буркнув что-то о будильнике и вечном недосыпе. Вера ничего  не  ответила
на его "спокойной ночи". Внезапно он услышал что-то, похожее на плач.
   - Вера, что с вами?
   - Сергей... Сережа... Я вам так противна, да? Вы меня ненавидите?
   - Нет, конечно... Что случилось?
   Ее руки были холодны, как в ту ночь, и губы тоже  казались  ледяными.
Она что-то говорила - быстро, неразборчиво, но Сергей не мог  понять  ни
слова. В голове вертелась  дурацкая  фраза,  слышанная  когда-то  еще  в
Харькове: "Лучший способ вербовки агентуры..." И  еще,  когда  его  руки
случайно коснулись ее горла, Пустельга вздрогнул: под пальцами  оказался
шрам длинный, широкий. Странно, он не видел его.  Или  виною  был  грим?
Впрочем, о подобном не думалось - он лишь ощущал холод, странный  холод,
не  оставлявший  его  ни  на  мгновение...  Казалось,  сердце   начинает
замирать, и он проваливается куда-то, где ничего нет -  лишь  темнота  и
странная, звенящая тишина...
   Сергей проснулся от боли. Он застонал, открыл глаза - и вспомнил, что
произошло. Сразу накатил стыд и что-то похожее  на  раскаяние.  Вдобавок
почему-то болела шея. Пустельга  провел  рукой  по  коже  и  поморщился:
кровь... Хорош же у него будет вид, когда придется идти на службу!
   - Вера... - голос был почему-то хриплым, странным. Сергей прокашлялся
и неуверенно повторил:
   - Вера, вы... ты...
   Ответа не было. Уже догадываясь, что он сейчас увидит,  Сергей  резко
повернулся. Да, кровать пуста. Там, где лежал он, на  простыне  краснело
маленькое пятно. Пустельга вновь поморщился и  с  трудом  встал.  Голова
отчего-то слегка кружилась...
   Он  чувствовал  себя  последним  дураком.  "Лучший  способ   вербовки
агентуры"! Интересно, кто кого вербует? Пустельга ощущал себя обманутым,
в душе медленно закипало раздражение. Что  она,  играет  с  ним?  Ладно,
моральные  устои  не  в  счет  -  но  почему  Вера  исчезла,   даже   не
попрощавшись? Что это все значит?
   Сергей заставил себя думать  о  работе,  на  которую  он  уже  слегка
опаздывал, и лишь спускаясь  по  лестнице,  сообразил,  что  выходя  ему
пришлось открывать два замка: первый -  ключом,  и  второй  -  задвижку.
Задвижку, которую можно закрыть лишь  изнутри.  Он  чертыхнулся,  провел
рукой по смазанной йодом шее и решил, что начинается  бред.  Думать  обо
всем этом не хотелось...
   В довершение всего  орденоносец  Ахилло  опоздал  на  работу.  Прохор
невозмутимо  сообщил,  что  Михаил  успел  позвонить,  предупредив,  что
задержится по важному делу. Пустельга мрачно  кивнул,  мысленно  пожелав
подчиненному, чтобы тот пришел позже, когда его  собственное  настроение
слегка улучшится...
   Михаил  появился  после  полудня,  он  был  неразговорчив   и   хмур.
Пустельга, заставив себя забыть собственные неурядицы, поспешил отослать
Прохора с каким-то поручением  в  следственный  отдел.  Как  только  они
остались  одни,  Микаэль  невесело   улыбнулся:   ~   Ругаться   будете,
отец-командир?
   - Нет, - Сергей уже  понимал,  что  случилось  что-то  плохое.  -  Не
буду...
   - Дело худо... - тихо проговорил Ахилло. ~ Ну его  все  к  бесу!  Мне
позвонили утром: нашли Веру...
   - Что?! Ее нашли... задержали?
   - Вы не ошиблись  вчера...  К  сожалению...  Она  мертва  уже  больше
недели...
   Пустельге показалось, что он вновь бредит - или сошел  с  ума  всегда
жизнерадостный Михаил.
   - Вы уверены? Этого... этого быть не может!..
   - К сожалению, может... У меня приятель на Петровке. Раскопали свежую
могилу на Головинском кладбище - там двое. Штатный покойник - и Вера.  Я
ездил смотреть... У нее горло - почти пополам...
   Горло... Длинный шрам под пальцами... Сергей невольно поднес  руку  к
шее ранка болела... "Опаснее всего совпадения" - так,  кажется,  говорил
когда-то Микаэль...

11. "СПРЯЧЬ ДУШУ"

   Потолок был гладким, из свежеструганных  еловых  досок.  Резко  пахло
смолой. Казалось, погибшее  дерево  еще  живет,  теряя  последние  капли
прозрачной крови. В домике было тихо, но за стенами  по-прежнему  шумели
солдаты, слышались  автомобильные  гудки  и  грохот  тяжелого  железа  -
вероятно,  подтягивали  пушки.  Орловский   лежал   неподвижно:   делать
нечего...
   Где-то рядом  уже  должны  начаться  переговоры.  Как  и  предполагал
Крапивин, на этот раз обошлись без Юрия.  Переводчик  не  требовался,  а
тонкости дхарской этнографии не интересовали  Усатого  и  тех,  кого  он
прислал под Чердынь. Оставалось ждать - и надеяться на чудо...
   О своей судьбе не думалось. Плохо, если они все-таки возьмут Нику. Ее
защищал  муж,  мог   прикрыть   Флавий,   но   если   ею   действительно
заинтересовался Иванов, и тем более усатый с портрета, заступничество не
поможет.
   К счастью, она ничего не знала. Главное - чем занимался Юрий все  это
время - удалось утаить. Вначале  им  было  как-то  не  до  разговоров  о
научных штудиях Орловского. Потом, когда она стала бывать у  него  чаще,
пришли вопросы. Можно было солгать, сослаться на незаконченную  книгу  о
дхарах, но Юрий почему-то не решился. Он пообещал рассказать попозже - и
это была ошибка...
   А  потом  случилась  нелепая  история,   начавшаяся   почти   весело,
кончившаяся же плохо. Он уже написал больше половины своей книги, и  тут
силы  иссякли.  Он  не  мог  работать:  то,  что   приходилось   читать,
обдумывать, казалось слишком страшным. Блеклые странички, приходившие от
Флавия и Марка, словно кричали. Начала болеть  голова,  впервые  за  всю
жизнь стало пошаливать зрение...
   Терапевт сделал ему  сердитый  выговор,  приказав  бросить  на  месяц
работу полностью, бесповоротно. Рекомендовалось  ходить  в  театр,  есть
мороженое и наведываться в гости - к тому же Терапевту. По поводу театра
Орловский не  спорил,  но  хотелось  отвлечься  по-настоящему,  заняться
чем-то совсем иным, далеким и романтичным.
   Они гуляли в тот день по  тихому  скверу,  куда  совсем  недавно  был
перенесен памятник Гоголю. Терапевт язвил по поводу нового  памятника  -
чугунного болвана, установленного на бульваре на страх прохожим, а затем
внезапно предложил Юрию помочь ему разобраться в одной запутанной давней
истории. Нечего и говорить, что Орловский с радостью согласился.
   Как выяснилось, Терапевт отчего-то  заинтересовался  историей  Иисуса
Христа. Терапевт был вообще человек неожиданный, посему  Юрий  не  особо
удивился,  решив,  что  его  старший  друг  тоже  старается   отвлечься,
занявшись очередной "вечной темой". В обычных  библиотеках  читать  было
нечего. Ренана, Штрауса и менее известного Никольского  Терапевт  одолел
еще в студенческой  молодости  и  теперь  просил  найти  ему  что-нибудь
посолиднее. Особенно интересовали его мифы о Пилате и,  что  совсем  уже
странно - об Иуде.
   Дело было нетрудным. В Румянцевской библиотеке  Юрий  быстро  выписал
полдюжины книг, но хотелось найти  что-либо  в  самом  деле  уникальное,
редкое. Поиск увлек - события седой  древности  внезапно  ожили,  и  они
провели  с  Терапевтом  не  один  вечер,  оживленно  обсуждая  некоторые
любопытные апокрифы и еще более интересные толкования к ним.
   И вот однажды, в Публичной исторической  библиотеке,  которая  теперь
почему-то  называлась  "имени  РСФСР",  Орловский  наткнулся  на  редкую
брошюру на немецком. Это было именно то, что интересовало  Терапевта,  -
история  Понтия  Пилата,  совершенно  лишенная  научной  ценности,  зато
оснащенная   мощным   мифологическим    антуражем,    включая    царское
происхождение Прокуратора  Золотое  Копье,  его  астральную  сущность  и
последующее вознесение к звездам.
   Беда была в том, что немецким Терапевт не владел.  От  войны  остался
десяток фраз, но этого явно недоставало. Юрий охотно взялся перевести  и
законспектировать текст, благо работать было легко и  приятно.  Местами,
где автор  особенно  увлекался,  Орловский  не  удерживался  от  хохота,
удивляя строгих посетителей библиотеки...
   В тот вечер лил дождь, он опаздывал, и Ника, у которой к тому времени
уже имелся ключ от флигеля, скучала в его комнатке, разглядывая лежавшие
на столе книги. На беду, он оставил там несколько  страничек  конспекта.
Когда он наконец  вернулся,  то  услышал  удивленное:  "Орфей!  Так  ты,
оказывается, пишешь про Христа и Пилата!" Бес  дернул  сказать  "да".  В
конце концов, это было безобиднее, чем поведать правду. Поскольку  текст
про Пилата мало напоминал науку, Ника решила, что он покусился на роман.
Пришлось признать и это...
   Терапевт долго смеялся и посоветовал ему пересказывать Нике некоторые
их беседы. Юрий так и делал, обещая показать уже  готовый  текст  позже,
когда книга будет готова. Ника торопила его,  уверяя,  что  роман  можно
будет напечатать, что у нее  имеются  какие-то  связи  в  туманном  мире
литераторов...  Орловский  чувствовал  себя  последним  обманщиком,   но
приходилось лишь кивать. К этому времени он взялся вновь за  книгу  -  и
подробности интриги Синедриона  против  галилеянина  Иешуа  Га-Ноцри  он
оставил на суд Терапевту...
   После собрания в Музее он занялся бумагами. Железная печурка  приняла
в свое чрево письма, старые конспекты, записи. В огонь пошли и черновики
выписок,  сделанных  для  Терапевта:  они  были  уже  не  нужны,  да   и
небезопасны. Орловский пощадил лишь свою старую рукопись о дхарах.  Рука
дрогнула, словно он покушался на нерожденного ребенка...
   Ника появилась неожиданно, когда Юрий бросал в огонь очередную связку
бумаг. Женщина ахнула и, прежде чем он успел сообразить, что происходит,
вырвала у него из рук несколько уцелевших листков. На  беду  -  как  раз
выписки по Пилату...
   - Ты сжег! Ты сжег роман?! - В ее глазах плавал  ужас,  и  Юрию  тоже
стало страшно - за нее. Неизбежный арест, ненависть, которую  он  ощущал
со всех сторон, находясь на жутком судилище в актовом зале Музея, боязнь
что-то забыть и оставить "малиновым петлицам" сковали,  не  дав  вовремя
придумать что-либо путное - хотя бы, что он  палит  черновики,  а  роман
благополучно спрятан...
   Ника плакала, собирала обгорелые листки, а Юрий застыл, не соображая,
что делать. "Ты болен, болен, я знаю! Они довели тебя!"  -  Она  кричала
что-то нелепое, жалкое, и Орловскому стало казаться, что он  и  в  самом
деле уничтожил свое творение - лю6имое, выстраданное...
   Потом она успокоилась, заговорив о том, что помнит его рассказы,  что
книгу можно будет восстановить, но сначала Юрию надо подлечиться,  а  во
всем виновата она, вовремя не увидевшая, не спасшая его...
   Он так и не решился сказать Нике  о  скором  аресте:  такое  известие
могло ее попросту добить. Надо  было  что-то  придумать  ~  и  Орловский
нашелся, сказав, что уже звонил Терапевту,  обещавшему  устроить  его  в
клинику, куда он отправится завтра утром. Женщина  успокоилась,  и  Юрий
смог-таки уговорить ее ехать домой, обещая, что завтра он  даст  о  себе
знать через Терапевта, и с ним ничего-ничего, ровным  счетом  ничего  не
случится, и не может случиться... Он проводил Нику, сжег бумаги, а утром
увидел у своих ворот двоих в одинаковых костюмах...
   Наверно, Терапевт смог ей все это как-то объяснить.  Он  должен  бь1Л
помочь, ведь больше помочь Нике некому.  Может,  он  поможет  и  сейчас,
когда усатый мерзавец делает из ее жизни разменную монету...
   Шум за  окнами  усиливался,  гудели  тяжелые  тракторные  моторы,  но
Орловский, казалось, не слышал. Он один, в плену, и ничего спасительного
придумать нельзя...
   - Разрешите?
   Похоже, он не услыхал  стука  в  дверь.  Кто-то  вошел.  Юрий  нехотя
приподнялся с койки.
   Гость был высок, широкоплеч,  в  длинной  серой  шинели  с  саперными
петлицами. Красивое  лицо  портила  кожа,  красная,  словно  обгоревшая,
набухшая  темной  кровью.  На  шинели  Юрий  заметил  ромбы  и   широкую
нарукавную нашивку... Комбриг, еще  один.  Этот  что,  пришел  звать  на
инспекцию саперных работ?
   - Добрый день, Юрий Петрович. Я, кажется, помешал?
   Улыбка показалась приятной, но какой-то напряженной.  Странные  глаза
светлые, словно застывшие. Внезапно в памяти всплыло: подземелье, палачи
в черных кожанках с холодными мертвыми глазами... Совпадение?..
   - Садитесь, товарищ комбриг. Чем могу?
   - Можете, Юрий Петрович... Он назвал  Орловского  по  имени-отчеству,
прямо как покойный подполковник "Костя",  и  Юрий  сообразил,  что  речь
пойдет вовсе не о ревизии оборонительных сооружений. ~ С кем имею честь?
   Снова улыбка, но уже  другая,  похожая  на  оскал.  Бесцветные  глаза
блеснули:
   - Я майор госбезопасности Волков. Вы, похоже, уже догадались:  шинель
дань конспирации.
   - А звание? -  Юрий  заставил  себя  тоже  улыбнуться.  Этот  Волков,
похоже, решил играть в открытую. Но что им от него еще надо?
   -  Сразу  видно  штатского.  Я  не  из   НКВД,   Юрий   Петрович.   В
госбезопасности звание выше на три  ранга,  чем  в  армии.  Так  что  по
армейским меркам я комбриг. Но это  к  делу  не  относится...  Я  пришел
задать вам несколько вопросов. Вернее, всего один...
   Вот как? А почему этот краснолицый  не  обратился  к  коллеге  Ежову?
Госбезопасность - НКГБ... Внезапно Юрий почувствовал что-то  похожее  на
удачу.  Враги  не  были  едины:  лжесапер  интересуется  тем,  что  ему,
очевидно, не положено знать!  Стоп,  а  те,  в  Тушино?  А  истребители,
атакующие "Сталинский маршрут"? Тоже совпадение?
   - А почему вы думаете, гражданин сапер, что я вам отвечу?
   - Ну вы же разумный человек. - Широкие  плечи  приподнялись  и  снова
опустились. - Зачем вам ссориться с еще одним ведомством, причем  весьма
солидным. Вы ведь уже слегка знакомы с моими ребятами, правда?
   Краснолицый  намекал  на  подземелье!  Нелюди  с  мертвыми   глазами,
уволакивающие  жертвы  в  мертвую  темноту...  Страха  не  было  -  душу
захлестывал гнев, но  Юрий  заставил  себя  молчать.  Пусть  спрашивает,
упырь!
   - Итак, вопрос: собирается ли Андрей Крапивин, он же Анх,  кна-гэгхэн
чугов, передать Агасферу "мэви-идхэ"?
   - Агасферу? - Юрий даже привстал от неожиданности.
   - Простите, Юрий Петрович, товарищу Иванову. Это его старая партийная
кличка, еще с Гражданской... Итак?
   Иванов - здесь? Это не особенно  удивило.  Но  Волков  назвал  дхаров
"чугами",  их  старым  прозвищем,  которое  употребляли  только   враги.
Выходит, он хорошо информирован...
   - Вы так не любите дхаров, гражданин майор госбезопасности?
   - Чугов? Да, признаться, не люблю. Впрочем, их время миновало. Теперь
это просто лесные выродки, которые пытаются еще кусаться. Но я не  слышу
ответа.
   - Отвечаю: зэка Крапивин, статья 58 через  10  и  11,  не  собирается
передавать Агасферу "мэви-идхэ"...
   Холодные глаза впились в лицо Юрия - стало муторно и противно.
   - Вы говорите правду... Что ж, спасибо. Он его знает?
   -  Это  уже  второй  вопрос,  гражданин  майор-сапер.  Слыхали  такой
студенческий анекдот?
   Волков опасен, очень  опасен...  Но  Юрий  спешил  вбить  клинышек  в
появившуюся трещину. Они не едины! Похоже, краснолицый не  хочет,  чтобы
"ключ" попал к Иванову! НКГБ! Что ж,  такое  ведомство  вполне  способно
послать боевиков в Тушино и поднять в воздух И-15...
   - Анекдот я знаю. Вас же прошу ответить.
   - Анх не знает "мэви-идхэ".
   -  Спасибо.  Не  буду  уточнять,  что  о  нашем  разговоре  не  стоит
распространяться...
   Волков встал, собираясь уходить. Юрий решился:
   - Бог троицу любит, гражданин Волков. Спросили бы-а кто знает?
   - Что? - короткий, недоуменный  взгляд,  затем  -  кривая  улыбка.  -
Считайте, уже спросил.
   - Не спешите, - Юрий закурил и помолчал несколько  секунд.  От  того,
как он подберет слова, зависело многое.
   - Ваше ведомство мне кое-что должно.  Меня  хотели  убить  в  Тушино,
затем сбить в воздухе, я  открыл  вам  государственную  тайну  -  а  что
взамен?
   - Считаете, что ваши неприятности связаны с нами? Пусть будет  так...
Взамен? Я оставлю вам жизнь, когда вы ответите на третий вопрос, хотя  у
меня были другие планы. Ну и в качестве премии - если вас  отдадут  моим
ребятам - постараюсь, чтобы вы просто умерли, без всяких последствий.
   Угроза была глухой, темной - и жуткой. Что они делают с  людьми?  Кто
они вообще такие, эти, с мертвыми глазами? Выродки? Больные?
   - Я отвечу. Я назову того, кто знает "мэви-идхэ". Но  перед  этим  вы
объясните, зачем вам Великое Заклинание и почему вы не хотите, чтобы оно
попало к Иванову?
   - А не много ли будет, гражданин Орловский?
   - В самый раз, гражданин Волков! Новое пожатие широких плеч:
   - Вы идиот. Орловский! Вы и так знаете много лишнего, а теперь хотите
пронюхать о том, за что вам Агасфер снесет голову. Ладно, получайте,  но
имейте в виду: отныне я разговариваю с покойником...
   Он помолчал, затем вновь заговорил, нехотя, брезгливо:
   - Первое: мне не нужно "мэви-идхэ", я его знаю. Второе -  и  главное:
Агасфер нам много должен. В семнадцатом и позже мы ему здорово  помогли,
а теперь он желает отправить нас стеречь лагеря  и  набрать  себе  новую
гвардию - из чугов. Если у него будет "мэви-идхэ", то против такой  силы
не устоит никто. Кроме  того,  Великое  Заклинание  способно  не  только
помочь  в  войне,  которую  Агасфер  уже  не  первый  год  готовит.  Это
действительно Ключ - к силам, о которых чуги даже не догадываются. Знает
Агасфер - и очень хочу знать я... Поэтому мне надо, чтобы он добрался до
"мэви-идхэ" как можно позже, а лучше всего  -  никогда.  Вот  так,  Юрий
Петрович... Вы удовлетворены?
   - Значит, дхары - конкуренты? Не хотите стеречь лагеря?
   Бесцветные глаза вспыхнули ненавистью:
   - Не болтайте, чего не знаете. Орловский! Чуги -  нелюди!  Они  ловко
прятались,  подставляя  под  удар  нас,  натравляя  на  нас   людишек...
Отсиживались в лесах, платили подать, а мы... Ничего, мы  взяли  свое  в
семнадцатом и возьмем еще...
   Итак, "чуги" - дхары - нелюди? Кто же  они,  эти  мертвоглазые?  Юрий
вспомнил слова Крапивина о  нечисти,  которая  помогает  Усатому.  Слово
"нечисть" ничего  не  объясняло.  Главное:  это  враги,  такие  же,  как
Агасфер-Иванов и его опричники в малиновых околышах...
   - Ответ на третий вопрос:  "мэви-идхэ"  знаю  я...  Был  риск,  почти
смертельный: краснолицый  мог  выстрелить  в  упор,  но  Юрий  почему-то
чувствовал, что тот не сделает этого...
   - Если не врете, то вы пропали, Орловский. Агасфера  нельзя  обмануть
надолго. Он умеет спрашивать - и живых, и мертвых. Даже  если  ваш  труп
сжечь, а пепел развеять, он вызовет вас из ада и заставит  ответить.  Не
верите?
   Самое страшное, что Юрий верил. Похоже, эти могли и такое... Будь они
прокляты, сволочи!..
   - Живой еще может лгать, но мертвые говорят  только  правду.  Увы,  с
чугами у него не выходит,  поэтому  он  ничего  не  добился  от  старого
Роха...
   Рох кна Гхели - Родион Геннадьевич... Учитель им ничего не  сказал...
И его уже нет...
   - Тогда, гражданин  майор,  в  ваших  интересах  помочь  мне  бежать.
Уведите меня отсюда - и, поверьте, к ним я больше не попаду...
   Волков задумался, Юрий ждал, затаив дыхание.  Христос  изгонял  бесов
силою Вельзевула, князя бесовского... Может, выйдет?
   - Нет, - краснолицый покачал головой. - Вас найдут. Он  поднимет  всю
стаю, когда почует дичь. Я сделаю иначе: вы пойдете со мной.  Там,  куда
мы попадем, ему до вас не добраться. Решено...
   И тут Юрию стало по-настоящему страшно. Этот упырь уведет его к своим
нелюдям. Да, оттуда уже не выбраться: краснолицый позаботится об этом...
   - Знаете, я лучше воздержусь...
   - А вас никто не спрашивает, Орловский...
   Волков медленно встал, расправил плечи и начал поднимать правую руку.
По  телу  ударил  мороз,  Юрий  почувствовал,  как   начинает   мутиться
сознание... Нечисть, нечисть - Андрей прав! Но если  нечисть,  то  дхары
умели с нею справляться. Заклинание, самое простое...
   Перед глазами уже стлался серый туман, когда  Юрий  немеющими  губами
выговорил  первое  слово.  Затем  второе,  третье,  четвер