озь  ветровое
стекло. То, что я сейчас скажу, я говорю  не  официально,  а  только  от
себя. Твоей девушке нельзя оставаться в Столице и суток.  Пусть  уезжает
немедленно, и желательно подальше.  Лучше  всего  вообще  за  кордон,  в
крайнем  случае  куда-нибудь  в  ближнее  зарубежье.  Не  отправляй   ее
самолетом: там придется показывать  паспорт.  Ни  с  кем  не  говори  по
телефону о ее отъезде и, понятно, не  давай  телеграмм.  Сам  с  ней  не
уезжай, побудь в  Столице  еще  пару  дней  и  мотай  в  противоположном
направлении. Все эти  дни  сиди  дома,  особенно  по  вечерам.  Отсидись
где-нибудь месяца три, тогда, может быть... А вообще-то мне не  хотелось
бы работать твоим опекуном. Как  ты  до  сих  пор  жив,  просто  ума  не
приложу.
   - Сам удивляюсь, - согласился Лунин. - Вероятно, вашими молитвами...
   Из темноты вынырнула "Волга". Келюс сразу заметил на  заднем  сиденье
женский силуэт и узнал Ольгу. Машина,  затормозив,  остановилась  рядом,
почти борт о борт с автомобилем тезки Николая.
   - Я... я должен поговорить с ней, - заявил Лунин. - Несколько минут.
   Гэбист кивнул, сделав знак  тому,  кто  сидел  за  рулем  подъехавшей
машины. Келюс вышел. Тут же из "Волги" выскочил какой-то крепкий  парень
и распахнул заднюю дверцу. Ольга  нерешительно  выглянула  из  машины  и
заметила Келюса.
   - Николай! - тихо проговорила она. - Господи, вы живы!
   Она вновь оглянулась и попыталась выйти из машины. Было заметно,  что
ей не очень привычно ездить в "Волге", и Келюс поспешил ей помочь.
   - Ольга, все в порядке, - заговорил он, стараясь,  чтобы  не  слышали
люди в штатском. - Все в порядке...
   - Да, конечно, - кивнула девушка. - Вы живы, Николай, а значит, все в
порядке... Вас давно арестовали?
   - Я не арестован, - попытался было возразить Лунин, и тут же в голову
пришла простая мысль: что, если это игра, документы уже  давно  в  Белом
Доме, а ему  попросту  устраивают  очную  ставку?  Он  оглянулся:  тезка
Николай курил, отвернувшись в сторону и делая вид, что происходящее  его
не касается.
   - Ольга, - наконец вновь заговорил Келюс, - поговорим  потом.  Сейчас
вас отвезут к Лиде...
   Он подошел к тезке Николаю и тронул его за плечо, тот обернулся.
   - Мне нужен телефон. У вас, наверное, есть связь в машине?
   Гэбист достал откуда-то из-под приборной панели  трубку  с  кнопочным
набором. Келюс набрал номер Лиды. Девушка ответила почти сразу.
   - Лида, - волнуясь, заговорил Николай. - Это я. Ты дома одна?
   - Нет, - удивленно ответила  художница.  -  Дома  родители,  как  раз
сейчас приехали. Куда ты пропал? Я звонила тебе...
   - Потом, - перебил ее Келюс. - Я скоро подъеду, есть новости...
   Он отдал трубку гэбисту, ободряюще махнул рукой Ольге и сел в машину.
   - На проспект Мира? - спросил  тезка  Николай,  заводя  мотор.  Келюс
кивнул, и обе машины тронулись с места.
   Николай  понимал,  что  в  таких  делах  верить  конторе,  к  которой
принадлежал тезка, не приходится. Но он надеялся, что если Ольга будет в
квартире, где кроме Лиды находятся ее родители, это станет хоть какой-то
гарантией ее безопасности...
   Машины остановились прямо у  подъезда,  где  жила  художница.  Келюс,
подождав, пока Ольга выйдет из машины, подал ей руку и не торопясь  стал
подниматься по лестнице. Постоянно хотелось ускорить шаг, даже побежать,
но усилием воли он заставлял себя идти спокойно,  не  оглядываясь.  Хотя
Келюс понимал, что люди, ждавшие внизу, не станут стрелять в  спину,  но
перевести дух  смог  лишь  на  площадке  второго  этажа.  ~  Николай,  -
прошептала Ольга, - мы свободны?
   - Да. - Лунин хотел добавить "пока", но сдержался.
   Дверь открыл отец Лиды. Келюс, поздоровавшись, пропустил вперед Ольгу
и попросил ключи от гаража, объяснив, что оставил там кое-что из  своего
туристского снаряжения. Поскольку Николая в доме знали, ключи он получил
сразу и тут же спустился вниз. Двое гэбэшников стояли  у  подъезда  и  о
чем-то тихо беседовали.
   - Я сейчас, - сказал Келюс. Он ожидал, что тезка пойдет с ним, но тот
лишь кивнул и продолжил разговор со своим коллегой. Лунин понял, что для
них, как и для него самого, очевидна простая  истина:  деваться  Николаю
действительно некуда.
   Вскоре он  вернулся,  неся  многострадальный  "дипломат".  Его  тезка
включил свет в машине, бегло  просмотрел  папки,  затем,  не  говоря  ни
слова, кивнул и достал какой-то бланк с несколькими печатями.  Вслед  за
этим гэбэшник извлек из внутреннего  кармана  ручку  и  быстро  заполнил
бумагу.
   - Распишитесь, Николай Андреевич, - предложил он. - Это  останется  у
вас.
   Келюс не  стал  возражать  и  расписался.  Гэбист  отдал  документ  и
поблагодарил за помощь органам безопасности. Рук,  впрочем,  друг  другу
пожимать не стали. Гэбист, сопровождавший Ольгу, сел в  свою  машину,  а
тезка Николай на несколько  секунд  задержался  и,  быстро  оглянувшись,
шепнул:
   - Если хоть немного дорожишь ею... да и своей башкой  тоже,  действуй
как я сказал. Ну, бывай...
   Келюс кивнул, подождал, пока машины уехали, а затем поднялся к  Лиде.
Девушка уже ждала его, шепнув, что Ольгу сейчас  лучше  не  трогать:  ей
дали успокаивающее и уложили отдохнуть.
   - Ну и хорошо, - устало кивнул Лунин. - Я отдал им документы, Лида...
У меня не было выхода...
   - Ты  правильно  сделал,  Келюс,  -  согласилась  художница.  -  Ведь
остались копии!
   - Да, но об этом, Лид, поговорим потом. Ольгу надо немедленно увозить
отсюда... Господи, если бы ты знала, как я устал...
   Келюс уже уходил, когда в прихожую вдруг вошла Ольга.
   - Вы уже уходите, Николай? - Голос ее еле  заметно  дрогнул.  -  Ведь
мы... мы даже не поговорили...
   - Вы отдыхайте, Ольга! -  ответил  Келюс.  -  Вам  ведь  за  эти  дни
пришлось хлебнуть...
   - Меня уже арестовывали, Николай. -  Светлые  глаза  девушки  на  миг
потемнели. - Это страшно только в первый раз... К тому же меня никто  не
оскорблял, не грозил штыком, не обещал расстрелять брата и сестер... как
тогда... Они даже не спрашивали меня ни о чем. По-моему, я  им  не  была
нужна.  Зато  они  говорили  о  вас.  Будто  бы  вам   грозит   страшная
опасность...
   - Да какая там опасность, - махнул  рукой  Лунин.  -  Кому  я  нужен,
Ольга?.. Я отдал им бумаги, - добавил он, помолчав немного.
   - Из-за меня? Николай, я вам очень благодарна... Это не те слова,  но
вы, надеюсь, поймете... Но я знаю, что  такое  война.  Эти  бумаги  были
вашим оружием. Из-за них вы рисковали жизнью...
   - Из-за них погиб мой дед, - спокойно ответил Келюс.  -  И  еще  один
человек, я даже его не знаю... Из-за них  погиб  Михаил  Корф...  Хватит
крови, Ольга! Если эти проклятые документы помогли вам выйти на свободу,
значит, от них есть хоть какая-то польза. И хватит об этом... Завтра  мы
поговорим, вам надо уехать...
   - А вы? - спросила девушка, и голос ее вновь дрогнул.
   - Я пока останусь. Нам нельзя уезжать вместе... Это опасно для вас  и
для меня...
   - Да, конечно, - тихо сказала Ольга. -  Сейчас  вы  скажете,  что  мы
обязательно увидимся, но  мне  слишком  часто  приходилось  прощаться  с
людьми и  никогда  не  встречать  их  вновь...  Господи,  когда  же  это
закончится?
   - Не знаю, - честно ответил Николай  и  пожал  холодную  тонкую  руку
девушки.
   Валерий позвонил на следующий день. Лунин, не  называя  имени,  велел
бородачу встречать девушку  послезавтра.  Оставалось  достать  билет  до
Симферополя, но тут помог отец Лиды, и к  следующему  вечеру  к  отъезду
было все готово.
   Келюс и Ольга простились наскоро в квартире у художницы:  Лида  и  ее
родители настояли, чтобы Николай на вокзал не  ехал.  Проводить  девушку
взялся отец Лиды, который,  услыхав  несколько  случайных  фраз  дочери,
рассудил, что безопаснее лично проводить свою странную гостью.
   - Счастливо, Ольга, - пожелал  Келюс,  когда  девушка,  выслушав  все
возможные советы и инструкции  и  собрав  нехитрый  багаж,  присела  "на
дорожку" в гостиной - Если что - звоните... В общем,  думаю,  все  будет
нормально...
   - Спасибо вам, Николай, - кивнула  девушка.  -  Знаете,  я  почему-то
верю, что мы с вами увидимся. Странно, правда? Мне уже казалось,  что  в
этом мире ни во что нельзя верить. Я буду молиться за вас...
   - Не забудьте молитву вашей няни, - усмехнулся Лунин, - тогда со мною
точно ничего не случится... Ведь после того, что было, мы можем  считать
себя почти бессмертными, правда?
   - Да, правда, - согласилась девушка и тоже улыбнулась...
   Ольга уехала благополучно. На следующий день позвонил Валерий и,  как
и Келюс, не называя имен, сообщил, что все в порядке  и  они  через  час
уезжают  туда,  куда  договаривались.  Николай   мысленно   поблагодарил
приятеля за конспирацию и, повесив трубку, разыскал в библиотеке большую
карту Крыма. Порыскав по ней, он нашел Чабан-Кермен и успокоился.  Место
оказалось  действительно  глухим,  и  возможность  какой-либо  случайной
встречи была минимальна...
   Только после этого  Келюс  по-настоящему  перевел  дух.  Правда,  его
немного удивил странный отъезд Фрола, но Лунину почему-то казалось,  что
с дхаром ничего не случится. Николай передохнул денек, а затем как ни  в
чем не бывало появился в редакции. Начальство  вновь  сделало  вид,  что
происходящее вполне  укладывается  в  редакционные  планы.  Келюс  пожал
плечами и сел за рукопись.
   Впрочем, уже через несколько часов он отчасти понял, в чем  дело:  во
время обеденного перерыва на его стол подложили карикатуру. Николай  был
изображен в шинели а-ля Дзержинский с маузером в одной руке и топором  в
другой. Подпись не  оставляла  сомнений,  сотрудником  какого  ведомства
здесь считают Лунина. В другое время это, наверное, здорово бы разозлило
Келюса, считавшего себя демократом с немалым стажем, но теперь  он  лишь
усмехнулся, рассудив, что в такой момент эта репутация может  быть  даже
небесполезной. Во всяком случае, объясняться он ни  с  кем  не  стал,  а
карикатуру приколол кнопкой над своим столом.
   Дни  шли  за  днями.  Келюс  стал  постепенно   вновь   привыкать   к
одиночеству. Вечерами он садился за свои записи, пытаясь свести  воедино
то, что прочитал в старых  папках  и  услыхал  от  тех,  с  кем  общался
последнее время, от странного сапожника до своего тезки из  непопулярной
конторы. Рана полностью зажила,  и  о  странной  болезни  ничто  уже  не
напоминало.  То  ли  Фрол  ошибся,  и  собака   оказалась   обыкновенным
невежливым четвероногим, то ли помогал  скантр.  Впрочем,  вскоре  Келюс
получил возможность убедиться, что успокоился слишком рано.
   Это случилось  через  неделю  после  отъезда  Ольги,  когда  Николай,
освободившись пораньше и пробежавшись  по  магазинам,  не  торопясь  шел
домой по длинному пустынному в этот час бульвару. Внезапно глаза уловили
что-то знакомое. Келюс автоматически сделал еще несколько шагов и понял:
впереди, за высокими старыми деревьями, разбросавшими ветви над  землей,
мелькнула знакомая кожаная куртка.
   Первым желанием было немедленно повернуть  назад,  но  Келюс  тут  же
одернул себя. Он почему-то не боялся  этих  странных  типов,  тем  более
теперь, когда Ольга в безопасности. К тому же, если это засада,  пути  к
отступлению уже наверняка отрезаны.
   Николай не ошибся. Оглянувшись, он увидел, что шагах в десяти за  ним
идет еще один парень,  правда  одетый  вполне  по-летнему,  но  с  таким
равнодушным ко всему видом, что Лунин понял все сразу.
   Тип в черной куртке, еще раз выглянув из-за  дерева,  сделал  кому-то
знак рукой и не  спеша  вышел  на  аллею.  Откуда-то  с  другой  стороны
появился еще один; тоже без куртки, но  в  странной  солдатского  покроя
гимнастерке с высоким воротником и без погон. Идущий сзади ускорил шаг и
поравнялся с Келюсом. Николай остановился.
   Теперь уже парни были почти рядом с ним, загораживая дорогу. Келюс  с
каким-то непонятным интересом взглянул на них и убедился, что Фрол прав:
преследователи ничуть не походили на  яртов  Волкова,  да  и  вообще  на
преступников. Они были молоды, не  старше  восемнадцати,  с  одинаковыми
короткими   прическами,   худые,   немного   нескладные.    Обыкновенные
переростки-тинейджеры, которых можно встретить повсюду в Столице; только
несуразная одежда да еще неожиданно взрослые глаза отличали их от  сотен
сверстников.
   Келюс молчал. Он не  взял  с  собой  пистолет,  да  и  по  тому,  как
начиналась встреча, понял: оружия эти ребята применять не будут.
   Парни минуту-другую тоже рассматривали Келюса  с  каким-то  недобрым,
даже брезгливым  интересом.  Затем  тот,  что  был  в  куртке,  очевидно
старший, кашлянул, словно прогоняя  неуверенность,  и  посмотрел  Лунину
прямо в глаза.
   - Ты предатель, Николай! - произнес он высоким ломким голосом.
   - Что?! - Келюс ожидал чего угодно, но не этого.
   - Ты предатель, - повторил парень. - Ты предал свой класс. Ты  предал
партию. Ты помогаешь врагу. Контре!
   -  А-а,  -  понял  Лунин.  -  Слушайте,  ребята,   может,   не   надо
политграмоты? Может, бином, просто подеремся?
   Парни переглянулись.
   - Он издевается, - по-петушиному крикнул тот, что был в  гимнастерке,
но старший, жестом осадив его, продолжил:
   - Здесь мы  тебя  не  тронем,  Николай,  но  учти:  там,  у  нас,  ты
приговорен к смерти за пособничество лютому врагу пролетариата.
   - Слушай, тебе бы в кино сниматься! - восхитился  Келюс.  -  Где  ты,
бином,  научился  так  формулировать?  Кстати,  какому  такому  врагу  я
помогал?
   - Ты помогал ей! -  крикнул  парень  в  гимнаст„рке.  -  Ты  что,  не
понимаешь! Она же враг! Контра! Она...
   Парень в куртке жестом велел ему молчать; -  Учти,  Лунин,  нас  было
пятеро. Когда она бежала, вся наша ячейка поклялась найти ее и  привести
приговор в исполнение. Двое уже погибли - по твоей вине, Николай. Но  мы
здесь, и мы найдем ее. Ее ничто  не  спасет,  даже  твое  предательство.
Впрочем, - тут парень в кожанке усмехнулся, - может, у тебя еще осталась
совесть, Николай?
   - Поймите, - внезапно проговорил третий, молчавший до этой минуты,  -
из-за нее могут погибнуть тысячи людей! Тысячи честных,  преданных  делу
партии пролетариев! Она - знамя, Николай! Мы должны вырвать это знамя из
рук врага... ~ Ну хватит, - поморщился Келюс. - Будем  драться,  пацаны,
или давайте расходиться. В "красных дьяволят" я играл  где-то  в  классе
втором...
   Парень в гимнастерке вновь дернулся, но опять был остановлен старшим.
   - Ей не уйти, товарищ Лунин. - Парень попытался  произнести  это  как
можно внушительнее, но в середине фразы голос его сорвался  на  фальцет.
Железная рука партии уже раздавила все их змеиное гнездо! Ей не скрыться
от возмездия... А ты еще пожалеешь, Николай...
   - Уже пожалел! - разозлился Лунин. -  Я  напрасно  пригласил  тебя  в
кино. Тебе, бином, надо в спецшколу для дебилов. А ну-ка, с дороги!
   Келюс ждал, что уж теперь парни не выдержат и  полезут  в  драку,  но
никто даже не пошевелился.
   - Мы сейчас уйдем, Николай, - сказал старший. - Но  еще  увидимся.  А
пока отдай скантр. Ты лишен  пропуска  в  Убежище.  Кстати,  из-за  тебя
твоего дядю отдали под трибунал. Он оказался трусом.
   Скантр отдавать не хотелось. Келюс помнил совет  Фрола,  но  мысль  о
том, как пропуск достался ему, заставила задуматься.  Где-то  в  глубине
души Лунину стало жалко Петра Андреевича, да и быть вором в  собственных
глазах не хотелось.
   - Отдай пропуск, товарищ Лунин,  -  поторопил  его  тот,  что  был  в
гимнастерке. - Все равно отберем!
   Их  взгляды  встретились,  и  Николай  понял,  что  скантр   у   него
действительно  заберут.  Очевидно,  зацикленные  на   классовой   борьбе
тинейджеры получили строгий приказ.  Келюс,  расстегнув  ворот  рубашки,
достал ладанку и попытался разорвать нитки. Отдавать ладанку этим  типам
почему-то не хотелось. Нитки поддавались плохо, дело  шло  медленно,  но
парни не торопили. Наконец  Келюс,  разорвав  ладанку,  отдал  значок  с
усатым профилем типу в комиссарской кожанке.
   - Носи на здоровье, - пожелал он на прощание, - юный пионер, бином...
   Парни промолчали  и,  повернувшись,  зашагали  в  сторону  ближайшего
переулка. Келюс поглядел им вслед, пожал плечами и пошел дальше. Его  не
испугала эта встреча. Здесь,  в  центре  Столицы,  а  не  в  заброшенном
подземном  коридоре,  эти  мальчишки  с   их   классовыми   заклинаниями
смотрелись попросту по-дурацки. Николай, однако, понимал,  что,  если  в
руках у таких вновь окажутся револьверы, пощады ни ему, ни  Ольге  ждать
не придется. Скантра Лунину было  не  жаль:  в  "Карман"  он  больше  не
собирался, а  предупреждение  Фрола  теперь,  после  того  как  симптомы
странной   болезни   исчезли   без   следа,   воспринималось   несколько
скептически. Правда, Николай сразу же почувствовал слабость, но объяснил
это неизбежной реакцией на исчезновение защитного поля...
   Ночью  Келюс  проснулся,  словно  от  сильного  толчка.   Встав,   он
машинально, не понимая даже, что делает, оделся и направился  к  выходу.
Только у самой двери Николай остановился, сообразив,  что  творит  нечто
явно несуразное.
   - Стоп! - пробормотал он, стараясь прийти в себя. - Я что, спятил?
   Келюс  постоял  у  двери,  помотал  головой,  отгоняя  наваждение,  и
медленно, словно на его ногах висели гири,  пошел  назад.  Проходя  мимо
зеркала,  Лунин  бросил  случайный  взгляд  и,  увидев  свое  отражение,
вздрогнул. Это было не его лицо! Николай испуганно всматривался в  почти
незнакомые заострившиеся черты. Белки глаз покрылись  сеточкой  взбухших
сосудов, кожа покраснела, на лбу обозначились  глубокие  морщины.  Келюс
бросился в ванную и сунул голову под  кран.  Ему  немного  полегчало,  и
Лунин побрел обратно в спальню.
   Спать не хотелось. Николай пытался заставить себя забыться, считал до
тысячи, но откуда-то из глубин подсознания  всплывало  странное  желание
немедленно встать и уйти на темную  улицу.  Он  понимал,  насколько  это
глупо и нелепо, но желание усиливалось. Лунин уже знал, что нужно делать
там, в темноте. И соленый вкус свежей крови вновь почудился ему...
   - "Врете! - подумал Николай. - Я вам не ярт!" Он заставил себя выпить
пару таблеток снотворного и вскоре забылся тяжелым сном без сновидений.
   Утром Келюс понял, что не может выйти на улицу. Солнце, врывавшееся в
окна квартиры, пугало; он задернул шторы и  лег  на  диван.  Николай  не
завтракал, даже не выпил чаю, но с удивлением понял, что совсем не хочет
есть. Голова была пуста, ни о чем не думалось, и Келюс пролежал до самых
сумерек на диване, глядя в белый потолок.
   К вечеру ему стало лучше. Николай обругал себя паникером и,  чувствуя
прилив бодрости, собрался погулять. Краешком сознания  он  понимал,  что
вечером, да еще в таком  состоянии,  на  улицу  выходить  не  стоит,  но
прохладный сумрак манил, и Келюс, накинув легкую куртку, вышел во  двор,
с удовольствием вдохнув свежий, уже остывший воздух.
   Николай не знал, куда идет. Ноги сами несли его через затихший  центр
по Тверской куда-то в сторону замерших  столичных  новостроек.  Келюс  с
удивлением понял, что не чувствует ни малейшего страха.  Даже  Сиплый  с
его  адской  собакой  не  казался  уже  опасным.  Вспомнив  трех  типов,
забравших у него скантр, Лунин решил, что сейчас ни за что бы  не  отдал
пропуск. Что он мог бы сделать один против  троих,  Келюс  не  знал,  но
почему-то думал, что теперь эти парни ему уже не страшны.
   И вдруг Николай сообразил, что уже ощущал нечто подобное. Он  на  миг
задумался и тут же вспомнил: в подземелье, после  схватки  в  "Кармане".
"Я, наверное, болен, - понял Келюс. -  Да,  я  болен,  Фрол  был  прав".
Однако эта мысль ничуть не испугала. Сейчас, поздним вечером, эти  новые
ощущения даже понравились ему. Николай  вдруг  почувствовал  впервые  за
весь день голод и пожалел было, что не поужинал, но  понял:  пельмени  в
пачке, поджидавшие его  в  холодильнике,  уже  не  нужны.  Ему  хотелось
чег