ть некуда:
   - Говорит капитан Ахилло. Здравия желаю, товарищ народный комиссар!
   В трубке послышалось нечто вроде вздоха облегчения, и  Ахилло  понял,
что нарком ждал и опасался совсем другого звонка.
   - Что случилось, капитан?
   Теперь уже в голосе  звучало  недовольство:  наркома  внутренних  дел
смеет тревожить по спецсвязи какой-то рядовой сотрудник!
   Ахилло постарался коротко и как можно более связно пояснить причину.
   - Они не имеют права! - Голос вновь возвысился до крика. - Учтите, вы
будете отвечать лично! Заключенный находится в вашем ведении...  -  Ежов
помолчал, в трубке слышалось тяжелое  дыхание,  а  затем  совсем  другим
тоном поинтересовался:
   - Куда его отправляют?
   - Одну секунду, товарищ  народный  комиссар...  Ахилло  покосился  на
полковника, который, конечно, слышал весь  разговор:  мембрана  работала
почти как динамик. Тот почему-то усмехнулся и негромко пояснил:
   -  Объект  номер  один.  Подписал  Молотов...  Оставалось   все   это
пересказать наркому. В трубке воцарилось молчание, затем Ежов проговорил
уже без прежнего запала:
   - В этом  случае,  капитан,  вы  обязаны  проводить  заключенного  до
аэропорта и лично осмотреть самолет. Да, и поговорите с летчиком - одним
словом, примите все меры. Пока самолет не  пересечет  границу  СССР,  за
вашего подопечного по-прежнему отвечаете вы! Как поняли?
   Михаил понял все правильно,  о  чем  и  поспешил  сообщить  народному
комиссару, после чего  с  облегчением  повесил  трубку  и  повернулся  к
полковнику:
   - Мне приказали...
   - Слышал, товарищ Ахилло. Думаю, возражений не будет.  Выезд  в  семь
вечера. Кстати, мой вам совет - с летчиком действительно  поговорите,  а
главное все опишите в рапорте как можно  подробнее.  Чем  больше  -  тем
лучше. Подобная бумага никогда не помешает...
   Совет был недурен, но сама ситуация по-прежнему оставалась достаточно
дурацкой. То, что бхота увозили с глаз  долой,  было  даже  приятно.  Но
фраза  Ежова  об  ответственности  за  все   вероятные   и   невероятные
случайности не придавала оптимизма. Интересно, что мог увидеть Ахилло во
время краткого осмотра машины? Спрятанную  бомбу?  Подпиленный  винт?  А
куда пошлет его летчик,  к  которому  начнут  приставать  перед  сложным
рейсом, догадаться нетрудно.
   Уже прощаясь, Михаил как бы  случайно  поинтересовался,  когда  бхота
собираются вернуть в его распоряжение. Ответом был недоуменный взгляд  и
предположение, что по крайней мере две  недели  капитан  может  спокойно
читать роман в своем кабинете. Название романа было также упомянуто, что
доказывало зоркость местной службы охраны. В общем, настроение оказалось
испорчено, причем изрядно...
   Обдумав  на  досуге  ситуацию,  Ахилло   решил   поступить   согласно
полученным указаниям, но  с  определенными  коррективами.  Он  прекрасно
понимал, что в предотлетной суете его могут просто оттолкнуть в сторону.
Конечно, никакого толку в осмотре самолета и беседе с его командиром  не
было и быть не могло. Но это - редкий шанс узнать нечто  новое  о  делах
"Теплого Стана", и упускать его Михаил не собирался...
   К семи вечера он  был  уже  полностью  готов.  "Лазоревые"  оказались
точны: в три минуты восьмого за  Гонжабовым,  успевшим  надеть  пушистую
шубу и диковинную меховую шапку с  длинными  ушами,  завязывавшимися  на
затылке, зашли  двое  в  форме  и,  деловито  оглядев  зэка,  предложили
следовать за ними.  Ахилло  был  наготове:  в  руках  тут  же  оказались
наручники, один конец, щелкнув, сжал  запястье  бхота,  второй  был  уже
закреплен  на  левой  руке  самого  Ахилло.  Наручники  были  новенькие,
последней модели, и  теперь  "лазоревым"  придется  либо  выполнить  все
обещанное, либо вызывать газорезку.
   Реакция  оказалась  вполне  адекватной:  "лазоревые"   молча   пожали
плечами, а Гонжабов слегка улыбнулся, словно происходящее было  забавной
игрой.
   В огромной шестиместной машине  Ахилло  и  Гонжабов  оказались  между
двумя личностями в форме, рядом с шофером поместился еще один сотрудник,
а впереди двигалась "эмка" с охраной. Итак, конвой был по всем правилам,
словно на аэродром доставляли не заключенного, а народного комиссара.
   До  Тушина  добирались  долго,  и  Ахилло  успел  сделать  два  новых
умозаключения: зэка везут в места, где куда  холоднее,  чем  в  Столице,
вдобавок везут на все готовое,  поскольку  вещей  Гонжабов  с  собой  не
захватил. Обычно зэки ведут себя иначе - похоже, Гонжабов уверен, что на
таинственном объекте номер один о нем будут заботиться.
   В Тушино оказалось полно  охраны,  причем  все  -  "лазоревые",  хотя
обычно их здесь не  держали.  Очевидно,  спецрейсу  придавалось  немалое
значение. Автомобили проехали прямо на взлетную полосу, где  в  вечернем
сумраке темнел силуэт огромной крылатой машины.
   Похоже, самолет только что приземлился, из открытого  люка  выгружали
какие-то ящики, по  трапу  сходили  пассажиры,  рядом  стояло  несколько
автомобилей и огромный заправщик. Самолет сразу вызвал огромный интерес:
таких машин Михаил еще не встречал даже на воздушном параде, проходившем
весной тут же, в Тушино. Поразило количество моторов - по два на  каждом
крыле и пятый, еле заметный, - под обшивкой сзади.
   Выйдя  из  машины,  Ахилло  и  Гонжабов  попали  в   плотное   кольцо
"лазоревых".  Похоже,  они   приехали   немного   рано.   Ахилло   решил
воспользоваться  моментом  и  перекурить,  но  тут  внимание   привлекла
странная суета: несколько "лазоревых" вбежали  по  трапу,  там  началась
какая-то возня, и внезапно тишину разорвал отчаянный крик:
   - Пустите! Не имеете права! Я все расскажу товарищу Сталину!
   У люка шла борьба. Один  из  охранников  скатился  вниз,  другой  еле
удержался, чтобы не упасть  с  трапа,  а  невидимый  в  темноте  человек
продолжал кричать:
   - Я не  арестованный!  Пустите  меня!  Не  смейте!  Наконец  неравная
схватка закончилась, люди в форме потащили  вниз  отчаянно  упиравшегося
человека  в  темном  пальто.  Лица  было  не  разглядеть,   но   Михаилу
показалось, что схваченный уже немолод.
   - Товарищи!  -  Человек  внезапно  дернулся,  на  какое-то  мгновение
освободившись от державших его рук. -  Если  есть  здесь  честные  люди,
передайте товарищу Сталину: они включили установку на  полную  мощность!
Как в тридцатом! Они сведут с ума всю страну! Передайте...
   Крик стих: неизвестному грубо заткнули рот.  Схваченного  швырнули  в
одну из машин, которая тут  же  взревела  и  тронулась  с  места.  Рядом
послышался негромкий смех: смеялся Гонжабов. Капитану захотелось двинуть
"подопечного" локтем, и  он  еле  удержался  от  этого  непростительного
поступка.
   Разгрузка закончилась быстро. Заправщики принялись  за  работу,  а  в
открытые люки уже начали заносить груз.
   - Вы хотели поговорить с пилотом?  -  Один  из  "лазоревых"  оказался
рядом. Пойдемте.
   Отпускать Гонжабова капитан не решился,  опасаясь,  что  в  последнюю
минуту его попросту кинут в одну из машин и  увезут,  не  дав  разузнать
ничего нового: на месте "лазоревых" он поступил бы именно так.
   Их подвели к высокому человеку в полушубке, одиноко стоявшему чуть  в
стороне. Человек курил, глядя куда-то в сторону. "Лазоревый" что-то тихо
проговорил и отошел.
   - Ну, забота еще, лапа  медвежья!  -  Летчик  неохотно  обернулся,  в
сердцах бросив папиросу на бетон. - Ну, чего вам?
   Голос показался знакомым. Михаил всмотрелся:
   - Товарищ Артамонов?
   - Ну я... - неуверенно прозвучало в ответ. Пилот шагнул поближе:
   - Михаил! Ты-то откуда? А кто это с тобой?
   - Оттуда! - усмехнулся Ахилло. - А со мною ваш будущий пассажир.
   С Артамоновым капитан познакомился несколько лет  назад,  но  виделся
редко не больше раза в год.
   - А-а! Так вот ты, значит, где обретаешься! Я-то думал,  ты  актер  -
как Александр Аполлонович! Так чего случилось,  лапа  медвежья?  Сигнал,
что ль, был? Капнули на раба Божьего?
   Ситуация выглядела двусмысленной, и Ахилло поспешил объясниться.
   - Понял, - кивнул летчик. - Ну, машину тебе смотреть без  надобности,
бомб там нет... - Он засмеялся. - Вот, лапа  медвежья,  перестраховщики!
Наркому скажи: довезу груз в целости и сохранности. Машина новая, пойдем
на высоте десять тысяч...
   - Как? - Капитану показалось, что он ослышался. Десять километров!  В
ответ - снова смех.
   - А ты как думал? Пять моторов - видел?  Четыре  гребут,  а  пятый  -
воздух подает! Так что на погоду и на истребителей я чихать хотел.  Сяду
на промежуточную один раз, под Ташкентом, там прикрытие надежное...
   Ташкент? Куда же дальше полетит Артамонов? В  Средней  Азии  шуба  не
нужна. Где же там могут быть морозы?
   - Но... ведь дальше горы, товарищ Артамонов! - Мысль пришла внезапно,
очевидно, вспомнился рассказ Гонжабова.
   - Местечко хреновое! - подтвердил пилот. - И горы, и постреливают,  и
погода  -  дрянь...  Ничего,  сяду!  Там  сейчас  наши  И-16  появились,
прикроют, если что. Ну чего, объяснил вроде?
   Ахилло поблагодарил, пожал крепкую лапищу летчика и  отвел  Гонжабова
обратно к трапу. Там уже  шла  посадка,  несколько  человек  в  шубах  и
полушубках деловито поднимались к открытому люку.
   - Домой летите, Гонжабов? - Капитан отстегнул наручники,  высвобождая
"подопечного". Бхот улыбнулся:
   - Домой, домой, гражданин начальник!  Ты  умный,  правильные  вопросы
задавал. А меня спросить не хочешь?
   В голосе бхота звучала издевка, но Ахилло все же решился:
   - Что вы там задумали в своем кубле, Гонжабов? Усмешка исчезла, узкие
черные глаза сверкнули торжеством:
   - Владыка уже пришел! Мы его слуги. Умирай спокойно, капитан, ты тоже
послужил ему! Прощай!
   Бхот сложил руки в  поклоне  и,  отвернувшись,  направился  к  трапу.
Ахилло вспомнил: так же Гонжабов кланялся Семину, перед тем как  вырвать
ему сердце...
   Наутро Ахилло не поехал  в  Теплый  Стан,  отговорившись,  что  сядет
сочинять рапорт. Но бумага могла подождать, тем более что, о чем  именно
писать руководству Большого Дома, капитан не представлял.
   Наверное, Ежов хотел, чтобы он разузнал побольше о Теплом Стане.  Что
ж, узнать за эти дни удалось немало. Пожалуй, это была самая удачная  из
всех операций, проведенных молодым контрразведчиком. Теперь капитан  мог
вполне связно объяснить, чем занимается одна из трех зон объекта, заодно
сообщив много любопытного  об  источнике  энергии,  называемом  "Голубой
Свет", об "Объекте номер один" на Тибете, где эта  энергия  используется
уже много лет. Ахилло мог даже уточнить, что  два  наиболее  напряженных
периода работы "Объекта" -  это  30-й  год,  год  Великого  Перелома,  и
нынешний - год Великой Чистки. Очевидно, за первый из  них  будущий  зэк
Гонжабов получил свой орден. В будущем, похоже,  предполагалось  усилить
излучение, для чего на окраине Столицы воздвигался  ретранслятор.  Нечто
подобное будет строиться и в Крыму...
   Итак, написать? Проявить бдительность, дабы Большой Дом разобрался  с
подозрительной деятельностью "Объекта номер  один"  в  Теплом  Стане,  а
заодно и наркомата госбезопасности? Сообщить? Стать героем?
   Михаил  достал  лист  бумаги  и  начал   рисовать   ровный   красивый
треугольник. Верхний угол - Столица, два нижних -  бывший  монастырь  на
Тибете и гора Чердаш в Крыму. Потом, подумав, изобразил в  центре  череп
со скрещенными костями, словно сошедший с "Веселого  Роджера"...  Где-то
работает на полную  мощность  установка,  излучение  неслышно  накрывает
страну, скоро оно будет еще сильнее,  еще  эффективнее...  А  гениальный
Тернем уже монтирует что-то вообще небывалое, невозможное...
   Изорванный листок полетел на пол. Сообщить? А зачем?  Одно  из  двух:
либо Ежов знает, и тогда суетиться нечего, - либо  не  знает,  что  куда
менее вероятно. Ежов шел в последнее время третьим в  списке  вождей,  а
кое-где даже поднимался до второго места. Но даже если и не  знает,  что
из этого? Знает Молотов, и, конечно, в курсе сам Великий  Вождь.  Смешно
думать, что без его приказа  поднимаются  в  воздух  невиданные  машины,
способные летать на высоте десяти километров, И-16 прикрывают  тибетские
аэродромы и растет под самой  Столицей  сверхсекретный  научный  объект.
Знает, конечно! А ежели сие знать товарищу Ежову не положено, то  рапорт
капитана Ахилло ничего не изменит. Нарком получит кое-какой материал для
торга с "лазоревыми" конкурентами, не больше.
   Никто не попытается проверить, сказал ли правду погибший Семин, никто
не выслушает того, кого привезли с Тибета и бросили  в  "черный  ворон",
никто не остановит  работ  в  Теплом  Стане,  чтобы  для  начала  просто
разобраться... Ахилло не был настолько наивен и не верил в доброго царя,
окруженного подлыми боярами. "Малиновые", "лазоревые" - и для тех и  для
других жизнь миллионов людей, среди которых был и капитан Михаил Ахилло,
стоила недорого. Так что же? Чума на оба ваши дома?
   Михаил вдруг понял, что рассуждает как настоящий  изменник,  типичный
враг трудового народа. А ведь он и  был  без  пяти  минут  врагом!  Быть
может, ордер на его арест уже на столе  наркома.  Так  что,  пробиваться
выше? Искать правды, защиты? У кого?
   Подумалось, что без него отцу  придется  туго.  Посоветовать  уехать?
Поздно, найдут... Разве что обратиться к Седому: пусть  выручит  старого
актера, который никому в жизни не причинил зла...
   Мысль показалась дикой. И вовсе не из-за самой возможности  обращения
к подполью. Работа контрразведки имела много "гитик", и  такие  контакты
по разным причинам встречались сплошь и рядом. Но  захочет  ли  подполье
помогать  отцу  гончего  пса,  людолова,  который   недавно   выслеживал
беглецов, попивая теплое молочко? На месте Седого он не стал бы  даже  и
разговаривать...
   Ахилло понял, что ничего не будет сообщать о Теплом  Стане,  как  три
дня назад не написал ни строчки о Доме на  Набережной.  В  Большом  Доме
решили обойтись без него - ладно, так тому и быть...
   Ахилло припомнил рассказ, дошедший к нему через третьи руки.  В  июне
расстреливали генералов, проходивших по закрытому  процессу.  Михаил  не
сомневался, что Тухачевский, Якир и особенно Примаков были не без греха:
военная  каста  рвалась  к  власти,  пытаясь  оттеснить  конкурентов  из
карательных  структур  и  партаппарата.  Но  -  жуткая  деталь,  которую
передавали буквально все: Якир, умирая, кричал: "Да здравствует Сталин!"
Почему? Неужели он был фанатиком? Все осужденные  писали  перед  смертью
послания, в которых клялись  в  верности  Вождю...  Тоже  фанатики?  Или
верили, что сохранят их семьи? Неужели были настолько наивны?
   Ахилло ничего не имел  против  усатого  Вождя.  В  разоренной  войной
стране возможна только такая власть, и Вождь честно переиграл всех своих
конкурентов и соперников. Не удивлялся Михаил и обязательным  портретам,
здравицам, симпатичному Геловани на  экранах  кинотеатров.  Вождь  прав:
народ, привыкший к иконам, воспринимает власть лишь в подобном варианте.
Но умирать с восторженным "Да здравствует..."? Это уже  не  преданность,
это - клиника...
   В общем, выходило очень плохо. У Великого Вождя - великие замыслы. Но
наряду с ними  есть  замыслы  помельче,  например  -  слегка  припугнуть
подзабывшую 18-й год страну, заодно стравив излишне возомнивших  о  себе
сторожевых псов, как "малиновых", так и "лазоревых". А из-за всего этого
Михаилу Ахилло придется умирать, причем довольно скоро...
   Нет, предателям, равно как шпионам и прочим двурушникам, не в  пример
легче.  Гестапо,  сигуранца,  дефензива,   а   также   Второе   бюро   и
"Интеллидженс  сервис"  -  плохо  ли,  хорошели,  -  но  защищают  своих
подопечных. Наш же честный контрразведчик мог надеяться только на  чудо,
но чудеса в этой стране случались все реже и реже...
   Черная машина больше не заезжала за Михаилом. Он договорился, что  на
пару дней Теплый Стан  оставит  его  в  покое.  "Лазоревые"  согласились
весьма охотно, посоветовав как следует отдохнуть.  Ирония  чувствовалась
даже  в  той  предупредительности,   с   какой   неизвестный   начальник
разговаривал с ним по телефону. Очевидно, в Теплом Стане рады избавиться
на некоторое время от настырного соглядатая. Ахилло даже подумал, что  в
эти дни, возможно, намечается нечто важное, например, новый  эксперимент
Тернема, который не требует лишних свидетелей...
   Большой Дом  показался  каким-то  пустым,  словно  чума,  накликанная
капитаном, взялась-таки за дело. Впечатление было обманчивым: кто должен
работать, работал - но все же перемены ощущались. С доски почета исчезли
две фотографии - их даже не успели заменить, -  на  некоторых  кабинетах
поменялись таблички, а знакомые косились  на  капитана  с  таким  видом,
будто перед ними  предстал  призрак.  Первым  делом  Михаил  заглянул  к
Альтману и сразу же наткнулся на незнакомого ему  секретаря.  Спрашивать
он ни о чем не стал, а подтверждение своей догадки  услыхал  в  коридоре
буквально через три минуты - полковника арестовали позавчера...
   Да, чума царила в  этих  огромных  коридорах,  в  кабинетах  с  вечно
зашторенными окнами, и, к сожалению, первыми  гибли  те,  за  кого  было
обиднее всего. Не зная, что  делать  и  куда  идти,  Михаил  отдал  свой
рапорт, написанный на уровне неопытного агента наружного  наблюдения,  в
приемную наркома и не спеша направился в знакомый кабинет,  где  работал
еще с покойным Айзенбергом. Рапорт капитан составил утром, за пятнадцать
минут. Там было подробное описание самолета, характеристика Артамонова и
описание мер безопасности при загрузке в Тушино. Весь этот  бред  вполне
соответствовал приказу,  полученному  от  Ежова.  Реакция  наркома  мало
интересовала Ахилло, все указания были выполнены точно и буквально...
   Он постучал в дверь,  услыхал  знакомое:  "Заходите!"  -  и  заглянул
внутрь.  За  столом   сидел   сумрачный   лейтенант   Карабаев,   что-то
обстоятельно излагая на листике бумаги. Исписанные листки лежали тут же,
образуя внушительную стопку.
   - Товарищ капитан! - Прохор улыбнулся  и  стал  по  стойке  "смирно".
Разрешите доложить! Лейтенант Карабаев составляет отчет о  командировке.
Других происшествий не случилось.
   Похоже, у сибиряка тоже было чувство юмора. Они уселись за столом,  и
Ахилло поспешил воспользоваться девственно чистой пепельницей, сиротливо
стоявшей на самом углу.
   - Ну как дела, Прохор Иванович?
   - В порядке, товарищ капитан! Здоровье - отличное!
   Между тем на чистом листке бумаги  появилась  надпись:  "Надо  срочно
встретиться!!!" Количество восклицательных знаков говорило само за себя.
   - У меня тоже здоровье - ничего, - кивнул Михаил. - Вот,  простудился
немного...
   Рука тем временем выводила: "Где? Когда?"
   - Это хорошо. Здоровье - это главное. А от  простуды  молоко  горячее
помогает "Сегодня в шесть, у памятника Сов. Конституции. Проверьтесь!"
   - Насчет молока - это Верно, - кивнул капитан. - Я  его  обычно  -  с
медом...
   Тем временем неслышный диалог продолжался:
   "Буду. Неужели так плохо?" - "Потом" - Ну, не  буду  мешать,  товарищ
лейтенант, - Ахилло встал, наблюдая, как листок превращается в пепел.  -
Желаю дальнейших успехов в боевой и политической подготовке!
   Михаил опасался, что лейтенант переиграет, рубанув что-нибудь  вообще
Несусветное - типа "Служу трудовому народу!", но умница Прохор отделался
лишь  непритязательным:  "Благодарю,  товарищ  капитан!"  К  встречам  с
агентами  Ахилло  относился  всегда  серьезно,  помня   первое   правило
резидента: погибни сам, но агента не  выдай.  Поэтому  он  не  поленился
съездить домой, переодеться в старое, еще  нэповских  времен,  отцовское
пальто, а заодно нахлобучить на голову невообразимого вида шляпу. В семь
уже будет темно, и  случайный  глаз  едва  ли  узнает  всегда  тщательно
одетого Михаила. Насчет  глаз  неслучайных  капитан  решил  позаботиться
заранее. Он покрутился по улочкам за Столичным Советом, использовав  все
известные ему приемы распознания "хвос