аткнулись  на  партизан.  Могаба  меняет
тактику.
   Он окинул меня суровым взглядом, но спокойно сказал:
   - Отдохни чуток. Эти ребята нашли одно местечко, и я хочу,  чтобы  завтра
ты на него взглянул. Может, тебе удастся отловить Клита и  узнать  от  него,
сколько потребуется работы, чтобы все обустроить.
   Я хмыкнул. У  меня  имелось  собственное  недурное  местечко  -  укрытие,
вырытое в склоне холма. Вход  в  мое  логово  загораживало  одеяло  -  самое
настоящее. Оно защищало от ветра и удерживало  тепло  моего  костра.  Нашего
костра - мой своячок укрывался там вместе со мной.  В  свободное  время  это
обиталище превращалось в настоящий дом. Во всяком  случае,  в  сравнении  со
всем тем, что мы имели с тех пор, как покинули Дежагор. У нас  даже  хватало
бодрости на то, чтобы поворчать друг на друга  из-за  какой-нибудь  черствой
корки, перед тем как развести костер и рухнуть на кучу тряпья, прихваченного
из развалин Кьяулуна. Засыпая, я размышлял о  том,  сколь  тяжкой  проблемой
может обернуться для нас партизанская война. Сейчас, по зиме, это еще не так
страшно: у нас был шанс уморить их голодом. Но к  весне,  коли  они  до  нее
дотянут, все может пойти по-другому. Ведь нам придется заводить  собственные
посевы, а потом еще оберегать их и собирать урожай. Обо всем этом я помышлял
недолго: скоро меня одолел сон, в котором поджидали сновидения.
   На сей раз все началось с заваленной трупами и костями пустыни, несколько
отличавшейся  от  той,  какой  я  видел  ее  прежде.  Трупы  выглядели   как
нарисованные: бледные и почти не окровавленные. Не  было  никаких  признаков
разложения, неизбежного, если покойник проваляется несколько дней на солнце.
Не было ни мух, ни червей, ни муравьев, ни расклевывающих тела стервятников.
   Зато, когда я проходил мимо, покойнички  открывали  глаза.  Иные  из  них
смутно напоминали мне тех, кого я  знал  в  давние  времена.  Там  была  моя
бабушка. Дядюшка, которого я очень любил. Друзья детства и  пара  парней,  с
которыми я сдружился, когда только начинал служить в Отряде; все  они  давно
погибли. А теперь - кажется - приветствовали меня улыбками.
   А потом я увидел лицо, появления которого следовало ожидать, принимая  во
внимание, что вся эта серия сновидений была задумана с тем, чтобы оказать на
меня воздействие. Ожидать-то следовало, но его появление все  равно  застало
меня врасплох.
   - Сари?
   - Мурген... - Ответ ее был  не  более  чем  дуновением  ветерка.  Шепотом
призрака. Как и следовало ожидать. Как ожидал бы я, будь малость  понаивнее.
Но я угодил в ловушку. Кина предлагала вернуть дорогих мне  умерших.  Отдать
тех, кого забрала. Конечно, она потребует выкуп.  Но  сейчас  мне  было  все
равно.
   Я мог бы вернуть свою Сари.
   Я видел Сари ровно столько  времени,  сколько  потребовалось,  чтобы  она
овладела всеми моими чувствами. А потом провалился  во  мрачную,  ужасающую,
холодную бездну - куда, как предполагалось, попадет Сари, если только  я  не
вызволю ее.
   Не слишком тонкий ход.
   Правда, Кина не нуждалась в изысках. Этот ее трюк  разрывал  мне  сердце.
Но...
   Воздействие извне обострило не только мои чувства,  но  и  способность  к
рассуждению. Я понял,  что  Кина  ведет  игру,  рассчитанную  на  восприятие
таглианца.
   Она не осознавала того факта, что я воспитан в иных традициях  и  здешняя
мифология мне чужда. Даже проникновение в мои сны не могло убедить меня в ее
божественной сути. То, что выделывала она, было под силу и Госпоже, когда та
находилась на вершине своего могущества. Ее мертвый супруг  совершал  такое,
даже пребывая в могиле. Как ни заманчива была наживка, я на этот  крючок  не
клюнул.
   Не клюнул, хотя она обнажила мою  душу  и  протащила  ее,  истерзанную  и
вопящую, сквозь заросли терновника.
   Я пробудился от того, что Тай Дэй тряс меня изо всей силы.
   - Полегче, парень! - заорал я. - В чем дело?
   - Ты кричал во сне. Разговаривал с Матерью Ночи.
   - Что я говорил?
   Тай Дэй покачал головой. Он лгал. Он все слышал, все понял, и  услышанное
его не порадовало. Приведя в порядок физиономию  и  мысли,  я  потащил  свою
задницу к Костоправу.
   Что ни говори, а он чудной человек. Я и сам малый непривередливый, но  на
месте диктатора огромной империи,  могущественного  военачальника,  Капитана
Черного Отряда, мог бы позволить себе некоторые дополнительные удобства. Это
тем более не трудно, когда вокруг полно людей, всегда готовых тебе  угодить.
Он ютился в полуразвалившейся, обложенной дерном и занавешенной с  одной  из
сторон  халупе,  ничуть  не  лучшей,  чем  у  любого  конюха.   Единственное
преимущество его положения сводилось к тому, что эту лачугу он ни с  кем  не
делил.
   Возле нее не  было  караула,  хотя  мы  находились  в  глубине  вражеской
территории и имели все основания подозревать, что  в  наши  ряды  внедрилось
несколько фанатичных душил.
   Возможно, он считал охрану  ненужной,  потому  что  над  его  пристанищем
высилось  старое  засохшее  дерево,  на  котором  почти  всегда  красовалась
каркающая воронья стая.
   - Не слишком ли ты полагаешься на  навязчивую  идею  Ловца,  командир?  -
спросил я с порога. Правда, у меня появилось ощущение, будто по  приближении
за мной пристально наблюдали. Как знать, может быть, уверенность  Костоправа
не лишена оснований.
   Он спал. Лампа продолжала гореть. Я чуток подкрутил ее и стал его будить.
Он проснулся и ни малейшей радости по этому поводу  не  высказал.  Выспаться
вволю ему удавалось не так уж часто.
   - Для тебя лучше, если принес хорошую новость, Мурген.
   - Хороша она, нет ли, но  поговорить  есть  о  чем.  Попытаюсь  побыстрее
добраться до сути.
   Я рассказал ему про сон. И про те сны, которые видел раньше.
   - Госпожа говорила мне, что ты можешь оказаться уязвимым. Хотя, не зная о
Копченом, не понимала, каким образом.
   - Уверен, во всем этом есть резон, - сказал я. - Мне кажется, я знаю, что
она пытается сделать. Только вот никак не могу сообразить почему.
   - Сдается мне, ты об этом и не думал.
   - Что?
   - На самом деле ты знаешь почему, но слишком ленив, чтобы уяснить это для
себя.
   - Дерьмо! - выругался я, но тут же умерил свой пыл. Ибо понял, что сейчас
мне предстоит насладиться одним из его наставлений.
   - Ты представляешь  интерес,  Мурген,  поскольку  являешься  Знаменосцем.
Последние несколько лет ты провел, вписывая новые материалы в Летописи - мои
и Госпожи, так что знаешь их довольно хорошо. Уж кому-кому, а тебе следовало
бы догадаться, что Знамя представляет собой нечто особое.
   - Копье Страсти?
   - Это название использовали Хозяева Теней. Значение его  нам  неизвестно.
Возможно, ответ сокрыт в  старых  Летописях,  тех,  которые  ты  спрятал  во
Дворце. Так или иначе, кое-кому хотелось бы наложить лапы на Знамя.
   - Включая Кину?
   - Ясное дело. Ты ведь изучал мифы о Кине, когда мы  сидели  в  ловушке  в
Дежагоре. Разве там  не  подразумевается,  что  каждый  штандарт  любого  из
Вольных Отрядов Хатовара представлял собой фаллос Демона или что-то  в  этом
роде?
   Это вызвало довольно скабрезный обмен мнениями насчет того, зачем  именно
этот хрен моржовый - наше Знамя -  мог  потребоваться  Кине.  Затем  Капитан
сказал:
   - Ты правильно сделал,  что  пришел  ко  мне.  Зачастую  мы  предпочитаем
держать такого рода вещи в себе и свыкаемся  с  ними  -  так  мне  думается.
Слушай,  поболтайся  там.  Но  будь  начеку.   Завтра-послезавтра   прибудет
Одноглазый. Поговори с ним и сделай точно так, как он скажет. Уразумел?
   - Ас этим что делать?
   - Выкинь из головы.
   - Выкинуть? Понятно.
   - По пути в свою берлогу взгляни на Кьяулун и спроси себя, первый  ли  ты
малый на свете, которому довелось потерять возлюбленную?
   Да уж. Похоже, Старика  раздражало  мое  упорное  нежелание  смириться  с
потерей.
   - Ладно. Спокойной ночи.
   Я пожелал того же и себе. Но ночка оказалась адской. Проваливаясь в  сон,
я немедленно попадал прямиком в долину смерти.  Не  раз  оказывался  я  и  в
пещере старцев. Как только становилось по-настоящему худо, я просыпался:  по
большей части самостоятельно, но дважды с помощью Тай Дэя.
   Бедолага. Нагляделся же он на меня за эти четыре года.
   В конце концов Кина, по-видимому,  озадаченная  моей  невосприимчивостью,
оставила меня - напоминая о себя лишь  ощущением  раздражения  и  угрозы.  И
когда это кончилось, я уже не был вполне уверен в том, что не  имел  дело  с
каким-то чудовищным порождением собственного воображения.
   Я  заснул  по-настоящему.  Потом  проснулся.  Потом  выбрался  из  своего
логовища. Я мог бы воспользоваться привилегированным положением и ни  с  кем
не делить эту халупу.  Будучи  Летописцем,  я  ценил  это  используемое  для
маленьких совещаний убежище, поскольку  мог  разложить  там  свои  бумаги  и
работать.
   Знамя стояло снаружи. Оно выглядело предметом, способным вызывать зависть
кузена, не говоря уже о  державных  владыках.  Всего-навсего  старый  ржавый
наконечник, насаженный  на  длинное  деревянное  древко.  В  пяти  футах  от
навершия к древку крепилась поперечина длиною в четыре фута, к  которой  был
привешен сам флаг: черное полотнище с эмблемой,  которой  мы  обзавелись  на
севере - серебристым черепом с  исходящими  из  пасти  золотистыми  язычками
пламени. Некогда там была личная печать Душелова. Череп не был человеческим.
Зубы вроде собачьих, но слишком большие. Нижняя челюсть отсутствовала.  Одна
глазница алела: на некоторых изображениях  левая,  на  других  правая.  Меня
уверяли, будто  это  имеет  значение,  но  никто  не  мог  объяснить  какое.
Возможно, тут содержался намек на изменчивую природу Душелова.
   Каждый член Отряда  носил  серебряный  значок  с  этим  изображением.  Мы
заказывали их где могли, а порой снимали с наших павших товарищей. Некоторые
солдаты носили по три-четыре зараз. Это было связано с  замыслом  Костоправа
относительно возвращения в Хатовар. У Масла с Ведьмаком, как  я  подозревал,
было по несколько дюжин этих штуковин, привезенных с севера.
   Сам по себе череп был не так уж страшен. Пугало то, что  стояло  за  этим
символом.
   В этих краях решительно все боялись Отряда - или делали вид, что  боятся,
- памятуя о зверствах, совершенных, когда он проходил здесь в  прошлый  раз.
Однако трудно поверить,  что  насилие  может  внушать  страх  на  протяжении
четырех веков. Нет и не может быть ничего  столь  ужасного,  чтобы  об  этом
помнили по прошествии нескольких поколений.
   Доля ответственности, по-видимому, лежала на Кине. В течение столетий она
манипулировала этими людьми, посылая им свои сны.  Четыре  века  -  изрядный
срок, достаточный, чтобы внушить что угодно. В сущности, многое из того, что
могло бы показаться бессмысленным, видится в ином свете, если  предположить,
что за этим стоит великая  черная  богиня.  Это  даже  объясняло,  почему  в
историю оказалось замешано столько чокнутых - из  числа  как  малых,  так  и
великих мира сего. Означало ли это, что выход Кины из игры  мог  бы  вызвать
взрыв здравомыслия на всех уровнях?
   Но как можно избавиться от  богини?  Существует  ли  хоть  одна  религия,
содержащая наставления по этому вопросу? Как сбросить со своей шеи божество,
ставшее вконец несносным? Нет. Лучшее, на что ты можешь рассчитывать, -  это
совет, как дать этому божеству взятку, чтобы оно оставило тебя в покое  хотя
бы на несколько минут.

Глава 40

   Общение с Одноглазым вновь сулило оказаться бесполезным.
   - Кончай меня за яйца трепать, - заявил он, когда я поинтересовался,  как
мне справиться со своими снами.
   - Мать твою перемать! Костоправ сказал, что ты знаешь ответ.  Если  ты  и
дальше будешь вести себя таким манером, я тебе их отверну. И в уши запихаю.
   - Эй, Малец, полегче. Каким таким манером?
   - Дураком прикидываться, вот каким.
   - Эх, Малец, Малец. Молод ты еще, чтобы быть таким  циником.  С  чего  ты
взял, что я не смогу исправить все с такой же простотой, как сноходец?
   - Да с того, что один ленивый старый пердун сказал  мне  секунд  двадцать
назад.
   - Ни хрена он такого не говорил. - Коротышка сердито притопнул. - Дерьмо!
Старик и правда послал тебя ко мне с этим?..
   - Точно.
   - А ты все мне рассказал, без утайки? Не упустил, скажем, в угоду  своему
самолюбию какую-нибудь маленькую хренотень?
   Я рассказал все. Мне было непросто, но я это сделал.
   - Мне нужно выпутаться из этого. Одноглазый бросил на меня один из  самых
своих устрашающих взглядов.
   - Ты уверен, что Старик послал тебя ко мне? Тебе не почудилось?
   - Уверен.
   Я уставился на его дурацкую шляпу, гадая, надолго ли меня хватит.
   - Никто не любит хитрожопых. Малец.
   - Даже у тебя есть друзья. Одноглазый.  Коротышка  напыжился  и  принялся
расхаживать вокруг меня.
   - Неохота мне этим заниматься. Костоправ, наверное,  сам  не  знает,  что
говорит. С какой стати?
   Я не сообразил, что говорил он не со мною, а  с  самим  собой,  и  потому
ответил:
   - Да с той, что я брат и мне нужна помощь.
   - Ладно. Потом не говори, что ты об этом не просил. Пошли в фургон.
   Меня охватила дрожь - дрожь предчувствия. Она была так  сильна,  что  это
заметили и Одноглазый, и Тай Дэй.
   Коротышка буркнул что-то себя под нос и на ходу бросил Тай Дэю:
   - Ты тоже полезай.
   Сказал он это, по всей вероятности, из-за матушки Готы.
   - Явилась, не запылилась, а? - заметил я.  Вероятно,  в  моем  голосе  не
прозвучало восторга, поскольку ни малейшего восторга я не испытывал. По мне,
так соседство с матушкой Готой ничуть не лучше чирья на заднице.
   Ее увидели, когда мы начали спускаться по южному склону. Сидела у обочины
одна-одинешенька.
   - Где же она пропадала? И где дядюшка Дой? - спросил я, хотя  и  понимал,
что вопрос пропадет впустую.
   Услышала она меня, нет ли, но ответа  не  последовало.  Вместо  это  Гота
принялась цепляться к Тай Дэю: по ее мнению,  он  то  ли  зарос,  то  ли  не
ухаживает за своей бородой. На самом деле это не  имело  значения.  Было  бы
желание, а к чему придраться, всегда найдется.
   - Малец, - сказал мне Одноглазый, -  покуда  они  там  нудят,  полезай-ка
живехонько в фургон да и прогуляйся с  духом.  Давай,  давай,  парень.  Если
Старик захотел, чтобы я занялся твоими снами, тому может  быть  только  одна
причина. - Через плечо он бросил весьма суровый взгляд на мамашу и  сыночка.
- Кое-что, чем он советовал мне заняться еще до того, как все вы направились
сюда искать на задницу приключений.
   - Думаешь, тебе удастся докопаться до сути? Я ухватился руками за  задний
борт.
   - Ладно, хитрожопый, залезай. Цепляйся к Копченому и отправляйся назад во
времени, в ту ночь, когда погибла твоя жена. Посмотри, как это произошло.
   - К черту!
   - Заткнись, Малец. Кончай ныть да жаловаться на судьбу. Мне это  обрыдло.
Да и Старику, видать, тоже. Если ты  хочешь  разобраться  со  своими  снами,
отправляйся в прошлое и как следует присмотрись к  тому,  что  сделало  тебя
таким,  каков  ты  сейчас.  Как  следует!  Проследи  каждую  секунду,   если
потребуется, то по три раза. А когда вернешься, мы потолкуем. - Я  попытался
возразить. - Захлопни пасть и делай что сказано. Или проваливай.  Если  тебе
охота провести остаток жизни, путаясь в собственных бреднях.
   С этими словами он презрительно повернулся  ко  мне  задом.  Меня  так  и
подмывало влепить ему хорошего пинка, но по ряду соображений я этого  делать
не стал. Вся моя ярость ушла в усилие, с которым я вскочил в фургон.

***

   Ручаюсь,  на  самом  деле  никто  не  знает  самого  себя  до  конца.   Я
действительно считал, что справился со  своей  бедой,  пока  Кина  не  стала
искушать меня возможностью возвращения умерших. После этого боль нахлынула с
новой силой.
   Мне до смерти не хотелось становиться  свидетелем  кончины  Сари,  однако
нечто подталкивало меня вперед, убеждая, что другого выхода  нет.  Я  ощутил
запах мертвечины и воспринял это как признак присутствия в мире духов Кины.
   Не меня ли она ищет?
   Я нашел Дворец и разыскал в нем Радишу Драх. С моего последнего посещения
изменилось не много, за исключением того, что они получили известие о победе
на Чарандапраше. Споры  стали  еще  более  ожесточенными,  поскольку  Радише
пришлось    занять    непопулярную     позицию     и     напомнить     своим
сотоварищам-заговорщикам,  что  эта   неожиданная   победа   еще   не   есть
окончательный разгром Длиннотени. Конец спорам положила Радиша,  приказавшая
Корди Махеру с отрядом разведчиков выехать на юг и собрать более достоверные
сведения. Бюрократическое решение, которое лишь оттягивало неизбежный момент
предательства. Преодолевая неожиданно сильное  внутреннее  сопротивление,  я
направил Копченого в мои бывшие покои. Помещение так и оставалось незанятым.
Все вещи, собирая пыль, лежали там, где были оставлены.  Я  стал  перемещать
Копченого в  прошлое.  Осторожно  и  медленно,  тем  осторожнее,  чем  ближе
оказывались мы к роковой точке. Почему-то я был уверен  в  необходимости  во
что бы то ни стало избежать встречи с самим собой в прошлом. Случись это,  я
оказался бы в плену минувшего, и мне пришлось бы пережить все заново, так же
как случилось, когда я погружался во тьму Дежагора.
   А вдруг мне удастся предупредить Сари? Та женщина на  болоте  в  какой-то
миг ощутила мое присутствие. Возможно, кто-то, знавший меня так  же  хорошо,
как Сари, и желавший изменить ход событий так же  страстно,  как  и  я,  мог
послать предупреждение сквозь барьер времени.
   Не исключено, что  мои  путешествия  в  Дежагор  кое-что  изменили,  хотя
уверенности в этом не было. Ага, вот и оно. Стражники и все, кто только мог,
опрометью носились по  Дворцу.  Некоторые  гнались  за  душилами,  некоторые
устремились в мои покои. Это должно было  произойти  после  моего  прибытия.
Стало быть, мне необходимо переместиться еще на полчаса.  Так  я  и  сделал,
одновременно спустившись ко входу, которым воспользовались Обманники. Это  я
уже видел раньше, поскольку мне интересно  было  узнать,  каким  образом  им
удалось захватить врасплох бдительную стражу.  Оказалось,  что  первая  пара
Обманников явилась к воротам, вырядившись храмовыми блудницами, совершающими
соитие во славу богини. Караульным даже в голову  не  пришло  отказать  этим
особам: такой отказ являлся бы святотатством.
   Все произошло прежде, чем в ход событий оказался вовлечен и я. Метнувшись
вверх по лестнице, я оказался в помещении, где Сари и моя теща хлопотали  по
хозяйству, завершая накопившиеся за день дела. Дядюшка  Дой  и  То  Тан  уже
легли спать. Тай Дэй не спал, не иначе как дожидаясь моего  возвращения.  Он
закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на доносившееся  до  него  через
две комнаты брюзжание матери.
   Уж  не  знаю,  как  выносила  все  это  Сари.  Особенно  когда   объектом
обвинительной речи становился я.
   На сей раз матушка Гота верещала с еще большим озлоблением,  чем  обычно.
Она хотела знать, когда наконец Сари выбросит дурь из своей упрямой башки  -
тысяча проклятий на голову Хон Трой! - и вернется в дельту, откуда она родом
и где ее истинное место. У нее  еще  есть  возможность  выйти  замуж,  хотя,
конечно же, не слишком удачно, принимая во  внимание,  что  она  не  так  уж
молода и осквернила себя сожительством с чужеземцем.
   Сари воспринимала все это с привычным спокойствием  -  я  знал,  что  она
способна не давать воли своим чувствам, - и хлопотала по дому так, словно  и
не слышала тарахтенья Готы. Закончив дела, Сари направилась в  мою  комнату,
даже не пожелав матери спокойной ночи, отчего та разозлилась еще пуще.
   Я всегда знал, что матушка  Гота  относится  ко  мне  с  неодобрением,  и
подозревал, что она нелестно отзывается обо мне в мое отсутствие,  но  такой
озлобленности, признаться, не ожидал. Судя  по  всему  услышанному,  матушка
Гота явилась в Таглиос с единственным намерением - вернуть дочь домой.
   Я дога