н привык забегать  еще  с  детства,
навещая отца. Но там не прятались по темным углам, да и стола такого  не
стояло - очевидно, традиции правящей партии были утеряны на его родине.
   Итак, оставалось присесть - естественно,  не  на  почетном  месте,  у
вершины "Т", а сбоку, где и полагалось сидеть гостям.  Похоже,  и  здесь
субординация сохранялась. Если  так,  то  предстоит  нелегкий  разговор.
Опыта подобных бесед у Чифа  не  было:  дома  даже  самого  Председателя
Российской Трудовой Общины Тускулы Семена Аскольдовича Богораза многие в
глаза называли  Дядей  Сэмом.  Что  ж,  приходилось  играть  по  местным
правилам...
   - Вы чаю хотите, товарищ Косухин?
   Чаю Чифу не хотелось, но отказываться было  неудобно:  очевидно,  это
тоже входило в непременный ритуал. Он ждал, что  за  чаем  пойдет  самый
младший, то  есть  товарищ  Тарек,  но  ошибся.  Чижиков  поднялся  сам,
неторопливо вышел в соседнюю комнату  и  вернулся  с  большим  чайником.
Впрочем, для остальных тоже нашлась работа: Иваныч  расставил  чашки,  а
Тарек принес сахарницу.
   - Вам с коньяком?
   - Я... я не пью...
   Наверное,  это  прозвучало  совсем  по-детски,  но   трое   даже   не
улыбнулись. Чиф действительно не употреблял алкоголя, впрочем, как и вся
молодежь Тускулы. Только в дальних  походах,  когда  температура  падала
ниже минус двадцати, в ход  шел  спирт,  но  это  никак  нельзя  считать
выпивкой.
   Товарищ Чижиков вновь встал, не спеша  подошел  к  стоящему  у  стены
шкафу, достав оттуда темную пузатую бутылку. Коньяк достался  лишь  ему.
Ни Иваныч, ни Тарек, очевидно, прав на это не имели.
   Похоже, церемонии кончились, и можно было начинать разговор...

3. ЯЙЛА

   До Перевального  добрались  уже  почти  в  полной  темноте.  Короткий
ноябрьский день кончился, над близкими горами стало совсем черно, низкие
тучи ползли от недалекого моря к Симферополю; было зябко и сыро.  Дождь,
правда, перестал, и можно было скинуть капюшоны.
   Автостанция была пуста и  безлюдна.  Пришлось  долго  идти  по  узкой
сельской улице, прежде чем от позднего прохожего  удалось  узнать  адрес
директора школы. Это оказалось  совсем  рядом  с  самой  школой,  новой,
двухэтажной, очевидно построенной совсем недавно.
   На стук отворила молодая симпатичная  женщина,  из-за  спины  которой
выглядывала  любопытствующая  физиономия  пацаненка  лет  семи.  Ерофеев
солидно представился, и  через  минуту  "археологи"  уже  знакомились  с
хозяином.
   Павел Иванович  Семин  оказался  крепким  черноволосым  мужчиной  лет
тридцати, улыбчивым и гостеприимным. Вскоре гости были усажены за  стол:
Семин отказался  говорить  о  делах,  пока  "археологи"  из  Столицы  не
поужинают.
   Ахилло с  интересом  осматривался.  Скромное,  небогато  обставленное
жилище краеведа выглядело  необычно.  Конечно,  на  стене  присутствовал
обязательный портрет товарища Сталина и несколько  грамот  в  деревянных
рамочках, зато повсюду - в углах, на серванте и даже на  полу  -  лежали
диковинного вида обломки, древние,  грубо  отесанные  камни,  черепки  и
просто кости. Возле окна стояла большая амфора с отбитым горлом, а рядом
красовалась нижняя часть ноги какого-то неведомого зверя,  сложенная  из
скрепленных  проволокой  костей.  Было  видно,  что  Семин  не  в  шутку
увлекается древностями.
   За ужином Михаил предпочел помалкивать.  Гонжабов  -  тот  вообще  не
проронил ни звука, зато Ерофеев говорил без умолку. Ахилло  с  интересом
отметил, что  майор  старается  избегать  привычных  "крутых"  словечек,
изъясняясь вежливо  и  даже  вполне  культурно.  Майор  передал  хозяину
приветы от знакомых директору столичных знаменитостей,  сыпал  новостями
из жизни таинственной науки археологии и даже поведал о  своей  недавней
поездке в Среднюю Азию на научный симпозиум.  Было  заметно,  что  майор
подготовился к разговору весьма тщательно.
   После ужина перешли к делу. Ерофеев вручил  хозяину  дома  письмо  от
профессора Бонч-Осмоловского, с которым Семин был знаком  по  совместным
крымским экспедициям. Тот явно обрадовался и быстро прочел послание.
   - Но ведь это здорово, товарищи! - воскликнул он, аккуратно складывая
письмо профессора. - Нижний палеолит в Крыму! Неужели правда?  Чердаш...
Там в самом деле есть пещеры, их, правда, уже обследовали, но почему  бы
и нет... Я бы и сам с вами пошел... Нет,  не  могу!  Завтра  собрание  в
честь двадцатилетия Октября, мне выступать...
   - Успеете,  товарищ  Семин!  -  улыбнулся  Ерофеев.  -  Мы  -  только
разведка. Летом приедет экспедиция, для вас место всегда найдется.
   - Сам Бонч-Осмоловский собирается? - вскинулся директор.
   - Собирается, - солидно  подтвердил  майор.  -  Дело  серьезное.  Вот
товарищ Гонжабов специально из Ташкента приехал. Он  там  с  профессором
Окладниковым работал...
   -  Правда?  -  Семин  повернулся  к  невозмутимому  бхоту.  Тот  чуть
улыбнулся одними губами - и кивнул.
   - Средняя Азия!.. - горячо проговорил Семин.  -  Вот  где  Эльдорадо!
Тешик-Таш - это же открытие века! Самый северный неандерталец в Азии! Но
и у нас, я верю,  есть  еще  много  неизвестного!  Знаете,  Крым  обычно
недооценивают. Ну, генуэзцы, греки - это понятно. Но ведь это древнейшая
земля!  Тут  еще   столько   неоткрытого!   В   прошлом   году   товарищ
Бонч-Осмоловский как  раз  в  том  районе,  что  вас  интересует,  нашел
любопытный слой. Это даже не медный век, это настоящий неолит -  но  там
уже была каменная кладка! Даже поверить трудно! Эх, денег бы побольше...
   - Насколько я знаю, правительство собирается выделить  большую  сумму
на расширение раскопок, - авторитетно заявил Ерофеев. - Так что не уйдет
ваш неолит, товарищ Семин. Ну, давайте взглянем на маршрут...
   Стол освободили,  майор  развернул  большую  крупномасштабную  карту.
Семин долго рассматривал ее, потом странно улыбнулся:
   - Прекрасная у вас карта, товарищи! Ну хорошо, смотрите... - Он  взял
карандаш. - В общем, маршрут несложный. Правда,  сейчас  ноябрь,  прошли
дожди, скользко... Но если не спешить, то, думаю, трудностей не будет...
Вам лучше подъехать к Ангарскому перевалу там, где Чатыр-Даг, видите?  А
затем есть два пути. Можно в обход, а можно через Демерджи...
   - Покажите, - прервал его майор, став очень серьезным.
   Карандаш забегал по карте.  Ахилло  кивал:  В  этих  местах  ему  уже
приходилось бывать, на Демерджи он заходил даже дважды, правда, летом  и
совсем с иными целями...
   - Можно прямо через Демерджи, там есть дорога... Ну а дальше тоже  по
дороге, до урочища Тырки, затем поворот к реке Малая Бурульча. Потом, не
доходя Ай-Алексия, снова поворот. Там Караби-Яйла, вам  надо  пройти  ее
западным краем. А вот и Чердаш...
   Гора на карте казалась маленькой, но отметка говорила, что ее вершина
поднимается на высоту более километра.
   - По дороге будут пастушьи стоянки, можно ночевать, так  что  палатка
вам понадобится один раз - не больше. А карта окрестностей самой горы  у
вас есть?
   - Увы, - покачал головой Ерофеев. - Поможете?
   - Конечно, - улыбнулся Семин. - Вот, смотрите...
   На столе появился лист бумаги, и карандаш  краеведа  быстро  набросал
простую, но вполне ясную схему.
   - Вот тропа, она там единственная, идет вдоль подножия. Пещеры  могут
быть  только  с  западного  склона,  вот  здесь.  Там  уже  имеются  две
маленькие, новая - наверно, рядом с ними. Во всяком случае, оползень,  я
слыхал, был именно там...
   Майор, поблагодарив, аккуратно спрятал схему  в  планшет.  Затем  еще
долго беседовали, причем разговор перешел на столичные новости. Директор
оказался заядлым театралом, не пропускавшим во время нечастых поездок  в
Столицу ни одной новой постановки. Тут уж настал черед Михаила,  который
с удовольствием поведал краеведу о новостях  Мельпомены.  Семин  грустно
улыбался, качая головой и сетуя, что едва ли сможет выбраться в  Столицу
раньше весны.
   Гонжабов  по-прежнему  молчал,  казалось  совершенно  не  интересуясь
происходящим. Ерофееву даже пришлось специально упомянуть, что уважаемый
профессор из Ташкента, к сожалению, недостаточно владеет русским языком.
Впрочем, все обошлось. Заночевали в  одной  из  комнат  прямо  на  полу:
выручили  спальники.  Михаил  заснул  сразу,  успев  подумать,   что   с
удовольствием принял бы участие в настоящей археологической  экспедиции.
Впрочем, обследование таинственной пещеры было  тоже  делом  интересным,
хотя  таинственность,  окружавшая  их  поход,   по-прежнему   оставалась
совершенно непонятной. Или начальство перемудрило, или  майор  знал  еще
что-то, но предпочел покуда не делиться со своими спутниками...
   Вышли рано утром, когда на востоке только  начинало  белеть.  Хозяин,
пожелав удачи, просил написать о результатах разведки.  Ерофеев  обещал,
крепко пожал руку Павлу Ивановичу  и  потрепал  по  непокорной  шевелюре
вскочившего  с  постели  мальчишку,  тоже  желавшего  проводить  научную
экспедицию. Сын директора, как оказалось, тоже мечтал принять участие  в
летних раскопках, что майором было ему твердо обещано...
   - Ну что, капитан, -  усмехнулся  Ерофеев,  когда  они  оказались  на
пустом в этот утренний час шоссе. - Вроде нигде не прокололся?
   - Преклоняюсь, - кивнул Ахилло. - Я уж было подумал, что ты и в самом
деле археолог-любитель.
   - А-а! - махнул ручищей майор. - Что археология, что иная хрень - все
одно! Я как-то под ветеринара работал - вот это был цирк! Знаешь, как  в
анекдоте определяли, что у лошади запор?
   Ерофеев снова стал прежним, маска интеллигента была отброшена, причем
с явным облегчением.
   - До Ангарского попутку поймаем, а там - прямо  через  Демерджи,  так
короче. Вроде этому Семину можно верить, как думаешь?
   Ахилло пожал плечами:
   - Думаю, на минное поле он нас не направил.  А  вообще  -  интересный
человек.
   - Мечтатель, - скривился майор, - толку от них никакого. Правда,  под
видом археологов всегда можно послать совсем другую экспедицию  -  вроде
как наша. Всего и пользы. Но ты прав - мужик  толковый,  азартный  даже.
Жалко, если ваши его загребут как шпиона японского.
   - Он опасен...
   От неожиданности Ахилло вздрогнул: это произнес Гонжабов. Майор  тоже
обомлел:
   - Так ты... Ты, значит, по-русски говоришь? Так чего молчал?
   Но бхот и не думал отвечать.  Он  даже  не  повернул  головы,  словно
вопрос был обращен к кому-то другому. Ерофеев, однако, не отставал:
   - Нет, ты это, гражданин Гонжабов, брось! Сказал - объясни! И вообще,
чего дурака валяешь? Вместе же идем - команда вроде!
   - Я - узник, вы - тюремщики. - Голос зэка был спокоен и  бесстрастен.
Говорил он с легким акцентом, чуть проглатывая "р".
   - Ну вот еще! - Ерофеев, похоже, обиделся. - Мы чего,  обижаем  тебя?
Молчишь, гордый вроде... А я тебе рис специально таскал...
   - За рис - спасибо. Не говорил  потому,  что  не  спрашивали.  Семину
верить нельзя, он лгал.
   - То есть? - не выдержал Ахилло. - В каком смысле?
   Гонжабов чуть заметно пожал плечами - жест, уже замеченный Михаилом.
   - Он не поверил, что мы ищем древние кости. Где вы ошиблись - думайте
сами.
   Никто ему не ответил. Майор был явно смущен.
   - Тьфу! - наконец резюмировал он. - Быть не может!  А  как  ты  узнал
телепат, что ли? Мысли читаешь?
   - - Это нетрудно, - последовал спокойный ответ.  Они  шли  по  дороге
плечом к плечу. Ерофеев о чем-то напряженно думал - слова  таинственного
зэка явно не пропали даром. Ахилло  тоже  был  удивлен,  но  не  столько
смыслом сказанного, сколько тоном. Зэк говорил властно, решительно - как
человек, привыкший повелевать и  отдавать  приказы.  Обычно  заключенные
разговаривали иначе.
   - Вот так, Михаил, - проговорил  наконец  Ерофеев.  -  Теперь  понял,
почему мы такую секретность развели? Нечисто тут, ох нечисто! Говорил  я
- нечего дурить, взяли б мою роту, прочесали все...
   Ахилло не ответил: рота "лазоревых" была  совершенно  ни  к  чему.  В
конце концов, Семину можно  было  рассказать  правду,  взяв  подписку  о
молчании, или просто изолировать на  несколько  дней,  до  окончания  их
путешествия...
   Через  полчаса   их   подобрала   попутка   -   небольшой   грузовик,
направлявшийся в Алушту. До Ангарского доехали быстро. Позднее утро  уже
вступало в свои права, небо над горами стало  белым,  а  сквозь  деревья
проглядывали клочья редеющего  тумана.  Было  очень  сыро,  даже  теплые
куртки грели плохо.
   Майор вытащил карту, компас и принялся осматриваться.
   - Туда! - указал он рукой в еле заметный проход  между  деревьями.  -
Прямо, затем направо, до речки. Хлебнуть по глотку никто не желает?
   Ахилло подумал и согласился, Гонжабов молча покачал головой.  Наконец
была выкурена неизбежная перед  долгой  дорогой  папироса,  и  маленький
отряд вступил в сырой горный лес.
   Стало еще холоднее. С мокрых деревьев капала вода, ноги скользили  по
раскисшей земле, вдобавок дорога вела на подъем, и с Непривычки  рюкзаки
показались свинцовыми. Вокруг было тихо и пустынно, даже  птицы  улетели
из этого леса, покинув мокрые, поросшие зеленым мхом  старые  стволы.  К
счастью, сквозь серые тучи начало  проглядывать  солнце,  и  идти  стало
немного веселее.
   К полудню спустились вниз, в огромную, поросшую лесом долину.  Дальше
была небольшая речка, за которой начиналась  узкая,  в  глубоких  колеях
грунтовая дорога, ведущая к подножию Демерджи. Михаил уже бывал  в  этих
местах, но тогда их подвозили автобусом, да и  было  это  жарким  летом,
когда не надо надевать теплую куртку и месить ногами холодную грязь.
   Ерофеев, похоже, не чувствовал усталости, хотя ему приходилось  нести
не только рюкзак,  но  и  палатку.  Гонжабов  тоже  шагал  спокойно,  не
сбиваясь с темпа. Михаилу пришло в голову, что  бхот  родом  из  горного
края, где подобные путешествия обычны. Сам же Ахилло не без удовольствия
остановился на полуденном привале, выпив чая, вскипяченного  на  костре.
Впереди долгий подъем, вершина Демерджи нависала  темным  строем  ровных
серых скал.
   Подниматься оказалось легче, чем думал вначале он, путь был  пологим,
приспособленным для подъема татарских арб. Шли по-прежнему  молча,  лишь
майор время от времени отпускал немудреные шуточки, напоминавшие  о  его
сержантском  прошлом.  Гонжабов  не  обращал  на  реплики  Ерофеева   ни
малейшего  внимания,  а  Михаил  отвечал  односложно  -  он   постепенно
"втягивался" в маршрут. Рюкзак уже не казался  неподъемным,  к  тому  же
вокруг было красиво. Осенняя Демерджи оказалась ничем  не  хуже  летней.
Скорее, напротив, без ярких красок величие древних гор ощущалось полнее.
   За гребнем начиналось плоскогорье - ровное, покрытое  желтой  осенней
травой. Лишь невысокие скалы,  похожие  на  чудовищные  ребра,  выпирали
из-под земли, словно  останки  вымерших  ящеров.  Туристы  бывали  здесь
редко, и Ахилло невольно пожалел, что не взял с собой  фотоаппарата.  На
Яйле было пусто, пастухи, гонявшие сюда на выпас овец, уже  ушли,  чтобы
вернуться ранней весной.
   Демерджи пересекли уже под вечер, и майор, сверившись с картой, повел
группу в сторону одной из скал. У подножия темнел небольшой  глинобитный
домик - убежище пастухов. Внутри было пусто, сыро и темно, зато  имелись
очаг и даже небольшой запас дров. Здесь решили остановиться на ночь.
   Пока Михаил разводил огонь  и  ставил  котелок,  Ерофеев  разглядывал
карту:
   - Завтра больше пройдем, - резюмировал он. - Будет спуск,  поднажмем.
Можно было и сегодня еще протопать, но там ночевать негде. Простужу  еще
вас платков не напасешься...
   Гонжабов, как обычно, не реагировал, а Михаил пожал  плечами.  Он  не
возражал  против  того,  чтобы  переночевать  в  палатке,  но,  конечно,
глинобитные стены лучше защищали от холода и сырости.  Между  тем  майор
внезапно хмыкнул:
   - А сегодня у нас торжественное  собрание.  Микоян  должен  приехать.
Награждать будут. Двадцать лет  Октября  -  не  шутка!  А  мы  с  тобой,
капитан, вроде как сачканули мероприятие.
   -  Вроде,  -  согласился  Ахилло.  -  Встречаем  юбилей  в  условиях,
приближенных к боевым.
   - А то! - Ерофеев, похоже, не уловил  иронии.  -  Мы  с  тобой  делом
заняты,  это  поважнее,  чем  в  креслах  сидеть.  Хорошо,  успел   бате
телеграмму отстучать, он в семнадцатом  в  Красной  гвардии  состоял.  В
Иркутске. Твердый мужик!
   Ахилло взглянул на Ерофеева:
   - У меня дядя тоже был красногвардейцем. Его убили как раз на  третий
день после взятия Зимнего - под Пулковом. Ему только восемнадцать было.
   Майор кивнул:
   - Знаю - по долгу службы. А батя твой?  Ахилло  невольно  усмехнулся:
отец  всегда  считал  себя  вне  политики.  Не  особо  удачливый  актер,
Ахилло-старший в октябре 17-го был на гастролях в Твери. Так, во  всяком
случае,  он  рассказывал   Михаилу.   Правда,   из   некоторых   намеков
Ахилло-младший догадывался, что отец встретил победу большевиков  далеко
не с радостью. Похоже, Ерофеев понял:
   - Видать, тебя не в том духе воспитывали, капитан.  Небось  знаешь  -
кое-кто не одну тетрадь исписал про твоего батю, да и про тебя. Что  вы,
мол, как редиска - красные сверху, белые изнутри.  Ты  не  обижайся:  не
доверяли - ты бы в Большом Доме не работал.
   - А  про  тебя  писали?  -  осведомился  Михаил,  немного  уязвленный
подобным снисходительным тоном. Майор даже приосанился:
   - А то! Будто мой батя  из  кулаков,  писали.  И  что  я  на  заставе
японцами завербованный, писали. И что комсорга роты послал по матушке  -
писали. А как же! Только мне, капитан, на это  начхать.  И  тебе  должно
быть начхать. Верят нам, а что пишут, так  время  такое,  да  и  дураков
много. А делу нашему я предан - это все знают.  Потому  и  в  спецвойска
пошел. А ты, между прочим, чего?
   Ахилло на мгновение задумался и вдруг ответил честно, как и думал:
   - Мне казалось, что это работа для умного  человека.  И  вообще  люди
делятся на тех, кто приказывает, и тех, кому приказывают. Мне  хотелось,
чтобы для меня первых было меньше, чем вторых.
   Майор даже крякнул:
   - Ух, не слышит нас твое начальство! А впрочем, ты прав, Михаил: наша
работа не для дураков.
   Тут взгляд его упал на Гонжабова, недвижно сидевшего у горящего огня.
   - Слышь, гражданин Гонжабов, ответь  нам,  ты-то  с  чего  к  красным
пошел? Ты ведь вроде звания духовного? В бога  своего,  что  ли,  верить
перестал?
   -  Вы  не  поймете,  -  послышался  тихий  равнодушный  голос.  Майор
обиделся:
   - Ты, гражданин Гонжабов, уж постарайся. Может, и поймем.
   Легкое пожатие плеч:
   - Я был монахом, когда на Севере началась Смута. Однажды ночью ко мне
явился Шинджа - царь преисподней. Он сказал, что близится ночь Брахмы  и
я призван на службу. А вскоре пришли его посланцы,  и  я  открыл  ворота
монастыря...
   Ахилло от удивления даже привстал, майор  же  присвистнул  и  покачал
головой:
   - Ну, даешь! Да ты же  вроде  красноармеец!  И  орден  у  тебя,  и  в
Коминтерне состоял! Партийный, е-мое!
   - Каждый называет вещи по-своему. Человек, у  которого  мы  ночевали,
понял бы.
   - Опять двадцать пять! - возмутился Ерофеев. - Да чем тебе этот Семин
не понравился? Ну ладно, смекнул он, что мы не археологи, так что? Обрез
возьмет и за нами следом пойдет?
   - Ему не нужен обрез, - Гонжабов слегка повернул голову, темные глаза
блеснули, - вас он не боится, он боится другого.
   - Чего именно? - вступил в разговор  Ахилло.  -  По-моему,  он  очень
симпатичный человек. Правда, майор?
   Ерофеев молча кивнул. Гонжабов же ничего не ответил - похоже, охота к
разговору пропала у него окончательно.
   Чай был допит,  за  порогом  стлался  ночной  туман,  и  майор  велел
ложиться спать, чтоб выйти завтра с первыми лучами  зари.  Бхот  тут  же
застегнул спальник и мгновенно  затих,  то  ли  вправду  заснув,  то  ли
притворившись. Ерофеев и Михаил сели на пороге, докуривая  по  последней
папиросе.
   - Навязали нам... - шепотом  проговорил  майор,  кивая  на  странного
попутчика, - царь преисподн