конечно,  комбриг  -  странный
человек, но по-своему приятный. Бояться его,  во  всяком  случае,  ни  к
чему.
   - Нет, Всеслав Игоревич. Я просто на спектакле был.
   - - А-а, замечтались! Да, спектакль сильный... Нам  с  вами  повезло:
видели первое представление - и последнее.
   Вот оно, значит, как! Сергею стало не по себе: он  вспомнил  странные
речи Михаила.
   - Что? Запретят?
   - Думаю, да, - кивнул Волков. - Прошляпила цензура.  Этот  Бертяев  -
еще  тот  тип.  То  ли  наивный,  то  ли  очень  умный.   Вроде   и   не
подкопаешься... Ладно, не будем стоять на ветру. У  меня  машина  -  вас
подбросить?
   Что-то в душе шепнуло: "Нет, ни в коем случае!"  -  но  до  общежития
было далеко, и Сергей согласился. Машина была знакомой: он  уже  ехал  в
ней в ту первую ночь после приезда в Столицу.
   - А я был тут по долгу службы, -  закуривая,  бросил  комбриг.  -  Не
худший вариант... Играют, конечно, как боги... Что так  грустны,  Сергей
Павлович? Спектакль расстроил?
   Да, спектакль немного расстроил. Вернее, не сам спектакль.  Проклятая
история с толстощеким типом в пенсне... Он ничего не мог  сделать!  Там,
на сцене, герои брали в руки оружие, но здесь, в Столице...
   Он вдруг  решился.  Осторожность  требовала  молчания,  но  Пустельга
внезапно почувствовал, что этот странный комбриг что-то может  и  что-то
знает. Что, если...
   - Всеслав Игоревич, я слыхал одну историю...  Почти  как  в  пьесе...
Один работник... высокопоставленный... принуждает женщин... Он  собирает
материалы...
   Он умолк. Дальше следовало называть имена -  но  Сергей  не  решился.
Волков слушал, чуть повернув голову:
   - Очень высокопоставленный? - В голосе звучала явная ирония.
   - Да... Очень...
   - И вы не согласны с  подобной  практикой?  Ирония  стала  еще  злее.
Сергей вспыхнул, но постарался говорить спокойно:
   - Нет, не согласен, товарищ комбриг! Это недопустимо!
   Волков хмыкнул:
   - Будем считать, что я вас понял.  Фамилия?  Отступать  было  некуда.
Сергей вспомнил мерзкое пенсне и пробормотал:
   - Рыскуль. Он начальник...
   - Знаю. Редкий мерзавец. Кого он выбрал на этот раз?
   Говорить не хотелось. Ведь эту тайну доверил ему Михаил...
   - Кажется... Она актриса Камерного театра...
   - Смелее, - усмехнулся  Волков.  -  "Аз"  вы  уже  сказали,  говорите
"буки".
   Да, краснолицый прав. Молчать поздно.
   - Лапина. Вера Анатольевна Лапина.
   - Понял... . Больше не  было  сказано  ни  слова.  Сергей  так  и  не
уразумел, что намерен делать Волков. Или он ничего не собирается делать,
а просто проявил любопытство - и все?
   Наутро Сергей уже почти не помнил об этой странной истории.  Было  не
до нее: из командировки вернулся Прохор, вернулся неожиданно, на два дня
раньше. Он привез с  собой  несколько  толстых  папок  с  документами  и
какой-то увесистый сверток.
   - Я, товарищ старший  лейтенант...  вот,  написал...  -  сообщил  он,
отрапортовав о прибытии.
   Перед Пустельгой легла целая стопка исписанных страниц.  Видно  было,
что лейтенант старался.
   - Хорошо, - кивнул Сергей. - Прочту самым внимательным  образом...  А
теперь, Прохор, пожалуйста, рассказывайте...
   Тот, вздохнув, неуверенно посмотрел на свою докладную.
   - Рассказывать... А может, товарищ старший лейтенант, прочитаете?
   Он обернулся в сторону удобно устроившегося в кресле Ахилло,  как  бы
взывая о помощи, но понял, что от судьбы не уйти.
   - Ну, приехал я в Тамбов, знач