етров, это оптимально. Кстати, нам будет помогать холод...
     -  Я,  кажется,  понял,  -  заметил  Арцеулов.   -   Второй   принцип
термодинамики!
     - Да, открытие господина Нернста, закон к.п.д.  теплового  двигателя.
При низких температурах он выше, значит, нам будет легче добираться. А  от
Бодомган-хурэ до Челкеля тысяча триста километров или чуть-чуть больше.  В
общем, лет десять назад это был  бы  рекорд,  а  теперь,  господа,  ничего
особенного. Тем  более,  по  сравнению  с  "Мономахом"!  Плохо  лишь,  что
придется лететь самому. Вообще-то нужен второй пилот, и я  рассчитывал  на
Казим-бека...
     - Но ведь здесь есть летчики? - удивился Арцеулов.
     - Не имею права. И не только в силу приказа, но  и  потому,  что  это
слишком опасно. Этот полет - мое дело. Ничего, долетим...
     - Так у нас есть второй пилот, Николай Иванович,  -  раздался  сонный
голос Богораза.  Студент  неуверенно  протирал  очки,  мигая  красными  от
недосыпа глазами.
     - Вы имеете в виду себя? - улыбнулся полковник.
     - Себя? - удивился Богораз. - Вообще-то я летал на "Фарманах",  но  в
такой ситуации не рискну. Зато среди нас есть  человек,  прошедший  полный
курс полетов на "Муромце"...
     - Семен Аскольдович! - Берг смущенно взглянула на Богораза,  а  затем
на пораженного услышанным Степу. - По-моему, в Качинской школе  вы  делали
большие успехи, чем я.
     - Постойте, постойте, - Лебедев встал и начал растерянно тереть  лоб.
- Вы учились в Качинской авиашколе?
     - Почти весь шестнадцатый год, - подтвердила Берг. - Как раз  там  мы
узнали о вашем полете. Господин Богораз прошел полную подготовку на легких
аэропланах,  а  я  предпочла  бомбовозы.  Я  летала   на   "Святогоре"   и
"Муромце"...
     - Сколько же вам было тогда лет?
     - Целых восемнадцать, - засмеялась Берг.  -  Родители  не  отпускали,
пришлось ехать якобы на лечение в Коктебель...
     -  Я,  кажется,  понимаю,  -  после  некоторого  молчания  проговорил
Лебедев. - Вы учились в Каче... А потом в Можайске?
     - Только три месяца, - коротко ответила девушка. Полковник  кивнул  и
больше на эту тему не заговаривал. И Степа, и Арцеулов знали о  знаменитой
на всю Россию авиационной школе в Каче, но чему учили в Можайске, не имели
никакого понятия.
     -    Господин    Богораз,    значит,    это    вы    должны    лететь
летчиком-исследователем? - Лебедев резко повернулся к студенту.  Тот  снял
очки, покрутил в руках и вновь надел на нос.
     - Во всяком случае, меня к этому готовили, - наконец произнес  он.  -
Правда, не представляю, как я буду лететь с моим бронхитом...
     - Черт знает что! - не выдержал полковник.  -  Многое  не  понимаю  в
разлюбезном отечестве, но временами  начинает  казаться,  что  все  вокруг
спятили! Сначала мне  сообщают,  что  намечается  испытание  принципиально
нового эфирного корабля. Затем  выясняется,  что  будет  проведен  научный
эксперимент, для чего будет послан летчик-исследователь. Вдобавок  красным
почему-то требуется сорвать запуск! И самое любопытное, что  я  ничего  не
знаю ни о новом корабле - мне даже не дали его как следует осмотреть! - ни
об эксперименте, ни об экипаже!
     -  Я  тоже  не  знаю,  -  спокойно  ответила  Берг.  -  Может,  Семен
Аскольдович нам что-нибудь объяснит, если, конечно, он вправе.
     - Я? - удивился Богораз. - Не понимаю, что тут необычного.  К  вашему
кораблю я отношения не имею, а что касается эксперимента, то речь идет  об
испытании системы  эфирной  связи.  А  насчет  экипажа  -  тут,  по-моему,
обыкновенная российская расхлябанность.  Вместо  того,  чтобы  подготовить
летчика, лететь предложили мне или  господину  Семирадскому.  Я,  конечно,
понимаю, что такое долг ученого, но в этой  истории  мне,  честное  слово,
приходится выступать, как лицо комическое...
     Все это было сказано вполне убедительно. Во всяком  случае,  Арцеулов
поверил, с сожалением поглядев на нескладного худого студента, который был
менее всего похож на героя-первооткрывателя эфира. Но Степе  тон  Богораза
показался  каким-то  нарочитым.  Тем  более,  нелепый  Семен  Аскольдович,
несмотря на свой кашель, очки и вечные жалобы, при случае недурно  стрелял
навскидку, окончил Качинскую школу да еще учился в  этом  самом  Можайске,
где, как сообразил Косухин и готовили экипаж "Мономаха".
     "Ой, не простой студент, - подумал Степа. - А  ведь  таким  придурком
казался! Так ведь и Наташа, помнится, все кошку искала."
     Беседа прекратилась. Богораз вновь впал в  обычную  апатию,  Степа  и
капитан задумались, пытаясь, каждый по-своему, осмыслить услышанное.  Берг
разложила  перед  собой  карту  предстоящего  полета  и  углубилась  в  ее
изучение. Полковник, сославшись на необходимость  взглянуть  на  аэроплан,
вышел.
     - Так  я  еще  не  летала,  -  внезапно  проговорила  Берг.  -  Семен
Аскольдович, это будет почище, чем когда мы с вами летели из Пишпека.
     - А-а, - вяло отозвался Богораз. - Надеюсь, такой болтанки все же  не
будет. Я не выдержу.
     - Так вы уже были там, в этом Челкеле? - удивился Ростислав.
     - Конечно, - улыбнулась девушка. - Мы были там два раза.  Просто  оба
раза мы разминулись с господином Лебедевым...
     Косухин промолчал, но мысль о том, что разминулись они с  его  братом
далеко  не  случайно,  все  же  посетила  его.  Похоже,  кавалера   ордена
Александра Невского не особо посвящали в детали  проекта.  И  Степа  вдруг
подумал, что у страшного Венцлава могут быть резоны  не  допустить  старта
"Мономаха"...
     Где-то через полчаса вернулся Лебедев  и  пригласил  всех  на  летное
поле. Там было уже все готово - огромный "Муромец" стоял на расчищенной от
снега  полосе,  а  трое  механиков  заканчивали   что-то   подтягивать   и
довинчивать в его механическом нутре.
     - Хорош, а? - не удержался полковник, похлопывая по обшивке борта.  -
Сколько ни летал,  а  лучше  "Муромца"  машины  не  видел!  Представляете,
господа, семнадцать лет назад братья Райт продержались в воздухе всего три
минуты! Их аппарат не мог поднять и  средних  размеров  чемодан!  Если  бы
тогда кто-то сказал, что через несколько лет аэроплан будет  поднимать  до
двух тонн нагрузки и лететь до полусуток без посадки, никто бы  просто  не
поверил!
     - Коля, за штурвал дашь подержаться,  а?  -  непонятно  в  шутку  или
всерьез попросил Косухин.
     Лебедев легко щелкнул брата по лбу, и  оба  рассмеялись.  Арцеулов  с
некоторым  удивлением  поглядел  на  обычно   спокойного   и   сдержанного
полковника. Здесь, на летном поле, Лебедев стал совсем другим. Летчик  был
снова в родной стихии, там, где мог рассчитывать  на  свои  силы  и  опыт.
Капитан же, знавший и умевший все, что нужно на войне, рядом с многотонной
машиной, которая унесет их за тысячи километров, почувствовал  себя  снова
мальчишкой, впервые увидевшим  аэроплан  во  время  показательного  полета
знаменитого Уточкина над городским ипподромом.
     - Это серийный "Муромец"? - поинтересовалась Берг.
     - Это моя машина, - не без гордости ответил полковник.  -  Кое-что  я
усовершенствовал... Впрочем,  не  будем  терять  времени,  прошу  всех  на
борт...


     Кабина "Муромца" показалась Арцеулову огромной - здесь свободно могли
разместиться все пятеро. Степа, уже  бывавший  на  борту  бомбардировщика,
лишь завистливо вздохнул, взглянув на  недоступный  штурвал.  Богораз,  не
проявивший ни малейшего интереса, тут же отправился в хвост, заявив, чтобы
его не будили без  крайней  необходимости.  Берг  быстро,  но  внимательно
осмотрев кабину, задала  полковнику  несколько  непонятных  для  остальных
вопросов, указывая на какие-то приборы. Тот столь  же  непонятно  ответил,
употребив запомнившееся Степе странное слово "гирокомпас". Затем полковник
показал на лежавшие рядом с приборной  доской  летные  шлемы,  от  которых
тянулись тонкие длинные проводки:
     - Наталья Федоровна, вы с этим знакомы?
     Берг, молча кивнув, быстро надела шлем.
     - Внутренний телефон, - пояснил  Лебедев.  -  Можно  разговаривать  в
полете. Там, в салоне, тоже есть гнезда,  так  что  можете  беседовать.  К
сожалению, не успели сделать шлемофоны на беспроволочной связи...
     - Интересно, - наконец выговорил Арцеулов. -  Господин  полковник,  а
нам можно во время полета...
     Он не договорил, но выразительно кивнул на кабину.
     - Вы, наверно, сговорились со Степаном, -  усмехнулся  Лебедев.  -  К
сожалению, господин капитан, здесь может находиться только экипаж. Так что
придется удовлетвориться салоном. Я постарался, чтобы там было  как  можно
удобнее...
     В  большом  салоне,  занимавшем  почти  всю  хвостовую  часть,   было
действительно уютно. Кроме нескольких розеток для переговорных  устройств,
там имелись четыре откидные койки, запас одеял и даже стопка детективов  о
похождениях  бесстрашного  Ника  Картера,  а  также   трактат   Аристотеля
"Метерологика" с оборванной политуркой. На одной  из  коек  уже  устроился
Богораз, намеревавшийся предаться Морфею.
     Ни Степе, ни Арцеулову спать не хотелось. Косухин пару раз  летал  на
самолетах, но это были старые "Ньюпоры",  похожие  больше  на  мотоцикл  с
неумело приклеенными крыльями, чем на настоящий аэроплан. Арцеулову летать
вообще не доводилось, и он испытывал странное чувство - то ли любопытство,
то ли легкий страх.
     Капитан откинул койку и уселся поудобнее, закутав  ноги  в  одеяло  -
холод в кабине стоял невероятный. Степа покосился на Арцеулова,  и  сел  в
стороне. Вскоре в проеме двери показалась Берг.
     - Меня выгнали! -  сообщила  она.  -  Ваш  брат,  Косухин,  настоящий
деспот.
     Она присела рядом со Степой, накинула одеяло и  поглядела  в  сторону
Арцеулова.
     - Ростислав Александрович, если вы не  намерены  подражать  господину
Богоразу, то прошу к нам.
     Арцеулов хотел было гордо отказаться, но потом махнул рукой и  присел
рядом с девушкой. Та протянула своим спутникам  по  шлему  и  показала  на
розетку переговорного устройства.  Степа  тут  же  натянул  шлем  и  начал
приспосабливать проводки. Арцеулов поколебался и последовал его примеру.
     - Готовы? - высокая фигура Лебедева  появилась  в  дверях  кабины.  -
Через минуту взлетаем.
     - Николай Иванович, не забудьте  нас,  -  заявила  Берг.  -  В  конце
концов, вам же нужен штурман!
     - Ладно, часа через два можете меня сменить... Ну, с Богом!
     Обрадованная  Наташа  легко  ткнула  локтем  Степу,   и   тот   черно
позавидовал  девушке,  которой  позволено  сесть  за  штурвал   "Муромца".
Арцеулов лишь вздохнул, подумав, не  грозит  ли  ему  страшная  "воздушная
болезнь", о которой наслышался от летчиков. Очень не хотелось терять  лицо
в подобной компании...
     Загудели моторы, корпус самолета завибрировал,  затем  гул  усилился,
покрывая все иные звуки. Все поспешили застегнуть шлемы. Моторы ревели,  и
с непривычки казалось, что в этом грохоте нельзя пробыть и минуты.
     - Почему не взлетаем? - завопил Степа в шлемофон.
     - Не кричите, Косухин, - послышался голос Берг. - Это же телефон, вас
и так слышно. Говорите нормально...
     - А-а... - Степе стало неловко за свою необразованность.
     - Моторы прогреваются, - пояснила девушка. - Сейчас  зима,  требуется
больше времени. Зимой вообще летать опаснее...
     Моторы продолжали реветь, затем их  звук  изменился,  стал  ровнее  и
четче, и самолет тронулся с места.  За  иллюминатором  замелькали  силуэты
деревянных домиков, заснеженные  деревья  у  края  летного  поля,  далекие
вершины Сайхенского хребта. Машина набирала ход, ее слегка тряхнуло.
     -  Взлетели,  -  прокомментировала  Берг.  -  Ну,  как  самочувствие,
господа?
     - Самое то, - констатировал Степа.
     Арцеулов ответил не сразу. В первую минуту ему стало не  по  себе,  в
животе появилась странная пустота, к горлу подкатил неприятный комок.
     - Хорошо, - неуверенно проговорил он.  -  А...  В  какую  сторону  мы
летим?
     - Курс  зюйд-вест,  -  сообщила  девушка.  -  Минуть  через  двадцать
пересечем границу Внешней Монголии...
     Арцеулов вспомнил Нижнеудинск и разговоры в поезде Верховного.  Тогда
Монголия казалась чем-то недоступным,  каким-то  Беловодьем  за  тридевять
земель. Но выходит, можно и так - двадцать  минут,  и  постылая  Совдепия,
бывшая Великая Россия будет уже в прошлом.  Ему  уже  не  раз  приходилось
думать о  том,  как  он  будет  покидать  родину,  если,  конечно,  сумеет
вырваться из ее негостеприимных объятий. Почему-то чаще  всего  Ростиславу
представлялся пароход, реже - узкая тропка в густой тайге, но  он  никогда
не думал, что его эмиграция начнется с густого рева моторов и бесконечного
белого пространства под крылом.
     Самолет набирал высоту. Вершины Сайхена ушли вниз, почти  сливаясь  с
зеленым  океаном  тайги.  Горы  быстро  кончились,  их  сменили  невысокие
поросшие лесом холмы, тянувшиеся  вдаль,  насколько  хватало  глаз.  Затем
вдали мелькнул край огромного замерзшего озера.
     - Байкал? - спросил Степа и тут же понял, что сморозил что-то не то.
     - Двойка по географии, Косухин, - усмехнулась  Наташа.  -  Байкал  на
востоке, а это озеро Хубсугул. Между прочим, где-то здесь граница...
     "Вот и попал за кордон, - удовлетворенно подумал Степа,  которого  не
мучил эмигрантский комплекс.  -  Как  ни  крути,  а  пофартило.  Живым  бы
вернуться, чердынь-калуга!"
     - Ну, господа, чем займемся? - поинтересовалась Берг. - Предлагаю  не
соблазняться Ником Картером, а побеседовать... Или сыграть.
     - А карты есть? - простодушно поинтересовался Степа.
     - Косухин! Порядочные девушки не играют в карты! Как вам не стыдно! -
тон Наташи нельзя было назвать серьезным, но Степе все-таки стало стыдно:
     - А во что играть-то?
     - Ну, в "барыня прислал сто рублей". Знаете такую игру? Или почитайте
нам кого-нибудь из пролетарских поэтов. Этого... Демьяна Голого.
     - Бедного, - без особой нужды уточнил Косухин и немого насупился.
     - Наталья Федоровна, а может, вы нам что-нибудь почитаете?  -  пришел
на  помощь  Степе  Арцеулов.  Слушать   Демьяна   Бедного   в   исполнении
краснопузого Косухина он не собирался ни в коем случае.
     -  Я  никогда  не  запоминала  стихи,  что  стоило   мне   постоянных
неприятностей на уроках словесности. Наверно, именно  поэтому  я  занялась
физикой. Хотя постойте, я что-то помню из Некрасова. Что-то  про  лошадку,
которая тянет в гору кабриолет...
     Арцеулов рассмеялся, а бедный Степа  стал  добросовестно  припоминать
известные ему стихи поэта-демократа.
     - Расскажите нам о "Мономахе", - внезапно предложил Арцеулов.
     - О "Мономахе"? - удивилась девушка. - Но что  именно?  Вы  же  скоро
сами все увидите.
     - Ну хотя бы почему мы летим так  далеко.  Неужели  нельзя  запускать
эфирные корабли откуда-нибудь поближе?
     - Это скучно, - решительно заявила Берг. - Впрочем, если вас тянет на
столь пресную материю... Все достаточно просто - чем ближе к экватору, тем
запуск эффективнее, да и топлива требуется меньше. Идея  пришла,  кажется,
самому  Дмитрию  Ивановичу  Менделееву.  Подробностей  не  помню,  но   на
коронацию Государя приехал  какой-то  китайский  принц,  и  тогда  же  был
подписан договор. В  секретной  статье  китайцы  разрешали  нам  построить
полигон в западном Синцзяне и отдали  нам  эту  территорию  в  аренду.  На
пятьдесят лет, кажется...
     - Неглупо, - согласился Арцеулов. - Подальше от родных осин.  Похоже,
господин Менделеев предусмотрел все, даже смуту. А китайцы?
     - Что китайцы? - не поняла Берг.
     - Договор соблюдают?  У  них  ведь  сейчас  тоже  война.  Как  бы  их
большевички не позарились на "Мономаха".
     - Не знаю... В Синцзяне действуют войска братьев Мо. Покуда они  вели
себя вполне корректно...
     Упоминание  о  китайских  большевиках  весьма  заинтересовало  Степу.
Рассуждая о "Мономахе",  он  как-то  забыл  о  главном  факторе  всемирной
революции - о международной солидарности трудящегося пролетариата. Правда,
в чисто  практическом  плане  Степа  не  был  уверен  в  некоторых  важных
подробностях, в частности, существует ли  в  Китае  пролетариат  вместе  с
большевистской партией, а также должен ли он,  красный  командир  Косухин,
защищать, буде придется, полигон в Челкеле от неизвестных ему братьев  Мо,
или напротив - помогать им...
     Арцеулов, естественно, не догадывался о Степиных сомнениях, но и  без
того думал о нем не самым благоприятным образом. Дело  было  не  только  в
алогичности происходящего  -  краснопузый  летит  на  секретнейший  объект
Империи. К этому капитан  как-то  притерпелся.  Но  к  такому  глобальному
обстоятельству прибавилась мелочь, хотя и  существенная.  Арцеулову  давно
уже не нравилось странное панибратство молодого ученого Натальи  Федоровны
Берг с чумазым красноармейцем.
     Кровь потомственного дворянина Арцеулова вскипала при одной  мысли  о
чем-то подобном, но  приходилось  держать  язык  за  зубами.  Внезапно  до
Ростислава дошло, что Степа - не просто краснопузая сволочь. Как ни крути,
он - брат героя и, вдобавок, волею Государя - такой же дворянин, как и сам
Арцеулов. От этой мысли Ростиславу  стало  совсем  худо.  В  конце  концов
Арцеулов бросил на красного командира мрачный взгляд и взялся за  детектив
о Нике Картере. Степа, почесав затылок,  принялся  листать  "Метерологику"
Аристотеля.


     Часа через полтора Берг молча встала и направилась в сторону  кабины.
Степа последовал за ней, надеясь  хоть  краем  глаза  взглянуть  на  рубку
бомбардировщика в полете. То, что он увидел, поначалу ошеломило  -  сквозь
прозрачный  колпак  кабины  открывалось   огромное   белое   пространство,
освещенное неяркими лучами зимнего солнца. Лишь кое-где  темнели  какие-то
странные пятна, похожие на пучки желтоватой травы.  Присмотревшись,  Степа
сообразил, что это островки тайги, постепенно отступавшей на остающийся за
кормой север. Зрелище было захватывающим и  Степа,  забыв,  что  зашел  на
секунду, замер у пустого кресла  штурмана,  вглядываясь  в  манящую  белую
даль.
     Между тем Берг подошла к  замершему  у  штурвала  полковнику,  надела
свободный шлем и  что-то  проговорила,  указывая  на  циферблат  часов  на
приборной доске. Лебедев вначале, похоже,  не  соглашался,  затем  кивнул,
что-то показывая на лежавшей рядом карте полета, и встал,  уступив  Наташе
место. Та села  поудобнее,  скользнула  глазами  по  приборам  и  спокойно
положила тонкие руки на штурвал. Степа желчно позавидовал, но тут  сильная
рука брата увлекла его обратно в салон.
     Степа хотел упросить Николая разрешить ему побыть  в  рубке,  но  тот
ткнул его кулаком в бок и лег на койку, велев разбудить  себя  через  пару
часов. Косухин махнул рукой и улегся на откидную  койку,  набросив  поверх
тулупа пару одеял.
     Он проснулся,  когда  за  иллюминаторами  уже  начинало  темнеть.  На
соседней койке  спала  Наташа,  чуть  дальше  давил  на  массу  белый  гад
Арцеулов, а напротив него, к крайнему Степиному удивлению, лежал  брат.  В
голове тут же мелькнула дикая мысль о брошенном штурвале, но  Косухин  тут
же сообразил, что к чему - койка Богораза была пуста.
     Степа  встал  и  поспешил  в  рубку,  желая  поглядеть   на   гнилого
интеллигента в  очках  за  штурвалом  "Муромца".  Теперь  пространство  за
стеклами кабины уже не казалось  белым.  Оно  потемнело,  откуда-то  слева
наползала черная тень, и последние солнечные лучи не в силах  были  помочь
увидеть подробности того, что лежало внизу. Степа вдруг понял, что  вскоре
лететь придется в полной темноте и немного испугался. Сразу же подумалось,
что хилый интеллигент за штурвалом того и  гляди  наломает  дров.  Косухин
взглянул на пилотское кресло и поневоле удивился.
     Поначалу он даже  не  узнал  Богораза.  На  лице  немощного  студента
почему-то не было очков, да и лицо то ли из-за затоплявших кабину сумерек,
то ли по какой-то другой причине, стало иным.