ирадский  лишь
пожимал  плечами,  сетуя  на  потерю  кучерской  квалификации,  но  Степан
задумался всерьез.
     "Волков чуют..." - решил он наконец, но промолчал.
     Ехали медленно. Лошади то  и  дело  останавливались,  пряли  ушами  и
испуганно дергались из стороны в сторону, норовя опрокинуть сани.  Тут  уж
забеспокоились остальные, капитан на всякий случай  предложил  приготовить
оружие и по возможности  спешить.  Встречаться  с  волками  ночью  посреди
безмолвной мертвой тайги не хотелось даже такому  храброму  человеку,  как
Арцеулов.
     Несмотря на все усилия, к Орлику - последнему селу перед  Сайхеном  -
подъехали уже в  сумерках.  К  удивлению  всех,  привыкших  к  спокойствию
здешних  забытых  Богом  и  людьми  мест,  прямо  у  околицы  их  встретил
вооруженный патруль. Косухин и Арцеулов  невольно  переглянулись,  и  рука
капитана сама легла на затвор карабина.  Но  трое  мужиков  с  охотничьими
ружьями, поглядев на поздних гостей, безмолвно  пропустили  их.  Полковник
пожал плечами, велев ехать к одному из домов в центре села.
     Встретил их очень высокий худой мужчина лет сорока с  короткой,  явно
не крестьянской, бородкой. Да и по целым  залежам  книжек,  которыми  была
завалена изба, становилось  ясно,  что  они  попали  в  гости  к  человеку
образованному, и, похоже, нездешнему.
     - Он местный учитель,  -  сообщил  Лебедев  своим  спутникам,  покуда
хозяин помогал Семирадскому распрягать лошадей. - По-моему,  из  ссыльных.
Мы у него уже останавливались.
     Хозяин  отрекомендовался  Родионом   Геннадиевичем.   Услыхав   слово
"ссыльный" Степа  не  преминул  присмотреться  к  сельскому  интеллигенту.
Спрашивать о его политических симпатиях не хотелось, но  среди  кучи  книг
Степа сразу же приметил несколько томиков Кропоткина.
     "Никак, анарх", - решил Косухин.
     Анархистов  Степа  не  любил,  хотя  среди  них   был   сам   товарищ
Каландарошвили - знаменитый вождь сибирских повстанцев. Впрочем,  "анархи"
были все же получше, чем эсеры или всякие там меньшевики.
     О  политике,  однако,  не  говорили.  Правда,  Арцеулов  не  преминул
справиться о встреченном ими патруле, но ответ его откровенно озадачил.
     - Волки, господа, - пояснил Родион Геннадьевич. - Признаться,  такого
здесь еще не было на моей памяти. В селе паника. Уже трое  погибли,  вчера
волки налетели прямо днем...
     - То-то лошади бесились! - понял Степа.
     - Ничего, - махнул ручищей  профессор.  -  В  крайнем  случае  дойдем
пешком! До Сайхена рукой подать.
     - Два дня пути, если пешком, - задумался Лебедев. -  Лишний  день  не
беда. Правда, надо достать лыжи...
     - Лыжи достанем, это несложно, - заметил хозяин, и помолчав, внезапно
заговорил совсем другим тоном. -  Господа,  вам  лучше  остаться!  Здешние
жители не из пугливых, но такими я их еще не видел. А ведь кержаков трудно
напугать. Они уверены, что это не просто волки...
     - И вы туда же, коллега! - возмутился Семирадский. - Вы  же  учитель,
материалист! Помилуйте, как можно  в  ХХ-м  веке  пороть  подобную,  прошу
прощения, ахинею! Февральские волки! Упыри! Оборотни! Призраки!
     - Я не материалист, господин профессор,  -  негромко  заметил  Родион
Геннадьевич, выждав момент, пока Семирадский переводил дух после очередной
тирады.
     - Как?! - чуть не подпрыгнул тот. -  Простите,  батенька,  но  вы  же
учитель! И, по-моему, извините, из политических!
     - Не совсем так, - учитель неловко улыбнулся, будто лично  провинился
перед профессором. - Меня, собственно, сослали за религиозные убеждения...
     - А, вы раскольник... или сектант, -  Семирадский  сразу  же  потерял
интерес к собеседнику.
     - Нет, - вновь улыбнулся тот. -  Ни  среди  тех,  ни  среди  этих  не
числюсь. Я, по  глубокому  убеждению  бывших  властей  предержащих,  самый
настоящий язычник.
     - Что?! Папуасы! - вскричал  Семирадский.  -  Батенька,  бросьте  нас
разыгрывать! Вы еще скажите, что вы - волхв!
     - Увы, - развел руками Родион Геннадьевич. - Хотя было бы  забавно...
Нет, все проще. Вы слыхали о дхарах?
     Все недоуменно переглянулись.
     - Я слыхал, - внезапно заявил Богораз. - В  1916  году  в  "Известиях
императорской Академии наук" была  статья.  Насколько  я  помню,  дхары  -
древний народ неизвестного происхождения, который жил на севере  Урала.  У
них, кажется, была своя письменность еще до русских... Извините, не  помню
подробностей.
     - С этой письменности все и  началось,  -  кивнул  хозяин.  -  Я  был
народным учителем в селе Якша. Это в верховьях Печоры...
     - Ну и глухомань,  -  с  сочувствием  заметил  профессор.  -  Эк  вас
занесло!
     - Родные места! Там еще живут остатки дхаров... Тогда, в начале века,
я был, наверное, единственный дхар с  незаконченным  высшим  образованием.
Пытался рассказывать  детям  о  нашей  истории...  У  меня  была  неплохая
коллекция образцов той самой письменности. В этом обвинить меня не  могли,
конечно... Зато  прислали  комиссию  из  синода.  Тогда  еще  эти  вопросы
курировал сам господин Победоносцев. Вдобавок  я  составил  письмо  против
планов нашего губернатора, который  в  порыве  административного  восторга
хотел снести Дхори Арх  -  дхарское  святилище.  Ну,  времена  были  тогда
суровые, это было до 1905-го года...
     - Сочувствую, коллега,  -  на  этот  раз  вполне  серьезно  промолвил
профессор. - Но все же насколько я понял, вашу эстафету поддержали? Кто-то
же напечатал статью в "Известиях"...
     -  Это  моя  статья,  -  вновь  улыбнулся  Родион  Геннадьевич.  -  К
сожалению, дхарские древности больше никого не  интересуют.  Но  я  не  об
этом... Дхары еще не все забыли из своих древних знаний. И я, хотя  учился
в Петербургском университете, кое-что помню...  Господа,  сейчас  в  тайгу
идти нельзя!
     - Объяснитесь! - потребовал профессор. Все  остальные  сели  поближе,
почувствовав, что их хозяин не шутит.
     - Не знаю, на каком языке с вами говорить,  господа,  -  нерешительно
начал учитель. - Я  имею  в  виду  не  великий  и  могучий  русский  язык.
Насколько я понял, вы люди науки... Будь вы мои соплеменники-дхары, я  мог
бы сказать, что наступает ночь Гургунх-эра, когда ярты покидают  укрывища,
и что оборотни вышли в этом году слишком рано из своего логова  в  царстве
Смерти, а вагры не боятся даже священного огня...
     - Красиво... - тихо прошептала Берг и вздрогнула.
     - Но на этом языке вы меня не поймете. Что  ж,  это  можно  перевести
так: в силу не до конца ясных климатических и прочих особенностей нынешней
зимы, здешняя фауна внезапно стала проявлять несвойственные ей агрессивные
наклонности,  вдобавок  не  исключено  появление  некоторых  очень  редких
явлений природы, пока необъяснимых до конца  с  точки  зрения  современной
науки... Не ходите в тайгу, господа. Один из вас должен понимать, о чем  я
говорю...
     - Если вы имеете в виду  меня,  коллега,  то  нет,  -  пожал  плечами
Семирадский. - Признаться, покорен вашим пассажем о  -  как  бишь  его?  -
Гургунх-эре, а  также  согласен  с  существованием  неизученных  природных
явлений, но особой опасности все же не вижу.
     -  Во  всяком  случае  к  опасности  подхватить   воспаление   легких
добавляется перспектива оказаться в желудке какого-нибудь  канис-люпус,  -
иронически, не без удовольствия отреагировал Богораз.
     - Я имел в виду не вас, господа. Я обращаюсь к тому,  кто  носит  Охс
Вагре - Перстень Духов...
     Только когда все вслед за хозяином поглядели  на  Арцеулова,  капитан
понял, что речь идет о нем.
     - Помилуйте! - растерялся Ростислав. - Вообще-то это  не  совсем  мой
перстень. Вернее, совсем не мой... Странный перстень, признаться...
     - Коллега, коллега, - предостерегающе заметил Семирадский. - Не идите
неверным путем господина Богораза. Семен Аскольдович сложил уже целую сагу
об этой безделушке...
     - Не настаиваю, - улыбнулся Родион Геннадьевич, но на этот раз  очень
грустно. - Не знаю, откуда у вас  перстень.  Не  смею  утомлять  ваш  слух
очередной  языческой  легендой...  Впрочем,  -  тут  его  голос  окреп,  -
господин... Арцеулов, кажется?
     - К вашим  услугам,  сударь,  -  капитан  встал  и,  не  удержавшись,
поглядел на черненых извивающихся змеек, украшавших печатку. - Не откажусь
от легенды. Даже языческой...
     - Подойдите сюда!
     Арцеулов шагнул к окну. Сквозь заиндевелое стекло тускло  просвечивал
ущербный   месяц.   Родион   Геннадьевич   секунду   постоял,   словно   в
нерешительности, а затем резко растворил раму.  В  избу  ворвался  ледяной
ветер.
     - Снимите перстень и посмотрите сквозь него на лунный свет!  -  голос
учителя прозвучал настолько властно, что капитан немедленно подчинился.
     Вначале в круглом серебряном ободке был  виден  лишь  белый  холодный
лунный диск с  заметным  ущербом  на  правом  боку.  Арцеулов  хотел  было
прекратить этот нелепый опыт, но вдруг  лунная  поверхность  затуманилась.
Сквозь тусклую  пелену  засветились  маленькие  синие  огоньки,  Ростислав
невольно ахнул, но тут огни пропали, пелена раздвинулась,  вместо  лунного
диска он увидел странную темную пещеру, в  дальнем  углу  которой  тусклым
огнем светилась невысокая ниша. В пещере стояли двое. Одного - себя  -  он
узнал  сразу,  второго  рассмотреть   не   успел   -   изображение   вновь
затуманилось, сверкнул синий огонь, и капитан невольно закрыл глаза. Вновь
взглянув сквозь ободок перстня, он увидел лишь серебряный свет луны...
     Родион Геннадьевич, не сказав ни слова, закрыл окно. Все молчали,  не
понимая, что, собственно говоря, произошло.
     - Я был бы очень вам признателен, господа, если бы вы проводили  ваши
опыты с меньшим риском для здоровья присутствующих, -  проговорил  наконец
Богораз и закашлялся. - Я совершенно запустил свой бронхит...
     Ему никто не ответил. Арцеулов медленно надел перстень на палец и сел
в сторонке.
     - Вы... вы что-то увидели? - негромко поинтересовалась Берг.
     - Н-не знаю, - честно ответил Ростислав. - Может, почудилось...
     - А что сей опыт должен означать? - вмешался Семирадский,  иронически
поглядывая на хозяина то и капитана.
     - По преданию, так можно увидеть будущее. Можете назвать это дхарским
фольклором, господин профессор, - спокойно ответил учитель.
     - А мне можно взглянуть? - заинтересовалась Берг.
     - Нет, - покачал головой Родион  Геннадьевич.  -  Это  может  увидеть
только владелец Охс Вагре. И то не каждый. Перстень  высвечивает  какой-то
переломный момент будущего, от которого зависит судьба...
     - Да-с, да-с, забавно, - снисходительно  молвил  Семирадский.  -  Но,
несмотря на все это, рискну проявить  материализм  и  умеренный  оптимизм.
Если наши иппосы завтра все-таки  взбунтуются,  голосую  за  пеший  поход.
Вот-с.
     - Вы правы, Глеб Иннокентьевич, -  поднял  голову  Лебедев,  за  весь
разговор не проронивший ни слова. - О февральских волках судить не могу, -
но нам надо быть в Сайхене хотя бы послезавтра к вечеру. Мы идем  в  любом
случае. Разве что... Степа, раз так, ты можешь остаться.
     - Господин полковник! - воскликнул Арцеулов, но Лебедев остановил его
повелительным жестом.
     Степа молчал, как будто сказанное вовсе его не касалось.  Он  даже  в
сторону  отвернулся,  поглядывая  то  на  сумрачного   Богораза,   то   на
жизнерадостного профессора.
     - Степан, - позвал брат. - Ты слышал меня?
     - Не-а, - Косухин по-прежнему смотрел в сторону. - Не слышал...
     - Я серьезно...
     - А я нет, чердынь-калуга! Да и его благородие меня не отпустит...
     И Степа соизволил взглянуть на мрачного Арцеулова. Тот нервно встал и
отошел  подальше,  стараясь  не  смотреть  на  внешне  спокойного  и  даже
несколько беззаботного Косухина. Он понимал, что красный  не  уйдет  и  не
бросит их. А значит, надо по-прежнему быть начеку...


     После  ужина  Арцеулов  отозвал  Родиона  Геннадьевича  в  сторону  и
рассказал о том, что увидел сквозь серебряный ободок перстня. Тот выслушал
внимательно, но что-либо объяснить отказался.
     - Я ведь не маг, господин Арцеулов. Просто вспомнил  предание,  а  уж
как сие толковать - вам, пожалуй, виднее... Почтенный господин Семирадский
прав - все это лишь фольклор.
     - Нет, - прервал его Ростислав.  -  Родион  Геннадьевич,  я,  знаете,
привык верить своим  глазам.  Не  знаю  насчет  этого...  Гургунх-эра,  но
кое-что увидеть довелось.
     - Я тоже кое-что видел, - спокойно согласился  учитель.  -  Вчера.  И
даже сегодня утром...
     - Так объясните! Вы же что-то знаете!
     - Не смогу... Мы действительно говорим на разных языках. Если  бы  вы
могли мне просто поверить...
     -  Попытаюсь,  -  кивнул  капитан.  -   Если   что,   сумею   убедить
полковника...
     - Хорошо... - чуть подумав, согласился хозяин. - У меня три совета  -
знаете, совсем как в сказках... Волки - которые просто волки - думаю,  вас
не напугают. Но бойтесь тех, которые с красными глазами...
     - Да... - хрипло ответил капитан. Учитель  внимательно  посмотрел  на
него и продолжил:
     - До Сайхена путь длинный, придется ночевать. Ночуйте где хотите,  но
не заходите в церковь Святого Ильи, хотя она как раз на  полдороге.  Лучше
пройдите лишние десять верст.
     - Церковь? Но почему?
     - Она давно заброшена...  Здешние  жители  боятся  того  места.  Есть
предание, что там служил какой-то расстрига или самосвят. Будете смеяться,
господин Арцеулов?
     - Нет... Не буду. А какой третий совет?
     - Если у вас кто-нибудь, не дай Господь, погибнет...
     Учитель замолчал, словно не решаясь  закончить.  Ростислав  терпеливо
ждал.
     - Нет... Не стоит, - покачал головой хозяин. - А то вы  примете  меня
за неизвестно что...
     - И все-таки, - не сдавался Арцеулов. - Прошу вас...
     - Хорошо... В этом случае сразу же отделите его голову от тела.
     Как ни странно, услышанное почему-то совсем не поразило капитана.
     - Я вас понял, - кивнул он. - Остается надеяться, что ваши советы нам
все-таки не пригодятся...
     - Дай-то Бог... - каким-то  странным  голосом  ответил  хозяин.  Было
видно, что он явно желает сказать еще о чем-то, но не решается.
     - Вы что-то знаете? - понял Арцеулов. - Послушайте, я никому не  буду
говорить. Но я должен знать.
     - Не уверен... Это не должен знать никто. Ну хорошо... Не  скажу,  но
намекну. Вы ведь военный, господин Арцеулов. Вы должны знать, что иногда у
человека можно заметить на лице...  Не  знаю,  как  это  назвать...  Такое
выражение... Когда ему грозит опасность...
     - Мы называли это Взгляд Ангела.
     - Вы знаете это предание! - удивился учитель.
     - У нас  его  знал  каждый.  Говорят,  Ангел  уже  приходил  к  этому
человеку, и в глазах у него запечатлелся взгляд Оттуда...
     - Что-то вроде этого. Кое-кому  из  вашей  группы  грозит  опасность.
Очень большая опасность. Больше ничего говорить не буду, извините...
     - Спасибо, - вздохнул Ростислав. - Не  очень  оптимистично,  конечно.
Впрочем, в любом случае, благодарю вас.


     Арцеулов долго не мог уснуть.  Не  то  чтобы  его  до  такой  степени
поразило услышанное. Капитан умел в  подобные  минуты  заставить  себя  не
думать о случившемся, отложив размышления до более  удобного  времени.  Он
просто запомнил  все  сказанное  Родионом  Геннадьевичем,  решив  по  мере
возможности  следовать  его  советам.  Что  касаемо  непонятной   картины,
увиденной сквозь ободок перстня, то Ростислав до конца не был уверен,  что
это  не  обман  зрения.  В  общем,  причина  бессонницы  была  куда  более
прозаичной - Ростислав  наблюдал  над  Косухиным.  Он  видел,  что  Степа,
примостившийся в углу и укрывшийся с головой полушубком не  спит,  хотя  и
старается лежать неподвижно и дышать ровно, словно спящий.
     "Навязался на голову, краснопузый! - зло думал капитан, стараясь тоже
не выдать своего бодрствования. - Шлепнуть бы его,  и  вопросов  не  было!
Интересно, его начальники знали, что посылают  этого  Косухина  на  поимку
родного брата? Если знали, то они или идиоты... Или очень  даже  умные.  А
что? Полковник не даст  брата  в  обиду,  господин  краснопузый  увидит  и
услышит все,  что  надо,  а  потом  шлепнет  меня,  а  остальных  попросту
сагитирует. Ведь это ученые, что им политика? Пообещает  господин  Троцкий
миллиард на очередного "Мономаха", и кто знает..."
     Но рассудив, Арцеулов вдруг понял, что не сможет, даже будь на то его
воля, прикончить Косухина именно сейчас. Тогда, у избушки -  дело  другое,
тогда все было по-честному... В конце концов Ростислав решил, что попросту
связал бы Степу, забрав полушубок, и оставил бы в  этой  деревне.  Черт  с
ним,  краснопузым,  пусть  дышит!   Может,   в   следующий   раз   пощадит
какого-нибудь офицера, все польза будет...
     ...Степа действительно не спал. Правда, он и не думал бежать  или,  к
примеру, прирезать Арцеулова хозяйским хлебным ножом,  который  заприметил
еще за ужином. Косухин видел, что капитан не  спит,  но  лишь  усмехнулся.
Пусть не спит, белая кость, все равно не убережется, ежели чего! Но сейчас
Косухину было не до капитана. Он почти не обратил внимание и на разговор с
хозяином - все эти фольклорные предания,  малопонятные  намеки  и  ехидные
реплики Семирадского были Степе малоинтересны. Правда, относительно волков
он запомнил, пожалев, что у него забрали оружие. Случись  чего,  от  серых
сумеет отбиться разве что белый  гад  Арцеулов,  а  Степе  останется  лишь
душить волков руками.
     Впрочем, и о волках Степа  размышлял  как-то  походя,  без  интересу.
Степа думал о брате. В глубине души он никогда не верил, что Николай погиб
- он не видел брата мертвым, а расспросив знакомых летчиков, знал,  что  у
летунов всякое бывает. Уже не первый год, таясь от всех, он ждал что  брат
объявится откуда-нибудь из германского плена. Брат не  погиб,  но  даже  в
страшном  сне  Косухин  не  ожидал,  что  встретит  не   вернувшегося   из
германского плена поручика, а белого полковника, за которым шла охота чуть
ли не по всей Сибири. Правда, Николай уверял, что не воевал против красных
и дня, но служил-то он все  равно  тем,  с  которыми  уже  не  первый  год
сражался красный командир Косухин! Наука - вещь тоже классовая. Эту истину
Степа усвоил еще с первого социал-демократического кружка на заводе.
     Всего этого Косухину и так хватило бы за глаза, но был еще  "Владимир
Мономах", "эфирные полеты", которые, оказывается, совсем не то, что полеты
на аэропланах и даже дирижаблях. Степан  слабо  мог  представить  себе  те
сотни верст, о которых говорила Берг, но от ее рассказа веяло  жутью:  его
брат, его Коля, крутился вокруг Земли  в  какой-то  стальной  чушке  среди
дикого холода, темноты, да еще в  "вакууме"  -  слово,  которое  Степа  не
понял, но запомнил.
     "Спятили! - в очередной раз подумал Косухин. - Наука, чердынь-калуга!
Собаку, что ль, запустили бы, если  для  науки  нужно!  Или  кошку,  опять
же..."
     Правда, то, что брат летал на этом "Мономахе", наполняло сердце Степы
законной гордостью. Он вдруг подумал, что такого  человека,  как  Николай,
вполне могли бы запустить и первым, но этот Барятинский - небось, знатного
рода, вот и сподобился... Не захотели великие князья  запускать  первым  в
"эфир" крестьянского сына!
     В общем, мысли у Степы оказались несколько путаными. Твердо  он  знал
лишь одно - брата не  бросит  и  "Мономаха"  этого  увидит.  Уже  засыпая,
Косухин  подумал,  что  пришлось  бы  делать,  будь  Николай  обыкновенным
беляком, пробиравшимся от гнева пролетариата в Монголию.  Но  вопрос  этот
оказался слишком сложен, и Степа забылся сном, так и не решив его...



                           8. НОЧЬ ГУРГУНХ-ЭРА

     Наутро все оказалось хуже, чем думалось. По  селу  ходили  разговоры,
что волчьи следы опять видели у околицы, вдобавок домой не  вернулся  один
из соседей, ездивший с сыном на дальнюю заимку. Лошади были в мыле,