бы ты, что ли.

***

   - Говорить будешь ты, - сказал Смед, спускаясь  по  лестнице.  -  У  тебя
лучше выходит.
   - Годится.

***

   Уже на улице Смед вдруг спросил:
   - Ты в своей жизни хоть кого-нибудь шлепнул?
   - Нет. Нужды не было. Но не вижу проблем.
   - А мне раз пришлось. Перерезал  парню  глотку.  Не  так  легко,  как  ты
думаешь. Кровищи было... И чертовски много шуму. И  прорва  времени  уходит,
пока такой не сдохнет окончательно. Потом они пытаются тащиться за тобой. До
сих пор по  ночам  кошмары  вижу.  Как  тот  малый  пытается  меня  с  собой
прихватить.
   Талли искоса посмотрел  на  двоюродного  брата  и  скорчил  презрительную
гримасу - Ну так проверни это как-нибудь иначе в следующий раз.

Глава3

   Каждую ночь, если только луна давала достаточно  света,  странная  хромая
тварь, двигавшаяся бесшумно, словно неясная ночная  тень,  выскальзывала  из
чащи Большого Леса и прокрадывалась в то  охваченное  запустением  гибельное
место, что называется Курганье.  В  этой  обители  смерти  даже  воздух  был
насквозь пропитан  тленом,  одуряющим  зловонием  гниющей  плоти.  Здесь,  в
неглубоких, выкопанных наспех общих могилах  разлагалось  великое  множество
тел.
   Ковыляя  на  трех  конечностях,  тварь  осторожно  огибала  неподдающуюся
разложению громадную тушу дракона, пробиралась в яму, которую копала ночь за
ночью, устраивалась там, подобрав под себя задние ноги, а потом  принималась
терпеливо и упорно копать единственной передней лапой. Роясь  в  земле,  она
часто поднимала морду, настороженно поглядывая в сторону лежавшего в  руинах
городка и находившегося в нескольких сотнях ярдов к западу военного поселка.
   Там размещался  большой  гарнизон,  прикрывавший  Курганье  от  вторжения
преступных  банд  и  следивший,  не  появятся  ли  хоть  малейшие   признаки
пробуждения спавшей здесь под землей древней злой тьмы. Долго  это  тянуться
не могло. Грянула битва, в которой нашел свою погибель дракон  и  в  которой
потеряла переднюю лапу бестия, роющая по ночам яму. После сражения  город  и
поселок оказались разрушены  и  опустошены,  а  нужда  в  дальнейшей  охране
Курганья отпала.
   Но властям даже в голову  не  пришло  перевести  на  новое  место  службы
оставшихся в живых гвардейцев. Те из них, кто не знал, куда податься  и  что
делать дальше, так и застряли в здешних гиблых местах.
   Для хромой бестии они были самыми заклятыми врагами.
   Будь она так же здорова и крепка, как до битвы, эти люди ничуть бы ее  не
заботили. Тогда она справилась бы с  ними  играючи,  ведь  прежде  она  одна
стоила целой роты солдат. Теперь же,  когда  тварь  едва  ковыляла  на  трех
лапах, ее смог бы догнать любой. Поэтому,  попадись  она  им  на  глаза,  ей
пришлось бы выдержать отчаянную схватку, прежде чем пуститься  в  погоню  за
вестником, которого гвардейцы наверняка  пошлют  своим  хозяевам,  стоит  им
обнаружить ее присутствие.
   А справиться с их хозяевами, могущественными, жестокими  и  беспощадными,
она не имела ни малейшего шанса даже в лучшие свои времена.
   Ее же собственный господин больше не мог служить ей  защитой.  Его  тело,
искромсанное на куски, сгорело в огне, а душа его оказалась заточенной в тот
Серебряный Клин, которым победители пробили его череп.
   Организм бестии, внешне напоминавшей  собаку,  имел  белковую  основу,  а
размеры  она  могла  менять  по  собственному  желанию.  Иногда  тварь  была
величиной с большого  пса.  Иногда  -  со  слона.  Но  увереннее  всего  она
чувствовала себя, когда ее рост  вдвое  превышал  размеры  боевого  коня.  В
великом сражении она успела разделаться  с  бесчисленным  множеством  врагов
своего господина, прежде чем могущественные колдуны сумели изгнать ее с поля
боя.
   Снова и снова, крадучись, появлялась  бестия  у  своей  ямы.  Появлялась,
несмотря на испытываемое ею  отчаяние,  несмотря  на  адскую  боль  от  ран,
еженощно рискуя быть обнаруженной. Порой земляные стены осыпались,  а  после
дождей яма едва не до краев заполнялась водой.
   Но   главной   помехой   была   неусыпная   бдительность    единственного
по-настоящему надежного стража, оставленного победителями.
   Среди костей, прорастая  корнями  сквозь  прах  и  тлен,  стояло  молодое
дерево. Почти бессмертное дитя Бога, оно безмерно превосходило  своей  мощью
те силы, что еще оставались у хромого ночного пришельца. Всякую ночь,  когда
являлась тварь, дерево осознавало ее присутствие и пробуждалось. Каждый  раз
его реакция бывала одинаковой, яростной и неистовой.
   Среди его ветвей возникали сияющие голубоватые нимбы,  мечущие  в  бестию
бледные, почти бесшумные молнии. Жаркое, но тихое шипение  вместо  треска  и
громовых раскатов. Эти молнии хлестали тварь  наотмашь,  как  хлещут  ремнем
провинившегося ребенка взбеленившиеся родители. Не нанося увечий  и  все  же
причиняя нестерпимую боль.
   Всякий раз тварь, не выдержав, спасалась  бегством.  Но  лишь  для  того,
чтобы дождаться следующей ночи, вновь проскользнуть в яму,  воспользовавшись
тем, что дитя Бога пробуждается с небольшим запозданием.
   Чудовищная работа двигалась медленно.

Глава4

   Душечка даже не оглянулась на Ворона. Она  уехала  с  Молчуном  и  кучкой
отчаянных парней.  Тех  немногих,  кто  уцелел  из  Черного  Отряда,  отряда
наемников, которому теперь пришел конец. Когда-то они  служили  Госпоже,  но
что-то вышло для них не так. Взбунтовавшись, они  переметнулись  на  сторону
Мятежа. Долгое время чуть ли  не  вся  армия  бунтовщиков  из  них  одних  и
состояла.
   Ворон стоял и пялился им  вслед.  Стоял  и  пялился.  Я  знал,  он  готов
разреветься, как малое дитя. Не столько оттого,  что  его  бросили,  сколько
потому, что он не мог понять причину. Но он сдержался.
   Во многом он был самым жестким, самым крутым мерзавцем из  всех,  кого  я
встречал. Он был смертельно опасен. Я едва не наложил в штаны  в  тот  день,
когда узнал, что мой приятель не Ворона, а Ворон.
   Давным-давно жил-был Ворон. Шатался повсюду с Черным Отрядом и даже среди
своих слыл головорезом из головорезов. Прослужил в Отряде всего около  года,
но  успел  заработать  громкую,  по  большей  части  дурную,  славу.   Потом
дезертировал. Хороша сказочка?
   Уж такой парень.
   - Дадим им фору, - сказал он.  -  Чтобы  выглядело,  будто  мы  не  хотим
повиснуть у них на хвосте. А через пару часов тоже уберемся отсюда.
   - Мы?
   - А ты и дальше намерен здесь околачиваться?
   - Это дезертирство.
   - Никто не знает, живой ты или нет. Нас  еще  не  успели  пересчитать  по
головам. - Он пожал плечами. - Решай сам. Идти или оставаться.
   Он хотел, чтобы я шел с ним. После всего этого у него никого не осталось,
кроме меня. Но просить он не собирался.
   Это не для Ворона.
   Мне было больше нечего делать в Курганье.  Возвращаться  к  родне,  чтобы
опять всей оравой копать картошку? Черта с два! Так что у меня  тоже  никого
не было на всем белом свете.
   - Ладно. Я с тобой.
   Мы двинулись в сторону  разрушенного  городка.  Я  плелся  сзади.  Сперва
молчали, потом он вдруг сказал недоуменно:
   - У меня не было близких друзей в  Отряде.  Но  с  Костоправом  я  всегда
ладил. - Он был несколько сконфужен.
   Сейчас Костоправ командовал наемниками, хотя, когда они с Вороном служили
вместе, оба были рядовыми. Воды с тех пор утекло немало и в Отряде сменилось
несколько капитанов. А недоумевал Ворон оттого, что  схлестнулся  со  старым
другом сразу после того, как разделались с Властелином.
   Не иначе как желая угодить Душечке,  Ворон  надумал  перелистнуть  старую
страницу. Завязать с прошлым,  отделавшись  от  Госпожи,  подрастерявшей  во
время битвы былое могущество.
   - Нет, - сказал Костоправ. - Ты не отступал и  никогда  не  отступишь  от
своего.
   И воткнул стрелу в  бедро  Ворона  для  подтверждения  серьезности  своих
намерений.
   - А тебе только тот друг, кто на все глаза закроет? - спросил  я.  -  Кто
позволит тебе творить все, чего твоя левая нога пожелает?
   Он озадаченно взглянул на меня.
   - Потом, может, он куда больше ее друг, чем твой, - продолжал я. - Ходили
слухи, что они почти неразлучны. "Вдвоем на конях, в  сторону  заката..."  И
всякое такое. Ты же знаешь, как эти  парни  смотрят  на  воинское  братство.
Всегда плечом к плечу, что бы ни случилось; Черный Отряд  -  их  семья;  все
вместе против целого мира. Сам мне об этом рассказывал.
   Я мог бы добавить. Разжевать и в рот положить. Как в Отряде  относятся  к
предателям, к примеру. Только до него все равно бы не дошло.
   В бою Ворон не отступал ни перед кем и ни перед чем. Таких  двужильных  я
не встречал. Эмоции, всякие там взрывы чувств - другое дело. Тут он пасовал.
Чуть что не так, тут же был готов смотать удочки.  Так  он  дезертировал  из
Отряда, так сбежал от Душечки. Но они и без него могли за себя постоять.
   Сдается мне, что самую поганую штуку Ворон  выкинул,  бросив  собственных
детей. Нечистая совесть до сих пор не давала ему спать спокойно.
   Он бросил их давно, когда завербовался в Черный  Отряд.  Наверно,  на  то
были веские причины. Может, он смог найти себе оправдание. Только  из  песни
слова не выкинешь: он таки оставил своих детей. Совсем малышами,  когда  они
еще не могли сами о себе позаботиться. Ворон вообще никому не говорил, что у
него есть дети, одному мне сказал. Да и то мельком,  обмолвился  по  случаю,
когда еще был Вороной и только начал свои попытки найти их. Сейчас они  были
уже почти взрослыми. Если выжили.
   Он так ни черта и не выяснил.
   По моему разумению, теперь он собирался взяться за их поиски  всерьез.  А
что ему еще оставалось? Он продирался сквозь лесную чащобу, всем своим видом
подтверждая мои догадки. Мы шли на юг.

***

   Мы добрались аж до Весла. Там Ворон  ударился  во  все  тяжкие  и  запил.
Взапой. Поначалу я от, него не отставал. Попойки, потаскухи... Обычные дела,
когда парни вроде нас, невесть сколько проторчавшие в лесу, вдруг попадают в
город. Я куролесил четыре дня. Пятый ушел на  то,  чтобы  стряхнуть  с  себя
тяжкое похмелье. Потом я глянул, как идут дела у Ворона, и мне  стало  ясно:
парень только пошел на разгон.
   Сперва я сыскал для нас жилье попроще, а после нашел  и  работу.  Нанялся
охранником в богатую семью. Это оказалось совсем  нетрудно.  Повсюду  ползли
самые нелепые слухи о бойне в Курганье. Богачи первыми усекли, что наступают
смутные времена, и спешили подстелить себе соломки.
   Душечка со своими спутниками какое-то время пробыла в Весле. Здесь же,  в
городе, гуляла и кучка парней из Черного Отряда. Мы ни с кем из них так и не
столкнулись.
   А потом все они куда-то смылись.

Глава5

   Не прошло и четырех дней после выхода из Весла, а Смеда  уже  тошнило  от
идеи Талли. Ночи держались холодные, укрыться от дождя в  лесу  было  негде.
Одолевали несметные полчища кровососущих, более назойливых, чем  блохи,  вши
или домашние клопы.
   Ты никогда не устроишься поспать на голой  земле,  если  вообще  возможно
уснуть под всеми  этими  непрестанными  пытками  на  протяжении  всей  ночи.
Повсеместно под тобой колючки, камни и корни.
   А этот ублюдок. Старый Рыбак? Два слова связать  не  может,  а  туда  же,
выпендривается. На кой ляд нам в городе,  на  Северной  Окраине,  держать  в
голове все его дурацкие лесные премудрости? Случись что, вся эта мура  никак
не поможет уцелеть.
   Каким все-таки наслаждением будет перерезать ему глотку!
   Тимми Локан тоже хорош гусь. Этот рыжий коротышка трещал без  умолку.  Из
него так и сыпались всякие шуточки. Он знал их чертову прорву, умел вставить
к месту, причем половину из  них,  самых  соленых,  Смед  был  бы  не  прочь
запомнить. Чтобы потом заставить своих дружков хохотать до упаду. Но если уж
ты запомнил эти шуточки, дальше они только злили. Черт  возьми,  даже  самая
отличная хохма начинает отдавать тухлятиной, когда слышишь ее по  сорок  раз
на дню.
   И что хуже, этот маленький прыщ вечно мельтешил. По  утрам  он  вскакивал
как заводной, с таким видом, будто впереди - лучший день в его жизни,  а  по
вечерам засыпал с настолько счастливой мордой, будто этот чертов день  таким
и оказался. Когда коротышка тужится прослыть весельчаком, из него получается
настырное хвастливое трепло. Врежешь такому по зубам, чтоб заткнулся,  и  на
душе легче.
   Хуже всего оказалось продираться сквозь лесную чащу и буреломы  вслед  за
Старым Рыбаком: старик отказался вести их по нормальной дороге. Заявил,  что
так меньше риска наткнуться на кого-нибудь, кто мог заинтересоваться, какого
черта они здесь шляются. Или вспомнил бы  про  них,  когда  пройдет  слух  о
пропаже. Важно было сделать дело втихую, иначе пиши пропало.
   Талли их лесные блуждания осточертели даже больше, чем Смеду, но он горой
стоял за старика.
   Смед не сомневался, что они  правы  Но  хлещущие  наотмашь  мокрые  ветви
деревьев, вонзающиеся в тело и рвущие одежду колючки шиповника,  то  и  дело
облепляющая лицо мерзкая паутина заставили  его  усомниться,  стоила  ли  их
затея того, чтобы вообще пускаться в путь.
   Нет. Пожалуй, добивали мозоли. Еще не пропали из виду окраины Весла,  как
у него на ногах начали  вздуваться  проклятые  волдыри.  Мозоли  росли;  они
болели все сильнее, хотя Смед безропотно делал то,  что  ему  велел  старик.
Хорошо хоть, к волдырям не пристала пока никакая зараза. А  весельчак  Тимми
все развлекал его армейскими историями про парней, которым из-за  таких  вот
воспалившихся волдырей потом оттяпывали ноги. Кому ступню, кому по колено, а
кто и вовсе помирал. Придурок  чертов.  На  четвертую  ночь  Смед  спал  как
убитый. Он дошел до ручки и теперь засыпал, стоило ему перестать  перебирать
ногами.
   - Начинаешь осваиваться, парень, - одобрил старик. - Мы  еще  сделаем  из
тебя настоящего мужчину!
   Смед придушил бы тут же Рыбака, если б не надо было выпутываться из лямок
рюкзака, чтобы добраться до его горла.
   А может быть, все муки от  рюкзака?  Туда  натолкали  восемьдесят  фунтов
жратвы и всякого барахла. Кое-что они уже  съели,  но  Смеду  казалось,  что
проклятый мешок ничуточки не полегчал.

***

   Они дотащились до места вскоре после полудня, на восьмой день после того,
как оставили Весло. Остановившись  на  опушке  леса,  Смед  окинул  взглядом
расстилавшееся впереди Курганье.
   - Значит, об этих местах было  столько  пустой  трепотни?  Чушь  собачья.
Место как место.
   Он сбросил на землю рюкзак,  шлепнулся  на  него  сверху,  прислонился  к
дереву и прикрыл глаза.
   - Да, нынче здесь тихо. Не то что прежде, - согласился Старый Рыбак.
   - Слушай, а как тебя зовут, Старый?
   - Рыбак.
   - Я про фамилию.
   - Рыбак нормально.
   - Да нет, я про настоящую.
   - Сойдет и Рыбак. Лаконичная скотина. Вдруг Тимми спросил:
   - Это наше дерево торчит вон там?
   - Слава Богу! Там только одно оно и есть, - ответил Талли.
   - Деревце, деревце, любовь моя, - пропел Тимми. - Ты рождено,  чтоб  дать
богатство мне.
   - Послушай,  Рыбак,  -  сказал  Талли.  -  Думаю,  мы  должны  хорошенько
отдохнуть, прежде чем браться за дело.
   Приоткрыв один глаз, Смед исподлобья глянул на своего двоюродного братца.
После выхода из Весла он первый раз  услышал  от  Талли  нечто  напоминающее
жалобу. А ведь тот был еще тем нытиком. Смед только диву  давался,  как  это
братцу удалось продержаться так долго?  Именно  непривычное  молчание  Талли
помогло  Смеду  дотащиться  сюда.  Раз  уж  братец  настолько  сильно  хотел
заполучить эту штуку, что сумел стиснуть зубы и терпеть, так  может,  она  и
впрямь дорогого стоит?
   Неужто большой куш? Такой, о котором каждый  из  них  мечтал  всю  жизнь?
Неужто сбудется? Тогда Смед должен держаться.
   Старый Рыбак был согласен с Талли.
   - Я собирался приняться за дело завтра ночью, - сказал он. - Не раньше. А
может, послезавтра. Надо разнюхать здесь все, от и до. Каждый  клочок  земли
вы должны знать лучше, чем тело своей любовницы.
   Смед  нахмурился.  Что  такое  стряслось  с  молчаливым  Рыбаком?  А  тот
продолжая - Нам надо найти безопасное место  для  лагеря,  подыскать  вторую
стоянку...
   - Да что за черт? - не выдержал Смед. - Почему мы не можем  взять  просто
эту штуковину и сделать отсюда ноги?
   - Заткнись! - огрызнулся Талли. -  Где  ты  был  последние  десять  дней?
Прочисти уши да пошевели мозгами, вместо того чтобы попусту клювом щелкать!
   Смед заткнулся. Он внезапно уловил зловещую  интонацию  в  голосе  Талли.
Тот, похоже, начинал жалеть, что вообще взял  брата  на  дело.  А  еще  было
похоже, что он призадумался, не слишком ли Смед туповат, чтобы позволить ему
и  дальше  коптить  небо.  Вдобавок  по  лицу  Талли  скользнула  та   самая
презрительная гримаса, которую Смед частенько замечал на физиономии  Старого
Рыбака.
   Он опять прикрыл глаза, отключился и стал прокручивать в  голове  события
последних десяти дней, припоминая разговоры, которые слышал, но в которые не
вслушивался, целиком занятый собственными переживаниями.
   Верно, срубить это поганое дерево  в  открытую  они  не  могли.  Курганье
по-прежнему охранялось солдатами.  А  не  будь  их  здесь,  оставалось  само
дерево, которому слухи приписывали немалую колдовскую силу. Слишком большую,
чтобы оно могло так просто уцелеть в той страшной схватке, что перепахала  и
вывернула наизнанку мертвую землю Курганья.
   Ну что ж. Возможно, это будет непросто. Наверно, придется  выложиться  до
конца. Как он никогда еще  не  выкладывался.  Придется  запустить  мозги  на
полную катушку и всю дорогу держать ухо востро. Это не  место  давать  уроки
музыки девчонкам с верхнего этажа.

***

   Остаток дня и всю ночь они отдыхали. Даже Старый Рыбак  пожаловался,  что
нуждается в  отдыхе.  Но  спозаранок  он  отправился  отыскивать  место  для
стоянки.
   - Останешься здесь, Смед, - сказал Талли. - Займешься  своими  дерьмовыми
мозолями. Что Рыбак скажет, то и будешь делать. Если нам придется  шустрить,
ты должен быть в норме. Идем, Тимми!
   - Далеко собрались? - спросил Смед.
   -  Надо  бы  подобраться  поближе  к  тому  городку.   Может,   разузнаем
что-нибудь.
   Они ушли, а часом позже вернулся Старый Рыбак.
   - Быстро ты, - сказал Смед. - Приглядел местечко?
   - Приглядел одно. Правда, не блеск. Река сменила русло с тех пор,  как  я
тут был последний раз. Теперь берег в двухстах ярдах оттуда. Если что, особо
не развернешься. Дай-ка взгляну на твои ноги.
   Он  сунул  ноги  старику  под  нос.  Рыбак  присел  на  корточки,  что-то
неодобрительно проворчал, потом ткнул в пару мест пальцем.  Смед  вздрогнул,
поморщился и спросил:
   - Что, худо дело?
   - Видал и похуже. Но редко. Да  еще  траншейная  болезнь.  Стопа  пухнет,
суставы воспалились, и всякое такое. У остальных, наверно, начинается то  же
самое.
   Какое-то время старик сидел с отсутствующим видом, потом тряхнул головой:
   - Моя вина. Знал ведь, что ты  совсем  еще  зеленый.  А  с  Талли  взятки
гладки, у него один ветер в голове. Нельзя было позволять ему гнать  как  на
пожар. Поспешишь - людей насмешишь. За все приходится платить.
   - Уже решил, что будешь делать со своей долей?
   - Не-а. Доживешь до моих  лет  -  отучишься  загадывать  наперед.  Добрый
случай не везде валяется. Живи одним днем. А пока надо  бы  травки  тебе  на
примочки нарвать.
   Совсем седой, но еще не начавший горбиться, старик бесшумно растворился в
лесной чаще. Смед проводил Рыбака взглядом, а потом постарался  выкинуть  из
головы одолевавшие его мысли. Ему не хотелось оставаться с ними наедине.

***

   Рыбак вернулся с охапкой каких-то трав, трех  разных  видов.  -  Нашинкуй
помельче и сунь в этот мешок. Каждой травы поровну.  Как  мешок  наполнится,
завяжешь и начнешь молотить по нему палкой. Время от времени  переворачивай.
Колоти как следует, пока листья не превратятся в кашу.
   - Долго молотить-то?
   - Может, тысячу ударов. Может -  полторы.  Потом  вытряхнешь  в  котелок,
добави