ил  в  одном  из  общежитий
Главного Управления, - а заодно и служебный телефон. Собственно,  почему
бы и нет: чернявый показывал, что ему нечего скрывать  -  ни  от  своего
подозрительного начальства, ни от любопытных из "лазоревого" стана.
   - Может, еще увидимся. -  Майор  спрятал  записную  книжку  и  бросил
взгляд на собеседника. Карабаев казался невозмутимым, но  нетрудно  было
понять, что это - лишь маска. Старший лейтенант еле  сдерживался,  чтобы
не заговорить. О чем? Что знал этот  чернявый?  Чем  занимался  он  сам,
бывший старший лейтенант Главного Управления? Спросить? Нет, не скажет.
   - Во всяком случае, спасибо, Прохор. -  Майор  протянул  руку.  -  Вы
первый, кто мне сумел помочь. По крайней мере, я теперь знаю, кем был...
   - Да чего там, товарищ майор. - Чернявый коснулся его ладони  и  чуть
не вскрикнул:
   - Рука! У вас рука...
   Ах да... Он и забыл об этом. После выхода из вольницы майор  старался
избегать рукопожатий...
   - Что, холодная? Извините, Прохор, запамятовал. У меня вообще  сейчас
обычная температура - тридцать пять и девять. Увы...
   Теперь Прохор вновь смотрел на него с плохо скрытым страхом.
   - Вы, это, выздоравливайте, товарищ  майор...  Чего  же  врачи  -  не
помогают? Ведь это...
   - Обещают помочь. - Он уже знал, что на ощупь его рука холодна, как у
трупа...
   - Ну, я пошел, товарищ майор... - Чернявый  быстро  кивнул,  и  майор
вдруг подумал, что у Прохора такой вид, будто он действительно простился
с покойником.
   - Погодите, старший лейтенант... Скажите, когда мы вместе  служили...
мы... не ссорились?
   - Нет, - на губах Карабаева  мелькнула  грустная  улыбка.  -  Товарищ
старший лейтенант Пустельга - он был...  То  есть...  Извините,  товарищ
майор...
   Карабаев вновь кивнул и быстро пошел  обратно,  в  сторону  переулка.
Последняя фраза ударила больно:  "был!"  Для  Прохора  Карабаева  Сергей
Пустельга был мертв. А тот, с кем  пришлось  разговаривать,  всего  лишь
похожий на него, вдобавок  очень  странный  и  подозрительный  сотрудник
НКГБ, с которым нечего обсуждать прошлое.
   Майор отвернулся, бездумно глядя на равнодушную серую гладь реки. Вот
он и узнал - даже больше,  чем  надеялся.  Никакой  он  не  Павленко,  и
напрасно он запоминал  свою  фамилию,  которую  и  сочинили-то,  похоже,
второпях. Он Пустельга Сергей Павлович, бывший работник НКВД, с  которым
что-то случилось в ноябре прошлого, от рождества Христова 1937 года.  Он
не был арестован, иначе не объявили бы всесоюзный розыск, но и не бежал,
а почему-то оказался в ленинградском госпитале,  где  очнулся  только  в
январе следующего, 1938 года. Первая пришедшая  на  ум  версия  казалась
самой правдоподобной: "лазоревые" - бравые парни  из  госбезопасности  -
каким-то образом позаботились о том, чтобы старший  лейтенант  Пустельга
потерял память, но  не  свои  уникальные  и  столь  нужные  способности.
Наверно, его группа вышла на что-то  важное,  и  "лазоревые"  конкуренты
поспешили подставить "малиновым" коллегам подножку. А  может,  все  было
как-то иначе еще проще и страшнее...
   "Не раскисать!" - он повторил эту фразу,  наверно,  в  тысячу  первый
раз. В любом случае он жив, не потерял  разум,  а  значит,  способен  не
просто выполнять очередные приказы руководства. Теперь ему известно, кто
он и кем был. Значит... Значит, следовало подумать, подумать не спеша  и
не увлекаясь. Многое должно проясниться, ведь  его  зачем-то  вызвали  в
Столицу...
   Майор вдруг представил, что он  входит  в  Большой  Дом  на  Лубянке,
предъявляет удостоверение и направляется прямо... ну, хотя бы в  кабинет
Николая, то есть народного комиссара  внудел  Николая  Ивановича  Ежова.
Интересно, что будет в этом  случае?  Как  отреагируют  "малиновые"?  Он
подумал и понял - никак. Скорее всего, внимательно изучат удостоверение,
попросят немного подождать и перезвонят  в  НКГБ,  после  чего  отпустят
подобру-поздорову. А  может,  и  звонить  никуда  не  станут.  К  майору
Павленко у НКВД не было  претензий,  а  то,  что  он  немного  похож  на
сгинувшего врага народа Пустельгу, - невелика беда! В  Ленинграде  майор
много раз заходил в Управление НКВД, и никто  даже  глазом  не  моргнул,
хотя объявления о розыске туда  поступали  регулярно.  Пустельга  исчез,
остался не помнящий родства  Сергей  Павленко,  незаменимый  специалист,
живой детектор лжи, которого никто не даст в обиду.
   Майор бросил последний взгляд на реку и не спеша  направился  дальше,
по направлению к ЦПКиО. Надо было поглядеть, подышать воздухом:  вечером
предстояла работа, из-за которой его и вызвали  в  Столицу.  Кому-то  на
самом верху  понадобился  автомат,  умело  сортирующий  правду  и  ложь,
чувствующий любые колебания подследственных и даже способный определить,
далеко ли находится сбежавший из ГУЛАГа враг народа...
   Теперь, после разговора с недоверчивым парнем Карабаевым, майор понял
еще одну важную вещь. Его никто не станет лечить, это не нужно тем,  кто
распоряжается судьбою бывшего  старшего  лейтенанта  Пустельги.  Да,  он
постоянно бывал в госпитале, его осматривали, кололи  лекарства  и  даже
переливали кровь, после чего становилось немного легче. Что  ж,  автомат
надо поддерживать в должной форме, для чего необходима  профилактика.  В
автомобиле меняли масло - ему переливали кровь. Сергей был нужен  таким,
каким он стал.
   Этим вечеров он вновь  будет  решать  чью-то  судьбу  -  безошибочный
детектор, способный разоблачить самого великого актера. И это  все,  что
осталось ему, Сергею Пустельге? Даже те, кто  сгинул  в  лагерях,  перед
смертью имели возможность вспомнить свою жизнь, друзей, близких. Он  был
лишен и этого. Что ж, кое-что ему все же оставалось. Он  должен  узнать,
что сделали с ним - и с другими тоже. Карабаев назвал странную фамилию -
Ахилло.  Капитан  Михаил  Ахилло,  его  сослуживец,  исчезнувший   почти
одновременно. Что стало с ним? Пусть Сергей не помнит его, но  долг  все
равно остался. Значит, их было трое: лишившийся памяти Сергей Пустельга,
сгинувший без вести Михаил Ахилло и чернявый Прохор,  который  не  верит
сотруднику НКГБ Павленко. Пока не верит. Интересно, сообщит ли он своему
начальству о странной встрече на набережной? Вопрос был излишним,  майор
знал, что Карабаев ничего не скажет. Что  ж,  остается  ждать  следующей
встречи и как следует к ней подготовиться...
   А пока надо было гулять, вдыхая  теплый  весенний  воздух,  не  спеша
осматривать забытый им город и собираться с силами:  вечером  предстояло
нечто важное. Майор достал папиросы, привычным движением смял  картонный
мундштук и вдруг вспомнил  слова  Карабаева,  Старший  лейтенант  Сергей
Пустельга не курил. Ну и правильно! Сергей усмехнулся  и  швырнул  пачку
прямо в реку...
   Майор ошибся. Вечером его никто не потревожил, и он  успел  прочитать
половину купленного на толкучке  томика  Уоллеса,  прежде  чем  в  дверь
номера постучали. Была  уже  глухая  ночь  -  часы  показывали  половину
второго. Это не очень смутило, допросы часто  проводились  в  эту  пору.
Удивило другое: машина с опущенными шторками на окнах ехала очень долго.
Значит, его везут  не  на  Лубянку  и  не  в  наркомат  госбезопасности!
Интересно,  куда?  Впрочем,  вопросы  задавать  не   следовало,   да   и
сопровождавшие, крепкие ребята в штатском, в любом случае не  собирались
удовлетворять его любопытство...
   Дверца открылась, и он оказался в полутемном подземном гараже. Тут уж
стало совсем любопытно:
   Такого гаража не было даже в Центральном  Управлении  НКГБ,  куда  он
заезжал  утром  по  приезде.  Где  это  может  быть?  Штаб  округа?   Но
встречавшие его были в штатском - вежливые, молчаливые, похожие друг  на
друга словно близнецы.
   И наконец - маленькая комнатка, стол, два стула. Еще одна  странность
здесь не было света. Темнота  не  смущала  Сергея,  напротив,  ночью  он
ощущал себя бодрее, чем днем. Но почему здесь нет ни одной лампочки? Или
тот, с кем придется говорить майору, имеет совиные глаза?
   Ждать почти  не  пришлось.  Дверь  бесшумно  растворилась,  пропуская
высокую, чуть сутулую фигуру. Темнота не позволяла  увидеть  детали,  но
Сергею показалось, что на незнакомце надет широкий плащ. Майор  поспешил
встать.
   - Здравствуйте, Сергей Павлович! - Неизвестный задержался  у  порога,
словно пытаясь рассмотреть в темноте своего гостя.
   - Здравия желаю!
   Человек в плаще кивнул, подошел ближе и представился:
   - Иванов. Садитесь,  Сергей  Павлович.  Теперь  они  оказались  почти
рядом, и майор понял, что не ошибся: Иванов был  в  плаще,  более  того,
голову покрывал капюшон,  мешавший  разглядеть  лицо  даже  в  полутьме.
Впрочем,  голос  неизвестного   показался   приятным   -   спокойным   и
доброжелательным.
   - Да, - проговорил  человек  в  плаще  после  минутного  молчания.  -
Здорово они вас... Как сейчас себя чувствуете?
   -  Нормально,  товарищ  Иванов!  -  Уставная   бодрость   не   скрыла
растерянности. Выходит, они уже были знакомы? Похоже, Иванов понял.
   - Да, вы сильно изменились, Сергей Павлович... Что такое  "нормально"
в вашем  положении,  могу  догадаться.  Постоянный  холод,  светобоязнь,
сильная слабость на рассвете...
   - Н-ничего, товарищ Иванов. Мне сказали, что это пройдет...
   - Будем надеяться, Сергей Павлович. Чтобы снять лишние вопросы, скажу
сразу. Мы были знакомы  с  вами  до  вашей  болезни.  Более  того,  ваши
способности позволили установить одну важную деталь... Очень важную... Я
смог уговорить начальство повысить вас в звании, так сказать, минуя одну
ступеньку: прошлой осенью вы были старшим  лейтенантом.  Да,  еще  одно:
вам, наверно,  небезразлично,  от  чьего  имени  я  действую.  Иванов  -
фамилия, как известно, популярная. Так вот, я помощник товарища Сталина.
Как вы когда-то выразились - его псевдоним. И то, что я делаю, делаю  по
его поручению.
   Сергей кивнул, рассчитывая,  что  Иванов  неплохо  видит  в  темноте.
Что-либо ответить он пока не мог:
   Слишком много  пришлось  узнать  за  эти  минуты.  Все  действительно
становилось на свои места: Сергей Пустельга выполнял поручение  товарища
Сталина, и, конечно, нашлись те, кому это  поручение  оказалось  поперек
горла. Поэтому люди Иванова спасли Сергею жизнь и даже  наградили  двумя
внеочередными "шпалами"... Оставалось одно - спросить товарища  Иванова,
под какой фамилией он знал нынешнего майора Павленко. Но делать это было
нельзя...
   - Насколько я знаю, Сергей Павлович, ваши  способности,  несмотря  на
болезнь, нисколько не уменьшились. Ленинградские товарищи готовы  носить
вас на руках. Но вы нужны здесь. Для начала  вы  поможете  мне  в  одном
простом деле. Сейчас я буду разговаривать с очень любопытным  человеком.
Вы будете присутствовать - незаметно. Вам нет необходимости видеть того,
кого вы, так сказать, рентгенируете?
   - Нет, мне главное слышать голос. - Слова давались с трудом. Все-таки
подобного Сергей не ожидал, В таких верхах парить было  опасно.  Похоже,
Тот, исчезнувший, Пустельга ощутил это на собственной шкуре.
   -  Хорошо.  Записывать  разговор  не   надо,   его   зафиксируют   на
магнитофонной пленке. Если что - воспроизведем  запись.  Ваша  задача  -
слушать и следить, когда этот человек начнет лгать. И еще  -  мне  важно
его общее состояние: волнуется ли он, боится, - в  общем,  постарайтесь.
Не  буду  напоминать  о  том,  что  все  содержание  разговора  является
государственной тайной.
   - Да. Конечно, товарищ Иванов. Я постараюсь.
   - Не сомневаюсь. А потом мы с вами побеседуем... Ну, пора.
   Иванов кивнул и быстро вышел из комнаты. Сергей встал, не  зная,  что
ему делать дальше, но почти тут же на  пороге  показался  чей-то  темный
силуэт. Майор понял и вышел в коридор, жмурясь от электрического  света.
Провожающий - снова в штатском, но с револьвером на поясе - молча указал
дорогу.
   Через минуту он вновь был в комнате, значительно большей, но столь же
темной. Похоже, товарищ Иванов не любил" беседовать при свете. Это было,
конечно,  странной  привычкой,   но   все   же   более   гуманной,   чем
двухсотсвечовая лампа,  направленная  в  глаза  собеседнику,  -  любимая
забава многих следователей. Да и самому Сергею в темноте легче работать:
свет не отвлекал, можно было закрыть глаза, вслушиваясь  в  эмоции  тех,
кто ведет разговор.
   Его провели за штору, в маленькую комнатушку, скрытую  ложным  окном.
Здесь был стул и даже небольшой столик,  оставалось  присесть  и  ждать.
Похоже, намечался не обыкновенный допрос, вернее совсем не  допрос.  Это
место не походило на кабинет  следователя,  а  товарищ  Иванов  явно  не
занимался подобными мелочами. Интересно, во время их прошлых  встреч  он
тоже скрывал лицо  под  капюшоном?  Да,  это  было  странно,  но  Сергей
чувствовал, что за этим  крылось  еще  что-то,  более  важное.  Но  это,
важное, никак не давалось, ускользало, и только  |  тогда,  когда  дверь
открылась и в комнате послышались шаги, майор понял.  Иванов  был  прав:
Сергею  было  легко  чувствовать  эмоции  собеседника,  даже  случайного
прохожего на улице. Для этого не требовалось особого труда. Но за всю их
беседу Сергею не удалось уловить даже тени того, что  ощущал  человек  в
плаще, словно  товарищ  Иванов  был  не  живым  существом,  а  говорящей
статуей...
   - Прошу вас, Николай Андреевич. Надеюсь, вы разберетесь, что к  чему.
Не обессудьте, у нас темно...
   - Бастует электростанция? Голос  товарища  Иванова  был  все  тем  же
доброжелательным и спокойным. А вот тот, второй, кого он назвал Николаем
Андреевичем, явно волновался - впрочем,  волнение  было  хорошо  скрыто:
голос неизвестного звучал твердо и почти весело.
   - Бастуют? - послышался смех. -  Нет,  думаю,  товарищ  Каганович  не
допустит подобного форс-мажора.  Так,  по-моему,  спокойнее.  Даже  если
кто-то монтировал подслушивающее устройство, без  электричества  оно  не
сработает... Ну да это мелочи. Знаете, мы  с  вами  давно  не  виделись,
Николай Андреевич!
   - Шесть лет.
   На этот  раз  голос  прозвучал  без  тени  юмора  -  холодно  и  даже
недружелюбно. Впрочем, товарищ ИВАНОВ, похоже, не заметил.
   - Неужели так много? Ну да, конечно, тогда у нас с вами состоялся  не
очень приятный разговор по поводу товарища... Впрочем, дело давнее,  бог
с ним. Увы, наша нынешняя беседа тоже не обещает быть легкой. Трудный вы
человек, Николай Андреевич...
   - Неужели?
   На этот раз в голосе была ирония, но Сергей Явствовал, что собеседник
Иванова еле сдерживает себя. Но теперь это было  не  волнение,  а  гнев,
даже ярость.
   - Да, вы трудный человек. Сотрудники нарко-1 жалуются, никому  спуску
не даете... Кого-то домой не отпустили по случаю именин... Нельзя так  с
кадрами, Николай Андреевич! Кадры требуют бережного  к  себе  отношения,
они - наш золотой фонд...
   - Зачем вы расстреляли Рютина? Вопрос был настолько неожиданным,  что
Сергей невольно вздрогнул. Наступила тишина.
   - А почему  вы  спрашиваете  именно  о  Рютине?  -  Иванов  заговорил
по-прежнему мягко, словно речь шла о какой-то житейской мелочи. - Почему
вы не спросите о Зиновьеве, о Ягоде, о Тухачевском или хотя бы  о  вашем
дружке Бухарине?
   - Потому что вы дали слово. Здесь, в этом кабинете. Шесть лет назад.
   - Ах вот оно что!
   Вновь наступила тишина, и Сергей  невольно  поразился  происходящему.
Николай Андреевич предъявлял счет помощнику самого товарища Сталина -  и
за что! В то же время он, похоже, не арестован и даже не боится этого!
   - Ну что ж, раз вы заговорили о  Рютине...  Я  мог  бы  сослаться  на
тысячу причин, Николай Андреевич. Но назову главную - Рютин наш враг. За
эти годы он не изменился и не собирался меняться. И мы не могли оставить
его в живых. Впрочем, речь пойдет не о нем. Вы, кажется, решили обвинить
меня в нарушении слова, Николай  Андреевич?  Я  знаю,  вы  очень  смелый
человек. Но вы - очень  неблагодарный  человек.  Я  расстрелял  мерзавца
Рютина, но спас кое-кого другого - вашего брата, например, его семью.  И
немало ваших друзей...
   - А скольких не спасли?
   Майору стало холодно - и это был не привычный  холод,  который  мучил
его уже четвертый месяц. Кто эти люди? Если Иванов  действует  от  имени
Сталина, то от чьего имени говорит  Николай  Андреевич?  Друг  Бухарина,
заступающийся за заговорщиков и уклониста Рютина! Он что, самоубийца?
   - Не надо, Николай  Андреевич!  -  Тон  Иванова  оставался  ровным  и
невозмутимым. - Мы не будем ВЕСТИ  с  вами  общеполитическую  дискуссию.
Речь пойдет о другом. Начну издалека, хочу кое-что напомнить.  Сразу  же
после окончания тринадцатого съезда состоялось секретное  заседание  ЦК.
Причем на нем присутствовали лишь  "старики",  так  называемых  рабочих,
принятых туда по совету покойного Вождя, как вы помните, не  пригласили.
Впрочем, вы там были, так же как и я...
   - Что-то не припомню. Или вы были без капюшона?
   Странно, Николай  Андреевич,  похоже,  не  боялся  товарища  Иванова.
Сергей ощущал его страх, но бывший рютинец боялся чего-то другого,  куда
более для него опасного.
   - Конечно, я был без капюшона! Итак, разговор начал Зиновьев, он ведь
тогда лез в вожди! Этакий красный Галифе, герой Питера! Знаете,  Николай
Андреевич, когда его потащили на распыл, он держался несколько иначе. Ну
да вы его уже тогда недолюбливали...  Ну  вот,  товарищ  Евсей,  как  вы
помните, прочитал целый доклад, смысл которого  заключался  в  том,  что
межпартийная борьба неизбежно приведет к Термидору, а  следовательно,  к
гильотине. А значит, руководство партии уже сейчас должно позаботиться о
создании надежного укрытия для партийных  кадров.  Если  память  мне  не
изменяет, идея всем  неожиданно  понравилась.  Впрочем,  если  вспомнить
тринадцатый съезд, то не так уж неожиданно...
   - Не всем. - Похоже, Николай  Андреевич  усмехнулся.  -  Троцкий  был
против.
   - Ну, что вы хотите от Иудушки? Он, видите ли, считал, что  гильотина
останется сухой. Этакий идеалист!..  Решение,  как  вам  известно,  было
принято  единогласно,  но  с  важной   поправкой.   Напомните,   Николай
Андреевич, с какой?
   Голос  Иванова  стал  мягким,   вкрадчивым,   он   словно   заманивал
собеседника, приглашая в заранее подготовленную ловушку.
   -  Поправка  Сталина.  Каждый,  кто  уходит   в   убежище,   навсегда
отказывается от всякой  политической  деятельности.  Кроме  того,  права
убежища лишаются по специальному решению Политбюро...
   - - Совершенно верно. Но вы забыли пункт третий...
   - Не забыл. Там было сказано, что Центральный  Комитет  не  берет  на
себя обязательства защищать убежище от тайной полиции.
   - Запомнили? Да, "тайная полиция" - прозвучало не очень  удачно.  Наш
Феликс даже обиделся... Ну что  ж,  в  таком  случае  я  имею  основание
обвинить вас, как ответственного за убежище, в нарушении пункта  первого
поправки. Надеюсь, мне не надо объяснять суть дела?
   - Отчего же? Объясните!
   Голос Николая Андреевича звучал по-прежнему чуть иронично, но  Сергей
чувствовал, что тот весь напрягся.  Похоже,  он  ждал  этого  вопроса  с
самого начала разговора и теперь собирался с силами, чтобы ответить.
   - Ну к чему это, Николай Андреевич? Вы же прекрасно понимаете, о  чем
идет речь. К вам пришел посланец Семена  Богораза,  а  вы,  вместо  того
чтобы указать ему на дверь, свели его с этим... Чижиковым.  Надеюсь,  вы
не собираетесь этого отрицать?
   - Нет. Не собираюсь.
   Голос не мог скрыть облегчения - невиданного, огромного.  Услышанное,
похоже, ничуть не взволновало странного  гостя.  Его  беспокоило  что-то
другое, о чем Иванов не  спросил;  Выходит,  Николай  Андреевич  нарушил
пункт первый поправки не один раз! И данное нарушение - явно не из самых
страшных...
   - Что ж, отпираться вам действительно не имеет  смысла.  Сам  Чижиков
конспиратор опытный, но кое-кто из его присных излишне болтлив...  Итак,
вы нарушили условие, Николай  Андреевич.  Теперь  я  имею  полное  право