гда
нас нагонят...
     - Это точно! Если б не мины, я б прямо сейчас свернул в  степь.  Там,
глядишь, и встретили б кого подходящего...
     - Местный пролетариат, -  в  тон  продолжил  капитан,  чувствуя,  что
голову начинает отпускать. Сразу появились силы для обычной иронии.
     - Или трудовое крестьянство, - невозмутимо парировал Степа. - Собрали
бы, чердынь-калуга, отряд, врезали б по этим белякам, а потом пошли Наташу
выручать...
     Капитан не ответил и лишь покачал головой. Красный  командир  Косухин
явно не собирался  погибать  среди  этих  холмов.  Во  всяком  случае  для
человека, которому осталось жить едва ли более часа, он рассуждал довольно
оптимистично.
     - Пошли! -  вздохнул  Арцеулов,  удовлетворенно  чувствуя,  как  боль
исчезла без следа, оставив лишь едва заметную слабость. - А то  и  вправду
догонят...
     Теперь  они  вновь  шли  рядом,  плечом  к  плечу.   Шли   быстро   -
предрассветный холод заставлял двигаться изо всех  сил.  Разговаривать  не
тянуло, все было и так ясно.
     Арцеулов внезапно подумал, что в очередной раз ошибся, причем  нелепо
и глупо. Он был готов - или почти готов - погибнуть, не дотянув даже до 10
февраля - собственного двадцатипятилетия,  -  но  эта  странная  и  жуткая
прогулка по ночной пустыне показалась унизительной. Да, он ошибся. Там, на
полигоне, надо было  просто  послать  косоглазого  окопным  трехэтажным  и
встретить залп как полагается офицеру русской армии - грудью. А теперь  он
должен бежать, как загнанный заяц, прислушиваясь к топоту копыт за  спиной
и ожидая пули в затылок. И все это ради удовольствия  пожить  пару  лишних
часов в обществе краснопузого Косухина...
     Капитан  взглянул  на  мрачного  сосредоточенного   Степу,   уверенно
мерившего шагами узкую тропу, и в душе колыхнулась привычная злость:
     "Жизнелюб! Этот смерти ждать не будет!"
     Арцеулов отвернулся. Внезапно вспомнился жуткий эпизод из читанного в
детстве романа о шуанах  Вандеи.  Благородные  бойцы  с  гидрой  революции
связывали пленным федератам руки, надевали на шею горящий фонарь и пускали
в темноту, чтобы потренироваться в стрельбе. Приблизительно то же,  но  на
этот раз уже не в книге, а на глазах у капитана, проделывали  марковцы  во
время осенних боев 18-го на Кубани. Правда,  обходились  без  фонаря  и  в
основном не стреляли, а рубили с наскока. Арцеулова передернуло - сходство
было разительным, только что руки им оставили свободными. Ростислав  вновь
взглянул на Степу, но красный командир по-прежнему сосредоточенно шагал по
тропинке, не подозревая о мрачных мыслях капитана.
     "Жизнелюб!" - вновь подумал Арцеулов, но на этот раз  с  определенной
долей зависти.
     Степа действительно не подозревал о том,  что  заботило  капитана,  а
если б ему довелось узнать об этом, весьма бы удивился. Он и  вправду  был
оптимистом. К этому вынуждал характер, а главное  -  сам  дух  единственно
верного учения товарища Маркса. Косухин давно уже понял, что его долг, как
и долг всех его сверстников - лечь костьми в российскую - или какую  иную,
как придется, - землю, дабы из праха выросли будущие поколения, которым  и
доведется жить при коммунизме. А значит, смерть за дело мировой  революции
есть не только долг, но и своего рода обряд, в некотором роде - праздник.
     Впрочем, это была теория -  а  на  практике,  которой  тоже  хватало,
смерть уже не раз дышала в Степин затылок. Два раза его ставили к  стенке,
причем один раз к настоящей  -  кирпичной  и  очень  сырой.  Эту  сырость,
обжигающую спину,  Степа  запомнил  крепко.  И  каждый  раз,  несмотря  на
отмеченное белым гадом Арцеуловым жизнелюбие, Косухин  держался  твердо  и
даже нагло. Он помнил  слова  комиссара  Чапаевской  Митьки  Фурманова,  с
которым несколько раз сталкивался на Белой: "Доведется подыхать -  подыхай
агитационно." В общем, Степа труса не праздновал. Но теперь,  когда  можно
было либо без хлопот помереть прямо у кромки взлетного  поля  Челкеля  или
идти по неведомой тропе сквозь предрассветную мглу, Косухин не  сомневался
ни секунды, твердо зная, что помереть всенепременно успеет, а лишние  пара
часов жизни - это шанс,  которым  попросту  нельзя  пренебрегать.  Короче,
Косухин погибать не собирался, и под его черной  мохнатой  шапкой  роились
планы, один замысловатее другого. Пока же надо было идти - и Степа шел.


     Светало. Восток  белел,  тьма  отступала  назад  к  оставленному  ими
Челкелю, промозглый холод был уже не столь заметен, а у  самого  горизонта
разгоралась еле приметная красная  полоса.  Холмы,  едва  заметные  ночью,
теперь  были  видны  во  всех  подробностях  -   одинаковые,   с   голыми,
неприветливыми склонами, на которых лишь кое-где торчали  высохшие  клочья
прошлогодней травы.
     Когда они в очередной раз остановились перекурить,  Арцеулов  как  бы
ненароком взглянул на часы и слегка присвистнул.
     - Половина восьмого! Полчаса у нас еще  есть...  Интересно,  что  там
впереди?
     Глазастый Степа всмотрелся и неопределенно пожал плечами:
     - Гора... Или две...  Надо  бы  поднажать,  чердынь-калуга!  А  вдруг
повезет? Эх, если б не мины!
     - Здесь их, наверное, уже нет,  -  предположил  Арцеулов,  прикидывая
пройденное расстояние. - Едва ли оборона полигона тянулась так далеко.
     - Точно! Так что, ежели чего - сворачиваем за холмы - и ищи нас!
     - Найдут! - поморщился  Арцеулов.  -  Холмы  невысокие.  Пара  конных
патрулей - и баста!  Нет,  надо  к  горам.  Генерал  не  зря  говорил  про
ущелье...
     - Ага, не зря! - хмыкнул Косухин. - Он тебе  подскажет!  Ладно,  чего
там! Увидим...
     Солнце уже успело наполовину вынырнуть  из-за  горизонта,  когда  они
добрались  до  подножия  ближайшей  горы.  Невысокая  горная   цепь   едва
возвышалась над вершинами окрестных  холмов.  Склоны  были  покрыты  сухим
колючим кустарником, произраставшем между  большими,  изъеденными  ветром,
камнями.
     Внезапно Степа остановился, упал на тропинку и приложил ухо к  земле.
Встав, он машинально отряхнул шинель и неохотно проговорил:
     - Скачут... Версты за полторы. Рысью идут - не спешат...
     - Быстрее! - скомандовал Арцеулов. - Вперед.
     Тропа начала сворачивать влево,  огибая  пологий  склон.  Идти  стало
труднее - дорога шла наверх, вдобавок камни  по  пути  встречались  теперь
заметно чаще. Арцеулов внезапно почувствовал, что боль вновь возвращается.
Пришлось закусить губу, чтобы не дать вырваться невольному стону.
     Косухин, казалось, занятый  исключительно  дорогой,  внезапно  что-то
почувствовал и, остановившись, вопросительно  взглянул  на  капитана.  Тот
отрицательно помотал головой - задерживаться было явно не  ко  времени.  К
счастью, боль отступила быстро - почти сразу, как они поднялись  наверх  и
оказались у небольшого перекрестка.
     - Так, - растерянно произнес Степа, оглядывая окрестности.  -  Ну,  и
куда теперь?
     Арцеулов вытер проступивший на лбу пот - боль не прошла не даром.
     - Тривиум, - пробормотал он.
     - Чего? - вяло отреагировал Степа.
     - Перекресток трех дорог, - пробормотал Ростислав.
     Мудреное латинское словцо было употреблено  всуе.  Дело  было  и  так
ясное - тропинка раздваивалась. Одна дорога тянулась  дальше,  к  подножию
следующей горы, теряясь за склоном. Другая - резко  сворачивала  вправо  и
шла куда-то вниз.
     - Если генерал говорил правду об ущелье,  то  это  направо,  -  решил
Ростислав. - Рискнем?
     - Ущелье... - с сомнением заметил Косухин.  -  Эх,  не  верю  я  этой
контре! Ладно, все одно, в степь не уйдешь - нагонят...
     Он решительно кивнул и свернул направо, Ростислав поспешил за ним  по
тропе, которая шла вниз, делая резкие повороты. Внезапно  отвесные  склоны
расступились, и открылось глубокое ущелье, тянущееся куда-то вдаль, к югу.
Степа на миг задержался, окидывая взором увиденное.  Затем  неодобрительно
бросил:
     - Попались, чердынь-калуга! Не скроешься.
     Тут он оказался прав. Тропа шла между двух склонов, становившихся чем
дальше, тем отвеснее. Скрыться было действительно негде, -  даже  если  бы
удалось подняться выше, беглецов легко было заметить и  снять  первыми  же
выстрелами. Арцеулов молчал, но взгляд  его  не  отрывался  от  склонов  -
капитан искал выход.
     - Генерал говорил о том, что нам должен помочь Бог. Нет, не так... Мо
сказал: "Если вы верите в Бога Христа или в других богов, то  они  помогут
вам..." Если мы верим... Что он имел в виду?
     - Гляди! - внезапно крикнул Степа, останавливаясь и указывая  куда-то
вправо, на узкую тропу, ответвлявшуюся от  основной  дороги.  Она  уходила
вверх по склону, петляя между острых камней причудливой формы.
     - Снова тривиум, - негромко, самому себе, проговорил Арцеулов. - Если
мы верим в Бога...
     - Ты чего? - не понял Косухин. -  Погляди  -  какая-то  дыра!  Пещера
вроде...
     - Это не пещера, - всмотревшись, покачал головой Ростислав.
     Действительно то, что они видели, не было похоже на  обычную  пещеру.
Тропинка, забравшись сажен на сто вверх по  склону,  пропадала  у  ровного
четырехугольного  отверстия,  высеченного  в  скале.  Снизу  было   трудно
разглядеть подробности, но капитан все же заметил четко обозначенный порог
и что-то похожее на грубо выбитое изображение над входом.
     - Храм! - вдруг осенило его. - Если мы верим в Бога Христа или других
богов...
     - Да причем здесь... - возмутился Степа и осекся. - А  ведь  верно...
Выходит, не зря говорил... Ну, чего, рискнем, твое благородие?..
     Арцеулов прислушался. Где-то сзади,  возле  невидимого  за  поворотом
тропы входа в ущелье, послышался стук копыт. Рассуждать было некогда.
     - Наверх! - решил он. - В любом случае - есть шанс отсидеться.
     Степа не спорил. Встречать врагов  на  верхнем  краю  почти  отвесной
тропы ему нравилось больше, чем бежать  от  них  по  ущелью.  К  тому  же,
убежать удалось бы совсем недалеко.
     Арцеулов взбирался первым. Тропа стала  почти  отвесной.  Приходилось
время от времени цепляться руками за камни, и капитан  боялся,  что  новый
приступ боли заставит его остановиться. Но боль исчезла,  в  голове  стало
чисто и ясно, и даже  сил,  казалось,  прибавилось.  Ростислав  поднимался
быстро, опередив чертыхавшегося Степу на добрый десяток сажен. У  Косухина
дело не ладилось - пару раз камни вырывались  из-под  ног,  да  и  вообще,
лазить по горам он не умел и не любил.
     Тропа, свернув вправо, внезапно кончилась, выведя на небольшую ровную
площадку.  Арцеулов  с  удовольствием  остановился,  переводя  дух,  затем
поглядел вниз.
     Оставленное ими ущелье было пустым и безлюдным, но  откуда-то  слева,
где находился первый перекресток, слышались голоса и  негромкое  лошадиное
ржание. Капитан поглядел направо - ущелье тянулось дальше версты  на  три,
но затем резко обрывалось, упираясь в  отвесный  склон.  Выходит,  впереди
тупик.
     На площадку  вылез  недовольный  и  слегка  запыхавшийся  Степан.  Он
отряхнул с рук сухую холодную пыль и тоже поглядел вниз. Слева  послышался
стук копыт.
     -  Присядь!  -  скомандовал  Арцеулов,  но  Степа  и  сам  сообразил,
опускаясь на корточки. И вовремя -  в  ущелье  въезжал  патруль.  Их  было
пятеро, в уже хорошо знакомых шинелях с меховыми воротниками. За плечами у
всадников болтались короткие кавалерийские карабины.
     - Эх, заметят! - прошептал Степа. - Приметная тропа!
     - Впереди тупик, - заметил капитан,  кивая  направо.  Степа  поглядел
туда, где ущелье упиралось в гору, и вздохнул.
     - Винтарь бы... Я бы тут роту задержал!
     Действительно,  позиция  была  превосходной,  но  с   голыми   руками
оборонять ее все же затруднительно.
     - Пошли-ка в пещеру! - подумав, рассудил Косухин. -  Чего  тут  глаза
мозолить?
     Арцеулов, согласно кивнув, повернулся к черному провалу.
     Они не ошиблись. Когда-то тут находился храм.  Четырехугольник  входа
был аккуратно врезан в скалу. Неизвестные  строители  даже  обозначили  по
бокам что-то похожее на две массивные колонны, на  которых  когда-то  были
выбиты надписи. Над входом, как заметил Ростислав еще с тропы,  находилось
изображение  всадника,  протягивавшего  к  небу  правую  руку.  Правда,  и
надписи, и всадник - все  было  разбито  до  неузнаваемости.  Чьи-то  руки
позаботились о том, чтобы редкие гости не могли  догадаться,  каким  богам
поклонялись в этом пустынном месте.
     - Вроде Егория, - неуверенно заметил Степа,  вглядываясь  в  разбитое
изображение. - Только копья чего-то нет...
     - Непохоже, - покачал  головой  капитан.  -  Да  и  откуда  тут  быть
христианскому храму? Это же Китай!
     - А кто его знает? - не согласился Косухин. - Слыхал я, что  и  здесь
христиане имеются...
     Он еще раз взглянул на всадника и стал подниматься по ступенькам.  Их
было семь, причем верхняя оказалась  почти  полностью  разбита,  а  сквозь
остальные прошли глубокие трещины. Секунда -  и  Степа  скрылся  в  темном
проходе. Арцеулов последовал за ним, но перед этим не  удержался  и  вновь
посмотрел вниз. То, что  он  заметил,  ему  совершенно  не  понравилось  -
патруль остановился, и солдаты, о чем-то споря, указывали на идущую  вверх
тропу.
     Ростислав ждал темноты, но внутри было светлее, чем могло показаться.
Конечно, ни одного окна в небольшом  помещении,  высеченном  в  скале,  не
было, но утренний  свет,  попадавший  через  входное  отверстие,  позволял
увидеть все подробности.
     Итак, храм был невелик. Он оказался почти  квадратным,  с  неожиданно
высокими сводами. Стены когда-то покрывали глубоко врезанные надписи, но и
здесь все было разбито  и  уничтожено.  Справа  находилась  горизонтальная
ниша, когда-то закрывавшаяся плитой, но теперь вскрытая и пустая. Такая же
ниша, только вертикальная, напоминающая дверь, была  прямо  перед  входом,
там  где  у  христианских  церквей  находится  алтарь.  Возле  этой   ниши
угадывались остатки  каких-то  изображений,  но  здесь  руки  разрушителей
поработали особенно тщательно.
     "На церковь не похоже, - мелькнуло в голове у капитана.  -  Да  и  на
мечеть тоже... Если бы мечеть, изображений не было.  Может,  буддисты?  Но
тогда в алтарной части должен стоять Будда. Разве что с  нишей  понятно  -
кто-то тут явно лежал..."
     Он хотел поделиться своими соображениями с Косухиным, но тот внезапно
замер, а затем осторожно дернул капитана за рукав, кивая в угол.  Арцеулов
поглядел и вздрогнул - оказывается, они были в храме не одни.


     Человек  сидел  в  углу  на  корточках,  расположившись  на   чем-то,
напоминающем  то  ли  вытертый  ковер,  то  ли  старый  халат.  Он   сидел
неподвижно,  лишь  по  легкому  движению  склоненной  головы  можно   было
догадаться, что это живой человек, а не каменная скульптура. На плечи была
наброшена то ли шуба странного покроя,  то  ли  опять-таки  халат,  голову
венчала темная остроконечная шапка. По всему  чувствовалось,  что  человек
очень стар.
     Степа,  кашлянув,  решительно  произнес:  "Здрасьте...".  Человек   в
остроконечной шапке кивнул но не поднял головы.
     Внезапно сзади  послышались  резкие  гортанные  голоса  -  патрульные
взбирались по тропинке.
     - Эх ты! - прошептал Степа. - Ну чего делать-то, чердынь-калуга? Хоть
бы наган был!
     - Придется выйти, - решил  Арцеулов.  -  Останемся  -  старика  могут
прикончить вместе с нами...
     Степа затравленно оглянулся. Выходить под пули  не  хотелось,  но  он
понимал, - беляк абсолютно прав. Подставлять под пули странного монаха  не
следовало.
     -  Выходит,  погуляли!  -  вздохнул  Степа.  -  Нет.  Отгуляли...   -
поправился он.
     Возразить было нечего.
     Арцеулов еще раз окинул взглядом храм, надеясь на чудо, но выхода  не
было... "Если вы верите в Бога Христа или  в  других  богов..."  Ростислав
грустно усмехнулся.
     Степа не думал о столь высоких материях. Он лихорадочно осматривался,
соображая, что предпринять. Могильную нишу он  приметил  сразу,  прикинув,
что можно там спрятаться, подождать, покуда преследователи войдут - а  там
уж как повезет. Вероятно, он так бы и поступил, но рисковать чужой  жизнью
не хотелось. Конечно, смертей  на  своем  недолгом  веку  Косухин  повидал
немало, даже с избытком, но в  этой  чужой  стране  он  вдруг  понял,  что
происходящее - это и его личное дело. В том, что  его,  Степана  Косухина,
комиссара Челкеля и уполномоченного  Сиббюро,  пристрелят  при  попытке  к
бегству, странный старик в остроконечной шапке не виноват.
     Косухин вздохнул и повернулся к выходу,  как  вдруг  откуда-то  сзади
послышался негромкий голос. Степа оглянулся - старик смотрел прямо на  них
и что-то говорил. Затем он поднял тонкую  худую  руку  и  сделал  какой-то
знак, словно приглашая остаться.
     - Пора нам, дедушка! - вздохнул Косухин.  -  Так  что  извиняемся  за
беспокойство.
     - Да, - кивнул Арцеулов. - Извините, что помешали.
     Старик покачал головой, а затем вновь взмахнул  рукой,  на  этот  раз
резко и повелительно. Сомневаться не приходилось - он подзывал их поближе.
Ростислав и Косухин неуверенно переглянулись.
     "Может, у них тут убежище?" - подумалось капитану.
     У входа уже слышались голоса. Капитан, решив, что выходить все  равно
поздно, потянул Степу за рукав шинели. Старик кивнул, и они присели  рядом
с ним. Почти тут же в храме стало темнее - двое солдат, держа карабины  на
изготовку, вошли внутрь.
     Беглецы замерли,  стараясь  не  дышать.  Старик  оставался  абсолютно
спокойным, казалось, потеряв всякий интерес  к  происходящему.  На  тонких
серых губах его проступила улыбка.
     Между тем солдаты, бегло осмотревшись,  нерешительно  стояли  посреди
храма, негромко переговариваясь. Затем один из  них  подошел  ко  входу  и
что-то крикнул. Снизу донесся ответный крик.
     "Неужели не заметили? - поразился Арцеулов.  -  Нет,  тут  что-то  не
так..."
     Очевидно, повинуясь приказу, солдаты вновь  стали  осматривать  храм.
Один из них заглянул в боковую нишу, и  даже  ткнул  в  нее  для  верности
прикладом. Другой остановился в полушаге от застывшего  Косухина.  Секунду
постояв, он крикнул, оглянувшись на своего товарища, затем пожал плечами и
шагнул к выходу. Тот еще минуту постоял, затем тоже пожал плечами  и  стал
спускаться. Шум шагов замер вдали, затем послышались голоса  -  солдаты  о
чем-то спорили, - и вновь все стихло.
     - Фу, - выдохнул Степа. - Слепые они, что ли? Вообще-то  хорошо,  что
слепые.
     Послышался негромкий смех - смеялся старик. Степа и Арцеулов внезапно
сообразили, что он понимает по-русски.
     - Дедушка, - негромко, все еще боясь говорить в полный  голос,  начал
Косухин. - Ты эта... чего? То есть, кто?
     Старик что-то сказал, но слова были совершенно непонятны.
     - На каком это он?  -  переспросил  Степа  на  всякий  случай.  -  На
китайском?
     - Я не знаю китайского, - усмехнулся Арцеулов. - Да и на  китайца  он
не похож...
     Действительно, лицо старика ничуть не походило на раскосые физиономии
солдат генерала Мо. Оно было необычным. Годы наложили свой след - на лбу и
под глазами легли глубокие морщины, непогода и солнце покрыли лицо темным,
коричневым загаром, но было заметно, что  в  молодости  этот  человек  был
красив.
     "Нет, не русский, конечно, - подумал Арцеулов. - Может,  таджик?  Или
перо?"
     Воображение Степы не шло дальше татарина, но на татарина этот человек
совсем не походил.
     - Мы не понимаем, дедушка, - заметил  Степа,  выслушав  новую  фразу,
обращенную, несомненно, к ним.
     Старик взглянул на него, как показалось, с явным сочувствием,  словно
на больного, затем вздохнул  и  достал  откуда-то  из-под  одежды  большую
круглую чашу. Холодно блеснул металл - чаша была серебряной,  по  бокам  и
днищу тянулись изображения двух драконов с перепончатыми  крыльями.  Затем
откуда-то появился небольшой  глиняный  сосуд,  напоминающий  обыкновенный
кухонный горшок, но с длин