я каждый слог.
   - Во всяком случае, не осудил бы...
   - Я не теолог, - пожал плечами молодой человек,  -  но,  насколько  я
помню, Господь даровал людям свободу воли. Они могли  сделать  со  своей
жизнью что угодно -  и  решили  строить  этот...  социализм.  Разве  они
жертвы? Да они даже не пытаются сопротивляться! Иногда кажется,  что  им
это все по душе! Честное слово, начинаешь верить, что здесь в самом деле
провели массовую лоботомию...
   - А если это так? - Бертяев  говорил  негромко,  в  голосе  ощущалась
глубокая,  скрытая  боль.  -  Для  лоботомии  не  обязательно  вскрывать
череп... К тому же многим не просто вскрыли череп -  им  снесли  головы.
То, что происходит "у нас",  как  вы  говорите,  не  фарс,  Бен.  Это  -
трагедия, страшная, еще не виданная. Дело не  в  Сталине  и  даже  не  в
большевиках. Самое ужасное, что мы пока даже  не  можем  понять  причину
всего этого... И дай Бог, чтобы потоп не затопил и ваш... Марс.
   - Я знаю одно, Афанасий Михайлович, -  твердо  ответил  Бен,  -  если
господа комиссары прибудут к  нам,  на  Тускулу,  я  возьму  скрайбер  и
постараюсь не уронить честь нашего рода. Отец дрался с хамами с  октября
семнадцатого, мать была сестрой милосердия в Добрармии... А вам и таким,
как вы, лучше действительно эмигрировать, иначе  можно  пропасть  зазря!
Что вам тут делать?
   - То, что нужно, Бен. Если я и мои товарищи пропадем,  то  не  зазря,
как вы выразились. Поэтому я никуда  не  уеду...  Конечно,  многих  надо
вывозить немедленно - таких, как  Стрешнев...  Кстати,  спасибо  вам  за
него. Эта милая девушка, которая так похожа на вас...
   - Сестра, - улыбнулся Бен, - Люба. А если точнее - Лу...
   - Но почему? - Драматург удивленно развел руками. - Вы, Александр,  -
Бен, Люба - Лу, ваш друг...
   - Джон, он же Чиф, - подсказал его собеседник. - Ну...  Это  мы  сами
придумали, нам это нравится...  Может,  мы,  на  Тускуле,  действительно
становимся новым народом...
   - И вам не больно... - тихо договорил Бертяев. - Хорошие, воспитанные
мальчики и девочки...
   В этот вечер Лу задержалась у больного. Вышло  это  неожиданно.  Каша
была сварена, укол сделан, и "патронажная сестра" уже  надевала  пальто,
когда в дверь постучали и на пороге появился улыбающийся Володя Синицын.
   - Ага, все в сборе! - заявил он, пожимая руку девушке. - Вячеслав,  я
тебе принес фейхоа!
   - Что? Что? - От удивления больной даже привстал. Синицын,  довольный
произведенным эффектом, засмеялся:
   - Фейхоа. Что-то китайское. Вкус  -  необыкновенный,  и  полезное  до
невозможности... Да ты, смотрю, повеселел!
   Действительно, Вячеслав Константинович выглядел теперь бодрее. То  ли
помогло чудодейственное лекарство из плесени, то ли просто подействовало
простое человеческое  участие,  но  художник  заметно  повеселел,  начал
поговаривать о работе и даже время от  времени  брал  в  руки  карандаш,
набрасывая что-то на обрезках альбомных листов. Лу не возражала: любимая
работа помогала художнику отвлечься, не думать о недуге.
   Володя  Синицын  забегал  почти  каждый  вечер,  принося  гостинцы  и
стараясь  поднять  настроение.  Девушке   он   нравился,   хотя   первое
впечатление осталось: этот загорелый  широкоплечий  парень  явно  не  из
столичной богемы. Художник знал его давно, но о прошлом в присутствии Лу
друзья никогда  не  заговаривали.  Лишь  однажды  завязался  разговор  о
какой-то ЕТШ ј 112, оказавшейся, к удивлению девушки,  "единой  трудовой
школой". Началось обычное  в  таких  случаях:  "А  помнишь?"  -  но  это
продлилось недолго. Почти на каждое: "А где такой-то?" - то Синицын,  то
художник молча покачивали головой. Где теперь  их  одноклассники,  можно
было догадаться без особого труда.
   Володя отказался от чая,  и  они  принялись  за  фейхоа.  Лу  слушала
очередные столичные сплетни, которыми щедро делился гость, думая о  том,
что больного нужно как можно скорее уложить в  настоящую  больницу.  Бен
уже послал просьбу в Сент-Алекс, ответ должен  был  прийти  в  ближайшие
часы. Стрешнев станет первым, кого группа попытается вывезти за  пределы
государства рабочих и крестьян.
   - Люба, что невеселы? - обернулся к ней Синицын. - Надеюсь, на работе
все в порядке?
   Упоминание о мифической больнице, где  якобы  числилась  "патронажная
сестра", не понравилось девушке. Синицын был непрост, а  ее  конспирация
явно шита белыми нитками.
   - Ей достается, -  усмехнулся  художник.  -  Такие  больные,  как  я,
удивительно капризны!
   - Ну что вы,  Вячеслав  Константинович!  -  воскликнула  Лу.  Больной
махнул рукой:
   - Не  надо,  не  надо.  Люба!  Я-то  себя  знаю...  Ладно,  не  будем
усугублять... Володя, ты о чем-то рассказывал?
   - А! - кивнул тот. - Как раз хотел... Ты своего однокурсника помнишь?
Неркулова? Вячеслав Константинович улыбнулся:
   - Знаете такого, Люба?
   Девушке оставалось сослаться на провинциальное происхождение.  Володя
удивился:
   - Хотел бы я у вас пожить годик-другой! Не знать  Неркулова!  Да  это
сейчас главный ваятель по части вождей! Лениных отгрохал уже  не  меньше
дюжины...
   - Четырнадцать, - тихо уточнил больной.
   - Вот-вот. Сейчас Дом Советов строится - знаете? Так  там  намечается
скульптура вождя - сто двадцать метров!
   -  Вы  серьезно?  -  Лу  чуть  не   выговорила   это   по-французски.
Историческая родина продолжала преподносить сюрпризы.
   - Да, Колосс Родосский!
   - Со смотровой площадкой на лысине,  -  добавил  Стрешнев  совершенно
равнодушным тоном.
   Лу хотела спросить: "А зачем?" - но удержалась.  Очевидно,  гражданам
СССР такое должно быть ясно и без пояснений.
   - У него еще, говорят, в мастерской товарищ Ленин стоит в полный рост
и, так сказать, а натюрель...
   - И, между прочим, правда, - кивнул художник. - Тут он прав,  изучает
натуру. Все-таки он профессионал...
   - Вот именно. Ну-с, а недавно заказали ему бюст  Кутузова.  Ворошилов
заказал. Сам Неркулов стараться не стал - отдал  помощникам.  Съездил  в
Крым, отдохнул - а те  что-то  такое  слепили...  Надо  сдавать  работу,
привозят Ворошилова...
   Стрешнев не удержался и хмыкнул, очевидно, вспомнив что-то  связанное
с непобедимым маршалом.
   - Появляется Неркулов, нарком к нему, а тот - еле  жив.  Лицо  такое,
будто лимон съел, а главное - левый глаз открыть  не  может.  Ворошилов,
добрая душа, давай расспрашивать...
   - А, понял! - усмехнулся Стрешнев.
   - ...Неркулов и говорит, что-де пострадал из-за  Кутузова.  Настолько
вжился в образ, что пришлось месяц ходить  в  повязке.  В  результате  -
нервный тик. Маршал давай его утешать. Выпили, закусили, бюст,  конечно,
Ворошилов одобрил, и только потом... Люба, догадайтесь.
   - Н-не знаю, - растерялась Лу. - Бюст не понравился?
   Володя расхохотался.
   - Неркулов сообразил, что у Кутузова не было  не  левого,  а  правого
глаза, закончил вместо Володи художник. - Я об этом  слыхал,  еще  когда
был студентом, но  рассказывали  не  о  Неркулове  и  Ворошилове,  а  об
Антокольском и генерале Драгомирове.
   - Неужели врут? - огорчился Синицын. - Жаль!
   - Ну почему врут? -  не  согласился  Стрешнев.  -  Фольклор,  Володя.
Знаешь, по-моему, Неркулов просто  издевается  над  этими  "меценатами".
Лепит им чудищ... А выходит, между прочим,  талантливо  -  действительно
памятники эпохи. Вроде половецких идолов...
   Люба с удовольствием послушала бы еще о неведомых ей нравах столичной
богемы, но Володя уже  откланивался,  предложив  проводить  девушку.  Лу
отговорилась, не желая, чтобы странный гость догадался о том, где она  в
действительности  квартирует.  Синицын  развел  руками,   улыбнулся   и,
пообещав заскочить завтра, был таков.
   Стрешнев подождал, пока на лестнице затихнут шаги, а  затем  негромко
проговорил:
   - Люба! Вы хотели о чем-то меня спросить? Я не ошибаюсь?
   Девушка кивнула. Надо было поговорить о возможной эвакуации  больного
художника, но Лу никак не могла решить, с чего начать. И в  самом  деле,
не показывать же карту звездного неба, тем более что звезды,  называемой
на Тускуле попросту "Солнцем", на этой карте не было.
   - Вы, кажется, не доверяете Володе, - продолжал  Стрешнев.  -  Я  это
почувствовал. Знаете, у больных, как у детей, очень острое чутье...
   Она не доверяет Володе? Пожалуй, нет, это он не доверяет ей...
   - Я знаю его много лет, Люба. Поверьте, он не из тех, кто приходит  в
гости по долгу службы. Не смотрите, что он такой веселый,  ему  пришлось
очень много пережить...
   - И вы считали его погибшим? - не удержалась девушка, вспомнив первую
встречу с Синицыным.
   - Да... И не один я... Слава Богу, мы все ошиблись...
   Итак, Лу  не  зря  обратила  внимание  на  улыбчивого  парня  с  явно
вымышленной фамилией. Стрешнев намекал, что Володя не имеет отношения  к
НКВД. Значит...
   Следовало посоветоваться с Беном, а еще лучше -  с  Чифом.  Вспомнив,
что приятели по-прежнему  в  ссоре,  Лу  вздохнула.  Несколько  раз  она
пыталась помирить "мальчиков", но тщетно. Похоже, дело не в мальчишеских
амбициях Джонни-боя и не в уязвленном самолюбии брата...
   Лу собралась, плотно застегнула пальто, предчувствуя  уличный  холод,
уложила сумку и надела жуткого вида берет. Она никак не могла привыкнуть
к своему "камуфляжу": нелепая одежда  вызывала  раздражение.  Оставалось
попрощаться, но внезапно по лестнице загремели шаги. Вначале Лу  решила,
что это Синицын, но тут же сообразила, что это  кто-то  другой.  Вернее,
другие: гостей было несколько, они спешили,  громко  топая  сапогами  по
деревянным ступеням.
   - Люба, что это? - Стрешнев приподнялся с  лежака  и  тут  же  горько
усмехнулся:
   - Кажется, понял... Не бойтесь, не за вами - это за  мной...  Хорошо,
Володя успел...
   Лу застыла, не в силах двинуться с места: к подобному  она  оказалась
совсем не готова. Правда, ничего подозрительного, на  первый  взгляд,  у
скромной медсестры не было, но обыск мог сразу же раскрыть ее  несложную
конспирацию: достаточно пластинки-пропуска, спрятанной на поясе  пальто,
не говоря уже о медицинских приборах, которых в Стране Советов не было и
в помине. А на коробках с ампулами так и стояло:  "Свято-Александровск",
заклеить или содрать этикетку Лу не догадалась.
   В дверь  уже  стучали  -  властно,  нетерпеливо.  Девушка  растерянно
взглянула  на  Вячеслава  Константиновича.  Тот  ободряюще  улыбнулся  и
кивнул...
   В комнату вошли, вернее вбежали, четверо дюжих мордастых здоровяков в
серых шинелях с малиновыми  петлицами.  Девушку  отшвырнули  в  сторону,
кто-то рванул сумку из рук, рявкнув: "Стой на месте!"  Но  пока  не  она
интересовала гостей -  двое  уже  держали  художника  за  плечи,  третий
деловито обыскивал больного.
   - Где он? - Вопрос был повторен несколько раз. Стрешнев развел руками
и тут же получил короткий сильный удар по лицу. Лу охнула.
   - Опоздали, во, блядь! - Один из "малиновых" быстро  обошел  скромное
жилище больного, заглядывая в каждый угол. Одна из картин,  прислоненная
к стене, отлетела в сторону от удара сапогом.
   - Ушел, курва! - констатировал другой. - Ну,  Стрешнев,  говори,  где
он?
   - О ком вы, товарищи? - глухо спросил художник, бросив на Лу  быстрый
незаметный взгляд. Та поняла: "малиновые" ищут Володю.
   - А  тамбовский  волк  тебе,  бля,  товарищ!  Забыл,  как  обращаться
положено, сука! - "Малиновый" взмахнул кулаком,  но  другой  энкаведист,
высокий, с неприятными пятнами на лице, перехватил его руку:
   - Не спешите, лейтенант! Все равно опоздали... Ладно, Стрешнев, будем
разбираться...  Значит,  так:  Стрешнев  Вячеслав   Константинович,   вы
арестованы  по  подозрению  в  укрывательстве  опасного   врага   народа
Владимира Корфа. Что вы можете сообщить по этому поводу?
   - Покажите ордер,  -  спокойно  проговорил  художник.  Лу  между  тем
старалась вспомнить, где она встречала эту фамилию. Володя  Корф  -  вот
как зовут, оказывается, "Синицына"!.. Кажется, что-то говорил Бен...  Но
что?
   Пятнистый энкаведист, очевидно  старший,  достал  сложенную  вчетверо
бумагу и ткнул ее прямо в лицо Стрешневу. Тот медленно развернул и начал
читать.
   - Читай, читай, сука!  -  бросил  другой  "малиновый".  -  Мы  законы
знаем...
   Художник так же молча вернул бумагу пятнистому.
   - Итак, гражданин Стрешнев? - спросил тот. - Владимир Михайлович Корф
умер несколько лет назад, - вздохнул Вячеслав Константинович, - укрывать
его не имею ни малейшей возможности...
   - Во гад! - вздохнул второй "гость". - Измывается еще!
   И тут Лу вспомнила: брат рассказывал о вечере  у  Бертяева.  "Вандея"
таинственная подпольная организация и ее вождь Корф! Владимир Михайлович
Корф, сын белого офицера, бежавший из лагеря, которого "малиновые" долго
считали погибшим...
   - Ладно, - резюмировал пятнистый, - не хочешь добром - скажешь иначе.
Гражданин Стрешнев, согласно ордеру мы  уполномочены  произвести  у  вас
обыск...
   Художник пожал плечами.
   -  Приступайте!  -  Пятнистый  не  спеша  оглядел  мастерскую,  затем
обернулся к Лу:
   - Идите сюда, гражданка!
   - Она медицинская сестра, - быстро проговорил Стрешнев.  -  Я  болен,
она делает мне уколы...
   - Разберемся!
   Между  тем  "малиновые"  принялись  с  шумом  и  грохотом  обыскивать
мастерскую.  Почему-то  особенно  их   раздражали   картины:   один   из
энкаведистов с неожиданной яростью  принялся  разламывать  рамы,  словно
надеясь найти тайник. Остальные  срывали  шторы,  опрокидывали  нехитрую
мебель, рылись в вещах.
   Лу  подошла  к  пятнистому.  Тот  косо  взглянул  на  девушку,  затем
повернулся к лейтенанту:
   - Что у нее нашли?
   Лейтенант, вывернув на пол содержимое чемодана, на минуту отвлекся от
этого  важного  занятия  и  подал  старшему  сумку.  Пятнистый   вывалил
содержимое на стол. Лу затаила дыхание: "малиновый"  брезгливо  перебрал
вещи,  не  обратив  внимания  ни  на   этикетку,   ни   на   коробку   с
индивидуальными шприцами, а затем поднял взгляд на девушку:
   - Документы!
   Лу протянула паспорт - неважно выполненную "липу".
   - Баулина Любовь Леонтьевна... Что вы здесь делаете?
   - Я медсестра, - Лу чуть не сказала "сестра милосердия",  но  вовремя
спохватилась,  -  меня  прислали  из  районной  больницы.  У   Вячеслава
Константиновича... у больного... тяжелая форма туберкулеза...
   - Вавилов! - Пятнистый  обернулся.  Один  из  "малиновых",  тот,  что
крушил рамы, подошел поближе.
   - Вот чего, Вавилов, внизу есть телефон, позвони в районную больницу.
Баулина Любовь Леонтьевна. Запомнил?
   "Малиновый" кивнул и вышел,  гремя  сапогами.  Лу  поняла,  что  дела
плохи.
   -  Гражданка  Баулина,  должен  предупредить,  что  за  дачу   ложных
показаний вы будете  привлечены  к  уголовной  ответственности  по  всей
строгости советских законов. Вы поняли?
   Лу кивнула, отчаянно пытаясь сообразить, что ей делать.  Сейчас  этот
Вавилов вернется...
   - Вы видели здесь или около дома этого человека?
   На фотографии Володя выглядел немного иначе - совсем молодой, с худой
тонкой  шеей,  стриженый.  Фото  было  сделано  давно,  впрочем,  узнать
"Синицына" не составляло труда.
   - Я... я не видела его...
   - Подумайте, Баулина. Это - опасный враг. За  его  укрывательство  вы
попадете в лагерь - если не хуже...
   - Я его не видела! - повторила Лу. - Я - медсестра...
   - Товарищ капитан, дайте я сам с этой  блядью  поговорю,  -  вмешался
громила-лейтенант, успевший уже опрокинуть мольберт и выбросить  на  пол
небогатый запас продуктов.
   Девушка почувствовала,  как  у  нее  вспыхнули  щеки.  Отвечать  было
нельзя, но вдруг заговорил Стрешнев:
   - Товарищи! Граждане! Люба делала мне уколы... Как вы можете!..
   Лейтенант лениво взмахнул рукой - художник без звука упал на лежак.
   - Итак, Баулина? - продолжил пятнистый. - Будете говорить?
   Лу молчала. Происходящее казалось чем-то нереальным, кошмарным  сном,
который должен вот-вот кончиться. О таком  она  читала  еще  в  детстве:
чекисты врываются в квартиру, громят все вокруг, хватают  ни  в  чем  не
повинных людей... Потом - страшный подвал, взвод китайцев  или  латышей,
сырая,  выщербленная  пулями  стенка...  Тогда  это  казалось   страшной
сказкой, похожей на историю графа Дракулы...
   И тут пятнистый ударил ее - несильно, слегка двинув рукой. Лу  охнула
и осела на пол.
   - Что вы делаете! Как  вы  смеете!  -  кричал  художник,  не  обращая
внимания на лейтенанта, схватившего его за плечи и пытавшегося  заткнуть
рот.
   - Встать!
   Лу медленно поднялась. Удар пришелся в живот - внутри все наполнилось
болью.
   - Вспомнили?
   - Я никого не видела, - еле слышно проговорила девушка. - Я никого...
   - Товарищ капитан! - На пороге стоял Вавилов.
   Пятнистый подошел к нему, и они  о  чем-то  пошептались,  после  чего
капитан хмыкнул, проговорил: "Вот как?" - и вновь повернулся к Лу:
   - Вот, значит, как, гражданка Баулина? Так где это  вы  работаете?  В
какой больнице? А ну-ка, где ее паспорт?
   Лейтенант поспешил подать документ. Пятнистый просмотрел  его  вновь,
на этот раз куда внимательнее, и присвистнул:
   - Ого! Видите?
   - Хреново сделано, - прокомментировал  громила-лейтенант.  -  Ах  ты,
блядь! Да она из их кубла!
   Надеяться было не на что. Теперь они обратят внимание на  ее  вещи...
Если б удалось уничтожить пропуск - просто выкинуть маленькую  пластинку
куда-нибудь за окно! Но надеяться на это нечего...
   - Ну-ка, Стрешнев, колись, - подошел пятнистый к художнику. -  Откуда
эта баба? Ее прислал Корф?
   - Она медсестра, - повторил Вячеслав Константинович, -  медсестра  из
районной больницы...
   Сильный удар опрокинул его на пол. Художника били вдвоем -  пятнистый
и лейтенант. Лу закричала, рванулась -  но  Вавилов  крепко  держал  ее,
зажав огромной лапищей рот.
   - Вставай, сволочь!
   Художник  застонал,  пытаясь  приподняться.   Лейтенант   нетерпеливо
ухватил его за ворот:
   - Что, не нравится, сука? Это еще, бля, цветочки!
   Стрешнева усадили на лежак. По бледному лицу художника  текла  кровь,
бровь была разбита, кровью сочились губы...
   - Где Корф? Кто эта баба? Говори, гад!
   - Будьте вы прокляты... - вырвалось у Стрешнева. Новый удар  -  и  он
откинулся на подушку.
   - Хватит, лейтенант, еще сдохнет... Ладно, перекурим...
   Многотрудная работа, похоже, утомила "малиновых", все четверо достали
папиросы и с удовольствием принялись пускать кольца  дыма.  Лу,  которую
временно оставили в покое, без сил  присела  на  один  из  ящиков.  Рука
потянулась к поясу, чтобы выбросить пропуск, но энкаведист стоял  рядом,
не спуская с нее глаз.
   - Соседей опросили? - Капитан взглянул на Вавилова, тот кивнул:
   - Так точно. Эта баба здесь не в первый раз. Больше никого не видели.
   На какой-то миг Лу стало легче: значит, Володя имеет шанс уйти.
   - Странно, - бросил капитан,  -  надо  и  соседями  подзаняться.  Ну,
гнездо! Лейтенант, чего нашли?
   -  А  ни  хрена,  товарищ   капитан!   Одна   эта   долбаная   мазня!
Троцкисты-авангардисты, мать их всех...
   - Баулина! - Капитан повернулся к  девушке.  -  Будьте  благоразумны!
Если вы из подпольного Красного Креста, получите "червонец" - и все.  Но
только если поможете следствию...
   - Да она хитрая штучка, товарищ капитан! - вмешался громила.  -  Если
эта блядь из Красного Креста, на кой ляд ей ксива? Давайте  я  ее  чуток
поспрошаю. Страсть как люблю таких сучек раскалывать....
   Холод сковал тело. Девушка затравленно оглянулась - их четверо.  Даже
до окна не добежать - перехватят.  Наверное,  зря  инструкция  запрещает
брать оружие, впрочем, револьвер бы тут не помог...
   - Стрешнев, а может, сами скажете? - Капитан повернулся к  художнику.
Пожалеете дамочку?
   - Я ничего не знаю, - с  трудом  выговорил  Вячеслав  Константинович.
Отпустите ее, она меня лечила...
   - Ясно!  Значит,  так,  лейтенант,  займись  бабой  -  но  чтоб  жива
осталась. А мы тут еще слегка пошуруем... Вавилов, обойди-ка соседей еще
р