?
   -  Вы  уже  приступили.  -  Альбинос  встал.  -  Не   буду   говорить
напутственных слов, они не нужны, То, что вы делали  для  страны  и  для
партии, - это важно, но то,  что  предстоит,  -  важнее  стократ,  И  вы
справитесь, товарищ Корф, я уверен!
   Он прошелся по кабинету, затем вернулся  и  заговорил  совсем  другим
тоном:
   - Знаете, вспомнил... В двадцатом  у  нас  по  одному  делу  проходил
какой-то  учитель  из  Калуги.  Я  его   напоил   чаем,   он,   бедняга,
расчувствовался и принялся изливать душу. Оказалось, он ко всему  еще  и
философ. Так  вот,  он  считал,  что  очень  скоро  человечество  начнет
заселять космос. Не планеты - нет, именно космос,  возникнет  гигантская
сфера, населенная людьми...
   - Его тоже расстреляли? - осведомился молодой человек.
   - Не помню, - покачал головой Василии Ксенофонтович,  -  наверно.  Но
идея мне понравилась. То, что делают на Тускуле, - по-моему, первый шаг.
Скоро мы увидим остальное. Так вот, Володя, очень  важно,  кто  построит
эту сферу. Понимаете?
   -  Вы  предлагаете   мне   пост   наркома   межпланетного   НКВД?   -
поинтересовался  Корф,  и  оба,   не   выдержав,   рассмеялись.



    Андрей ВАЛЕНТИНОВ
    ОКО СИЛЫ VIII
    ВЫЗОВ


1. ГОСТИ

   Сухие ломкие листья  устилали  аллеи  старинного  кладбища,  каким-то
чудом уцелевшего почти в самом центре Столицы. Осенний воздух был свеж и
неожиданно чист, словно гигантские легкие города в  этот  день  прервали
свою бесконечную работу. Страшный Год Перемен,  от  Рождества  Спасителя
1991-ый, провожал  очередную  жертву.  Земля  Столицы  принимала  своего
блудного сына барона Михаила Корфа.
   Людей собралось неожиданно много - несколько сотен; они запрудили  не
только  аллею,  где  предстояло  навек  упокоиться  бывшему   полковнику
Марковской дивизии, но и две соседние. Появившиеся словно  из-под  земли
распорядители   с   неизменными   черно-красными   повязками    привычно
группировали и сортировали  скорбящих,  отсеивали  чистых  от  нечистых,
лишний раз доказывая, что воспетого  в  песнях  и  гимнах  равенства  не
существует даже здесь, среди печальных мраморных ангелов и  полуразбитых
крестов со стершимися надписями.
   Келюса и Фрола оттеснили почти сразу. Они не успели  даже  подойти  к
наглухо закрытому гробу - твердые руки уверенно  отвели  их  в  сторону,
освобождая место для  приглашенных.  Друзья  никак  не  ожидали,  что  у
погибшего барона окажется столько почитателей, пришедших в этот день  на
покрытые золотыми листьями аллеи.
   Еще три дня назад об этом нечего было и думать. В пределах  городских
кладбищ получить место не представлялось  возможным.  Николай  засел  за
телефон, обзванивая уцелевших знакомых деда, но те  лишь  жаловались  на
времена, сетуя, что теперь даже бывшим членам ЦК  дальше  колумбария  не
Донском не пробиться.  Мик  всерьез  советовал  обратиться  в  канадское
посольство, и Лунину с большим трудом удалось отговорить  его  от  этого
действительно бессмысленного шага.
   В конце концов, в Столицу вернулись родители Мика. Плотников-старший,
пораженный случившимися  за  время  его  отсутствия  событиями,  в  свою
очередь сел за телефон и выбил несколько квадратных метров на кладбище у
деревни  Гнилуши  за  Кольцевым  шоссе.  Оставалось  достать  деньги  на
похороны, и тут внезапно, за трое суток  до  этого  холодного  дня,  все
изменилось.
   Утром Плотникову-старшему позвонили из канцелярии Президента. Это  не
было  неожиданностью.  Отрасль,  которой  управлял  достойный   родитель
беспутного Мика, являлась отнюдь не последней в державе, и такие  звонки
время от времени случались. Тем более, Николай Иванович - а  именно  так
звали этого уважаемого в  Столице  человека  -  вернулся  из  далеко  не
частной заграничной поездки. Но на сей раз  -  и  Николай  Иванович  был
поражен вторично неизвестный ему чиновник из Белого  Дома  сообщил,  что
Президент просит передать глубокие соболезнования по поводу  трагической
гибели его двоюродного брата  и  что  государство,  учитывая  выдающиеся
заслуги стойкого борца за российскую  демократию  канадского  гражданина
Михаила Модестовича  Корфа,  берет  все  заботы  о  похоронах  на  себя.
Плотников-старший, до сих пор не веривший до конца в  неизвестно  откуда
появившегося и столь же таинственно сгинувшего кузена,  о  существовании
которого он и не подозревал, вновь подробно расспросил Мика, после  чего
решил ничему не удивляться.
   Итак, похороны были государственными,  и  для  барона  Корфа  тут  же
нашлось место в одной из тихих аллей старинного кладбища Столицы. Чьи-то
руки поместили объявление о предстоящей церемонии не только в городские,
но и в центральные газеты, и даже ведущий вечерних  теленовостей  уделил
этому событию несколько секунд драгоценного эфирного времени.
   Полированный дубовый гроб с намертво привинченной  крышкой  утопал  в
венках,  увитых  трехцветными  лентами.  Поверх  возвышалась  офицерская
фуражка вполне советского образца, но также с трехцветной кокардой. Один
из венков выделялся особо - венок от Президента.  Возлагал  его  высокий
сухопарый военный с  колодкой  орденских  лент.  Келюс  сразу  же  узнал
полковника Глебова: именно его люди надевали на  него  и  его  товарищей
наручники возле  еще  не  остывшего  тела  Корфа.  Тогда  Глебов  обещал
позаботиться о покойном и, выходит, свое слово сдержал.
   Начался митинг. Появившаяся в последнюю минуту  Калерия  Стародомская
произнесла грозную инвективу  в  адрес  коммунистических  недобитков,  с
которыми всю жизнь боролся покойный. Неназвавшийся капитан в штатском  в
изящных, но туманных выражениях  отметил  вклад  барона  в  безопасность
державы. Несколько пришедший в себя Плотников-старший  сказал  слово  от
имени семьи. По вполне понятным причинам, о самом Корфе он говорил мало,
зато привел удачный, хотя и несколько  тяжеловесный  пассаж  о  развитии
российско-канадского экономического сотрудничества в области конверсии.
   Представитель   канадского   посольства,   прибывший    сюда    после
настоятельного приглашения из  Министерства  иностранных  дел,  произнес
речь  с  чуть  заметным  украинским   акцентом,   восхваляя   воскресшую
российскую свободу, не упомянув,  впрочем,  ни  разу,  что  провожает  в
последний путь своего  соотечественника.  То,  что  никакого  канадского
гражданина Михаила Корфа не существовало, в  посольстве  узнали  еще  за
несколько дней до похорон, но отказаться  от  приглашения  не  решились.
Только Мик едва не испортил всю церемонию, обратившись к покойному "дядя
Майкл" и пообещав перестрелять всех сволочей,  в  том  числе  и  стоящих
поблизости. Его тут же оттерли в сторону, и на трибуну взошел  осанистый
господин  в  дорогом  пальто,  оказавшийся   представителем   Столичного
Дворянского Собрания. Он  воспарил  к  вершинам  генеалогического  древа
покойного, а затем подробно остановился на  задачах  дворянства  в  деле
возрождения Великой России. Когда его сменил крепкий молодчик  в  черном
зипуне - делегат патриотической организации, -  Келюс  понял,  что  пора
уходить. Фрол не стал возражать, и они начали пробираться сквозь толпу.
   - Жаль барона, - вздохнул дхар, когда  друзья  наконец  выбрались  на
свободную аллею и Келюс  остановился,  чтобы  закурить.  -  Хороший  был
мужик. Не уберегли, елы...
   - Мы не уберегли, - уточнил  Келюс,  которого  от  увиденного  слегка
мутило.
   - Кто ж еще, елы? - согласился Фрол. - Да разве  такого  убережешь!..
Ты ж ему говорил, Француз, чтоб не лез.
   - Выходит, плохо говорил, - мотнул головой Келюс. -  И  вообще,  воин
Фроат, это было мое дело. А я вас  всех  втравил.  Михаил  мертв.  Лидку
искалечило, тебе шкуру порвало. И все зазря... Хоть бы  Кирилыч  пришел,
добавил он внезапно, без всякой связи, но Фрол понял и кивнул:
   - Да, жаль - Кирилыча нет. А то устроили здесь цирк, елы!  И  вообще,
Француз...
   Договорить он не успел. Невысокий человек в пальто, но  с  выправкой,
скрыть которую было нельзя, неожиданно  вывернул  откуда-то  из  боковой
аллеи и подошел к говорившим. Фрол тут же  умолк,  а  человек  в  пальто
посмотрел зачем-то по  сторонам,  потом  внимательно  оглядел  обоих  и,
остановившись взглядом на Келюсе, решительно произнес:
   - Прошу прощения, господа. Господин Лунин? Николай Андреевич?
   - Я - Лунин, - вздохнул Келюс. Подобные  вопросы  в  последнее  время
перестали его удивлять.
   - Покорнейше прошу простить, -  продолжал  человек  в  пальто.  -  Не
соблаговолите ли отойти со мной на несколько слов?
   - А он, покорнейше вас, не соблаговолит,  елы,  -  вмешался  Фрол  и,
загородив собой Келюса, не торопясь вынул руки из карманов куртки. - Это
я сейчас, в карету, соблаговолю. Могу два раза, если понравится.
   - Перестань, Фроат, - одернул Келюс, но дхар  покачал  головой  и  не
сдвинулся с места.
   Человек в пальто,  похоже,  не  ожидал  такого  поворота  событий  и,
отступив на пару шагов,  сунул  руку  в  карман.  Келюс  вздрогнул:  его
собственный браунинг все еще лежал глубоко под землей, тщательно укрытый
в темной нише столичных катакомб.
   - Ох и сделаю я  его  сейчас,  Француз,  -  негромко  процедил  Фрол,
которому, похоже, нервы-таки изменили. - Ох и  сделаю,  елы!  Ох  помяну
Михаила!
   Человек в пальто глянул на дхара, и рука в кармане дрогнула.
   - Отставить! - послышалась команда, и человек в пальто  застыл  почти
по стойке смирно, а Фрол, вообще-то не склонный  подчиняться  неизвестно
кому, послушно сделал шаг назад. Келюс поспешил оглянуться.
   На аллее стоял  еще  один  человек  в  сером  плаще-тренче  и  мягкой
велюровой шляпе. Впрочем, и в этом случае штатская одежда могла обмануть
разве что чрезвычайно наивного человека.
   - Вы ошибаетесь, господа, - неизвестный почему-то усмехнулся, - мы не
чекисты. Господин  Лунин,  ежели  вы  соблаговолите  меня  выслушать,  я
предъявлю свои верительные грамоты.
   -  И  этого  соблаговолить,  что  ли?  -  буркнул  Фрол,   но   Келюс
почувствовал, что неизвестный говорит правду. Да и  голос  -  спокойный,
твердый, привыкший командовать - внезапно напомнил ему голос барона.
   - Признаюсь сразу, - продолжал человек в тренче, подходя поближе, - в
кармане плаща у меня браунинг. Но -  слово  офицера  -  он  менее  всего
предназначен для знакомства с вами.
   -  Вы  обещали  показать  верительные  грамоты,  -  напомнил   Келюс,
вглядываясь в лицо  незнакомца.  Человек  был  едва  ли  намного  старше
покойного Корфа,  но  резкие  морщины  на  лбу  и  легкая  седая  прядь,
выбивавшаяся из-под шляпы, говорили, что прожил он свои годы непросто.
   - Охотно, - согласился незнакомец. - Они у меня во внутреннем кармане
пиджака. Если моего слова недостаточно, можете достать сами.
   - А мы не гордые, - Фрол собрался было последовать совету,  но  Келюс
отвел его руку и выжидательно поглядел на неизвестного.
   - Рад за вас, господин Лунин. У вас превосходная охрана.
   Неизвестный достал из внутреннего кармана пакет и передал его Келюсу.
На конверте не  было  надписей,  да  и  сам  он  был  какой-то  странный
определенно фабричной выделки,  но  без  привычных  аксессуаров.  Внутри
оказалась  большая  -  кабинетная  -  фотография,  на  которой  фотограф
Слипаков из Харькова, чьи фамилия и адрес вились  золотом  на  паспарту,
увековевечил  двух  молодых  офицеров  на  фоне  пышных   драпировок   и
обязательной пальмы в углу.
   - Я, вообще-то, - слева, - пояснил человек в тренче. -  Если  хотите,
могу снять шляпу.
   - Не надо, - Келюс всмотрелся в снимок. Слева, без всякого  сомнения,
действительно стоял их собеседник. Правда, не в тренче  и  не  в  шляпе:
черный мундир плотно облегал невысокую сильную фигуру, такая же  черная,
с белым кантом, фуражка была сдвинута на затылок, рука сжимала стэк,  на
груди отблескивал Терновый венец Ледяного похода. А рядом...
   - Так это же барон! - ахнул Фрол, тыча пальцем в карточку. - Елы,  во
дает!
   На  Михаиле  Корфе  ладно  сидел  такой  же  черный  мундир,  в  руке
красовался стэк, а на  голове  -  лихо  заломленная  фуражка.  На  груди
бывшего гвардейского  поручика  рядом  с  Терновым  венцом  темнели  два
небольших креста
   - Владимира и Анны.
   -  Михаила  как  раз  выписали  из  госпиталя,   -   прокомментировал
неизвестный. Нас переформировали, и  было  пара  деньков,  чтобы  обмыть
новые погоны.
   - Красиво, - одобрил Фрол. - Только...  как  бы  это,  елы,  чтоб  не
обидно... Михаила-то мы узнали. Да и вас, товарищ... или не товарищ,  уж
извините, признать можно. Но ведь это, прощение просим, - фотка.
   - Это - что? - не понял неизвестный.
   - Фотографическая карточка, - Келюс вложил снимок обратно в  конверт.
Брось, воин Фроат, гэбистам такие игры ни к чему.
   - Вы желаете получить дополнительные  разъяснения?  -  неизвестный  с
интересом покосился на Фрола.
   - Это точно, желал бы, елы, -  подтвердил  Фрол,  оглянувшись  назад.
Человек в пальто по-прежнему стоял на том же месте и делал вид, что  все
происходящее его не интересует.
   - Вы вот что, - решил дхар. - Скажите своему, у которого, елы, тоже в
кармане... чтоб не двигался.
   - Он не двинется, - пообещал неизвестный. - Что бы вы желали узнать?
   - А сейчас узнаю, - Фрол вытянул  обе  руки  ладонями  вперед.  Глаза
незнакомца сузились, но он не сдвинулся  с  места.  Дхар  несколько  раз
провел руками по воздуху, наконец  взмахнул  кистями,  словно  сбрасывая
невидимые капли воды, и вздохнул.
   - Ну что? - осведомился Келюс, единственный из  всех  присутствующих,
кроме самого дхара, понимавший  смысл  этой  пантомимы.  -  Какое  поле,
кудесник, любимец богов?
   - Такое, - неохотно ответил Фрол, - как у Михаила. Не наши, елы. И не
ярты. Так что извините, ежели что...
   - Не за что, - чуть заметно, уголками губ, улыбнулся незнакомец. - На
такое мессмерическое алиби я,  право,  и  не  рассчитывал...  Позвольте,
однако, отрекомендоваться: генерал-майор  Тургул,  Антон  Васильевич.  А
этот господин, у которого, как вы изволили  справедливо  заметить,  тоже
что-то есть в кармане, - поручик Ухтомский. Прошу знакомиться.
   - Извините, господа, - наконец подал голос Ухтомский. -  Я,  кажется,
вел себя как-то не так. Но, ради Бога, неужели я похож на чекиста?
   - Не похож, - сдался Фрол. - Это у меня  уже  чердак  едет.  Извиняй,
поручик. Я Соломатин. Фрол, в общем.
   - Виктор, - представился поручик, и в знак примирения они  обменялись
рукопожатием.
   -  Мы  здесь  второй  день,  -  продолжал  Тургул.  -   Нечто   вроде
спасательной партии. Но только и застали что это сонмище...
   - Где же вы раньше ходили, такие хорошие? - вздохнул Фрол.
   - Нам обрубили Канал, - тихо ответил Тургул. - Нас обманули. Но  ведь
штаб, господин Соломатин! Господа профессора с их, извините, теориями  о
перерождении большевизма!.. И вот - Михаила просто бросили, а все  концы
здесь.
   - Видели, - кивнул Фрол. - Скантр, в карету его, адская машина.
   - Да, скантр. А без него стучи - не достучишься. Я бы за  Михаила  не
только этих умников в штабе на  штыки  поднял!  Да  толку-то...  Спасибо
Тернему! Молодец приват-доцент, за две недели сообразил.  Теперь  у  нас
свой Канал, так что - поглядим, господа краснопузые! Впрочем,  ладно,  -
оборвал он себя, - об этом еще  успеется.  Вышли  мы  на  вас,  господин
Лунин, через Славика Говоруху. Хотя - Боже мой, какой он теперь  Славик!
Сюда он не приехал: сердце... Да и правильно сделал. Вы, господа, этого,
из Союза Дворянства, видели?
   - Угу, - Фрол воздержался от более подробных комментариев.
   - Попался бы он нам где-нибудь под Ростовом, правда, князь?
   -  Шомполовали  бы,  -  пожал  плечами  Ухтомский.  -  Что   с   этим
комиссарским подпевалой еще делать?
   - Так ты чего - князь? - дхар недоуменно уставился на поручика.
   - Помилуйте, господин Соломатин, - заступился Тургул.  -  Не  виноват
же, в самом деле, Виктор, что его предок в XIV веке где-то княжил. Между
прочим, поручик - Георгиевский кавалер: два солдатских "Егория".
   - Да ну, чего, - смутился Фрол, - просто у нас князья - те  больше  в
сказках...
   - ...или в Дворянском Собрании, -  закончил  Келюс,  молча  слушавший
этот диалог. - Пойдемте,  господа.  Разговаривать  у  меня  в  квартире,
пожалуй, не стоит, а выпить можно. Помянем...
   - Мне бы хотелось познакомиться с тем  молодым  человеком,  -  сказал
генерал, когда они выходили из ворот кладбища. -  Здорово  выступал.  Он
что, родственник Михаила? Ну, тот, что назвал его "дядей Майклом"?
   - Это его правнук, Михаил Плотников, - объяснил Николай. - Он  был  с
нами. Только парень ничего не знает: Михаил для него -  канадский  дядя.
Или кузен. Ему и двадцати нет - это я о правнуке...
   - Я не зову его на фронт, - еле заметно пожал плечами Тургул. -  Хотя
Виктор,  смею  заметить,  воюет  с  семнадцати.  Сейчас  ему   как   раз
девятнадцать.
   - Помилуйте, господин генерал, - возразил  Ухтомский,  -  мне  сейчас
аккурат девяносто один. Точнее, скоро будет девяносто  два.  Вот  уж  не
думал дотянуть!
   - Вы правы, - задумался генерал. - А мне тогда сколько будет? Знаете,
Виктор,  вы  эту  алгебру  бросьте,  пока  мы  не  вернулись.  Чтоб   не
расхолаживаться. А с Михаилом  Плотниковым  вы  меня  сведите,  господин
Лунин. Обязательно!
   Огромная квартира в Доме на Набережной  после  ухода  Коры  и  барона
казалась теперь не только Фролу, но и Келюсу, прожившему в  этих  стенах
всю жизнь, мрачной и неуютной. Последние дни  дхар  и  Лунин  собирались
обычно на кухне и даже, перетащив туда раскладушки, иногда ночевали. Тут
было как-то спокойнее и спалось  без  сновидений.  И  сейчас,  пригласив
нежданных гостей, Келюс проигнорировал этикет и усадил  их  за  кухонный
стол. Да и покойный Корф больше всего любил бывать именно  здесь:  Часто
заваривал чай, а кроме  того,  несмотря  на  уговоры  Николая,  смущался
курить в комнатах. Теперь его место за столиком  пустовало,  там  стояли
тарелка и наполовину налитая стопка.
   Все слова были сказаны, водка выпита. Фрол и поручик ушли в  гостиную
выяснять подробности родословной князя, которая отчего-то заинтересовала
дхара. Келюс и Тургул курили и негромко  беседовали,  надеясь,  что  шум
вытяжки несколько затруднит систему прослушивания.
   Генерал, не перебивая, выслушал рассказ Лунина о том, что случилось с
Корфом. Келюс рассказывал все без утайки, опуская лишь  те  подробности,
которые делали и без того фантастическую историю вовсе невероятной. Ярты
Волкова в его изложении превратились в дезертиров из группы "Бета",  сам
майор - в обыкновенного маньяка, а Кора - Таня Корнева - в их  пленницу,
которую приучили к наркотикам. Историю Корфа, как и историю со скантром,
эта версия едва ли сильно меняла: именно  ее  Николай  уже  не  единожды
успел изложить следователю.
   - Дон-Кихоты, - вздохнул генерал, когда Келюс, наконец, замолчал.  Не
правда ваша, господин Лунин. Не вы втянули Михаила во все это -  он  вас
втянул. Не знаю, честно говоря, имел ли  он  на  это  право.  Понимаете,
полковник Корф не мог не вернуться назад. Ностальгия тут ни  при  чем  -
это, сударь мой, лирика для гимназистов.  Корф  -  человек  военный,  он
выполнял приказ. И, если для этого нужно было выкрасть скантр, - он  был
обязан сделать это.
   - Приказ начальника, бином, - закон для подчиненного?
   - Именно так. Только слово "бином" - лишнее. Помилуйте,  сударь  мой,
вы  хоть  понимали,  что  делали,  когда  пытались  выкрасть  скантр   у
собственного правительства?
   - Скантр был нужен Михаилу, - упрямо заявил Келюс. - Он бы вернул его
в Институт и сам возвратился бы...
   - Может быть, - недобро прищурился Тургул. - А может, и по-другому бы
вышло. Вы, надеюсь, догадываетесь, в какой службе работал  Корф?  Он  бы
мог взять и уничтожить скантр. Что тогда?
   - Уничтожить? - поразился Келюс. - Но зачем? Он ведь хотел вернуться!
Генерал со  вздохом  покачал  головой,  гася  в  пепельнице  папиросу  и