прямиком в Большой Дом, и дверь до сих пор украшали  сургучные
печати. Две другие комнаты принадлежали известному конструктору, который
целыми месяцами пропадал на далеких полигонах. Итак,  старший  лейтенант
Пустельга имел возможность боговать в тишине огромной квартиры, не ведая
кухонных склок и баталий из-за очереди в ванную.
   Комнаты оказались просторными,  потолки  -  высокими,  а  от  прежних
хозяев осталось кое-что из мебели:  широкая  скрипящая  кровать,  пустой
платяной  шкаф  и  старый  стул  со  сломанной  ножкой.  Все   остальное
практичный Карабаев предложил выписать в хозяйственном управлении,  дабы
не тратить деньги на бытовое мещанство...
   Наутро слегка трещала  голова.  Все  трое  ночевали  прямо  на  полу,
постелив шинели. Очень хотелось чая,  но  кухня  была  пуста,  и  Сергею
пришлось сходить к вахтеру за чайником...
   Картотека, заботливо сложенная в две картонные коробки,  "заговорила"
не сразу. Вначале Сергей просто перебирал карточки,  соображая,  с  чего
начать. Итак, кто ушел первым: военные, инженеры, журналисты?
   Ответ  оказался  неожиданным:  среди  первой  двадцатки   большинство
составляли старые большевики со стажем до 17-го года. Почти все они  уже
не занимали никаких постов, часть - по возрасту, а часть  из-за  грехов,
от  которых  трудно  было  уберечься  в  бурные  двадцатые.   Троцкисты,
бухаринцы, рютинцы, друзья Смирнова и Ломинадзе, недобитые зиновьевцы...
Пустельге внезапно стало жарко, несмотря на зябкий сырой день. Если  эти
недостреленные ушли в убежище  первыми,  значит...  Значит,  именно  для
такой публики оно и создавалось! Конечно, где-нибудь в конце  двадцатых,
а то и раньше оппозиционеры могли  не  спеша,  заранее  подготовиться  к
возможным неожиданностям!
   И опять было совершенно непонятно, отчего этого  не  увидели  раньше.
Впрочем, до расшифровки донесений Лантенака никто и представить себе  не
мог, что убежище находится в самой Столице - многие не верили в это даже
сейчас. Бежавших искали за границей, в глухой провинции... Дальше  стали
исчезать фигуры помельче: из комсомольцев,  слишком  преданных  Троцкому
или Бухарину, из недоучившихся "красных профессоров", слишком  друживших
со Стэном...  И  лишь  позже,  год  назад,  в  "Ковчег"  стали  попадать
инженеры, конструкторы, несколько писателей и журналистов. Почги не было
военных и неожиданная странность - никого  из  Большого  Дома.  Даже  из
старых большевиков никто в прошлом не имел отношения  ни  к  ВЧК,  ни  к
ОГПУ...
   Картина получалась любопытная. Людей, похоже, тщательно отбирали -  и
притом старались держаться как можно дальше от НКВД. А ведь справедливое
возмездие обрушивалось на недостойных  работников  органов  чуть  ли  не
чаще, чем на всех остальных! Но их не брали. Может, поэтому "Ковчег"  до
сих пор оставался недоступным?
   Пустельга не удержался и предложил свои выводы подчиненным.  Карабаев
глубоко задумался, но не спешил с выводами. Зато загорелся Ахилло:
   - Ну, отец-командир! Коньяк на вас действует как мозговой стимулятор!
   Сергей глубоко вздохнул: голова по-прежнему потрескивала...
   - Ведь что выходит! - возбужденно продолжал Микаэль. - Вначале уходит
маленькая группа. Затем туда же зовут - кого?
   Он выждал секунду.
   - Да их родственников, знакомых, сослуживцев!
   Я уверен, проследи мы их связи, увидели бы, что  туда  попадают  лишь
свои! Потом эти "свои" зовут, в  свою  очередь,  собственных  родичей  и
кумовьев... Семейная  контора,  понимаете?  Никаких  чужаков!  А  я  еще
удивлялся, почему никто из тех, кому звонил этот седой, не пошел к  нам!
Ведь многие уверены, что они невиновны,  все  отрицают  -  а  тут  после
одного звонка ударяются в бега! Теперь ясно: этот, в машине, передает им
привет, пароль, условный знак - и они тут же решаются на  побег!  Цепная
реакция - и никакого шума!
   - Это еще доказать надо, товарищ старший лейтенант! - Убедить Прохора
было не так легко. - А если те, кто не согласился, просто ничего нам  не
рассказали, побоялись? И вообще, с чего мы взяли, что все они спрятались
в одном убежище?  Может,  половина  сорвалась  из  Столицы  и  с  новыми
документами в провинции прячется! А насчет связей - это  еще  проследить
требуется...
   - Требуется, - кивнул в свою очередь Пустельга. -  Михаил,  займетесь
этим... Все может быть, но уж больно аккуратно получается...
   После работы Сергей съездил в общежитие и уложил свой старый фанерный
чемодан. Можно было переезжать. Мелькнула мысль, что надо бы  заехать  в
Камерный театр, подождать конца спектакля и увидеть наконец  Лапину,  но
Пустельга так и не решился. В конце концов, этим  вечером  он  занят:  у
него переезд на новую квартиру. Более уважительной причины, пожалуй,  не
бывает...
   Дома - ибо теперь здесь, на  Бронной,  был  его  дом  -  он  поставил
чемодан посреди комнаты, повесил в шкаф свой штатский костюм и отнес  на
кухню купленный накануне чайник. Итак, он дома. Можно прилечь на кровать
и почитать - хотя бы взятую в библиотеке книгу Виктора Гюго.  Сергей  до
сих пор жалел, что своевременно не сделал этого. Может, в этом случае их
разговор о Лантенаке не кончился бы так бесплодно...
   Первую главу он одолел быстро, а затем  начал  просто  перелистывать,
вспоминая  знакомые  эпизоды...  Фрегат  "Клеймор"  везет  Лантенака  во
Францию...  Нищий  спасает  беглого  маркиза...  Бывший  аббат  Симурден
обещает расстрелять того, кто проявит слабость...
   Да, это он  хорошо  помнил.  Но  что-то  в  прочитанном  насторожило.
"Вандея"... Название, конечно. было  удачным.  Более  того,  подпольщики
словно приглашали перечитать Гюго: имя Лантенака выбрано не зря. Зачем?
   В  книге  говорилось  о  восстаниях,  мятежах,  о  походах,  засадах,
штурмах. Вандея - внутренняя война. Тот,  кто  назвал  так  организацию,
словно намекал:
   Готовьтесь!  Лантенак  и  Кадудаль,  Фротто  и  Рошжаклен  выйдут  из
подполья - и "белые" вновь пойдут на Столицу...
   А что на деле? Беглецы, прячущиеся в  тайном  убежище,  антисоветские
публикации... Правда, существовала еще неуловимая  группа  Фротто,  были
налеты на лагеря, связи с Семеновым и  японцами...  Так,  может,  они  в
Большом Доме не замечают главного, и пока  группа  пытается  взять  след
бежавших  "красных  профессоров"  и  комсомольских  активистов,   где-то
незаметно зреет мятеж? А все эти спрятанные нужны, чтобы придать будущей
власти оттенок преемственности, когда в кабинеты министров - или, может,
по-прежнему  наркомов  -  сядут  не  эмигранты,  а  бывшие  бухаринцы  и
рютинцы...
   Стоп! Здесь уже  начиналась,  по  выражению  Михаила,  художественная
литература. Пустельга помотал головой, отгоняя нелепые фантазии. Спешить
не следовало, спешить просто опасно...
   Он вновь взялся за книгу. Итак, фрегат "Клей-мор", английский корабль
с экипажем из французов-эмигрантов готовится выйти из гавани...
   Внезапно потух свет. Пустельга вздохнул и аккуратно закрыл  роман.  В
Ташкенте он привык  к  подобному:  электричество  в  городе  то  и  дело
пропадало - иногда на день, а то и на два. Странно, что такое бывает и в
Столице. Или, может, выбило пробки?
   Сергей заставил себя подняться и подойти к двери. В подъезде света не
было. Оставалось лечь спать,  тем  более  время  действительно  позднее.
Пустельга направился на кухню, чтобы глотнуть  холодного  чаю,  и  вдруг
остановился.
   В дверь стучали. Вначале  показалось,  что  это  просто  капли  дождя
ударяют по стеклу, но стук был совсем другим. Да, конечно, электричество
пропало, звонок не работал, и кто-то, вероятно сосед по площадке, явился
с предложением отремонтировать распределительный щит...
   Пустельга подошел к двери и уже хотел было открыть замок,  как  вдруг
откуда-то из неведомых глубин вынырнул  страх.  Ночь,  пустая  квартира,
темнота... Он откроет дверь - и...
   Сергей обозвал себя трусом.  Если  "Вандея"  решила  его  убрать,  то
обошлась бы без подобных эффектов.  Пустельга  имел  представление,  как
организуются такие акции: некоторые он планировал  лично.  Но  страх  не
проходил. В  дверь  вновь  постучали.  Пустельга  вздохнул,  решив,  что
распределительный щит чинить не будет, - и открыл дверь.
   -  Сергей  Павлович?  Товарищ  Пустельга?  Голос  был   женский.   От
неожиданности  Сергей  отшатнулся,  успев  подумать  о  соседке,   также
заинтересованной в починке освещения. Но тут же понял, что ни  сгинувшее
электричество, ни соседи тут совершенно  ни  при  чем.  Женщина,  вернее
молодая девушка, невысокая, в расстегнутом легком  плаще,  была  явно  с
улицы, от нее пахло дождем и почему-то  бензином.  В  полутьме  подъезда
невозможно было разглядеть ее лицо, но голос вдруг показался знакомым.
   - Д-да... Это я... - нашелся наконец Пустельга.
   - Я Вера... Вера Лапина... Мне надо с вами... Можно зайти?
   На  тебе!  На  миг  стало  жарко,  и  снова  вернулся  страх.  Что-то
случилось, и конечно, очень скверное. Даже не будь всего  прочего,  этот
визит среди ночи мог удивить и напугать кого угодно.
   - Можно зайти? - растерянно повторила девушка, заметив, что Пустельга
молчит. - Я промокла, там так холодно... Мне очень надо поговорить...
   Сергей наконец опомнился. В любом случае держать гостью на лестничной
площадке  не  полагалось,  к  тому  же  девушку,  вдобавок  промокшую  и
замерзшую. И тут Пустельга сообразил, что, ко всему, он не одет.
   - Заходите. Прямо по коридору, вторая дверь направо. Я сейчас...
   Он поспешил в комнату и  быстро  накинул  одежду.  Вернувшись,  запер
дверь и провел гостью к себе.  Случайно  прикоснувшись  к  ее  руке,  он
почувствовал ледяной холод: Вера, похоже,  действительно  замерзла,  как
будто на улице была не осень, а самая лютая зима.
   - Погодите, я сейчас заварю чай...
   - Не надо... - Лапина бессильно опустилась на край кровати  -  больше
садиться было некуда - и помотала головой. - Если можно -  полотенце:  у
меня волосы промокли.
   Чай Сергей все-таки поставил. В одной из вчерашних бутылок  оставался
еще глоток коньяку.  Вера  между  тем  тщательно  вытирала  волосы,  они
оказались длинными, по пояс. Тусклый свет падал  из  окон,  за  которыми
горели уличные фонари, и Пустельга смог разглядеть ее  лицо.  Да,  Вера,
наверно,  была  красива,  но  теперь  в  полумраке  черты  лица  странно
заострились, кожа казалась бледной и какой-то пепельной. Впрочем, и  сам
он, очевидно, выглядел сейчас не лучше.
   - Спасибо. - Вера глотнула  коньяку,  на  губах  мелькнула  невеселая
улыбка.
   - Я думала, что вы меня не пустите. Но мне было некуда  идти.  Сергей
Павлович, вы, конечно, на меня сердитесь...
   - Давайте просто: Сергей, - предложил  Пустельга.  -  Я  не  сержусь.
Вера... Можно просто Вера?..
   - Да, конечно. -  На  губах  вновь  промелькнула  улыбка.  -  Давайте
все-таки познакомимся...
   Ее маленькая ладонь обожгла холодом, и Сергей  пожалел,  что  коньяку
осталось так мало.
   - Вера, у вас руки ледяные! Вы не больны?
   - Не знаю. Весь день я ходила по улицам,  пыталась  ездить  в  метро,
чтоб согреться, но потом мелочь кончилась, а кошелек я  забыла.  Сергей,
давайте я все  сразу  расскажу,  чтоб  хоть  немного  оправдаться  перед
вами...
   Девушка говорила тихо, голос был растерянный и какой-то  безнадежный,
словно Вера заранее знала, что ей не поверят. Странно, но от  нее  веяло
холодом, будто девушка действительно пришла с лютого мороза, и Пустельга
запоздало подумал о своей шинели.
   - Вы знаете, я  попала  в  плохую  историю.  Переписывалась  с  одним
человеком... Он был военным. Мы познакомились после одного  спектакля...
Хотя теперь это уже неважно... Потом его  арестовали,  и  мои  письма  и
фотографии оказались у Рыскуля. Дальнейшее вы знаете, Сергей... Это было
страшно, и мне впервые в жизни захотелось умереть...
   Она замолчала надолго. Пустельга не торопил. Он уже пришел в  себя  и
теперь слушал, девушку не только с сочувствием, но и с  профессиональным
интересом. До сих пор она говорила правду: в  таких  случаях  Сергей  не
ошибался. Он встал и снял с вешалки шинель.
   - Спасибо, мне не холодно... - Вера покачала  головой,  но  Пустельга
все же накинул шинель на ее плечи. - Потом... Я  попросила  кое-кого  из
знакомых...  Мне  обещали  помочь,  но  затем  сказали,  что   это   все
безнадежно. И тут пришел Микаэль...
   - А кто такой этот Микаэль? - как можно  равнодушнее  поинтересовался
Пустельга. Девушка, похоже, удивилась:
   - Миша? Ну, его у нас все знают! Это же сын Александра Ахилло,  очень
симпатичный молодой человек, такой общительный. Я с  ним,  в  общем,  не
была знакома, но он часто приходил к нам в театр...
   В общем, он вызвал меня и отдал документы. Я так и не поняла,  откуда
они у него...
   Сергей  кивнул:  Вера  по-прежнему  не  лгала.  Пустельга  постарался
сосредоточиться: сейчас  начнется  главное,  и  он  должен  понять,  где
правда, а где - нет...
   - Я так обрадовалась... Вы,  конечно,  понимаете...  -  Лапина  вновь
покачала головой, мокрые волосы упали на лицо. - В то утро мне казалось,
что есть все-таки Бог на свете. А потом мне позвонили - в тот же  вечер.
Голос мужской, незнакомый... Сказали, что документы достали вы,  назвали
вашу фамилию  и  номер  телефона.  Вначале  я  ничего  не  сообразила  и
позвонила вам сказать спасибо. Теперь я понимаю, что этого, наверно,  не
надо было делать...
   Девушка говорила правду, но Сергей ощутил, что каждое слово дается ей
с трудом. Она, похоже, колебалась, рассказывать ли то, что было дальше.
   - Потом... Потом - еще звонок. Тот же  голос...  Он  сказал,  что  вы
совершили должностное преступление, когда  добыли  документы.  Что  есть
свидетели, и теперь я ~ соучастница. И если я не хочу попасть в  камеру,
а потом - в лагерь, то должна выполнять то, что мне скажут...
   И тут Пустельга почувствовал в ее тоне легкую странность. Не то чтобы
Вера говорила не правду, но что-то, похоже, было не совсем так. Она явно
недоговаривала...
   - Они хотели... Вначале я думала, что этот неизвестный хочет того же,
что и Рыскуль...
   Внезапно девушка уткнулась лицом в ладони. Узкие плечи вздрагивали  -
Вера плакала. Плакала без звука, словно ей что-то сдавило горло. Наконец
медленно подняла голову:
   - Извините... Это было так омерзительно... Рыскуль -  он  животное...
Дайте мне платок... Или полотенце...
   Чистого платка у Пустельги не оказалось. К  счастью,  полотенце  было
рядом.
   - Но потом он сказал, что я должна  познакомиться  с  вами.  Что  это
будет  легко:  вы  человек  молодой,  симпатичный...   -   Вера   горько
усмехнулась. - Что даже посредственной актрисе это вполне  по  плечу.  А
мне - тем более... Он, похоже, видел меня в спектаклях: назвал несколько
моих ролей... Я должна стать  вашей  знакомой,  другом  и  выполнять  их
указания...
   - Какие именно? - История была самой элементарной. Вербовка,  простая
и не очень грамотная. Сам Сергей никогда не вербовал  агентуру  подобным
образом. Страх и угрозы  -  стимул  не  особенно  надежный,  особенно  в
длительной перспективе.
   - Они не сказали. Я должна вначале войти к вам в доверие...
   Стоп! Вот это уже не так - Вера лгала. Лгала  очень  убедительно,  но
Пустельга кожей почувствовал не правду. Ей сказали, это точно...
   - Я лишь поняла из его намеков, что должна узнавать от  вас  какие-то
служебные тайны. Вы ведете важное расследование...
   И это - тоже ложь. Тут не требовались даже отмеченные в его служебной
характеристике  "особые  способности".  Только   человек,   далекий   от
спецслужб, мог допустить, что сотрудник  Большого  Дома  будет  поверять
служебные тайны своим знакомым -  даже  очень  красивым,  даже  актрисам
Камерного театра...
   - Я отказалась... Мне угрожали... Вчера я заметила  у  дома  каких-то
подозрительных типов, сегодня утром тоже. Я не пошла в театр, весь  день
ходила по городу, а потом решила идти к  вам.  Мне  нужен  совет...  Мне
просто некуда  деться  -  ведь  они  знают,  где  я  живу,  знают  адрес
родителей... Что мне делать, Сергей?
   - Сейчас? Успокоиться и лечь спать. -  Пустельга  встал,  прикидывая,
куда он уложит гостью.  Жаль,  что  он  не  успел  обзавестись  хотя  бы
раскладушкой; Веру придется уложить в кровать,  а  самому  -  устроиться
прямо на паркете...
   О деле он решил больше не говорить. Похоже,  Веру  все-таки  сломали.
Она дала согласие, иначе откуда девушке  знать  его  адрес  на  Бронной,
который не был  известен  еще  даже  отделу  кадров  Большого  Дома?  Ее
сломали,  она  согласилась...  Бедная   Вера!   К   тому   же   грязная,
непрофессиональная работа. Такие агенты держатся недолго, они срываются,
их очень легко перевербовать.
   - Вы ляжете здесь, - Пустельга  кивнул  на  кровать  и  направился  к
шкафу, чтобы достать оттуда свое старое пальто. - Простыней  и  одеял  у
меня, увы, пока нет. Я вам дам шинель...
   Пальто было нужно ему самому - чтобы постелить на пол.  А  поговорить
надо будет утром, когда Вера успокоится...
   - Сергей! Вы мне не верите? Ну что же мне делать, помогите! Я  попала
в какую-то западню...
   Холодные ладони легли на плечи Сергея. Ее  глаза  оказались  рядом  -
широко раскрытые, испуганные. И все-таки она играла - играла  прекрасно,
профессионально.  Пустельге  внезапно  стало  невыносимо  жаль   молодую
актрису. Да, она попала в западню, и теперь  надеется  выжить.  Наверно,
тому, кто звонил по телефону, хватило серьезных аргументов...
   - Я вам верю, не надо, - Пустельга  осторожно  отстранился,  заставив
себя улыбнуться. - Давайте я вам скажу главное: никакого преступления  я
не совершал. Эти мерзавцы лгут, вам бояться нечего. Так что  поспите,  а
утром поговорим конкретно...
   В ее глазах мелькнуло что-то похожее на облегчение. Но затем -  снова
страх, и Пустельга еще раз убедился, что девушка рассказала  ему  далеко
не все.
   - Правда? Но почему они... Господи, что же мне делать?
   - Пока - отдыхать. Не волнуйтесь, все будет в порядке...
   В последнем Сергей был, конечно, не уверен. Но что-то  он  попытается
сделать. В конце концов, за подобные вещи положено крепко бить по рукам.
Да и Веру жалко: запутали девушку, сволочи...
   Он укрыл Лапину шинелью и начал устраиваться у двери, прикидывая, что
можно подложить под голову. Внезапно Вера спросила:
   - Сергей! Вы что, собираетесь спать на  полу?  Пустельга  лишь  пожал
плечами.
   - Прекратите немедленно! На этой кровати можно уложить пятерых!  Если
вы настаиваете, я  лягу  на  самом  краю.  Можете  положить  между  нами
пистолет вместо меча...
   -  Как  в  "Тристане  и  Изольде"?  -  сообразил  Сергей  и  невольно
усмехнулся: перспектива  показалась  забавной.  "Тристана"  он  видел  в
Харькове, в исполнении разъездной труппы.
   - Мы как раз собираемся ставить "Тристана". -  Вера  пододвинулась  к
самому краю, и Пустельга, не  испытывавший  воодушевления  при  мысли  о
ночевке на холодном паркете, неуверенно присел на кровать. -  Я,  честно
говоря, очень хотела сыграть Изольду, но в последний момент  роль  дали,
как всегда, Алисе. Это жена нашего главного...
   Похоже, девушка понемногу успокаивалась - во всяком случае, голос  ее
стал совсем иным. Сергей вздохнул и устроился с  другого  края  кровати,
накрывшись  с  головой  своим  старым  пальто.  О  театре  можно   будет
поговорить после. Интересно, что они от  него  хотят?  Уже  засыпая,  он
вдруг подумал, что подсылать к нему агента стоило лишь в одном случае  -
если требуется подготовить убийство.  Иначе  не  получалось,  разве  что
кто-то думал  скомпрометировать  старшего  лейтенанта.  Но  тут  не  тот
случай:
   Пустельга не женат, Вера,  похоже,  не  замужем.  В  крайнем  случае,
выговор по партийной линии, да и то без занесения.
   Это было одновременно и грустно,  и  смешно.  На  агента-убийцу  Вера
никак не  тянула.  Бедная,  замученная  девушка:  попалась,  бедняга,  в
жернова! Что  она  могла  сделать  -  придушить  его  ночью?  Предложить
прогул