у  совершенно  нечего.
Тем  более,  выяснилось,  что  и  Антошку  и  загадочного  генерала  зовут
одинаково - Антоном Васильевичем...
     ...Через три дня дверь его камеры распахнулась, и появился Антошка  -
веселый, как всегда, подтянутый,  в  лихо  заломленной  на  затылок  -  по
примеру покойного Дроздовского - фуражке. Год  назад  они  не  были  особо
близки, но Антошка, похоже, явно радовался встрече. Они обнялись, и Тургул
потащил его из  камеры.  Какие-то  тюремные  крысы  пытались  толковать  о
нарушенном порядке и о бумагах, которые должно  заполнить.  Внезапно  лицо
Антошки изменилось, он рыкнул - и контрразведчиков  сдуло  ветром.  И  тут
только Арцеулов заметил, что на Антошке не обычный  офицерский  китель,  а
щегольская форма дорогого сукна. А еще через несколько минут он узнал  то,
что добило окончательно: Антошка, то есть, конечно, Антон  Васильевич,  не
просто генерал, которых в Крыму и так окопалось достаточно. Бывший поручик
командовал лучшей дивизией белой армии - Дроздовской.
     С этой минуты жизнь пошла совершенно иначе. В тот же день,  едва  дав
Арцеулову привести себя в порядок после узилища, его доставили прямиком  к
Главнокомандующему. Оказывается, Врангель помнил и Арцеулова, и задание, с
которым отправляли его к Адмиралу. Ростислав сразу же получил  выговор  за
то, что не решился обратиться прямо к Главкому, а  затем  Врангель  слушал
его больше двух часов. Арцеулов понимал, что  его  рассказ  уже  не  имеет
никакой практической ценности. Все, ради чего его  посылали  через  фронт,
погибло вместе с Колчаком.  Но  барону  было,  похоже,  просто  интересно.
Ростислав был единственным, кто сумел добраться к Колчаку -  и  вернуться.
Врангель слушал его не перебивая, как слушают сказку  или  древний  миф  о
героях...
     ...Из кабинета Врангеля Ростислав вышел уже подполковником. Поскольку
документов у него не оставалось, он мог легко стать и  генералом  -  барон
верил на слово. Конечно, подобная мысль даже не  приходила  в  голову,  но
кое-какие выводы Арцеулов уже успел сделать. Здесь, в Крыму,  очень  легко
отправляли людей в контрразведку -  и  так  же  легко  повышали  в  чинах.
Оставалось узнать, как здесь воюют.
     Тургул обещал ему  должность  заместителя  командира  полка  -  и  не
простого, а Первого Офицерского, лучшего в дивизии.  Иного  желать  просто
невозможно, и Ростислав  заранее  обрадовался.  Оставался  пустяк,  чистая
формальность - пройти через армейских эскулапов,  дабы  получить  справку,
без которой здесь, как, впрочем, и всюду, дела не  делались.  Ростислав  с
легким сердцем зашел в  центральный  севастопольский  госпиталь  -  и  был
признан полностью негодным к службе.
     Это был конец. Напрасно он доказывал, шумел, пытался поднимать гирю и
стоять на руках. Врачи были неумолимы, а когда он в  отчаянии  бросился  к
Тургулу,  тот  выслушал  сочувственно,  но  с  медициной  посоветовал   не
шутить...
     ...Через  несколько  дней  Арцеулов  попал  на  прием   к   какому-то
столичному светиле, занесенному военным ветром в Симферополь. И тут уж ему
самому стало не  до  шуток.  Светило  говорило  долго,  сыпало  латинскими
терминами, но главное Ростислав уловил сразу. Его фронтовые контузии  были
не в счет - с этим на третий год войны успели свыкнуться. То,  из-за  чего
его не пускали на фронт в Сибири, здесь бы не помешало.  Но  дело  было  в
другом - у него оказалась черепная травма - свежая,  обширная,  поразившая
почти треть мозга.
     Арцеулов вспомнил: падающий "Муромец",  лопнувшие  ремни  и  страшный
удар, после чего все стало черно. "Никогда не снимай перстня!" Тогда он не
послушал совета, отдал перстень Лебедеву  -  и  тот  остался  невредим.  В
памяти всплыло давнее видение: он, прикованный к креслу, смотрит на глухую
стену неведомого ему парижского дома...
     Он не выдержал и принялся расспрашивать. Светило долго  отнекивалось,
но затем все-таки разговорилось. После  травмы  у  Арцеулова  должны  были
начаться  приступы  слабости,  временная  потеря  координации  и  сильная,
невыносимая боль...
     ...Все это было. Ростислав вспомнил  дорогу  от  Челкеля,  переход  к
монастырю - дни, когда казалось, что он попросту  не  дойдет,  свалится  и
останется навсегда под чужим холодным небом,  если,  конечно,  краснопузый
Косухин не потащит его дальше в приступе внеклассового великодушия...
     Светило подтвердило - так и  должно  было  начинаться.  А  еще  через
несколько дней, в крайнем случае, недель, Ростислава ждал полный  паралич.
То, что этого до сих пор не случилось, явилось для петроградского  светила
величайшей и абсолютно неразрешимой научной загадкой...
     ...Но Арцеулов знал то, о чем никому не рассказывал здесь,  в  Крыму.
Тайное убежище, монахи в оранжевых плащах  и  Цронцангамбо,  лечивший  его
каким-то пахучими мазями. Тогда боль и слабость отступили. Позже, в Индии,
почти ничего не напоминало о травме. Другое дело,  насколько  долго  будут
действовать эти загадочные снадобья...
     ...Единственно чего он добился -  это  должности  офицера  по  особым
поручениям при штабе Главкома. Месяц Арцеулова  держали  в  тылу,  посылая
инспектировать склады, пока наконец он не выбил  право  ездить  на  фронт.
Конечно, это было абсолютно не то. Арцеулов ехал в Крым не  инспектировать
- он ехал воевать, и очень скоро его посетило первое сомнение.
     Может, Ростиславу  все-таки  стоило  остаться  в  Индии  и  вместе  с
Ингваром организовывать  экспедиции  в  Гималаи.  А  может,  и  эта  мысль
посещала его все чаще, надо было ехать в Париж,  чтобы  краснопузый  дурак
Степка не оставался там один...
     ...Он не выдержал и написал Валюженичу, сообщив свой  симферопольский
адрес. Ответа не было,  и  тревога  росла.  Ростислав  вспомнил  последний
разговор с Наташей,  странную  телеграмму  от  Карла  Берга  и  еще  более
странное молчание Тэда и девушки. Конечно, американец мог уехать, забыть -
но Наташа должна помнить...
     ...В  свободное  время,  которого  здесь  оказалось  слишком   много,
Арцеулов  забегал  в  библиотеки:  и  в  симферопольскую  городскую,  и  в
знаменитую севастопольскую, основанную адмиралом Лазаревым. Там  он  нашел
немало статей Семирадского, пару публикаций Семена Богораза и массу работ,
напечатанных Бергами - Карлом и Федором, отцом  Наташи.  Были  и  Наташины
статьи, но прочитать их, равно как и все прочие, Ростислав так и не  смог.
Физика и высшая математика - от этого  он  полностью  отвык  за  фронтовые
годы.
     Перелистав "Известия Императорской  Академии  Наук",  Арцеулов  нашел
статью Родиона Геннадиевича,  который  оказался  на  простым  учителем,  а
почетным доктором Стокгольмского университета. Вероятно, бывший  ссыльный,
фамилия  которого,  как  выяснилось,  была  Соломатин,   рассказал   своим
случайным гостям далеко не все. Статья называлась "Предварительный  анализ
древнедхарской письменности  на  основании  памятников  Северного  Урала".
Решив, что это таки не математика и не теория частиц, Ростислав  решил  ее
основательно  проштудировать,  но  не  успел.  Барон  отправил   его   под
Александровск; где Дроздовская дивизия насмерть схватилась с  13-й  армией
бывшего поручика Уборевича...


     День клонился к закату, но грохот канонады не  стихал.  Напротив,  он
становился слышнее, словно бой приближался к тому месту, где на  командном
пункте ждал донесений Тургул. Арцеулов то и дело поглядывал на товарища  -
лицо Антошки оставалось невозмутимым,  даже  веселым,  но  глаза  выдавали
скрытое беспокойство. Что-то складывалось не так.
     - Антон Васильевич, я съезжу, - Арцеулов обращался  с  этой  просьбой
уже в третий раз. Как и прежде Тургул лишь посмеивался, грозя  санаторием,
но в его веселости уже чувствовались неуверенность  и  тревога.  Ростислав
видел, что Тургул и сам готов  немедленно  мчаться  в  Александровск,  где
сражались "дрозды", но заставляет себя ждать.
     Было уже около  семи,  когда  адъютант  позвал  Тургула  к  телефону.
Антошка отсутствовал долго, а вернувшись, бросил уже без всякой улыбки:
     - Сглазил! Нас вышибли из центра и гонят дальше! Я послал  туда  полк
Колтышева... Слушай, у Барона есть сведения о красных резервах?
     - К Александровску идет 2-я Конная Миронова...
     - Знаю! Они еще  далеко.  Объявилась  свежая  красная  дивизия.  Там,
оказывается, есть ударный  полк  -  256-й  имени  Парижской  Коммуны.  Они
опрокинули наш Первый Офицерский, представляешь?
     - Ого! - Арцеулов покачал головой. - А кто командир?
     - В дивизии - еще не выяснили, а полком командует  какой-то  Косухин.
Говорят, бывший офицер. Вот бы кого достать!..
     Тургул  скрипнул  зубами.  Ростислав  знал:  офицеров,  служивших   у
красных, здесь в плен не брали...
     ...Арцеулов вновь вскинул бинокль, хотя рассмотреть хоть что-нибудь в
дымящемся мареве было невозможно. Интересно,  есть  у  краснопузого  Степы
родственники-офицеры, кроме брата? Впрочем, Степина фамилия не из  редких,
в отличие от его собственной. Да и то на всю Таврию гремело  имя  красного
летчика Константина Арцеулова,  что  стало  предметом  частых  язвительных
шуточек сослуживцев Ростислава...
     ...Еще полчаса прошло в молчании. Подполковник знал: Тургул  отправил
в бой всех, кроме начштаба, которого в атаку посылать не  принято,  и  его
самого. Там, в Александровске, наступал момент, когда обе  стороны  теряли
силы, и судьбу сражения могла решить свежая рота.  Но  к  красным  спешили
резервы, а у Тургула оставался лишь один батальон - Особый Офицерский.
     Адъютант что-то доложил Тургулу,  тот  кивком  отпустил  его,  минуту
подумал и повернулся к Арцеулову:
     - Нас прижали к  южной  окраине.  Колтышев  ранен,  Володю  Манштейна
отрезали, он где-то в центре. Связь прервана. Я вывожу батальон.
     - Антон, разреши! -  Арцеулов  знал,  что  Тургул  не  может  уйти  с
командного пункта. Генерал ждал подкреплений - бой в самом разгаре.
     - Слава, ты же знаешь!..
     - Ваше превосходительство! - Арцеулов стал по стойке смирно и рубанул
по-уставному. - Даю слово офицера,  что  вышибу  красных  и  продержусь  в
городе до рассвета!
     - Господин подполковник, -  грустно  улыбнулся  Тургул,  -  этого,  к
сожалению, недостаточно. Надо продержаться  до  десяти  утра.  На  подходе
бригада Морозова. Но к ним  идет  Вторая  Конная.  Тут  уж  -  кто  успеет
первым...
     - Я понял. Разреши...
     Тургул секунду подумал:
     - С Богом, Ростислав. Вышиби этого Косухина! Далеко не  забирайся,  в
центре много каменных зданий - зацепись за них...
     - Так точно, - Арцеулов подбросил руку к козырьку новенькой фуражки и
зло улыбнулся. Он не знал, доживет ли  до  рассвета,  но  в  любом  случае
Степиному однофамильцу придется туго...


     На южную окраину батальон ворвался без выстрелов.  Кололи  штыками  -
"дрозды" из Особого батальона были сплошь ветераны, еще с Ясского  похода.
Красные, уже уверенные в победе, дрогнули и покатились по горящим улицам к
центру. Ростислав не стал дробить силы, а бросил  батальон  вдоль  главной
улицы, надеясь, что части дивизии успеют прийти в себя и присоединяться  к
нему. Так и  вышло.  Дивизия  вновь  разворачивалась,  словно  и  не  было
многочасового боя. "Дрозды" атаковали молча, экономя патроны  и  не  давая
врагу опомниться. Арцеулов шел впереди батальона с  потухшей  папиросой  в
зубах и трехлинейкой наперевес. Фуражку  еще  в  начале  боя  сбила  пуля.
Ростислав не стал  ее  искать,  радуясь,  что  вечерняя  прохлада  овевает
разгоряченную голову. Дико хотелось пить, но  на  это  можно  не  обращать
внимания. Наконец-то он воевал - и это был горький  праздник,  поминки  по
тем, кого Арцеулов оставил в  далекой  Сибири  и  здесь  -  от  Одессы  до
излучины Дона.
     Центр  горел,  но  в  нескольких  массивных  кирпичных   зданиях,   о
назначении которых догадаться было совершенно невозможно, красные  все  же
сумели удержаться. В  упор  ударили  пулеметы.  Арцеулов  помянул  большой
Петровский загиб, выплюнул окурок и бросил "дроздов" к ближайшему из домов
- огромному, с  толстенными  стенами,  похожему  на  старинный  купеческий
склад. Красные поставили там несколько пулеметов, выглядывавших  из  узких
маленьких окон, и упорно прижимали наступающих к брусчатке.  Один  пулемет
удалось "погасить", и  "дрозды"  ворвались  внутрь.  Арцеулов  оказался  в
большом помещении, где валялись несколько трупов и брошенные винтовки,  но
дальше ходу не было.  Внутренняя  дверь  простреливалась:  красные  успели
поставить еще один пулемет,  а  в  маленькое  окошко,  больше  похожее  на
крысиный лаз, нельзя было просунуть даже гранату.
     Ростислав решил не лезть на рожон и отправил роту в обход. Вскоре ему
доложили, что склад удалось окружить, но дальше красные не  пускали.  Надо
было остановиться и подумать - впереди целая ночь.
     Здесь же, в отбитом у красных помещении  склада,  Арцеулов  развернул
карту. Среди офицеров оказался один местный  уроженец,  и  с  его  помощью
подполковник сумел разобраться в путанице улочек.  В  общем,  он  выполнил
задачу.  Полностью  центр  отбить  не  удалось,  но  батальон   вместе   с
присоединившимися к  нему  "дроздами"  из  других  частей  занял  неплохие
позиции.
     Арцеулов, послав донесение  Антошке,  приказал  закрепиться.  Сам  он
решил оставаться на складе. В случае артобстрела  здесь  безопаснее,  а  к
красному соседству было не привыкать. Напротив внутренней двери  поставили
"гочкис", раненых унесли в тыл, и наступил момент для первого перекура.
     В помещении склада вместе  с  Арцеуловым  расположились  десятка  два
офицеров.  Ростислав  достал  папиросы,  подавая   пример.   Он   внезапно
усмехнулся:  точно  так  же  в  коротком  промежутке   между   боями   они
перекуривали на окраине Екатеринодара.  Там  тоже  были  какие-то  склады,
которые приходилось брать с боем. Папиросами угощал генерал Марков: они  у
него не переводились, к радости страдающих без табака "добровольцев".
     - Господа, огоньку не найдется?
     Вопрос повис в воздухе. Курильщики  растерянно  похлопывали  себя  по
карманам, но - редкая вещь  -  ни  у  кого  не  оказалось  ни  спичек,  ни
зажигалки.  Ростислав  с  сожалением  вспомнил,  что  отдал  свой  коробок
Тургулу. Выходить не хотелось: можно поймать шальную пулю.
     - У красных попросить, что ли?
     Нелепое предложение вызвало смех, но затем один из офицеров - молодой
поручик с солдатским "Георгием" на груди  осторожно  подошел  к  слуховому
окошку, подмигнул остальным и прокричал:
     - Эй, краснопузые! Спичек не будет?
     - А повежливее можно? - донеслось  в  ответ.  Поручик  удивился,  но,
подумав, предпринял новую попытку:
     - Господа красноармейцы! Не соблаговолите ли одолжить спички? Взываем
к солидарности курильщиков!
     На этот раз засмеялись за стеной. Послышался легкий  стук  -  коробок
упал на пол, к нему  тут  же  потянулись  нетерпеливые  руки.  Красные  не
оплошали: по яркой наклейке  кто-то  успел  сделать  карандашную  надпись:
"Травитесь, беляки!"
     - Вернуть не забудьте! - донеслось из-за стены. После того как  сизый
дым  пополз  под  потолок,  Арцеулов  лично  переправил  надпись,  заменив
"беляки" на "товарищи", и отправил спички  обратно,  не  забыв  прибавить:
"Сэнк ю".
     - Дон'т менш ит! - донеслось в ответ.
     - Ого! - кто-то из офицеров заинтересовался уже всерьез. Да,  красные
уже были не те, что в 18-м!
     - Наверно, курсанты, - предположил все тот же поручик.  -  Выучились,
сволочи!
     - Эй, краснопузые, откуда будете?
     Ответа не ждали, но из-за стены прозвучало твердо и веско:
     - 256-й имени Парижской Коммуны!
     "Дрозды" стали переглядываться. Значит, здесь те, кто  разбил  Первый
Офицерский! Лица недобро улыбались - если  бы  не  кирпичная  стена  и  не
пулемет у прохода, тамошним курильщикам пришлось бы не сладко.
     - А где ваш Косухин? - красного командира за  эти  сутки  уже  успели
дружно возненавидеть.
     - А на что он вам? В плен собрались, недобитые?
     Там, за стеной, хорошего настроения явно не теряли.
     - Да нам поговорить бы... - офицеры переглядывались. Граната в окошко
не пролазила, но можно просто пальнуть из винтовки.
     Невидимые собеседники замолчали. Настала тишина, лишь где-то  далеко,
за  несколько  улиц,  шла  ленивая  перестрелка.  Арцеулов   автоматически
отметил, что патронов у красных, похоже, в обрез.
     - Ну я Косухин! - голос прозвучал спокойно, с явной насмешкой: - Чего
надо, чердынь-калуга?
     Ростислав похолодел. Разведка  ошиблась:  командир  256-го  -  не  из
бывших офицеров. Господи, но почему так?  Оставалось  надеяться,  что  это
все-таки совпадение. Вдруг у краснопузых есть другой Косухин  с  такой  же
"чердынь-калугой"?
     Он не выдержал, жестом остановил собиравшихся высказаться  на  полную
катушку офицеров и осторожно подошел к окошку.
     - Степан?
     За стеной молчали.  Арцеулов  хотел  уже  отойти  и  все  забыть,  но
внезапно вновь послышался знакомый голос:
     - Че, Ростислав, никак ты? Еще не расстреляли?
     Тон и  слова  были  под  стать  обстановке,  но  Арцеулову  почему-то
показалось, что где-то самым краешком в голосе Степы  прозвучала  радость.
Из холода Ростислава бросило в жар. Теперь уже сомнений не оставалось.
     - Сдавайся, краснопузый! - крикнул  он  первое,  что  пришло  на  ум,
просто желая еще на минуту затянуть разговор. - Мы вас окружили!
     - Это кто кого окружил, чердынь-калуга! - Степа засмеялся  как  можно
обиднее. - Ладно, возьму тебя в плен - поговорим!
     Ростислав отошел в сторону. Сердце бешено билось, в голове  появилась
знакомая слабость. Значит,  они  все-таки  встретились!  Господи,  но  как
нелепо! Хотя, с другой стороны, оба спешили на фронт. И оба успели...
     - Вы его  знаете,  господин  подполковник?  -  в  тоне  спрашивающего
прозвучало уважение и одновременно страх, словно Арцеулов был знаком не  с
красным командиром, а с самим Вельзевулом.
     - Немного, - Арцеулов отвечал, даже не думая. - Довелось...
     - Опасный?
     - Куда уж опаснее...
     Входить  в  подробности  не  хотелось.  Не  то  чтобы  знакомство   с
командиром 256-го полка могло как-то скомпрометировать  -  такое  за  годы
Смуты встречалось сплошь и рядом. Но то, что связывало  его  с  Косухиным,
оглашению не подлежало. И не только потому, что за некоторые их общие дела
можно заплатить головой...
     Арцеулов  заставил  себя  думать  о   другом.   Красные   не   просто
перекуривают. У них тоже приказ; и едва ли красноармейцы  256-го  намерены
всю ночь мирно отдыхать.
     Подумав, Арцеулов послал гонца в штаб с требованием патронов,  а  сам
приказал батальону готовиться к бою. И вовремя.
     Красные атаковали как только  стемнело.  "Дрозды"  отбили  три  атаки
подряд, чуть было не захватили весь центр, но к красным подошла подмога, и
теперь уж дроздовцы едва сумели удержаться на  прежних  позициях.  Спасали
выучка, многолетний опыт, а также то, что Арцеулов до  последнего  момента
держал в резерве два  свежих  взвода.  Когда  краснопузые  уже  валили  по
главной улице, разрезая батальон надвое, подполковник  бросил  офицеров  в
штыки - и бойцы полка имени Парижской Коммуны вновь отступили.
     К полуночи стрельба стихла. Вместо патронов Тургул прислал с вестовым
записку, сообщая, что бригада Морозова на подходе и будет в Александровске
еще до рассвета.
     В помещении склада все оставалось без перемен. Правда, никто  уже  не
думал переговариваться - и те, и другие смертельно устали.
     Когда часы показали половину второго, Арцеулов, до  этого  ежеминутно
ждавший атаки, разрешил "дроздам" спать, естественно,  посменно,  выставив
караулы. Красные молчали. Они тоже  не  могли  наступать  без  патронов  и
резервов. Оставалось ждать, кто подоспеет первым - командарм  Миронов  или
командир Донской бригады Морозов...


     В темном, освещенном  неро