онтузии, подобно  той,  что  свалила  Арцеулова.  В
конце концов не исключались и презираемые Степой нервы, ибо, как к ним  не
относись, но имелись они не только у барышень, но и у красных  командиров.
Сейчас, в пустом купе, ему попросту могло померещиться. Можно было  забыть
и по возвращении отправиться в медицинскую часть.
     Пусть так - зато все остальное было на самом деле, и тут уже  никакой
врач не мог помочь. Мертвый Ирман, ночь в  заброшенной  церкви,  старик  в
пещере, командир Джор - все это было. Был и Шекар-Гомп - тело еще  помнило
удары тока, а перед  глазами  то  и  дело  вспыхивал  странный,  жуткий  и
одновременно зовущий свет гигантского рубина.  Значит,  надо  исходить  из
реальности, как ни противилось этому все Степино естество.
     "А  если  так?  -  вновь  и  вновь  соображал  Косухин.  -   Если   я
действительно видел... Ксения, Семирадский, Ирман... Зачем?"
     Ответ был один. Они - по своей либо по чьей-то иной воле -  приходили
о чем-то сообщить. Сообщить - или предупредить... И  очень  жаль,  что  на
большее Степина фантазия была неспособна...
     Степа лег, выключил ночник и, усилием воли заставив себя ни о чем  не
думать, заснул мертвым сном без сновидений...


     Утро было ярким,  за  окном  уже  мелькали  протянувшиеся  на  многие
километры парижские пригороды, и Косухин поспешил привести себя в порядок.
У него будет время подумать обо всем. Сейчас - Париж...
     ...Толпа  запрудила  перрон,  но  Валюженича  он  узнал  сразу.  Тэд,
наряженный в совершенно буржуйского вида  клетчатый  костюм  с  розаном  в
петлице, стоял рядом с каким-то пухлым коротышкой и,  вытянув  худую  шею,
всматривался через  поблескивающие  стекляшки  очков  в  окна  тормозящего
состава. Степа радостно рассмеялся и помахал  ему  сквозь  открытое  окно.
Валюженич заметил, подпрыгнул от  неожиданности  и  устремился  к  дверям,
возле которых уже толпились встречавшие.
     - Оу! Стив! Ай  эм...  то  есть...  Глэд...  Бардзо...  -  американец
беспомощно пытался составить приветственную фразу сразу  на  трех  языках,
хлопая Степу по спине и кривя в радостной усмешке физиономию. Наконец,  он
выдохнул воздух и произнес:
     - Товарищ Косухин! Позвольте...  э-э-э...  витать  тебя  в  Париже  -
метрополи оф будущей мировая революция!
     - Вот это хорошо! - солидно одобрил Степа. - Ну,  привет,  акэолоджи!
Как ты тут, среди буржуев, не закис?
     Между тем оказавшийся тут же  пухлый  толстячок  уже  тянул  на  себя
Степин чемодан. Тэд помог отнять чемодан у  сопротивлявшегося  Косухина  и
кивнул:
     - Стив, это есть май френд Шарль Карно - потомственный пролетарий...
     Степа  с  изумлением  взглянул  на  "потомственного  пролетария",  но
коротышка Шарль  улыбался  столь  весело,  что  Косухин  решил  покуда  не
углубляться  в  классовые  проблемы,  крепко   пожал   маленькую   ладошку
"пролетария",  после  чего  все  трое  стали  продираться  через  толпу  к
подземному переходу.
     - Шарль не разумеет по-русски, - сообщил между тем Тэд. -  Зовсим  не
разумеет, бат добже знает латыну, грецьку та чайниш...
     Степа с уважением поглядел на  знавшего  загадочный  "чайниш"  Шарля,
тогда как тот, сообразив в чем дело, закивал и наконец уверенно произнес:
     - Это... это не есть важно...
     Степа взглянул на "пролетария" Шарля с  удивлением,  но  уточнять  не
стал.  Между  тем,  пройдя  бесконечными  лабиринтами,  они  вынырнули  на
гигантскую привокзальную площадь, где народу оказалось не меньше,  чем  на
перроне,  вдобавок  тут  же  стояли,  ожидая   пассажиров,   долгие   ряды
разнообразных авто. Шарль огляделся, затем уверенно кивнул в сторону  чуть
ли не самого роскошного  из  всех  -  большого  белого  автомобиля,  возле
которого суетился шофер, крепкий  малый  в  кожаном  пиджаке  и  таком  же
картузе.
     "Хорош пролетарий!" - усмехнулся Степа, покуда его чемодан  размещали
в  багажнике,  а  его  самого,  словно  последнего  буржуя,  усаживали  на
скрипевшее свежей кожей заднее сидение.  Убедившись,  что  все  расселись,
Карно произнес: "Огюстен!", - и шофер, даже не спрашивая адреса, осторожно
тронул машину с места.
     - То, Стив, як я нау спик рашен, то есть по-русски? - не без гордости
поинтересовался Валюженич.
     - Ничего, чердынь-калуга, -  осторожно  ответил  Степа,  стараясь  не
охладить лингвистический пыл приятеля. - Ну, еще чуток подучишь...
     - Это не есть важно, Степан, -  вновь  повторил  Карно  и  пристально
взглянул в глаза Косухину.
     - Бат вай, чердынь-калуга? - от удивления Степа перешел на  иноземную
речь, щедро расходуя немногие известные ему английские слова  (французских
он покуда подсобирать не успел).
     - Стив, ты помнишь мистера Цонхава? - ответил вместо Карно Тэд. -  Мы
размовлялы...
     - Да помню, - Косухин действительно не мог забыть  этого.  -  Так  то
мистер Цонхава, Тэд!
     -  Сома  дэви!  -  внезапно  произнес  Карно,   а   затем   заговорил
по-французски,  медленно,  словно  приглашая  Степу  вслушаться.   Косухин
вздрогнул. В  памяти  всплыли  слова  старика  в  пещере  -  тогда  они  с
Ростиславом действительно  смогли...  Он  заставил  себя  сосредоточиться,
вслушиваясь в совершенно непонятную ему французскую речь,  и  вот,  словно
откуда-то издалека, к нему стали приходить слова, медленно проступал смысл
слышанного.
     - Слушай, слушай внимательно, Степан, - говорил Карно. - Я  тоже  был
приобщен к этому ритуалу... Сома дэви -  напиток  Бога,  и  это  не  самое
великое из того, что мы теперь с тобой можем...
     - К-кажется... я это... понимаю...  -  проговорил  удивленный  Степа.
Шарль улыбнулся, кивнул и тут же отбросил всякую важность.
     - Ну в таком случае, как говорит наш друг Тадеуш - о, кей! Мы  сможем
с тобой общаться без всяких переводчиков, Степан. Нужно  лишь  каждый  раз
немного сосредоточиться...
     - А, это... ну... на каком языке говоришь - все равно?
     - Насколько я знаю - да. Впрочем, сома дэви способна на большее...
     - Ой, ребята, давайте о другом -  вмешался  Тэд.  Теперь  он  говорил
по-французски, но понимать Степе было куда проще, чем  расшифровывать  его
обычный русско-польско-английский суржик. - Шарль, Стив никогда не  был  в
Париже!
     - Да, конечно, - усмехнулся Карно, и, обернувшись к шоферу, бросил: -
Огюстен, в центр...
     Около часу, а то и больше, Косухина  возили  по  Парижу,  представляя
немного растерявшемуся от обилия впечатлений красному командиру все чудеса
столицы мира. Степа лишь  неуверенно  повторял  вслед  за  Шарлем:  Л'Арк,
Триомф, Сакр-Кер, Ситэ, Нотр-Дам... Тур д'Эфель добила его окончательно, и
Степа впервые осознал хорошо известные ему слова Карла Маркса о  том,  что
капитализм двинул вперед человечество невиданным ранее темпами - и тут  же
желчно позавидовал. В пролетарской Столице ничего похожего покуда не  было
- и не намечалось. Наконец, они пообедали втроем в уютном  кафе,  которое,
как пояснил Шарль, находится в районе  Монпарнас  и  где  вечерами  бывают
какие-то неведомые Степе знаменитые художники.
     Слово "Монпарнас" крепко засело у Косухина в голове, и только к концу
обеда, когда половой, которого здесь положено было именовать "гарсон"  или
"гар", подавал  буржуйский  напиток  "кофе-гляссэ",  он  вспомнил.  Где-то
здесь, на Монпарнасе, живет генерал-лейтенант Аскольд Богораз, отец  вечно
кашлявшего притворщика Семена...
     - Сейчас приглашаю заехать ко мне, - заявил Шарль, покуда они  курили
черные, незнакомые Степе папиросы  "Галуаз".  -  Передохнем,  а  там  надо
разработать для Степана программу. Лувр, Мэзон д'Инвалид...  Да,  Версаль,
конечно.
     - Погодь, Шарль, - остановил его Косухин. - Ты это...  У  меня  здесь
дело...
     - Да, (то есть, конечно, "йе!") - подтвердил Валюженич, но  при  этом
посмотрел на Степу как-то странно.
     - Ну, дело - делом, а  Версаль  посмотреть  надо!  -  безапелляционно
заявил Шарль. - Там, Степан, французские короли жили.
     - Ах, короли! - классовое чутье наконец-то проснулось,  и  Косухин  с
подозрением воззрился на пухлого самоуверенного Карно. - Слышь,  Шарль,  а
чего это тебя Стив пролетарием назвал? Да еще потомственным?
     Карно и Валюженич удивленно переглянулись.
     - Оу! - сообразил Тэд. - Стив, я перепутал! Этот  жаргон...  Я  хотел
сказать, что Шарль - из семьи потомственных революционеров.
     Это было ничуть не лучше, скорее наоборот.
     - Его прапрадед был командующим армией французской революции.  Лазарь
Карно работал вместе с Робеспьером.
     О Робеспьере Степа, конечно, слыхал и  воззрился  на  Шарля  с  явным
уважением.
     - Да, он был кем-то вроде Троцкого, - кивнул Карно. - Кое-кто до  сих
пор не может простить нашей семье, что Лазарь  Карно  голосовал  за  казнь
короля. Моего деда убили за это...
     - Ты что! - Степа сочувственно покачал головой.  -  Во  гады!  А  дед
твой, он кто - тоже революционер был?
     - Сади  Карно  был  Президентом  Французской  республики,  -  пояснил
Валюженич, после чего у Степы отпала всякая  охота  расспрашивать  дальше.
Шарль, показавшийся ему вначале похожим на обычного  бакалейщика,  вызывал
теперь совсем иные чувства.
     - Ладно, - прервал молчание Карно. - Поехали все же ко мне. Мой  отец
наслышан о тебе, Степан, и будет рад познакомиться. Не волнуйся  -  он  не
президент Франции. Он всего лишь сенатор.
     С точки зрения  Степы  это  было  ничуть  не  легче,  но  он  вежливо
промолчал.
     - Мы зайдем к тебе завтра, Шарль,  -  заявил  Валюженич,  вставая.  -
Сейчас у нас со Стивом есть важное дело. Ты не обижайся.
     - Ну конечно! Сейчас вы будете разглядывать находки  из  Шекар-Гомпа,
которые не показывали мне! - непонятно всерьез или в шутку обиделся Карно.
-  Я  всегда  знал,  что  американцы  бесцеремонны,  а  русские  -  те  же
американцы, только голодные и небритые...
     Тэд проигнорировал эту  шовинистическую  реплику,  после  чего  Шарль
распрощался и укатил вместе с молчаливым Огюстеном,  категорическим  тоном
заявив, что ждет их завтра к пяти.
     - Он хороший парень, -  заметил  Валюженич,  когда  роскошная  машина
скрылась в одном из узких монпарнасских переулков. - Немного воображает...
     - Наверно, хороший, -  не  стал  спорить  Косухин,  а  затем  не  без
злорадства добавил: - Вот его бы в Шекар-Гомп!..
     - Он прекрасно дерется. Между прочим, он уже собирался ехать  мне  на
выручку, но я вовремя дал телеграмму из Морадабада...  Кстати,  экспедицию
он организовал на свои средства...
     - Ясное дело - буржуй! - с пониманием кивнул  Степа.  -  Ладно,  Тэд,
рассказывай...
     Валюженич вновь взглянул  на  Степу  как-то  странно  и  нерешительно
проговорил:
     - Понимаешь, Стив, тут что-то случилось...
     - Как? - обомлел Степа. - Чего  ж  ты  молчал!  С  кем  случилось?  С
Наташей?
     - Ну... В общем, я по порядку...
     Валюженич  начал  рассказ,  но  Степа  то   и   дело   был   вынужден
останавливать приятеля. Понимать Тэда стало почему-то сложно.  Смысл  слов
еле доходил до Степы, приходилось просить,  чтобы  Валюженич  повторил  то
одно, то другое. Похоже, без Шарля Карно  таинственная  сила,  позволявшая
разбирать чужую речь, сразу ослабла.
     - Я ведь не пил сома дэви, - пояснил Валюженич. - Тут нужен тот,  кто
овладел этой силой - как мистер Цонхава, или Шарль - он недаром занимается
Тибетом...
     Наконец Степа как-то приспособился, и  смысл  сказанного  стал  вновь
понятен. Тэд прямо с вокзала доставил Наташу на улицу Гош-Матье и  сдал  с
рук в руки господину Карлу Бергу. Они договорились увидеться с девушкой на
следующий день. Он позвонил -  но  Наташа  к  телефону  не  подошла.  Тэду
сообщили,  что  девушка  внезапно  заболела.  Валюженич  попытался  узнать
подробности, но трубку повесили. Он так и не смог дозвониться, и поехал на
улицу Гош-Матье, чтобы поговорить с Бергом. В дом его не пустили, сообщив,
что Наташа действительно тяжело больна. Приступ какой-то странной  болезни
свалил ее в первую же ночь после приезда в Париж.
     - Я не писал вам, - вздохнул  Валюженич.  -  Вы  были  с  Ростиславом
далеко. Помочь - ничем бы не помогли...
     - Ну, так  что  с  ней?  -  торопил  приятеля  Косухин.  -  Наташа...
выздоровела?..
     - Выздоровела... - как-то неуверенно ответил Тэд и внезапно  чуть  не
крикнул: - Стив, она ничего не помнит! Понимаешь - ничего! Амнезия!
     - Что? - Косухин подумал было, что он вообще перестал понимать  Тэда.
Тот напрягся и медленно заговорил по-русски:
     - Амнезия - то колы  человек  все  забывать.  Травма  мозкова,  то...
понимаешь?
     - Да говори по-английски! - прервал Косухин.  -  Только  медленно,  я
пойму.
     - У нее было что-то вроде воспаления мозга. Врачи  говорят,  что  это
результат нервного потрясения. Когда Наташа пришла в себя, то забыла  все,
что было с ней за последний год, после того  как  она  уехала  из  Парижа.
Сейчас она здорова - но меня не помнит. Я говорил с ней...
     Тэд  замолчал.  Косухин   пытался   осмыслить   услышанное.   Значит,
амнезия... Он где-то слыхал уже о подобном, но какая-то странность была  в
том, что рассказывал Валюженич. В самом  Шекар-Гомпе  и  позже,  в  Индии,
Наташа была спокойна и даже временами весела - куда веселее самого  Степы.
Если бы с ней и вправду было что-то не в порядке, это заметили бы сразу  в
Индии или на пароходе, покуда они с Тэдом плыли во Францию.
     - Меня просили не видеться с нею, - закончил Валюженич. - Я видел  ее
потом пару раз издалека - вместе с этим Сен-Луи...
     Тон, которым было произнесено имя Наташиного  жениха,  был  настолько
недвусмысленным, что Степа взглянул на Тэда - и  понял  если  не  все,  то
многое. В душе шевельнулось какое-то  неведомое  ему  доселе  малоприятное
чувство, но Косухин заставил себя думать о другом:
     - Тэд, а... ну... врачи... Может, эту, чердынь-калуга, амнезию, можно
вылечить?
     Валюженич не ответил и лишь выразительно пожал плечами.
     - Вот так, Стив, - проговорил он наконец. - Прежде чем ты  поедешь  к
господину Бергу, ты должен это узнать. Меня просили передать всем, кто был
с Наташей эти месяцы, чтоб они ничего не говорили ей о случившемся.  Врачи
считают, что это опасно...
     Косухин не ответил. Значит, Наташа все забыла!  И  Иркутск,  и  кошку
Шер, и штурм дома на  Трегубовской  и  серых  тварей,  обступивших  старую
церковь. Забыла взлетевшую в небо стрелу  "Мономаха",  забыла  Шекар-Гомп,
Индию... Это казалось невероятным и страшным...
     - Наверное, ее психика не выдержала, - тихо заметил  Тэд.  -  Знаешь,
Стив, я подумал - может, это и к лучшему... Для нее, - добавил  он  как-то
неуверенно.
     - Психика, чердынь-калуга! Искалечили человека!.. - буркнул  Степа  и
вновь  умолк,  не  желая  покуда  углубляться  в  обсуждение  этой  новой,
неожиданной беды. - Ладно, я понял. Ну, не то чтобы понял... Тэд,  а  этот
Карл Берг - как он тебе?
     - Оу, мистер Берг - серьезный  человек!  Он  показался  мне  каким-то
мрачным. Ну, это неудивительно, ведь Наташа - его племянница...
     - Серьезный, - автоматически повторил Степа. - Стив, а о Николае... О
моем брате. Ты... Ты не спрашивал?
     - Я хотел, но затем вспомнил все эти ваши игры в секретность. В конце
концов, это не моя тайна...
     - Да, - кивнул Степа, вставая. - Ты прав. Сам спрошу.


     Косухин хотел было ехать на улицу Гош-Матье сразу,  но  Тэд  уговорил
его подождать. Берг, по его словам, днем обычно уезжал  куда-то  по  своим
научным делам, и застать его можно лишь по вечерам. В конце  концов  Степа
согласился, Тэд поймал такси, и они отправились  куда-то  на  левый  берег
Сены, где в небольшой квартирке на  шестом  этаже  огромного  нового  дома
обитал Валюженич.
     Квартира  Тэда  была  забита  книгами,  разбросанными   там   и   сям
исписанными листами бумаги и, разумеется, всяческими "артефактами", от уже
знакомых Степе  тибетских  рукописей  на  пергаменте  до  обратившегося  в
ржавчину старинного оружия и даже чучела крокодила, выкрашенного отчего-то
в желтый цвет. Чучело оказалось с берегов Голубого Нила и  использовалось,
как пояснил археолог, в ритуальных целях. Особенно много было  в  квартире
всяких идолов, в основном мелких,  но,  как  правило,  весьма  жутковатого
вида.
     В угол были свалены несколько  кирок  разного  типа  и  размера,  две
лопаты и дюжина ножей.  Все  это  показывалось  Степе  с  соответствующими
комментариями. Косухин качал головой и напряженно думал, является  ли  эта
самая наука "акэолоджи" полезной для мирового пролетариата или бедняга Тэд
по  классовой  несознательности  посвятил   жизнь   очередной   буржуйской
глупости.
     Все это, вместе с питием какого-то  особого,  по  словам  Валюженича,
кофе, присланного ему прямиком из южной Абиссинии, заняло время до вечера.
Уже  начало  смеркаться,  когда  Степан  и  Валюженич  покинули  обиталище
студента Сорбонны. Косухин, несмотря на уговоры Тэда, решил ехать к  Бергу
сам. Он резонно рассудил, что в присутствии американца  говорить  о  делах
секретных, связанных  с  проектом  "Мономах",  таинственный  Наташин  дядя
попросту не станет.
     В  конце  концов  Валюженич  сунул  Степе  несколько  десятифранковых
бумажек и, вырвав из блокнота листок, аккуратно написал по-французски  два
адреса - Карла Берга и собственный, дабы Степа мог показать их  таксистам.
Ясное дело, пользоваться необычным  даром  в  присутствии  посторонних  не
стоило, и Косухин решил общаться в городе, как  и  полагалось  иностранцу,
жестами и мимикой. Валюженич вновь поймал такси, Косухин смело бросил "бон
суар" в ответ на приветствие шофера и сунул тому бумажку с адресом Берга.
     ...Улица  Гош-Матье  оказалась  явно  не  из  тех,  на  которых  жили
парижские  пролетарии.  Она  почти  полностью  была   застроена   двух   и
трехэтажными  особняками  с  решетчатыми  металлическими  оградами,  из-за
которых выглядывали зеленые кроны высоких деревьев. Дом, в котором  обитал
Карл Берг, был им всем под  стать  -  двухэтажный,  с  нешироким  фасадом,
узкими, под старину, окнами и высоким крыльцом. К  удивлению  Косухина,  в
окнах не было света, хотя в соседних домах горело электричество.
     Отпустив авто, Степа секунду постоял в нерешительности у крыльца.  Он
вдруг подумал, что полностью безоружен и суется к неведомому ему Бергу без
всякой разведки (не считать же разведкой визит сюда мало что  разузнавшего
Тэда!) Он еще раз внимательно оглядел улицу: она  была  малолюдна,  редкие
прохожие не обращали  на  Степу  никакого  внимания.  Он  мотнул  головой,
отгоняя странную нерешительность, взбежал по ступенькам и уже поднял  руку
к электрическому звонку, как вдруг странная  волна  холода  охватила  его.
Руки онемели, кровь застучала в висках, и тихий, еле уловимый голос позвал
его:
     - Косухин... Косухин... Ты пришел, Косухин...
     Степа  отдернул  руку,  быстро  оглянулся,  но  на  улице  ничего  не
изменилось. Дом был тих  и  спокоен.  Степан  потер  ладонью  лицо,  вновь
оглянулся и решительно нажал кнопку звонка.
     - Барышня, чердынь-калуга! - пробормотал он, справляясь с недостойной
красного командира слабостью. - Нервы, вишь разгулялись!
     Дверь долго не открывали. Степа хотел позвонить  вновь,  но  внезапно
створка распахнулась и на пороге возник человек в черном смокинге.  Пустые
холодные глаза уставились на Степу  без  всякого  выражения,  безразличный
голос произнес: "Мсье?"
     - Я... Мне к господину Бергу, - рубанул  Косухин,  решив,  что  здесь
должны понимать по-русски.
     Человек в смокинге не  двигался.  Степа  машинально  окинул  взглядом
крепкую фигуру, заметив, что одежда незнакомца на левом боку подозрительно
оттопыривается.
     - Передайте - я Степан Иванович Косухин,  -  вновь  заговорил  он,  с
сожалением подумав, что кроме расчески иного средства защиты  с  собой  не
захватил.
     Дверь  закрылась.  Потянулись  минуты  ожидания.  У  Степы  мелькнула
не