ру  Степиного
приятеля. Сам Косухин был немного смущен, старательно  именовал  Арцеулова
"товарищем  Коваленко"  и  предлагал  тосты  за  победу  Великой   Мировой
пролетарской революции...
     Наутро Арцеулов попросил у хозяина отданные  на  хранение  деревянные
таблички, а заодно и странный плоский  камень.  Все  это  было  уложено  в
саквояж, после чего Ростислав  предложил  Степе  не  надоедать  хозяину  и
прогуляться по Столице. Косухин тут же согласился, а  Николай  Лунин  лишь
кивнул, и по его лицу промелькнула странная усмешка...
     - Не выйдет из тебя подпольщика, беляк, - заметил  Степа,  когда  они
вышли на освещенную ярким весенним солнцем улицу. - Хоть бы  не  морщился,
чердынь-калуга, когда про коммунизм говорим...
     Ростислав улыбнулся:
     - Виноват. Постараюсь исправиться... Степан, так что у вас там было с
Клопом?
     Косухин пересказал разговор с Провом Самсоновичем. Арцеулов кивнул:
     - Очень похоже. Кому-то надо, чтоб вы уехали подальше.  Ваш  Чудов  -
дурак, но они придумают что-нибудь  получше.  Так  что  времени  у  нас  в
обрез...
     - Ты, Ростислав, лучше о Берге расскажи, - нетерпеливо заметил Степа.
     - Еще успеем. Сейчас, господин красный полковник, мы зайдем в  гости.
Повидаемся кое с кем из старых знакомых. Но сначала - вот...
     И он достал  из  кармана  письмо  Валюженича.  Вчера,  в  присутствии
Лунина, о нем он сказать так и не решился...


     Тэд писал по-английски: очевидно, с изучением русского вышла заминка.
Арцеулов читал письмо вслух, тут же давая перевод.  Большая  часть  письма
была  посвящена  новостям  из  жизни  самого  Тэда.   Американец   успешно
заканчивал курс в Сорбонне, писал дипломную работу у  грозного  профессора
Робера и собирался в очередную экспедицию вместе с Карно, на  этот  раз  в
Центральную Америку. С Наташей Берг он встречался часто и передавал от нее
поклон. Впрочем, из письма было ясно,  что  память  к  девушке  так  и  не
вернулась...
     О главном сообщалось мимоходом. Берг и Сен-Луи  в  Париже  так  и  не
появились. По газетам пробежал слух, что они  похищены  агентами  ВЧК,  но
затем о них быстро забыли, и даже мадам Кюри не проявила видимого интереса
к исчезновению двух известных физиков. Единственной новостью было то,  что
кто-то все же побывал в особняке Берга и вывез  часть  имущества,  включая
книги.
     Как-то  Валюженич   столкнулся   с   генералом   Богоразом.   Аскольд
Феоктистович не стал особо откровенничать, но  сообщил,  что  новостей  от
тех, кто улетел на "Мономахе", нет...
     - Такие  дела,  товарищ  комполка,  -  заметил  Ростислав,  складывая
письмо. - Впрочем, кое о чем мы и так догадывались. Кстати, тут  есть  еще
одно письмецо - вам лично.
     Степа встрепенулся, почему-то подумав о Наташе. Но письмо  -  вернее,
листик, густо исписанный с обеих  сторон,  -  оказалось  от  Шарля  Карно.
Потомок великого революционера писал, естественно, по-французски, и  Степе
пришлось еще раз прибегнуть к помощи Арцеулова. С первых же слов  послания
Ростислав неуместно хмыкнул:
     - Что-то не понимаю! Наверно, окончательно забыл французский.
     Он еще раз проглядел письмо и начал неуверенно переводить:
     -  "Генералу  Великой  Российской  революции  Стефану   Косухину   от
скромного волонтера Шарля Карно"...
     -  Выначивается,  буржуй,  -  охотно  пояснил  Степа.   -   Волонтер,
чердынь-калуга!
     - "Гражданин! Извещаю вас о  результатах  научной  экспертизы  агента
контрреволюции, известного под кличкой "Бриарей"...
     - Это что, тот глиняный монстр? - удивился Арцеулов. В свое время  он
не очень-то поверил Степиному рассказу. Выходит, зря...
     - "Найденные в  церкви  Святого  Иринея  фрагменты  были  подвергнуты
химическому анализу. В результате получено следующее..."
     Далее  шло  несколько  строчек  замысловатых  формул.  Формулы   были
предъявлены Косухину,  который  не  преминул  еще  раз  ругнуть  проклятую
интеллигенцию.
     Впрочем, далее Карно перешел на более понятный язык:
     "Это красная глина с сильными добавлениями  органики.  Если  грубо  -
глина с кровью. О чем вам, мой  генерал,  спешу  доложить.  Комментировать
нечего, разве что принять во внимание  некоторые  старинные  предания,  не
представляющие, естественно, ни малейшей научной ценности. Вот выписка  из
сочинения "Некромантион" раввина Льва из Праги. Перевод с древнееврейского
профессора Робера при моей скромной помощи..."
     Арцеулов бросил взгляд на Степу. Тот  стоял  серьезный,  и  Ростислав
удержался от уже готового насмешливого замечания.
     "Знающие имя Бога всесильны, не дано им лишь вдохнуть дыхание жизни в
свои сознания, ибо это удел Господа. Но во всем прочем им нет преград,  ни
в великом, ни в малом.
     Чтя день субботний, восхотел я создать слугу, дабы  мог  прислуживать
мне, не оскверняя ни Святой день, ни мой дом. Вылепил я из  красной  глины
фигуру ростом с десятилетнего ребенка и произнес имя Бога и начертал слово
"Жизнь" на его лбу. Так создал я Голема - подобного тем, что  уже  творили
мои браться по Каббале в Нюрнберге, Меце  и  Неаполе.  Мое  творение  было
лишено речи - дара Божия, зато послушно и сильно  необычайно.  За  полгода
создание выросло  до  размеров  взрослого  мужчины,  и  тогда  я  произнес
заклятие Предела, дабы не вырастить исполина. Был Голем ловок и  послушен,
но велением древних  мастеров  предусмотрел  я  необходимое.  На  глиняной
спине, против сердца, оставил я отверстие, дабы поразить моего слугу в час
его безумия. Предосторожность сия  нужна,  ибо  известно  что  одно  может
взбунтовать Голема - вид льющейся человеческой крови.  А  посему  надлежит
быть осторожным, ибо так погиб великий знаток  Каббалы  Исаак  из  Толедо,
случайно порезавшись в присутствии своего субботнего слуги..."
     Перед глазами Степы вставала страшная  глиняная  фигура,  красноватый
огонек  маленьких  глаз,  легкие,  неожиданные   для   огромного   монстра
движения... Вот оно что! А Наташа считала Бриарея игрушкой!
     - Неужели это все серьезно? - удивился Арцеулов, пряча письмо. -  Ну,
знаете!..
     - Я ж рассказывал, чердынь-калуга! Видел бы, так не спрашивал!
     - Ладно, учтем! - усмехнулся Ростислав. - Отверстие на  спине  против
сердца и  реакция  на  льющуюся  кровь...  Письмо  нужно  сжечь...  Ладно,
пошли...
     Они миновали центр  и  оказались  в  переулках  Замоскворечья.  Степа
молчал, все еще вспоминая церковь Святого Иринея и ночь в особняке  Берга.
Арцеулов же то и дело поглядывал по сторонам,  словно  что-то  разыскивая.
Наконец, он хмыкнул и кивнул:
     - Взгляните, Степан. Я обещал вам сюрпризы. Прошу...
     На подъезде двухэтажного особняка висела  доска  со  свежей  надписью
большими красными буквами: "Дхарский культурный центр".
     Косухин вспомнил январскую стужу, заброшенную деревеньку  в  тайге  и
ссыльного учителя-дхара. Дхары - они же "дары" и "дэрги"...
     - Зайдем? Между прочим, вас там ждут, Степан!
     - Что? - понял Косухин, - Родион Геннадиевич здесь?
     Ростислав кивнул:
     - Я был тут неделю назад. Господин Соломатин -  директор  центра.  Он
приехал сюда в конце прошлого года. Идемте...
     Родиона Геннадиевича они нашли в огромном кабинете на  втором  этаже,
заваленном кипами книг, брошюр и плакатов. Мебель, как это часто бывало  в
подобных  учреждениях,  отсутствовала,  за  исключением   стола   и   двух
колченогих стульев, явно из разных гарнитуров. На стене висел обязательный
портрет  Карла   Маркса,   придавая   помещению   истинную   революционную
респектабельность.
     - Ну здравствуйте! - Родион Геннадиевич долго жал им руки и  усаживал
на стулья. Косухин все отказывался и в конце концов взгромоздился на  кучу
книг.
     - Хорошо, что зашли, товарищи! - директор центра улыбнулся  и  кивнул
на кипы литературы. - Вот, первые дхарские учебники.  Мы  издали  букварь,
книжку для чтения для младших классов и пособие по арифметике. У  нас  уже
три дхарские школы!
     - Ну это... - с  достоинством  кивнул  Степа,  -  поздравляю,  Родион
Геннадиевич. Советская власть - она всегда за права угнетенных народов...
     Он бросил взгляд на Арцеулова, но проклятый  беляк  сделал  вид,  что
ничего не слышит.
     - Рад видеть вас, товарищ Косухин,  -  улыбнулся  бывший  учитель.  -
Честно  говоря,  после  нашей  первой  встречи  не  верилось,  что   увижу
кого-нибудь из вас еще раз... Война кончилась - это хорошо! Пора забыть  о
крови, ведь столько дел! Еще пять лет назад такое казалось  невозможным  -
дхарские школы! Это лишь начало, мы ведем переговоры с Институтом Востока,
чтобы создать там дхарское отделение. Выходит, и мои скромные исследования
кому-то понадобились!..
     - Это все Советская власть - власть трудящихся! - вновь  не  преминул
подчеркнуть Степа. Проклятый беляк и ухом не повел, а  Родион  Геннадиевич
охотно кивнул:
     - Да, я заблуждался. Не верил большевикам - и вот посрамлен  в  своем
неверии. Вчера я был в наркомате национальностей  и  говорил  с  товарищем
Сталиным - такой,  представьте,  приятный  человек!  Он  обещал  всяческую
помощь...
     Степа хотел еще раз ввернуть фразу о заслугах диктатуры  пролетариата
в деле возрождения прежде отсталых народов, но Арцеулов опередил, водрузив
на стол саквояж:
     - Господин Соломатин, ваши знания действительно очень нужны. Мы к вам
обращаемся как к эксперту. Взгляните...
     Он аккуратно  выложил  на  стол  деревянные  таблички  и  отдельно  -
странный серый камень. Тут наконец Косухин сообразил,  зачем  его  привели
сюда.
     Соломатин долго разглядывал таблички, еще дольше -  камень.  Наконец,
он взглянул на гостей, и взгляд этот был очень серьезен:
     - Не смею спрашивать, откуда это, товарищи...
     - Безбаховка, в Таврии. Из коллекции графа фон  Вейсбаха,  -  сообщил
Ростислав. Бывший учитель пожал плечами:
     - Это ни о чем мне не говорит. В  общем,  так...  Таблички,  если  не
подделка, очень древние...
     - Дхарские? - не  удержался  Степа,  которому  стало  внезапно  очень
любопытно.
     - Это не дхарская письменность. Вернее,  не  та,  что  мне  известна.
Дхары пишут обычно звуковым письмом, тридцать две буквы в алфавите...  Это
иероглифы. Правда, похожие знаки есть, но утверждать не  берусь...  Может,
это из Европы. Там тоже жили дхары - очень давно...
     - Эти... дэрги? - не  удержался  Косухин,  вспомнив  рассказы  Карно.
Родион Геннадиевич кивнул:
     - Дэрги или дары. Об этом писали еще в конце прошлого  века.  Правда,
это лишь гипотеза. Во всяком случае, у уральских, так называемых  "серых",
дхаров есть предание, что они когда-то владели  чуть  ли  не  всем  миром.
Предание темное, старое. Вроде бы когда-то дхары были светом...
     - Как? - не удержался и Арцеулов.
     - "Эгха лхаме",  -  повторил  Соломатин  на  непонятном  собеседникам
языке, - "Были словно свет". Потом они вмешались  в  дела  людей  и  стали
такими, как люди. А после утратили даже  людской  облик  и  стали  лесными
чудищами - не все, но большинство.  Некоторые  связывают  это  предание  с
легендой о Логрисе и лограх...
     Косухин еще раз вспомнил разговоры Тэда  и  Карно.  Выходит,  никаких
особых  открытий  студенты  Сорбонны  не  совершили.  Все  эти  сказки,  а
по-научному - мифы, хорошо известны.
     - Я это... слыхал, что было четыре, как  их,  реликвии,  -  осмелился
заметить он. - Меч, потом корона, ножны и кольцо...
     - Это не дхарские предания, - усмехнулся бывший  учитель.  -  Приятно
видеть, товарищ Косухин, насколько  серьезно  вы  увлекаетесь  мифологией.
Вынужден вас разочаровать. Связывать легенду о четырех реликвиях логров  с
дхарами излишне смело. У нас нет  преданий  о  короне  и  ножнах.  Правда,
дхарские гэгхэны - вожди - имели какой-то Черный  Меч,  но  такие  легенды
есть у всех народов.
     - Позвольте, а кольцо? Мой перстень, помните? - Арцеулов вновь увидел
странное  свечение,  лунный  диск  в  морозном  небе  и   смутный   образ,
мелькнувший внутри серебряного ободка.
     - Волшебное кольцо - сквозной образ всей мировой мифологии,  -  пожал
плечами Соломатин. - Возьмите хотя бы Нибелунгов. Оперу помните? А  насчет
вашего кольца... Говорят, у дхаров было что-то подобное - Перстень Вагров.
Правда, я потом уточнил. Это, вероятно, все же не он: в кольце Вагров  был
большой светящийся камень...
     В этих словах Косухину послышалось  что-то  знакомое.  Ну  да!  Карно
говорил, что такой камень был в перстне Артура!
     - Кольцо любопытное, - заключил Родион  Геннадиевич.  -  Как  ученый,
могу предложить отдать его в серьезную  лабораторию.  А  вот  как  потомок
жрецов-хармэ...
     Он помолчал секунду-другую, а затем медленно произнес:
     - Храните его, и не дай Всевышний, чтоб оно попало в злые руки. Ни я,
ни вы не знаем и сотой доли возможностей этого  перстня.  Если  же  кто-то
будет не только зол, но и проницателен - то да поможет  всем  нам  Высокое
Небо...
     Степа и Арцеулов невольно переглянулись. Кольцо, которое носил  Берг,
было другим, но оба почувствовали тревогу.
     - А камень? - Арцеулов кивнул на странную находку, лежавшую на столе.
     - Как ученый, - Соломатин усмехнулся, - могу  предположить,  что  это
обычный атрибут  жреческих  обрядов.  Когда-то  он  был  частью  какого-то
изделия, затем его достаточно грубо извлекли  оттуда  и  использовали  уже
отдельно. Химический состав определить не берусь: я не химик и не  геолог.
У дхаров было нечто подобное...
     - А как они использовались? Покажите! -  Ростислав  даже  вскочил  со
стула, словно ожидая увидеть чудо. Но бывший учитель развел руками:
     - Ученый на этом умолкает.  Впрочем,  если  желаете  познакомиться  с
примером древнедхарских обрядов, которые есть  не  что  иное,  как  грубое
суеверие, порожденное веками эксплуатации, то пожалуйста...
     Он резко бросил вперед руку. Ладонь застыла прямо над  камнем.  Глаза
закрылись, губы стали что-то негромко шептать.
     Вначале ничего не  изменилось,  и  Косухину  даже  стало  неловко  за
товарища Соломатина, который пошел на поводу у реакционных традиций, - как
вдруг поверхность камня стала светлеть. Серый  цвет  исчез,  и  камень  на
какое-то мгновение стал прозрачным. Но это  длилось  недолго:  поверхность
стала  наливаться  густой  синевой,  откуда-то  из   глубины   засветились
маленькие яркие огоньки, и в комнате словно повеял сильный теплый ветер...
     - Где-то так... - Родион Геннадиевич опустил  руку,  и  все  исчезло.
Камень стал прежним - серым, невыразительным, ничем не интересным.
     - Это  использовалось  для  простейших  магических  действий.  Снятие
сглаза, порчи... Любопытно, но покуда совершенно не исследовано...
     Арцеулов не отрывал взгляда от камня. Снятие сглаза, порчи...  Наташа
потеряла память...
     - А память это возвращает? - похоже, Косухин подумал о том же.
     Соломатин даже растерялся:
     - Товарищи, о чем вы? Если человек потерял память, следует обратиться
к врачу, а не к знахарю! Это же  суеверия,  фольклор!..  Да,  если  память
потеряна   вследствие   магических   действий,   жрецы-дхармэ    применяли
специальное заклинание, которое читалось над подобным камнем в присутствии
пострадавшего. Вот, оно у меня записано.  Я  как  раз  готовлю  работу  по
фольклору дхаров. Издательство "Академия" обещало напечатать...
     Он порылся в бумагах, загромоздивших стол, и достал небольшой листок.
     - Господа... то есть, товарищи.  Предупреждаю,  не  вздумайте  лечить
кого-нибудь таким образом!  Хармэ,  конечно,  знали  какие-то  медицинские
приемы, но это опасно!
     - Дайте взглянуть, сударь, - тон Арцеулова был  настолько  решителен,
что бывший учитель немедленно отдал листок. - Я перепишу...


     На улице оба долго молчали. Арцеулов достал папиросы, и это несколько
разрядило обстановку:
     - Думаешь, поможет? - безнадежным тоном  поинтересовался  Косухин.  -
Ведь Соломатин прав: тут врач нужен.
     - Не знаю...  Чем  нечистый  не  шутит!  Жаль,  не  удалось  прочесть
таблички. Я, признаться, надеялся...
     - На что? - Степа уже немного пришел в себя. - Знаешь, Ростислав,  ты
действительно, чердынь-калуга, интеллигент! Нахватался всякой  чертовщины!
При чем тут этот, чердынь-калуга, фольклор! Вот уедешь к своим  эмигрантам
во Францию, там хоть всю жизнь этим занимайся!
     - Я так и сделаю, Степан...
     Косухин покачал головой:
     - Что ты, что Тэд! Помешались  на  артефактах,  язви  их!  Тут  такие
дела... Ладно, давай-ка о Берге...
     Арцеулов понимал, что спорить со Степой бессмысленно.
     - О Берге... Берг, судя по всему  в  Столице.  Я  его  не  видел,  но
проследил Гастона. Они живут легально, стоят на большевистском довольствии
- через Цекубу. Знаете такую контору?
     Степа кивнул. Значит  Берг,  ненавидевший  большевиков,  благополучно
получает паек от пролетарского государства!..
     - Они квартируют в  особняке  на  Арбате.  Там  охрана,  черный  вход
заколочен, в окна не влезть: решетки. Берг, насколько я понял, из дому  не
выходит, все дела ведет Сен-Луи. Ваши предложения, товарищ комполка?
     Степа начал быстро соображать. В ЧК заявлять бессмысленно: Берг и так
под  их  охраной.  Выходит,   кому-то   здесь   очень   понадобился   этот
белогвардеец! Колька  Лунин  говорил,  что  создается  группа  Цандера  по
эфирным полетам...
     - А пойдем к этому Бергу в гости!  -  решил  он.  -  Спросим.  Здесь,
чердынь-калуга, он своих беляков не вызовет!
     - Он вызовет солдат из 305-го полка, - невесело усмехнулся  Арцеулов.
- Нас могут просто не пустить,  Степан!  Здесь  играют  по-крупному,  наши
жизни для них - пустяк!
     Арцеулов был прав. В Столице Берг еще более недоступен, чем в Париже.
Значит Лунин не ошибся, измена где-то очень высоко, возле самого верха!
     - Я все равно туда войду! - Косухин упрямо мотнул головой.  -  Говори
адрес!
     Арцеулов на миг задумался. Берга упускать нельзя. Наташин дядя что-то
знает - и не только о "Мономахе" и Тускуле...
     - Хорошо! Мы пойдем туда. Но надо  все  продумать.  Мне  нужен  день.
Согласны?
     Косухин взглянул на своего приятеля. Беляк был серьезен. Степа понял,
что Арцеулов говорит правду: он что-то придумает. Что ж,  лишний  день  не
помешает...
     - Добро, Слава... Сходим послезавтра. Он мне скажет о Николае!..
     Ростислав кивнул.
     - Встретимся  послезавтра  вечером.  К  Лунину  заходить  не  буду  -
увидимся в шесть у Большого театра. Где Большой театр, знаете?
     - Ну беляк, за кого ты меня, чердынь-калуга,  держишь!  -  возмутился
Степа. - Да я в театре этом почаще тебя бывал!
     Это была чистая правда, хотя Косухин бывал не  на  спектаклях,  а  на
конференциях и съездах, которые проводились именно там.
     Арцеулов не стал спорить.  Образ  краснопузого  Степы  -  завсегдатая
классического балета его изрядно позабавил.
     Они расстались  у  потрескавшегося  гипсового  монстра  -  памятника,
поставленного в честь великого бунтаря  Стеньки  Разина.  Косухин  остался
один...
     Лунина дома не было. Он появился под вечер, едва держась на ногах  от
усталости: здоровье после  тифа  возвращалось  медленно.  Пили  заваренный
Степой морковный чай с сахарином, Колька молчал, курил и хмурился. Косухин
порывался спросить друга, но сдерживал себя.
     - Ладно, уклонист, поговорим, -  Лунин  допив  чай,  поставил  пустой
стакан вверх дном - давняя  привычка  выходца  из  рабочих  предместий.  -
Ввязался ты, Степан...
     - Почему уклонист? - шутки шутками, а верность генеральной линии была
превыше всего.
     - Именно уклонист! Ты  за  какую  платформу  выступал?  За  Троцкого?
Значит, против партии.
     Степа даже задохнулся от возмущения:
     - Колька, да ты чего? Ведь дискуссия была! Согласно уставу!
     - Старому уставу, -  усмехнулся  Лунин.  -  Решения  десятого  съезда
помнишь? Принадлежность к фракции автоматически ставит вне партии. Усек?
     Это решение был