в  медицине.  И,  несмотря  на  склочность,
указания мои выполнит.
   Тут же явился Одноглазый, а с  ним  еще  человек  двадцать.  Дозорные  не
оплошали.
   - Лодыжка, - сказал я. - Может, сломана. Света дайте сюда. И лопату, мать
ее.
   - Лопату? Головой ударился? - переспросил Одноглазый.
   - Я сказал, Принеси. И что-нибудь против  боли.  Материализовался  Ильмо,
застегиваясь на ходу.
   - Костоправ, что случилось?
   - Старик захотел поболтать. Каменюги меня привели. Говорит, что решил нам
помочь. Только, когда я уши развесил, эта рука в меня вцепилась.  Чуть  ногу
не оторвала. А шум - это Дерево говорило: "Не хулигань".
   - Закончишь с ногой - отпили ему язык, - приказал Одноглазому.  Ильмо.  -
Что ему надо, Костоправ?
   - Уши в Дыре забыл? Помочь нам справиться с Властелином. Говорит, обдумал
и решил, что оставить Властелина в земле  -  в  его  собственных  интересах.
Помоги встать.
   Усилия Одноглазого начали приносить плоды. Он прилепил к моей  лодыжке  -
раздувшейся к этому времени втрое - один из своих травяных шариков,  и  боль
спала.
   Ильмо покачал головой.
   - Если ты мне не поможешь встать, - процедил я, - я тебе ногу сломаю.
   Ильмо с Молчуном подхватили меня под мышки и поставили.
   - Лопаты принесите,  -  приказал  я.  Мне  тут  же  подали  с  полдюжины.
Солдатских, конечно, не заступов. - Раз уж вы собрались мне помочь, волоките
меня к Дереву.
   Ильмо зарычал. На мгновение  мне  показалось,  что  заговорит  Молчун.  Я
посмотрел на него с выжидающей улыбкой. Двадцать с гаком лет жду.
   И ничего.
   Но что бы ни случилось, на челюстях Молчуна всегда висел стальной  замок.
Я  видел  его  таким  злым,  что  он  готов  был  глодать  гвозди,  и  таким
возбужденным, что он терял контроль над сфинктерами,  но  нарушить  молчание
его не могло заставить ничто.
   В ветвях Дерева еще метались синие искры,. Звенели листья.  Свет  луны  и
отблески факелов смешивались, от каждой искры пускались  в  пляс  немыслимые
тени...
   - На другой стороне, - скомандовал я своим носильщикам.
   Раз я не вижу его отсюда, он по другую сторону ствола.
   Ага,  вот  и  он,  в  двадцати  футах  от  комля.  Росток.  Немного  выше
человеческого роста.
   Одноглазый, Молчун, Гоблин - все наши выпучили на него  глаза,  как  стая
обезьян. Кроме старины Ильмо.
   - Притащите пару ведер воды и хорошо промочите землю, - приказал он. -  И
найдите старое одеяло, чтобы мы могли замотать им корни вместе с землей.
   Прямо в точку. Крестьянин, чтоб его.
   - А меня спустите вниз, - потребовал я. - Хочу  сам  посмотреть  лодыжку,
при свете.
   На обратном пути  мы  с  тащившими  меня  Ильмо  и  Молчуном  повстречали
Госпожу. Она изобразила трогательную заботу -  все  хлопотала  вокруг  меня.
Пришлось вытерпеть уйму многозначительных ухмылок.
   Даже тогда правду  знала  только  Душечка.  И,  может  быть,  догадывался
Молчун.

Глава 47
ТЕНИ В СТРАНЕ ТЕНЕЙ

   В Курганье не было времени - только  пламя  и  тень,  бессолнечный  свет,
страх и отчаяние без  конца.  С  того  места,  где  он  стоял,  пойманный  в
собственной паутине, Ворон мог различить два десятка тварей  Властелина.  Он
видел людей и зверей, захороненных во  времена  Белой  Розы,  чтобы  зло  не
смогло вырваться.  Он  видел  силуэт  колдуна  Боманца  на  фоне  замерзшего
драконьего пламени. Старый колдун все еще пытался сделать хоть шаг к  сердцу
Великого кургана. Разве он не знает, что проиграл много поколений, назад?
   Ворон пытался представить, давно ли он пойман.  Достигли  ли  его  письма
адресата? Придет ли помощь? Или  он  всего  лишь  коротает  время,  пока  не
выплеснулась тьма?
   Единственными часами служило растущее беспокойство тех, кто был поставлен
на страже против тьмы.
   Река подкрадывалась все ближе. Они ничего не могли  поделать  -  вызывать
стихии было не в их власти.
   Если бы он. Ворон, занимался тогда курганами, он бы все сделал по-иному.
   Он смутно вспоминал проскальзывавшие мимо  тени,  чем-то  сходные  с  ним
самим. Но он не смог бы сказать,  давно  ли  это  случилось  или  кому  тени
принадлежали. Все менялось, ничего постоянного не существовало здесь. С этой
точки зрения мир выглядит совсем иначе.
   Прежде он никогда не был так беспомощен, так напуган. Эти чувства  бесили
его. Он всегда был хозяином собственной судьбы, ни от кого не зависел...
   Но в этом мире бездействия оставалось лишь думать.  Слишком  часто  мысли
его возвращались к тому, что значит  -  быть  Вороном,  к  тому,  что  Ворон
сделал, и не сделал, и должен был сделать иначе. Достаточно  времени,  чтобы
определить и встретить лицом к лицу все страхи, и слабости, и боль  скрытого
в нем человека, все, что создавало повернутую к миру маску из льда, и стали,
и бесстрашия. То, что стоило ему всего, что  он  ценил,  что  раз  за  разом
загоняло его в пасть смерти, в состояние самобичевания...
   Слишком поздно. Слишком поздно.
   Когда мысли его прояснились и Ворон осознал это с  кристальной  ясностью,
вопль ярости разнесся по миру призраков. И те, кто окружал его  и  ненавидел
за то, чему он помог начаться, хохотали, радуясь его муке.

Глава 48
ПОЛЕТ НА ЗАПАД

   Своего прежнего места среди товарищей я так и не восстановил, несмотря на
то что был оправдан Деревом. Оставалась некоторая отчужденность - не  только
из-за медленно возвращающегося доверия, но и в результате якобы подвалившего
мне женского общества. Признаюсь, это терзало меня. С этими Парнями я жил  с
юности. Они - моя семья.
   Само собой,  меня  пытались  подковырнуть  -  дескать,  взгромоздился  на
костыли, только бы поотлынивать. Но свою  работу  я  мог  и  вовсе  без  ног
делать.
   Чертовы бумаги. Я их наизусть заучил, на музыку положил и  все  равно  не
находил искомого ключа или  даже  того,  что  искала  Госпожа.  Перекрестные
ссылки занимали каждая целую вечность. Во времена Владычества и более ранние
имена писались как бог на душу положит. Теллекурре - один из тех  языков,  в
которых разные сочетания букв обозначают одни и те же звуки.
   Одна боль, простите, в седалище.
   Не знаю, многое ли Душечка объяснила остальным. На общем собрании меня не
было. И Госпожи - тоже. Но нам передали, что Отряд готовится выступить.
   На следующий день.

***

   Близился закат; я стоял на  костылях  у  входа  в  Дыру  и  смотрел,  как
прибывают летучие киты. Восемнадцать штук призвало Праотец-Дерево. Со своими
мантами и всей когортой разумных существ равнины. Трое  китов  спустились  к
самой земле, и Дыру стошнило ее жителями.
   Мы начали посадку. Меня пропустили без очереди, потому что меня  пришлось
поднимать на руках,  вместе  с  бумагами,  барахлом  и  костылями.  Кит  был
маленький, и соседей у меня оказалось немного. Госпожа - само собой, кто  же
нас теперь разведет.  И  Гоблин.  И  Одноглазый.  И  Молчун,  -  выдержавший
серьезный безмолвный спор, он очень не  хотел  расставаться  с  Душечкой.  И
Следопыт. И сын Дерева, которому Следопыт служил телохранителем, а я был  in
loco parentis <Вместо родителей (лат).>. Подозреваю,  что  колдуны  получили
приказ присматривать за нами, хотя в случае неприятностей помощи от них  все
равно никакой.
   Душечка, Лейтенант, Ильмо и  прочая  братия  сели  на  второго  кита.  На
третьего погрузили несколько солдат и уйму всяческого снаряжения.
   Мы поднялись, присоединясь к воздушной эскадрилье.
   Закат с высоты пяти тысяч футов не похож ни на что, видимое с  земли.  Ну
разве что взгромоздиться на одинокий пик и взирать оттуда. Великолепно.
   Стемнело, мы заснули. Одноглазому пришлось меня  зачаровывать  -  опухшая
нога здорово беспокоила.
   Да. Мы находились вне безмагии. Наш кит летел на изрядном  расстоянии  от
Душечкиного. Специально ради Госпожи.
   Пусть даже та себя и не выдавала.
   Ветры нам благоприятствовали, и с благословения Праотца-Дерева рассвет мы
встретили над Лошадью. Там-то правда и выплыла наружу.
   К нам ринулись на своих рыбообразных коврах Взятые, вооруженные до  самых
жабер. Паника меня и разбудила. Следопыт помог мне встать. Мельком глянув на
костер встающего солнца, я высмотрел Взятых, летевших  конвоем  вокруг  нас.
Гоблин ожидал нападения и выл в голос. Одноглазый нашел  повод  обвинить  во
всем Гоблина, и они опять сцепились.
   А время шло, и ничего не происходило. Почти  к  моему  удивлению.  Взятые
просто летели рядом. Я покосился на Госпожу. Та подмигнула - я чуть не сел.
   - Приходится сотрудничать, несмотря на разногласия, - произнесла она.
   Гоблин услышал. Он в мгновение ока забыл о ругани Одноглазого,  посмотрел
на Взятых, потом - на Госпожу. И присмотрелся.
   Я увидел, как до него дошло.
   - Я вас помню, - пропищал он пронзительнее обычного.
   Морда у него была ошалелая. Помнил он тот единственный раз, когда имел  с
Госпожой нечто вроде личной встречи. Много лет назад,  пытаясь  связаться  с
Душеловом, он застал Взятую в Башне, в присутствии Госпожи...
   Она улыбнулась своей очаровательнейшей улыбкой. Той,  от  которой  статуи
плавятся.
   Гоблин отвернулся, прикрыв глаза ладонью. Потом глянул на меня совершенно
жуткими глазами. Я не выдержал, рассмеялся.
   - Ты всегда обвинял меня...
   - Но я же не просил тебя это делать. Костоправ! - Голос  Гоблина  взвился
ввысь, к полной неслышимости. Колдун хлопнулся на задницу.
   Молния не размазала его по небу. Через несколько минут он  поднял  глаза,
заявил: "Ильмо усрется!" - и идиотски хихикнул.
   Ильмо наиболее  рьяно  напоминал  мне  о  моих  романтических  бреднях  в
отношении Госпожи.
   Потом, когда юмор поулетучился, Одноглазый  прошел  через  все  стадии  и
подтвердились худшие страхи Молчуна, я задумался о своих товарищах.
   В общем-то они двинулись на запад по Душечкиному приказу. Им и словом  не
обмолвились о союзе с нашим бывшим врагом.
   Дурачье. Или  сглупила  Душечка?  Что  случится,  когда  Властелин  будет
повержен и мы вновь сможем вцепиться друг другу в глотки?..
   Осади, Костоправ. Душечка училась играть в карты у Ворона.  А  Ворон  мог
любого раздеть.
   К закату мы пролетали над Облачным лесом. Интересно, что о нас подумали в
Лордах? Мы пролетели над самым городом. Зеваки так и высыпали на улицы.
   Розы  миновали  ночью.  И  другие  города,  знакомые  по  молодым  годам,
проведенным нами на севере. Разговоров было немного. Мы с Госпожой держались
вместе; по мере того как наш необычайный флот близился к  месту  назначения,
напряжение наше росло, а искомые ключи так и не находились.
   - Долго еще осталось? - Я потерял счет времени.
   - Сорок два дня, - ответила она.
   - Мы так долго проторчали в пустыне?
   - Когда веселишься, время так и летит.
   Я вскинулся. Шутка? Да еще такая затрепанная? От нее?
   Ненавижу, когда враги становятся людьми. Не положено им этого.
   Госпожа вела себя со мной как человек  уже  два  месяца.  Как  я  мог  ее
ненавидеть?

***

   До Форсберга погода оставалась почти пристойной.  Потом  началась  тухлая
гнусь.
   Зима вступила в свои права. Освежающие ледяные ветры, заряженные картечью
снежной крупы.
   Превосходный наждак для моего нежного  личика.  Под  этой  бомбардировкой
передохли даже вши на спинах летучих китов. Все мы ругались,  и  ворчали,  и
проклинали все на свете, и жались друг к другу в поисках тепла, которого  не
осмеливались получить от давнего союзника человека - огня. Только  Следопыту
все было нипочем.
   - Его хоть что-нибудь беспокоит? - спросил я.
   -  Одиночество,  -  ответила  Госпожа  самым  странным  тоном,  какой   я
когда-либо  слышал  из  ее  уст.  -  Если  хочешь  безболезненно  прикончить
Следопыта, запри его в одиночке, а сам уйди.
   Меня пробрал до костей мороз, который ничего общего не  имел  с  погодой.
Кто из моих знакомых был в одиночестве  чудовищно  долго?  Кто,  возможно  -
только лишь возможно, - начал сомневаться:  а  стоит  ли  абсолютная  власть
такой цены?
   Я без всякого сомнения знал - она  наслаждалась  каждой  секундой  нашего
спектакля на равнине. Даже в минуты опасности. Я знал, что, достань  у  меня
наглости, я мог бы стать ей не только мнимым любовником. По  мере  того  как
приближался срок вновь становиться Госпожой, в ней росло тихое отчаяние.
   Я мог бы приписать это чувство ее  напряжению  -  ей  предстояли  тяжелые
времена, и она знала нашего врага. Но дело  было  не  только  в  напряжении.
По-моему, я ей по-человечески нравился.
   - У меня есть к тебе просьба, - тихо произнес я, когда мы жались  друг  к
другу, стараясь не думать о том, какая женщина прижимается ко мне.
   - Что?
   - Анналы. Это все, что осталось от Черного  Отряда.  Много  веков  назад,
когда создавались Свободные Отряды Хатовара, была  дана  клятва.  Если  хоть
кто-то из нас переживет гибель Отряда, он должен их вернуть.
   Не знаю, поняла ли она. Но она ответила:
   - Они твои.
   Я хотел объяснить, но не мог. Зачем возвращать их? Я не знаю толком, куда
их возвращать. Четыре столетия Отряд дрейфовал  на  север,  то  набирая,  то
теряя силы, меняя бойцов. Я не знаю даже, существует ли еще  Хатовар  и  что
это такое - город, страна, человек или бог? Анналы начальных лет или сгинули
в боях,  или  вернулись  домой.  Первое  столетие  известно  мне  только  по
выдержкам и обрывкам летописей...  Неважно.  Частью  Обязанностей  анналиста
всегда было возвратить Анналы в Хатовар, если Отряд прекратит существование.
   Погода  становилась  все  хуже.  Над  Веслом  она  казалась  уже  активно
враждебной. Может, так и было. Тварь в земле знала о нашем походе.
   Севернее Весла Взятые разом, как камни, рухнули к земле.
   - Что за черт?
   - Пес Жабодав, - ответила Госпожа. - Мы его нагнали. Он еще  не  добрался
до своего хозяина.
   - Им под силу остановить его?
   - Да.
   Я перегнулся через "борт" кита. Не знаю, что я там ожидал  увидеть  -  мы
летели в снежной туче.
   Внизу  несколько  раз  вспыхнуло.   Потом   вернулись   Взятые.   Госпожа
поморщилась.
   - В чем дело? - спросил я.
   - Хитрая тварь. Он забежал  в  безмагию  там,  где  она  касается  земли.
Слишком плохая видимость, чтобы его можно было там достать.
   - Это так важно?
   - Нет. - Но прозвучало это неуверенно.
   Погода все ухудшалась, но китам она была нипочем. Достигнув Курганья,  мы
с  товарищами  отправились  в  казармы  Стражи,  а  Душечка  остановилась  в
"Синелохе". Граница безмагии проходила как раз по стенам казарм.
   Приветствовал нас полковник  Сироп  лично.  Добрый  старина  Сироп!  Я-то
думал, мы его прихлопнули, но он только прихрамывал. Не могу сказать, что он
был очень общителен - обстановка не способствовала.
   А нашим ординарцем был назначен мой старый знакомец Кожух.

Глава 49
НЕВИДЕМЫЙ ЛАБИРИНТ

   При нашем появлении Кожух чуть не запаниковал. Не  успокоили  его  и  мои
манеры доброго дядюшки. Лицезрение Госпожи во всей ее силе  едва  не  довело
беднягу до истерики, да и вид Следопыта не способствовал укреплению  нервов.
Утихомирил его, как ни странно, Одноглазый, переведя разговор  на  Ворона  и
его нынешнее состояние. Это решило дело.
   А у меня появился собственный повод трястись от ужаса. Через  пару  часов
после высадки - я еще вещи не успел разобрать  -  Госпожа  привела  Шепот  и
Хромого, чтобы те перепроверили наши переводы.
   Предполагалось, что Шепот будет проверять, все  ли  бумаги  на  месте,  а
Хромой - вспоминать старые деньки на случай, если мы  пропустили  какую-либо
связь. В первые века Владычества он явно вел бурную общественную жизнь.
   Потрясающе. Я и не подумал бы, что этот ошметок ненависти и уродства  мог
быть чем-то еще, кроме воплощения гнусности.
   Гоблин присматривал за этой парочкой, пока я  выходил  навестить  Ворона.
Все остальные у него уже побывали.
   Там была и она. Прислонившись к стене, она  грызла  ноготь  и  совсем  не
походила на ту великолепную суку, что столько лет терзала мир. Я уже говорил
- ненавижу, когда враги выглядят людьми. А она была человеком.  Перепуганным
до смерти.
   - Как он? - спросил я и, когда увидел,  в  каком  она  состоянии:  -  Что
случилось?
   - С ним все по-прежнему. О нем хорошо заботятся. Ничего такого, с чем  не
справится парочка чудес.
   Я осмелился вопросительно поднять бровь.
   - Все пути к бегству отрезаны. Я словно ухожу в подземелье -  все  меньше
для меня открытых путей, и каждый - хуже предыдущего.
   Я присел на стул, откуда  обычно  наблюдал  за  Вороном  Кожух,  принялся
изображать лекаря. Бессмысленно - не лучше мне убедиться в этом самому?
   - Наверное,, очень одиноко - быть королевой мира,  -  пробормотал  я  про
себя. Тихий вздох.
   - Ты слишком осмелел.
   - Да ну?
   - Извини. Думаю вслух. Нездоровая привычка, вызывает синяки  и  массивные
кровотечения. Выглядит  вполне  здоровым.  Думаешь,  Хромой  или  Шепот  нам
помогут?
   - Нет. Но испробовать следует все способы.
   - Как насчет Боманца?
   - Какого Боманца?
   Я поднял глаза. Она действительно удивилась.
   - Колдуна, который тебя освободил.
   - Ах этот. А что насчет него? Чем может нам  помочь  мертвец?  От  своего
некромана я избавилась... Или ты знаешь что-то, чего не знаю я?
   Как же. Побывав перед ее Оком. Но все же...  С  полминуты  я  спорил,  не
желая раскрывать крошечное свое преимущество, потом сдался.
   - Гоблин и  Одноглазый  говорили,  что  Боманц  здоровехонек.  Он  пойман
Курганьем. Как Ворон, только вместе с телом.
   - Как это возможно?
   Неужели она не узнала об этом во  время  допроса?  Наверное,  не  задавая
нужных вопросов, не получишь и нужных ответов. Я постарался припомнить  все,
что мы с Госпожой делали вместе. Отчеты Ворона я ей пересказывал,  но  самих
писем она не читала. В общем-то... Оригиналы, с которых Ворон и  писал  свой
рассказ, лежали в моей комнате. Гоблин с Одноглазым волокли  их  на  равнину
только ради того, чтобы теперь бумаги вернулись  на  место.  Никто  даже  не
заглядывал туда, потому что они лишь повторяли уже рассказанную историю...
   - Посиди здесь, - произнес я, вставая. - Сейчас вернусь.
   Когда я ворвался в комнату, Гоблин одарил меня недобрым взглядом.
   - Я на секундочку, - пробормотал я. - Кое-что наклевывается.
   Я порылся в ящике, где  лежали  раньше  документы  Ворона  -  теперь  там
валялась только рукопись самого Боманца, - и вылетел из комнаты. Взятые меня
не заметили.
   Пьянящее чувство -  когда  Взятые  тебя  не  замечают.  Плохо  лишь,  что
причиной тому одно - они борются за жизнь. Как и мы.
   - Вот... Вот оригинал рукописи. Я просмотрел ее только один  раз,  бегло,
сверяя перевод Ворона. Довольно точно, хотя  он  слишком  драматизировал,  а
беседы просто придумал. Но факты, характеры - это все от Боманца.
   Госпожа читала с немыслимой быстротой.
   - Принеси вариант Ворона.
   Туда и обратно; Гоблин скривился и  проворчал  мне  вслед:  "Это  у  тебя
называется  секундочка,  Костоправ?"  Сквозь  вторую  порцию  бумаг  Госпожа
пронеслась в том же темпе, а дочитав, призадумалась.
   - Ну? - спросил я.
   - В этом кое-что есть. Вернее сказать, кое-чего нет. Два вопроса. Кто это
написал? И где упомянутый его сыном камень из Весла?
   - Полагаю, большую часть оригинала записал сам Боманц.  А  закончила  его
жена.
   - Он писал бы от первого лица.
   - Необязательно. Может, это запрещали  условности  тогдашней  литературы.
Ворон часто стыдил меня, что я слишком много отсебятины вкладываю в  Анналы.
Он привык к иным традициям.
   - Примем это за рабочую гипотезу.  Следующий  вопрос.  Что  стало  с  его
женой?
   - Ее семья жила в Весле. Я бы на ее месте туда и вернулся.
   - На месте жены человека, который меня выпустил?
   - А кто об этом знал? Боманц - не настоящее имя.
   Госпожа отмела мои возражения.
   - Шепот нашла эти бумаги в Лордах. Одной кипой. Кроме  рассказа,  Боманца
ничего с ними не связывает. Мне  кажется,  что  вместе  их  собрали  намного
позже. Но бумаги - его. Где же они могли находиться между тем,  как  исчезли
отсюда, и тем, как их