залось вновь погрузившись  в  раздумье.
Наконец он поднял голову:
   - Значит, вы прибыли сюда не из-за меня. Вы и этот  мелкий  колдун...
вы просто шпионы Семена Богораза?
   Чиф вытер со лба внезапно  выступившие  капли  пота.  Похоже,  об  их
миссии знала уже вся Столица. Зато его приятель не медлил:
   - Господин большевистский офицер! По поводу  ^мелкого  колдуна"  могу
сообщить, что меня зовут Бен, я хорошего дворянского рода и полностью  к
вашим услугам. Если, конечно, вы не предпочтете написать на  меня  донос
говорят, здесь это заменяет дуэли.
   - Бен! - шепнул Косухин-младший, но Волков лишь рассмеялся:
   - Я не могу принять вашего вызова,  господин  Бен.  Мы  не  в  равных
условиях. И не вздумайте в меня стрелять - вам же  хуже  будет.  Кстати,
передайте Богоразу, что я помню ту пулю, в церкви Святого Ильи.
   - Передам, - вежливо кивнул Бен. - А насчет равных условий -  я  могу
подождать, пока вы сходите за оружием, если забыли его дома.
   Волков легко дернул рукой. Бена шатнуло и бросило  назад,  спиной  на
прутья ограды. Рука опустилась  -  молодой  человек  медленно  сполз  на
землю.
   - Мы в неравных условиях, господин Бен, - повторил Волков. - С  вашим
товарищем - дело другое... Но не хочу... Господин Косухин! В присутствии
господина Бена прошу засвидетельствовать перед вашим отцом:  я  не  хочу
враждовать с ним и с теми, кто помогает ему. Сегодня я спас ваши  жизни,
господа. Надеюсь, этим я покрыл свой долг  Степану  Косухину,  передайте
ему это! И еще: скажите Богоразу, чтобы не вмешивался  в  наши  дела.  В
каждом аду свои  порядки.  Пусть  устраивает  свой  ад  по  собственному
усмотрению, а нам предоставит такое же право.
   - Господин Волков! - Чиф пришел в себя  и  несколько  осмелел.  -  Вы
сказали слишком много или слишком мало...
   - Я сказал достаточно. Ваше дело - выслушать и передать. Эта  история
не касается вас прямо, Иван Степанович.
   - Кроме одного. Вы намекнули, что я  не  человек.  Это  у  вас  здесь
заменяет традиционные оскорбления?
   Волков усмехнулся - смех был злым и обидным:
   - Вы что,  не  понимаете?  Неужели  отец  оставил  вас  в  счастливом
неведении? Забавно... Один человек падает на брусчатку  с  переломанными
костями и проломленным черепом, затем получает две разрывные  пули  -  в
голову и сердце, его закапывают на глазах у всего  города,  а  потом  он
объявляется как ни в чем не бывало на  вашей  паршивой  планетке.  Ну  и
другой... тоже человек... не боится Непускающей Стены, которая действует
даже на чугов, вместо крови имеет черт знает что... Продолжать?
   - Будьте любезны, - как можно спокойнее предложил Чиф.
   - Ладно. Господин Бен, помогите нам. Вон высокий памятник с  крестом.
Что вы видите?
   Длинная  рука  указала  куда-то  влево.  Бен  пожал  плечами,   долго
всматривался, а затем недоуменно заметил:
   - Памятник и вижу. Оградка...
   - Благодарю вас. Иван Степанович, взгляните. Чиф послушался.  Вначале
ничего нельзя было разглядеть, кроме смутного силуэта памятника. Он  уже
хотел потребовать объяснений, и вдруг темнота  сгустилась  над  могилой,
затем как будто лопнул черный занавес, и из мглы медленно проступили три
белые фигуры...
   - Там...  девушка...  старик...  И  какая-то  женщина,  -  растерянно
проговорил Чиф. - Они... какие-то белые...
   - Вот именно, - буркнул Волков. -  Можете  с  ними  пообщаться,  если
желаете. Если не верите  своим  глазам,  просто  обратитесь  к  хорошему
врачу, чтоб сделал вам анализ крови... Прощайте, господа! Идите прямо по
аллее, там будет калитка. Вас пропустят.
   Чиф наконец оторвал взгляд от белых силуэтов, хотел переспросить,  но
увидел, что спрашивать некого. Темная аллея была пуста. Тот, кто  назвал
себя Волковым, исчез, словно сам был призраком, вышедшим из могилы в эту
ненастную ночь.

5. ХРАНИТЕЛЬ

   В тот день шли долго. Майор надеялся до темноты пересечь Яйлу,  чтобы
выйти к Чердашу не позже завтрашнего полудня. Правда,  дорога  оказалась
не из приятных. Ровная поверхность Караби обманула: под ногами оказалась
скрытая высокой старой травой скала, вся в  выбоинах  и  мелких  камнях,
норовивших попасть под  ноги  на  каждом  шагу.  Вскоре  пустая  равнина
сменилась невысокими холмами и пологими впадинами,  которые  приходилось
обходить, чтобы не перебираться через выступавшие сквозь траву  каменные
гребни. Вдалеке показались темные пятна небольших рощиц, подступавших  к
дороге. Тут требовалась еще большая осторожность,  чтобы  не  угодить  в
засаду. Уже  стемнело,  а  маленький  отряд  продолжал  идти,  пересекая
Караби-Яйлу с юга на север. Карта  помогала  плохо  -  дорога  время  от
времени исчезала, раздваивалась, а то и начинала сворачивать в  обратную
сторону. Подумав, Ерофеев предложил идти просто по компасу, но первые же
сотни метров заставили отбросить  эту  идею:  земля  под  ногами  Начала
горбиться, ноги то и дело проваливались в скрытые в траве ямы, а однажды
шедший первым майор едва не угодил в огромную карстовую промоину.
   Уже в полной темноте  Ерофеев  велел  сворачивать  к  одной  из  рощ.
Невысокие, покрытые черной корой  деревья  росли  настолько  густо,  что
пробраться через  них  не  было  никакой  возможности.  Поэтому  палатку
поставили на опушке, чуть отойдя и сторону, чтобы  огонь  не  увидели  с
дороги.
   Михаил чувствовал себя усталым  и  разбитым,  даже  разговаривать  не
тянуло. Ерофеев и тот, казалось, утратил свою обычную жизнерадостность и
Невесело хмурился, не развеселившись даже  после  очередного  глотка  из
фляжки. Лишь Гонжабов был все тот же - спокойный, невозмутимый, словно и
не прошагавший весь день с тяжелым рюкзаком.
   Костер немного согрел. Вскипятили чай, сварили кашу, а для  бхота,  в
отдельном котелке, - рис: перед завтрашним днем следовало поесть  и  как
следует отдохнуть. Но спать не тянуло. Все трое сидели  возле  костерка,
молча глядя в огонь и подбрасывая время от времени мелкие сучья, чтоб не
дать пламени угаснуть.
   - Слышь, Гонжабов, расскажи чего интересного,  -  предложил  внезапно
майор, - молчишь все, молчишь... Два дня молчал, это ж надо!
   - Нас учат молчать, - последовал невозмутимый ответ, -  лишние  слова
опасны.
   Предавал. Но потом понял, что наш Владыка - выше человеческих чувств.
Мы - глина, из которой он лепит новый мир.
   - Вот тебе "четвертак" и впаяли, - наставительно заметил  Ерофеев.  -
Чтобы не философствовал. Это, гражданин Гонжабов, изменой пахнет.
   - Я не предатель. Я по-прежнему служу тому, кто открылся мне  однажды
ночью, когда я молил о просветлении. Но я знаю, кому служу, а вы -  нет.
Вы умрете  слепыми,  я  -  зрячим.  Впрочем,  в  царстве  Шинджи  мы  не
почувствуем разницы...
   Ему никто не ответил. Похоже, даже на Ерофеева произвели  впечатление
если не сами слова, то спокойный, чуть насмешливый тон, каким  они  были
сказаны. А Михаил поневоле задумался. Дело, конечно, не  в  таинственном
"Владыке" и  не  в  "царстве  демона  Шинджи"  -  за  странными  словами
проступали вещи простые и понятные. Ахилло не считал себя фанатиком и не
очень верил в близкий бесклассовый рай. Но власть, победившая в Смуте  и
вновь  спаявшая  страну,  вызывала  уважение  и  казалась  единственной,
способной  в  этой  стране  править.  Ахилло  старался  служить  честно,
прекрасно  понимая,  что  любой  строй  имеет  недостатки,  с   которыми
приходится  мириться.  Но  абстрактные  и  вполне  логичные  размышления
становились излишними  перед  страшной  смертной  чертой.  Бхот  говорил
правду: каток, сорвавшийся с места, мог в любую минуту подмять не только
Ахилло с его философией, но и любого - от простого  работяги  до  самого
наркома  Ежова,  а  то  и  кого  повыше.  Происходящее   теряло   смысл,
превращаясь  в  бесконечный  карнавал  смерти.  Но  смысл  был,   Михаил
чувствовал  это,  однако  не  ему  и  не  ему   подобным   было   понять
происходящее. Это пугало, заставляло порой лихорадочно искать выход,  но
выхода Ахилло не находил. Измена не спасет, а в "царство Шинджи" в любом
случае лучше отправляться с чистой совестью...
   Спали по  очереди,  но  никто  не  потревожил  путешественников.  Еще
затемно в костер подбросили дров, вскипятили  чай,  и  Ерофеев  приказал
выступать. Идти оставалось недолго,  километров  восемь,  правда,  часть
дороги - не по Яйле, а прямо через горы...
   Пройдя пару километров, майор остановил отряд, сверился  по  карте  и
велел сворачивать прямо на запад, к одной из  вершин,  окружавших  плато
Караби. Вскоре плоскогорье сменилось редким  лесом,  тропа  поползла  по
горному склону, и неровная скала  под  ногами  сменилась  серым  влажным
суглинком. Сквозь низкие тучи  выглянуло  бледное  осеннее  солнце,  лес
посветлел, и двигаться  стало  немного  веселее.  Майор  даже  попытался
что-то насвистывать, но тут же умолк, вспомнив об осторожности. Впрочем,
те, что шли впереди, казалось, забыли  о  преследователях.  Михаил  даже
предположил, что оба отряда идут  разными  дорогами,  что  вполне  могло
случиться в путанице горных тропинок.
   За невысоким перевалом открылась долина, окруженная  высокими  серыми
скалами. Пришлось задержаться: тропинка раздваивалась, ныряя  в  лес,  и
найти нужную было нелегко. В конце концов, посовещавшись, решили идти по
правой. Вновь потянулся лес, пустой, осенний,  желтые  листья  покрывали
тропу, а в густых ветвях мелькали какие-то черные птицы. Дорога вывела к
огромной, покрытой мхом скале. Здесь  майор  предложил  перекурить.  Уже
затаптывая окурок в сырую  землю,  Михаил  невольно  остановился:  среди
мокрых листьев  лежала  гильза  от  "Казбека".  Их  враги  прошли  здесь
несколькими часами раньше...
   Снова был подъем, на этот раз крутой, затем сырая ложбина, по которой
с шумом бежала вспухшая от  осенних  дождей  речка.  Тропинка  вильнула,
обходя отрог высокой горы, а затем вновь пошла на подъем.
   Поднявшись на гребень, майор поднял руку,  делая  знак  остановиться.
Здесь, на перевале, лес поредел, открывая взору еще одну долину, на этот
раз небольшую, теснившуюся между двумя горами -  поросшей  темно-зеленым
хвойным лесом и второй, повыше, с  голой  каменистой  вершиной.  Ерофеев
ткнул пальцем в карту, Ахилло всмотрелся и понял: та гора, что повыше, и
была целью их путешествия...
   К подножию Чердаша подошли в начале первого. Тучи  вновь  сомкнулись,
заморосил холодный дождь, пришлось  вновь  накинуть  капюшоны.  Прямо  с
тропы заметили первую пещеру - небольшую, служившую, судя  по  высохшему
помету, овечьим убежищем. Пришлось идти дальше, обходя  гору  с  юга  на
север.
   За час поиска обследовали еще две  пещеры  -  такие  же  маленькие  и
пустые. Похоже, здесь были не они одни: в  одной  из  пещер  лежали  две
пустые банки из-под тушенки и свежий окурок  "Казбека".  Незваные  гости
были тут совсем недавно.
   Наконец Ахилло, выбивший себе право идти первым,  заметил  еще  одно,
четвертое, отверстие в каменном теле горы. Тропинка утыкалась  в  свежий
каменный завал. Приметы совпадали  -  именно  здесь  обрушившийся  склон
обнажил замаскированный вход.
   - Ну чего? - Ерофеев опустил бинокль и перекинул  карабин  на  грудь.
Перекурим напоследок?
   Ахилло не возражал. Усталость  куда-то  исчезла,  появился  привычный
азарт и даже нетерпение. Они были у цели, и  папироса,  казалось,  горит
слишком долго...
   - Пойду взгляну, - решил майор. -  Может,  они  у  входа  караульного
поставили...
   - Я схожу, - вызвался Ахилло, но Ерофеев покачал головой:
   - Хватит  с  тебя.  Уже  погеройствовал,  надо  же  и  мне...  Слышь,
Гонжабов, а ну определи, раз ты такой умный. Стерегут вход?
   - Там никого нет, - бхот ответил, даже не взглянув в сторону  пещеры.
- Не этого бойся...
   Майор все же сходил на разведку, но вскоре вернулся.
   - Пусто, - сообщил он. - То есть - не пусто... Там такая хрень, я вам
скажу...
   Михаил уже знал, что данное слово могло  означать  в  устах  Ерофеева
совершенно разные вещи. Оставалось узнать, что имеется в  виду  на  этот
раз...
   Проход в пещеру был невелик - едва в человеческий рост. Луч  фонарика
высветил  неровный  пол,  сходящиеся   к   центру   своды   и   странный
четырехугольный ящик у противоположной от входа стены.
   Михаил, светя фонариком, быстро оглядел пещеру. Ничего, кроме  ящика,
сложенного из тяжелых серых плит, в ней не было. Зато слева,  незаметный
снаружи, темнел еще один проход, уводивший в глубь горы.
   - Нет, ты погляди, капитан! - Майор был уже возле странного каменного
сооружения. - Во дают!
   Ахилло подошел поближе. Поверх  огромного  каменного  саркофага  была
положена тяжелая серая плита, слегка сдвинутая  в  сторону.  Луч  фонаря
ушел в щель  и  Михаил  невольно  вздрогнул.  Из  тьмы  улыбался  желтый
треснувший от времени череп, рядом лежал еще один, за ним еще - десятки,
если не сотни мертвых  истлевших  голов,  наполнявших  гигантский  серый
гроб...
   Гонжабов мельком взглянул на мертвые  кости  и  вновь,  как  это  уже
случалось не раз, слегка пожал плечами. Похоже, находка его не удивила.
   -  Ну  че?  -  Ерофеев  щелкнул  зажигалкой,  Прикуривая.  -   Состав
преступления налицо.  Пиши  протокол,  капитан:  в  пещере  горы  Чердаш
найдены  неопознанные,  тудыть  их,   останки   неустановленного   числа
советских граждан...
   Тон майора был соответствующим  словам,  но  Ахилло  показалось,  что
Ерофееву все же немного не по себе.
   - Я, кажется, читал об этом. - Страх  прошел,  и  Михаил  разглядывал
погребения с немалым интересом.  -  Каменные  ящики!  Это  тавры!  Такие
могилы  раньше  встречались  часто.  По-моему,  что-то  такое  было   на
Чатыр-Даге.
   - Пещера Тысячеголовая, - вздохнул Ерофеев. - Знаю, я ведь, мать его,
археолог, так что почитывал, пока готовился. Ну чего, эти, из  академии,
нам коньяк поставить должны. Да только не это нам нужно... Там - проход,
заметил?
   Михаил кивнул.
   - Дело, думаю, было так. Пастух этот,  Валилов,  был,  видать,  мужик
любопытный. Заглянул сюда, нашел это диво, ну и смекнул, что дальше  еще
похлеще будет. Может, золото искал... А ты чего скажешь,  Гонжабов?  Ты,
мать твою, эксперт!
   Бхот обвел  взглядом  пещеру,  провел  рукой  по  воздуху  и  покачал
головой:
   - Это место было заклято. Очень давно.  Сейчас  здесь  спокойно.  Эти
мертвые мертвы навсегда...
   - Слыхал? - Майор подмигнул Михаилу. - Эх, попы мне эти, монахи...  А
чего там?
   Он кивнул в сторону прохода. Бхот усмехнулся:
   - Там смерть. Для тебя, и для твоего спутника, и  для  тех,  кто  уже
зашел туда. Но не для меня.
   - Ах ты, ядрить твою! - взъярился Ерофеев. - Ты чего,  по-человечески
сказать не можешь? Засунуть бы тебя в Бутырки на год-другой...
   Гонжабов не отреагировал. Ерофеев,  не  скрывая  опаски,  взглянул  в
сторону темного входа:
   - Ладно, не обижайся. Раз тебя сюда послали, скажи, что делать надо.
   И вновь усмешка на смуглом лице:
   - Хочешь обмануть смерть? Хорошо, я сам  поведу  вас.  Когда-то  меня
прозвали "Нарак-цэмпо"... Может, мне повезет...
   Ахилло вспомнил страшную физиономию бронзового демона, прикинув,  что
прошлое дважды орденоносца Гонжабова было непростым. Сам бы он ни за что
не желал иметь подобное прозвище, даже в качестве агентурной клички...
   - Веди! - решил майор. - Только, Гонжабов,  чтоб  ясно  было:  первая
пуля - в кого-нибудь из нас, вторая - тебе в затылок. И  не  мечтай,  не
испаришься.
   Бхот не ответил. Он не спеша подошел к проходу, прислушался и кивнул.
   Рюкзаки и палатку оставили в пещере,  спрятав  за  стенкой  каменного
ящика. Мертвым, ставшим, по мнению Гонжабова, мертвыми навсегда, едва ли
могли  понадобиться  консервы  и  зубные  щетки.  Зато  оружие   держали
наготове. Майор хотел было всучить бхоту наган,  но  тот  молча  покачал
головой. Ерофеев плюнул и не стал настаивать...
   Гонжабов шел первым, Ахилло - вторым, а  Ерофеев  -  с  карабином  на
изготовку - замыкающим. Фонари не включали: Гонжабов  вскользь  заметил,
что свет ему не нужен.
   Вокруг сомкнулась угольная чернота, сразу стало душно, в горло  лезла
пыль. Под ногами шуршали мелкие камешки, и  только  звук  шагов  нарушал
тяжелую липкую тишину. То и дело приходилось наклонять  головы:  потолок
был низок, да и в ширину проход едва мог пропустить двоих.
   Сначала шли вверх, затем вниз, потом снова вверх. Михаил  то  и  дело
поглядывал на светящийся циферблат наручных часов -  они  двигались  уже
минут двадцать, а значит, прошли не менее километра.
   - Стой! - не выдержал наконец майор. - Ну его к бесу! Перекурим...
   Курили осторожно, прикрывая огонек папиросы ладонями.
   - Слышь, Гонжабов, - вздохнул майор, - не молчи! Чего там дальше?
   - Дальше - поворот, - послышался тихий бесстрастный голос, - и  снова
проход, но более широкий. Если тебе страшно, включи фонарь, здесь никого
нет.
   - А иди ты! - обиделся Ерофеев. - Не страшно мне! А со  светом  лучше
не баловать: вдруг кто-нибудь там, за углом, сидит да ждет...
   Михаил с большим удовольствием засветил бы фонарик, но  довод  майора
был резонным. Работа приучила  к  осторожности,  хотя  угольная  чернота
пещеры изрядно действовала на нервы.
   Бхот не ошибся: поворот оказался совсем  рядом  -  всего  в  двадцати
шагах. Там было тихо, но пещера действительно стала выше и  шире.  Стали
попадаться редкие световые окна  -  вернее,  маленькие  "окошки",  через
которые откуда-то сверху просачивался бледный свет.
   Настроение сразу улучшилось, но  Гонжабов  явно  не  разделял  такого
оптимизма. Несколько раз он  останавливался,  прислушиваясь,  и  наконец
повернулся к майору:
   - Для вас здесь опаснее, чем я  думал.  Тут  опасно  даже  для  меня.
Вернуться не поздно. Решай.
   Ерофеев негромко чертыхнулся:
   - Навязался на мою голову! Слышь, капитан,  а  может,  и  вправду  не
стоит всем рисковать? Останься тут,  подождешь.  Если  что,  хоть  знать
будешь, что к чему.
   Ахилло хотел было ответить как должно, но бхот опередил:
   - Нельзя. Те, кто встретят нас, догонят и его. Идти надо вместе.
   - Да кто встретит-то, кто? - выдохнул Ерофеев.  -  Ну,  Гонжабов,  ну
будь человеком хоть один раз, не темни!
   - Не знаю. Пока не знаю. Если пойдем - узнаем вместе.
   Слова бхота не предвещали ничего доброго, но отступать  было  поздно,
майор вновь глубоко вздохнул и скомандовал поход...
   Проход становился все шире, теперь можно было идти плечом к плечу, но
Гонжабов по-прежнему возглавлял отряд. Световые окна  попадались  часто,
но каждый раз невозможно было определить, откуда именно идет свет. Да  и
сам свет казался странным - не белым, дневным,  а  каким-то  желтоватым,
словно электрическим. Они прошли еще  с  полкилометра  -  наконец  перед
очередной темной галереей бхот вновь остановился:
   - Закройте глаза. Что бы ни случилось - не открывайте их и ничего  не
говорите. Идите прямо, не сворачивая.
   Ерофеев кивнул, очевидно сообразив, что  вопросы  можно  оставить  на
потом. Михаилу на мгновение стало не по себе, но он постарался собраться
с силами и даже найти в происходящем смешную сторону.  В  конце  концов,
это же была не гоголевская история с незабвенным Вием,  очная  ставка  с
которым весьма нежелательна. Суеверный тибетец наслушался  в  детстве  о
всякой нечисти и решил перестраховаться. Выходило нечто  вроде  забавной
игры: "Ничего не вижу, ничего не слышу".
   Для верности  Михаил  положил  руку  на  плечо  Гонжабова,  сразу  же
напомнив себе персонаж известной картины Брейгеля. Тянуло открыть глаза,
но привычка к  дисциплине  брала  верх.  Мало  ли  что  почуял  странный
"эксперт"? Может, проход полон газом, вредным для глаз?
   Сначала он услыхал  шорох.  Легкий  шорох,  шедший  откуда-то  сбоку.
Что-то  легкое  коснулось  плеча,  щеки...  Шорох  усилился,  и  Михаилу
показалось, что он слышит где-то рядом легкое, еле различимое дыхание...
   Сердце бешено билось,  хотелось  закричать,  выхватить  револьвер,  а
главное открыть глаза, пусть даже