ховенства,  а   заодно   и
представителей  местной  интеллигенции  -   естественно,   за   шпионаж,
вредительство и диверсии.
   Диверсий тоже, впрочем, было предостаточно, заодно агентура  сообщала
о беззакониях представителей власти, многие  из  которых  в  свое  время
успешно сменили басмаческий маузер на партийный  билет.  Каким  вернулся
оттуда Пустельга? Ведь почти все ташкентское управление НКВД  сменилось,
старый состав "вычищен", можно сказать, Сергею повезло.
   И наконец, Столица.  Пустельга  занимался  тут  чем-то  действительно
важным, причем недолго, с сентября по ноябрь. Что  он  искал?  И  почему
сгинул не только он, но и какой-то неведомый  нынешнему  Сергею  капитан
Ахилло? Это не арест, они оба просто пропали! Пустельга в  конце  концов
очнулся в ленинградском госпитале, а  Михаил?  А  что  если  они  успели
узнать нечто, заставившее  их  изменить  прежние  убеждения?  Да  и  что
нынешний Сергей знал об убеждениях того, кем был раньше? И  вот  старший
лейтенант Пустельга теряет память, а Ахилло... ударяется в бега!  Почему
бы нет?
   Нет, не получалось. Пустельгу искали, а об Ахилло попросту  предпочли
забыть. Узнать бы, что в самом деле случилось с их  группой!  Но  Сергей
уже понимал: не дадут. В лучшем случае с ним поступят гуманно -  оставят
здесь лечиться, чтобы время от времени использовать  его  странный  дар.
Если, конечно, у товарища Иванова не появятся другие планы...
   Майор с нетерпением ждал ночи. Придет ли Сорок Третий? Вообще-то, зэк
должен держаться от него подальше, но  Пустельга  представил  себе,  что
должен чувствовать этот человек.  Несколько  месяцев  одиночки  -  пусть
больничной палаты, а не камеры, но все равно -  взаперти,  с  охраной  у
входа.  И  вдруг  -  свобода,  возможность  темной  тенью  скользить  по
пустынным балконам, встречи с людьми... К тому же,  Пустельга  сыграл  с
ним честно, и зэк вполне может завернуть на огонек. Правда,  Сергей  уже
не стремился что-либо узнать,  просто  хотелось  встретиться,  а  заодно
подкинуть Сорок  Третьему  одну  идею,  над  которой  майор  думал  весь
вечер...
   В дверь постучали около полуночи. Сергей был  уже  готов,  под  халат
надета шерстяная кофта: беседовать было удобнее  на  балконе,  вдали  от
чужих ушей.
   - Все-таки пришли?
   - А вы бы - нет? - Сорок Третий быстро пожал майору руку и оглянулся.
Вроде, спокойно... А ваши где спрятаны? Внизу, под кустами?
   - Наверно, - рассмеялся Пустельга. - Пусть мерзнут, мешать не  будут.
- Ну и ладно... - зэк помолчал, а затем неожиданно осведомился:  Хотите,
свожу к специалисту? Как раз по вашему профилю?
   - К врачу? - удивился Сергей. - Но меня и так целый день обследовали!
Кстати, вы правы, Любовь Леонтьевна - душевный человек.
   - Ага, разглядели! - хмыкнул зэк. - А то - шрам, длинный нос...
   - У нее очень странный акцент. Еле заметный, но если  прислушаться...
Сорок Третий пожал плечами:
   - Это у вас, уважаемый Сорок Первый, уже мания преследования! Хотя  я
тоже заметил... - он усмехнулся. -  Нет,  не  скажу,  а  то  ваши,  чего
доброго, за нее возьмутся, пропадет человек... Я  вас  хочу  пригласить,
гражданин старший лейтенант госбезопасности, не к врачу, а к  биохимику.
Он квартирует этажом ниже. Если не боитесь заняться акробатикой...
   Пустельга поглядел вниз. Высоковато, но по решетке спуститься не  так
и трудно. Зэк, похоже, понял:
   - Я быстро освоился. Ну что, сходим?  Заодно  торта  попробуем.  Этот
биохимик - большая шишка, чуть ли не академик. Обожает сладкое,  и  его,
естественно, снабжают. Вы как насчет торта?
   - Положительно.
   - Прекрасно. Только... - Сорок Третий замялся. - Имейте  в  виду,  он
сразу же начнет  жаловаться  на  то,  что  его  бросила  жена.  Придется
выслушать, а потом уже поговорим...
   - А что, жена его действительно бросила? -  невольно  заинтересовался
Сергей. Зэк, обернулся, посмотрел ему прямо в глаза:
   - Зачем вам?
   - Ну... - растерялся  Пустельга.  -  Все-таки,  мы,  вроде,  в  одной
лодке...
   -  Мы  с  вами  не  в  одной  лодке,  гражданин   старший   лейтенант
госбезопасности... Но если вам, так сказать, интересно...  Они  с  женой
пытались покончить с собой. Его спасли, ее нет. Ясно?
   Сергею стало не по себе. Он  чуть  было  не  спросил  о  причине,  но
вовремя сдержался. Крупный ученый, возможно академик, пытается покончить
с собой, причем не сам, а вместе с супругой. Это никак  не  походило  на
бытовую трагедию. Не так давно покончили с собою Гамарник и  Путна,  еще
раньше Любченко, Иоффе, Скрипник... Этого, выходит, спасли  -  очевидно,
его мозг еще нужен...
   Сорок Третий еще раз глянул вниз, кивнул и начал быстро спускаться по
решетке. Пустельга последовал его  примеру  -  получилось  удачно,  даже
халат, не очень приспособленный для подобных упражнений, не особо мешал.
Через несколько секунд оба они уже стояли на балконе третьего этажа. Зэк
подошел к стеклянной двери и постучал.
   С минуту ответа не было, а  затем  неярко  вспыхнул  свет.  Пустельга
взглянул на Сорок Третьего, тот лишь пожал плечами:
   - Ничего, ему разрешают. В прошлый, раз во всяком случае,  нам  никто
не помешал.
   Наконец, дверь открылась, гости подошли поближе.
   - Торт еще не съели? - Сорок Третий  шагнул  первым  к  вышедшему  на
балкон маленькому сгорбленному  человечку.  -  Добрый  вечер,  гражданин
Тридцать Первый.
   - Добрый вечер, - послышался тихий, немного дребезжащий голос. - Торт
я не съел и даже согрел чаю... Заходите, товарищи...
   Все трое прошли в палату, которая оказалась точь-в-точь такая же, как
у Пустельги - с единственной койкой, новой мебелью, и, вероятно, заранее
встроенными микрофонами. Впрочем, бывшего академика могли  "опекать"  не
так плотно, едва ли охрана интересовалась  каждым  словом,  сказанным  в
этих стенах.
   - Прошу знакомиться, - продолжал зэк. - Тридцать Первый.  А  это  ваш
сосед сверху, соответственно Сорок Первый...
   В  голосе  звенела   ирония.   Похоже,   эта   арифметика   забавляла
государственного преступника.
   - Виталий Дмитриевич, - человек протянул руку  и  вздохнул.  -  Хотя,
конечно, Тридцать Первый - это правильнее.
   - Сергей.
   - Простите, а как полностью? Знаете, привык...
   - Сергей Павлович, - Пустельга с любопытством разглядывал  того,  кто
предпочел номер фамилии.  Виталий  Дмитриевич  Тридцать  Первый  был  не
просто мал ростом - он  походил  на  карлика,  на  сказочного  человека,
обитателя подземных глубин, а еще  больше  -  на  домового.  Сморщенное,
почти  с  кулак,  личико,  узкие  плечи,  короткие  ручонки,   казалось,
неспособные удержать даже авторучку. На вид ему было  за  семьдесят,  и,
лишь  присмотревшись,  майор  понял,  что  Тридцать  Первому   едва-едва
стукнуло полвека. Что-то страшное сломало и  мгновенно  состарило  этого
человека.
   - Проходите, - Виталий Дмитриевич засуетился, приглашая к столу.  Там
действительно стоял торт, а рядом с ним - чайник,  накрытый  полотенцем.
Тридцать Первый явно ждал гостей.
   - Пражский? -  осведомился  зэк,  приглядываясь  к  угощению.  Карлик
невесело рассмеялся:
   - Увы, пражский. В хорошие времена я бы сам приготовил, да такой, что
сам  шеф-повар  "Берлина"  позавидовал  бы...  А  это  -  прислали.   Не
забывают...
   Они принялись за торт. Виталий Дмитриевич ел жадно, кусок за куском.
   У Сергея почти не было аппетита,  да  и  Сорок  Третий  явно  не  был
поклонником сладостей. Было ясно, что он пригласил сюда Пустельгу совсем
не за этим.
   - Что ж вы не едите? - карлик откинулся на стул и вздохнул.  -  Знаю!
Вы, любезный Юрий Петрович, просто уговорили нашего новенького навестить
меня. Так сказать, повысить мне настроение. Ну, спасибо...
   Пустельга  удивился  -  оказывается  Сорок   Третьего   звали   Юрием
Петровичем! Здесь зэк не скрывал своего имени. Итак, Юрий Петрович Сорок
Третий...
   - Юрий Петрович наверно  успел  рассказать  вам,  -  Тридцать  Первый
повернулся к Сергею. - Здесь все считают, что лишился ума,  после  того,
как меня бросила супруга...
   Зэк еле заметно кивнул, но Сергей предпочел отделаться неопределенным
угуканьем. Карлик вздохнул.
   - Смешно, правда? Старик, похожий на какое-то чучело... Но ведь я все
еще не разучился думать! Почему? Не могу понять...
   Он заговорил быстро, так, что Пустельга еле различал отдельные слова:
Тридцать лет, тридцать лет мы жили  вместе,  ни  разу  по-настоящему  не
ссорились. Что же могло случиться? Почему она  меня  бросила?  Может,  я
чем-то ее обидел? Но чем? Даже если так, почему она ни разу не навестила
меня, не написала? Я ведь действительно болен! Почему?  Они  не  говорят
мне, не хотят волновать. Но я не могу. Я должен узнать...
   Сергей постарался незаметно отвернуться. Виталий Дмитриевич  тоже  не
мог вспомнить прошлое, как Сорок Третий, как и он  сам.  Что  сделали  с
этим безобидным человеком? Или  это  просто  защитная  реакция  психики,
спасающая от самого страшного?
   Речь Тридцать Первого стала совсем тихой,  неразличимой.  Наконец  он
затих, глаза закрылись, и он недвижно застыл, прижавшись к спинке стула.
Зэк чуть заметно дернул щекой и достал папиросы.
   - Курите, Сорок Первый! Ну его все  к  черту,  никак  не  привыкну...
Курите, потом проветрим. Сейчас он очнется...
   Действительно, не прошло и двух минут, как Виталий Дмитриевич  открыл
глаза.
   - А? - дернулся он, но тут  же  успокоился.  -  Кажется,  я  опять...
Извините,  товарищи...  Юрий  Петрович,  вы  говорили  вчера,  что   наш
новенький...
   - Да, он, кажется, по вашей части...
   Карлик вскочил со стула. Пустельга тоже встал,  но  решительный  жест
маленькой ручки остановил его:
   - Сидите, сидите, Сергей Павлович. Я быстро. Надеюсь,  Юрий  Петрович
все же ошибся. Если ваши с ним случаи  сходны,  то  волноваться  нечего.
Сама по себе амнезия конечно, малоприятна...
   Не прекращая говорить, Виталий Дмитриевич осторожно  взял  Сергея  за
руку, пощупал пульс и замер. Затем сморщенное лицо  дернулось,  Тридцать
Первый проговорил нечто вроде: "Ох ты!" - и легким движением прикоснулся
сначала ко лбу, а затем к шее Сергея - там, где проходила артерия.
   - Сергей Петрович... любезнейший... если можно,  к  свету.  Я  должен
осмотреть глазное яблоко...
   Осмотр на этот раз длился долго. Карлик хмурился,  вздыхал,  а  затем
кивнул на стул:
   - Садитесь... Рассказывайте, и поподробнее...
   Слушал он внимательно, время  от  времени  кивая.  Затем  вздохнул  и
покрутил головой:
   - Несколько вопросов, если можно. Только не обижайтесь...
   - Ни в коем случае, - Пустельга тут же вспомнил психиатра.
   - У вас, как я понял, очень плохой аппетит, предпочитаете все  жидкое
и, желательно, теплое. Так?
   Сергей кивнул. Сейчас должен последовать вопрос о бифштексах.
   - Привкус крови во рту ощущали?
   - Нет! - Пустельга удивился. - По-моему... Нет, ни разу...
   - Так... А желание... уж, извините... попробовать свежей крови...
   Поразил не сам вопрос, а то, что его об этом уже спрашивали. Вот они,
бифштексы с кровью!
   - Нет. Я даже кровяной колбасы не ем.
   - Ну и хорошо...
   Виталий Дмитриевич прошелся по комнате, затем  опустился  на  стул  и
легко ударил ребром ладошки по дереву:
   - Так. Порадовать ничем не могу, Сергей Павлович. Разве что - болезнь
ваша проходит в  самой  легкой  форме.  Это  единственный  положительный
момент...
   - Какая болезнь? - еле выговорил Пустельга. Значит, никакой травмы на
боевом посту! Его обманули и в этом...
   - Так называемая болезнь Воронина.  Открыта  моим  близким  приятелем
перед самой мировой войной на Среднем Урале. Василий Воронин  был  тогда
молодым земским врачом. Однажды его вызвали в одну глухую деревню где-то
под... Впрочем, это неважно. Воронин был умница, сразу понял, что  перед
ним нечто совершенно неизвестное науке...
   Виталий Дмитриевич замолчал, а затем махнул рукой:
   - Ну, это все в далеком прошлом. Василий пропал без вести в 18-м,  на
юге. К этому времени мы уже выделили вирус - возбудитель болезни. Искали
метод лечения... Мне поручили  создать  состав,  в  котором  возбудитель
болезни Воронина мог существовать в течение длительного времени. Дело  в
том, что в обычных условиях он быстро погибал, и слава Богу... Увы,  мне
это удалось. Состав назвали ВРТ.
   "Почему?" - хотел спросить  Пустельга,  но  удержался.  "В",  похоже,
означало "Воронин". Возможно, остальные буквы тоже были инициалами.
   - Да... И в том же 18-м я был вызван на Лубянку.  Со  мной  беседовал
некто Кедров, он, кажется, тогда  был  заместителем  Дзержинского.  Меня
уверяли, что большевики чрезвычайно заинтересованы  в  лечении  болезни,
обещали новую лабораторию, сотрудников... Тогда я был еще в здравом уме,
Виталий Дмитриевич усмехнулся и покачал головой. - Да, я был  в  здравом
уме и решил на следующий день уничтожить все  запасы  ВРТ,  а  заодно  и
документацию. Увы, Кедров оказался сообразительнее, его  люди  захватили
лабораторию тем же  вечером.  Меня  арестовали,  и  до  21-го  я  был  в
специальном лагере под Псковом...
   Тридцать Первый вновь умолк и замер, прикрыв глаза. Молчание тянулось
долго, наконец он вздохнул, попытавшись улыбнуться:
   - Извините... Мои личные неурядицы не имеют к данной истории  прямого
отношения. В общем,  насколько  мне  удалось  узнать,  Кедров  продолжил
работы по ВРТ. Не сам конечно, хотя он, вроде как,  врач,  давал  клятву
Гиппократа... Естественно, речь  шла  не  о  лечении.  Надеюсь,  вы  уже
поняли, Сергей Павлович?
   - Этот состав... вводил здоровым людям? -  Пустельга  даже  привстал,
чувствуя как его  вновь  охватывает  холод.  -  Но  зачем?!  Хотя...  Я,
кажется, понял! Человек  теряет  память,  его  можно  использовать,  как
какой-то... механизм...
   - Если бы  только  это,  -  маленький  человечек  скривился.  -  Увы,
любезнейший Сергей Павлович, это не самое страшное.
   - А что... самое страшное?
   - Нет-нет, лучше  промолчу.  Вам,  да  еще  в  вашем  состоянии,  это
совершенно ни к чему. Болезнь может протекать в  разных  формах,  у  вас
самая легкая ну и слава Богу... Правда, в некоторых случаях  человек  не
теряет памяти, но это как раз в самых безнадежных ситуациях...
   - А как это лечится? - вмешался в разговор  зэк.  Виталий  Дмитриевич
покачал головой.
   - Не лечится... Увы... В самых легких случаях, таких,  как  у  Сергея
Павловича, можно несколько притормозить: те же переливания  крови...  Но
вылечить не удалось еще никого. Во всяком случае, еще год  назад...  Да,
как раз перед тем, как я очутился здесь...
   - Значит, вы продолжали заниматься болезнью Воронина? - Сорок  Третий
недобро усмехнулся.
   - Мой грех, мой страшный грех... Лена, жена... она все время говорила
мне... Если бы это была просто болезнь, как,  например,  бубонная  чума!
Это страшнее... Как-то я нашел в бумагах Воронина  запись,  которую  тот
сделал на Урале, там, где встретил первых больных. Так сказать, народная
версия происхождения этой напасти... Так  там,  представляете,  сказано,
что больной умирает  почти  сразу,  а  то,  что  остается,  -  лишь  его
видимость. Душа уходит, остается тело и дух...
   - Простите, что остается? - не понял Пустельга.
   - Там так сказано. Душа уходит, остается тело и дух. А  потом  и  дух
исчезает, а в тело вселяется бес...
   Звучало жутковато, хотя  и  непонятно.  Наступило  молчание,  которое
нарушил Сорок Третий.
   - Кажется, сообразил! По народным представлениям, у человека не одна,
а две  души.  Одна  -  та,  что  дается  Богом.  Вторая  -  своеобразный
человеческий двойник, он не покидает землю и  после  смерти.  В  Древнем
Египте эти души называли Ка и Ба, на Украине - душа и доля... Любопытная
версия! Душа уходит, остается дух - хранитель тепла, который  пользуется
крохами того, что уцелело от прежнего хозяина. К моему случаю подходит в
самый раз. Я не помню  ничего,  связанного  со  мною  лично,  зато,  как
видите, вспомнил про  Ка  и  Ба.  Сергей  Павлович,  я  не  слишком  вас
шокирую?
   - Нет, ни в коем случае, - майор уже успел  успокоиться.  -  Легенда,
действительно, очень точна. Но ведь вы не больны?
   - У Юрия  Петровича  что-то  совсем  другое,  -  подтвердил  Тридцать
Первый. Может, просто последствия травмы - обычная  амнезия...  В  таком
случае, это со временем пройдет... Кстати, Юрий Петрович, меня  про  вас
расспрашивала девушка - ваш  лечащий  врач.  Она  вообще  интересовалась
болезнью Воронина и моим препаратом.
   - Любовь Леонтьевна? - не удержался Сергей.
   - Да,  кажется.  Она  не  с  нашего  этажа,  так  что  могу  спутать.
Симпатичная девушка, все надеется нам, грешным, помочь. Она думает,  что
руководство скрывает какие-то подробности о действии  ВРТ.  Я,  конечно,
рассказал все, что мне известно. И о ВРТ и  о  голубом  излучении...  На
пятом этаже сейчас лежат двое - в очень тяжелой форме...
   Это было что-то новое. "Голубое излучение" -  об  этом  Сергей  и  не
слыхал, точнее не помнил. Интересно, что это еще за мерзость?
   - Но самое любопытное, - голос ученого упал до шепота. Представляете,
товарищи, почти сразу ко мне зашли двое... В штатском,  естественно,  но
узнать нетрудно... Они спрашивали, о чем я говорил  с  этой  девушкой...
Боюсь... боюсь я был излишне откровенен...
   Пустельга  и  Сорок   Третий   переглянулись.   Сергей   хотел   было
переспросить, но зэк быстро поднес палец к губам.
   - Благодарим за консультацию, профессор!  -  Юрий  Петрович  встал  и
кивнул Пустельге. - Или я вас понизил в чине, гражданин Тридцать Первый?
Вы, кажется, академик?
   - Я никто... - глухо проговорил карлик.  Его  глаза  словно  погасли,
голова упала на грудь, из горла послышался хрип. - Никто...  Я  -  номер
Тридцать Первый... Это не вы  потеряли  души,  товарищи.  Это  я  продал
свою... Она говорила мне...
   Узкие плечи дернулись, и Виталий Дмитриевич застыл.
   - Пора, - вздохнул Сорок Третий. -  Уходим,  гражданин  майор.  Пусть
думает, что мы ему приснились...
   На балконе сразу стало холодно, но Пустельга не спешил возвращаться в
палату. Не хотелось оставаться одному, к тому же  кое  о  чем  следовало
договорить. Зэк, похоже, понял.
   - Что, не порадовал академик? Или вы этой байке поверили?
   - Нет. Не в этом дело, просто...
   - Понимаю. Держите.
   Сорок Третий достал папиросы. Оба закурили.
   - Вы ему не очень-то верьте, - продолжал  Сорок  Третий.  -  Все-таки
псих, как и мы с вами. Может, все выглядит не  так  безнадежно.  Правда,
если с душой и в самом деле такой форс-мажор вышел...
   По тону Сорок Третьего нельзя  было  понять,  шутит  он  или  говорит
всерьез. Пустельга заставил себя улыбнуться:
   - На правах  атеиста  предпочитаю  верить  в  микробы.  Кстати,  Юрий
Петрович, что ж вы не представились?
   - Взаимно, Сергей Павлович.  Вам  что,  мою  фамилию  не  назвали?  Я
Орловский Юрий Петрович, особо опасный  преступник...  Ну,  об  этом  вы
знаете...
   - Пустельга.
   - Оч-чень приятно,  -  зэк  усмехнулся.  -  Кстати,  гражданин  Сорок
Первый, раз в жизни будьте человеком - не спешите с  докладом,  чтобы  я
успел предупредить Любовь Леонтьевну. Вот сволочи,  ни  одного  хорошего
человека в покое не оставят!
   - Обещаю, - кивнул Сергей. - И у меня к вам совет.  Профессиональный.
- Что делать, когда начнут ногами бить? - резко повернулся Орловский.  -
Нет. Тут, боюсь, даже я не советчик. Я вот о чем: наверно, завтра, самое
позднее послезавтра, ключи у вас отберут. Так вот, сегодня же  разберите
связку и все ключи бросьте вниз - по одному. Ваши сторожа решат, что  вы
все поняли и решили напоследок немного им досадить.
   - И в чем секрет?
   - Один ключ вы оставьте - свой, тот, что отпирает вашу решетку. Здесь
высоко, ключи будут искать долго - если вообще станут  этим  заниматься.
Свой вы спрячьте и в любой момент сможете бежать.
   - Недурно, - подумав, заметил зэк. - Только бежать-то мне некуда, так
и доложите. Кроме того, палату обыщут, не дураки же они! Что