так  же,  как
свои собственные. Он глубоко изучил творения древних римских и греческих
философов. Закон был его второй страстью. Он считал, что  Наполеоновский
кодекс останется лучшим памятником его правления во Франции. Но особенно
он любил науку и не раз говорил, что если бы судьба не пожелала  сделать
его воином, он бы стал ученым.
   Дей в раздумье покачал головой.
   - Совершить так много за такое короткое время!  Он  должен  был  быть
неутомимым тружеником.
   - Он и был им, эфенди. Он редко спал более четырех  -  пяти  часов  в
сутки. Он вставал на рассвете и трудился до темноты. Иногда он вставал в
три часа ночи и вызывал секретаря.
   - Такое трудолюбие рождает у меня утомление. Я должен лечь, Коба, мой
источник наслаждения. Завтра я позову тебя вновь.
   - Будет так, как  вы  пожелаете,  о  блистательный  дей,  -  ответила
Джулия.
   Прозвучал колокольчик для Базима, и вскоре Джулия оказалась  в  своей
комнате в гареме; она облегченно вздохнула, радуясь, что все позади. Она
не думала ни о завтрашнем дне, ни о тех, которые последуют за ним.

Глава 16

   Сухие ветры пустыни залетали во дворец,  принося  с  собой  удушающую
жару,  запахи  горячего  камня,  запустения,  верблюжьей  колючки.   Они
засыпали песком воду в  фонтанах,  иссушали  розы  и  лилии,  заставляли
пальмы сухо стучать  листьями,  а  мух  -  яростно  жалить,  и  вызывали
внезапные дожди, с шипеньем падавшие на раскаленный  камень.  Постепенно
ветры замирали, оставляя после себя скучную летаргию осени.
   Кроме тех случаев, когда дей отправлялся поохотиться на диких кабанов
и пустынных  львов,  Джулия  обедала  в  его  присутствии  и  ежевечерне
проводила с ним несколько часов.  Большую  часть  времени  они  отдавали
беседе, так как дей находил забавным ее мнения и взгляды. Джулии  иногда
казалось, что он относится к ней как к ручной обезьянке, которую научили
говорить. Часто старик ласкал ее  волосы,  пропуская  шелковистые  пряди
сквозь свои сухие пальцы, или играл ее ладонями,  наслаждаясь  обществом
молодой женщины и забывая о разговорах. Иногда они играли в шахматы. Это
требовало от Джулии немалого напряжения, так как  ее  предупредили,  что
она не должна выигрывать  у  дея,  и  вместе  с  тем  игра  должна  быть
увлекательной. Однажды она, забывшись, поставила своего слона  так,  что
королю дея грозил неминуемый мат. Она поняла свою оплошность, когда было
уже слишком поздно. Расширенными глазами она смотрела на  дея,  надеясь,
что он ничего не заметит. Надежда оказалась напрасной.
   - О! - Он быстро пробежал  по  доске  блестящими  черными  глазами  в
поисках выхода из положения. Воцарилось молчание. - Коба!  -  воскликнул
он и, наклонившись над доской, положил руки ей  на  плечи  и  привлек  к
себе. Его губы коснулись ее легким сухим поцелуем. - Звезда изумительной
красоты, я принимаю с благодарностью  дар  твоего  доверия,  потому  что
теперь я знаю, что ты не боишься меня!
   Это было правдой. Хотя Джулия не любила вызывать его гнев, она больше
не  опасалась  жестокой  мести  с  его  стороны  за  то,  что  она   ему
противоречит. Она знала, что ему нравятся их споры, хотя  он  так  и  не
перестал удивляться тому, что она имеет собственное  мнение.  Она  часто
видела, как он выносил суровые приговоры в суде, который посещала по его
распоряжению для того, чтобы потом им можно было обсудить дела. И тем не
менее она пришла к выводу, что он не жестокий человек.  Как  и  Наполеон
Бонапарт, он был уверен, что быстрое  и  суровое  наказание  удержит  от
преступления остальных. Если невинный  человек  случайно  попал  в  сети
закона, ничего нельзя было поделать. Один человек ничего не значил. Цель
- величайшее благо для абсолютного большинства.
   Дей хотел  забрать  Джулию  из  гарема  и  поселить  ее  в  отдельном
помещении с собственным штатом прислуги. Но  по  совету  госпожи  Фатимы
Джулия попросила оставить ее вместе с остальными  женщинами.  Неизвестно
было, сколько продлится интерес  дея.  Она  могла  наскучить  ему  через
неделю или через месяц. Тогда ее, только  начавшую  привыкать  к  новому
укладу, могли бесславно сослать обратно. Удалившись  из  гарема,  она  к
тому же лишалась ставшего привычным общества Джохары.  Днем,  когда  дей
бывал занят государственными делами, Джулия  проводила  долгие  часы  за
едой, купанием, переодеванием. Ей нечем было больше занять себя и  своих
служанок.
   Дей неохотно пошел  навстречу  ее  пожеланиям.  Не  имея  возможности
выразить свое расположение одним  способом,  он  нашел  иной.  Правитель
забросал  ее  подарками.  Комната  постепенно  наполнялась  красивыми  и
дорогими вещами, словно пещера счастливчика  Али  Бабы  или  апартаменты
госпожи Фатимы. Ей было подарено столько драгоценностей, столько дорогих
тканей было обернуто вокруг ее стана, что возникла мысль:  Мохаммед  дей
не будет недоволен, если по городу пойдут слухи, что он наслаждается  не
только интеллектуальным общением со своей белой рабыней.
   Постепенно Джулия заметила, что к ней относятся со  все  возрастающим
почтением. Женщины гарема, особенно те, кто  избегал  ее  раньше,  стали
проявлять дружелюбие, превознося ее красоту и считаясь с ее  мнением  во
всем, от погоды  до  прически.  Даже  Мария  перестала  быть  откровенно
враждебной, оставаясь, правда,  хмурой  и  злопамятной.  Слуги  во  всех
частях дворца расторопно и с улыбкой выполняли ее  распоряжения.  Карлик
Базим стал обращаться с ней как с равной, прося ее  убедить  их  хозяина
позаботиться  о  своем   здоровье.   Постепенно   она   убедилась,   что
действительно стала любимицей дея.
   Джохара укрепила в ней эту уверенность. Турчанка уверяла,  что  титул
Дамы Золотой Пчелы признай не только во дворце, но  и  в  городе.  Здесь
также узнали о ее красоте, ее благотворном влиянии на Мохаммеда дея, и о
том, что она не всегда покорно склоняется перед его волей.  Они  считали
ее пикантным увлечением правителя, но так или иначе она  стала  известна
на улицах Алжира как Гюльнара, носительница меда.
   И только госпожа Фатима не хотела признавать  изменившееся  положение
Джулии. Она скрывала свои чувства под  маской  холодной  надменности,  и
Джулия подозревала, что она ревнует мужа  к  женщине,  которую  сама  же
возвысила в его глазах.
   Несмотря на это, Джулия не забывала, что она в долгу перед нею и  Али
пашой. Она не повторяла чужих ошибок, подвергая Кемаля  прямой  критике,
напротив, хвалила его, но с выражением сомнения в глазах. Сильно рискуя,
она намекнула при случае, что император  Наполеон  не  доверял  людям  с
сексуальными извращениями. Она не превозносила Али пашу, но  вскользь  и
словно неохотно подчеркнула его сходство с Мохаммедом деем. Он  выглядел
таким же соколом пустыни, каким, должно быть, был  в  молодости  дей:  с
крючковатым  носом,  черной  бородой,  сверкающими  темными  глазами   и
жестким, мускулистым телом наездника.
   Госпожа Фатима оказалась права: чем чаще она  видела  Али  пашу,  тем
искреннее желала увидеть  его  на  троне.  И  наоборот,  чем  лучше  она
узнавала Кемаля и его окружение, тем менее ей хотелось, чтобы  он  занял
место своего дедушки.
   Напрасно  она  надеялась  увидеть  Реда  в  зале  суда  или  рядом  с
человеком, с которым, как утверждали, он был близок. Капитан  так  и  не
появился. Стоял ли он у штурвала  или  гнил  на  дне  морском,  ей  было
неизвестно. Она убеждала себя, что ей  это  безразлично,  что  это  лишь
любопытство и желание  убедиться  в  его  беспомощности  и  унизительном
положении.  Однако  холодными  осенними  ночами  она  вспоминала  время,
проведенное с ним в доме на Беркли-сквер, месяцы на борту "Си  Джейд"  и
"Давида", и мышцы ее живота сводила судорога, заставляя сжимать кулаки и
бессонно смотреть в темноту.
   Для Джулии началась вторая зима в Алжире.  Во  время  поездки  дея  с
Кемалем на пристань их внезапно  застиг  холодный  шторм.  Мохаммед  дей
простудился и заболел воспалением легких.  Хотя  он  победил  болезнь  и
выжил, она отняла у него много сил. По  предложению  Джулии  до  полного
выздоровления; он передал часть своих дел Кемалю, а часть  -  Али  паше.
Это разделение настолько взбесило его внука, что  он  вбежал  в  спальню
дея, весь в развевающихся лентах и благоухая духами, и  разыграл  сцену,
исполненную столь презрительного  трагизма,  что  Мохаммед  дей  испытал
явное отвращение. Он выставил внука с такими гневными словами,  что  тот
не осмеливался приближаться к нему в течение месяца.
   Надувшись,   чувствуя   себя   оскорбленным,    Кемаль    пренебрегал
обязанностями, возложенными на него. Иначе повел себя Али паша. Принимая
быстрые, обоснованные решения, он тем не менее  каждый  раз  подходил  к
дяде за одобрением. Его отношение к правящему дею  было  ненавязчивым  и
уважительным.
   Возвращаясь в гарем после одного из вечеров, проведенных с  деем,  во
время которого он хвалил Али пашу, Джулия размышляла,  как  многого  она
достигла. Кажется, еще немного - и дей  поддержит  своего  племянника  в
качестве наследника. Разумеется, и сам Кемаль способствовал этому  своей
павлиньей спесью и детскими выходками.
   Пожелав Абдулле спокойной ночи, она вошла  в  общую  комнату  гарема.
Здесь было темно. Осторожно лавируя между низкими диванами  и  десятками
маленьких столиков,  Джулия  беспокойно  оглянулась.  В  воздухе  витало
какое-то странное напряжение.
   Затем она резко остановилась. Чья-то тень двигалась по стене коридора
к ее спальне. Она долго стояла, вглядываясь в  темноту.  Тень  двинулась
снова, медленно, словно колыхалась тяжелая занавеска. И внезапно  Джулия
поняла: одна из штор со  стороны  сада  была  неплотно  закрыта.  Ночной
ветер,  гулявший  в  проеме,  заставлял  фонари  вспыхивать.  Облегченно
вздохнув, Джулия направилась к выходу. Когда она взялась за ручку двери,
дверь внезапно широко распахнулась  и  какая-то  женщина,  закутанная  в
бурнус, скользнула внутрь.
   Джулия  отступила  в  недоумении.  Быть  застигнутой  вне  гарема   е
наступлением темноты значило навлечь на себя  самое  суровое  наказание.
Если не курбаш, то бастонада - длинная толстая розга,  которой  били  по
босым  пяткам  и  которая  могла  навеки  покалечить   ослушницу.   Если
расследование доказывало, что ночная  вылазка  совершалась  с  любовными
целями, тогда наилучшим способом  исправления  ошибки  считалась  смерть
через удушение.
   Женщина оказалась Марией. Бледная, с расширенными от страха  глазами,
она уставилась на Джулию. Затем вздернула свой острый подбородок.
   - Поздно же ты возвращаешься  из  постели  дея,  -  фыркнула  она.  -
Странно, ты не выглядишь усталой.
   Осознав, что Мария  пытается  повернуть  ситуацию  в  свою  пользу  и
превратить  оборону  в  наступление,  Джулия  сообразила,   что   должна
немедленно позвать Абдуллу, разбудить гарем, привлечь свидетелей. Однако
ей не хотелось этого делать,  чтобы  не  навлекать  на  женщину  ужасное
наказание.
   - Странно, - сказала  она.  -  Я  чувствую  себя  настолько  усталой,
измученной и сонной, что с трудом держусь на ногах. Раз ты встала, чтобы
закрыть наружную дверь, то,  пожалуйста,  сделай  это.  Очевидно,  замок
неисправен - надо сказать об этом завтра Абдулле.
   Пройдя по коридору, Джулия обернулась.  Мария  смотрела  ей  вслед  с
нескрываемым презрением в раскосых, кошачьих глазах.

***

   - Надо было закричать, позвать охрану! - воскликнула госпожа  Фатима,
когда Джулия рассказала ей о происшествии на следующее утро.
   - Я не хотела, чтобы Марию снова высекли или сделали  еще  что-нибудь
похуже.
   - Глупая девчонка. Ты думаешь, она пощадила бы тебя? Ни за что!
   - Это неважно, - упрямо сказала Джулия.
   - Еще как важно. У тебя, наверное,  возникли  романтические  мысли  о
любовном  свидании  при  лунном  свете?  Марии  этого  не   нужно.   Она
предпочитает  объятия  своей  рабыни  и  не  стала  бы  рисковать  из-за
минутного удовольствия. Я подозреваю более опасную причину.
   - Опасную? В каком смысле?
   - Ее брат, мамелюк, служит в охране дворца.  Когда  дей  покинет  эту
землю, да отсрочит Аллах этот неизбежный  момент,  верность  охраны  или
отсутствие таковой может решить, кто окажется на алжирском  троне  после
него. Человек, которого удушили в своей постели, вряд ли сможет  служить
для этой цели. Теперь понятно?
   Подавив дрожь, Джулия кивнула. Проживи она всю жизнь во  дворце,  она
бы все равно не смогла привыкнуть к тому, как невзначай и  между  прочим
относятся здесь к наказаниям и насильственной смерти.
   - Что если спросить Марию? Госпожа Фатима покачала головой.
   - Слишком поздно. Теперь она станет вообще отрицать, что  вставала  с
постели. И закончит тем,  что  обвинит  тебя  в  мстительности  и  жажде
власти, а это может поколебать доверие дея к  тебе.  Нет,  мы  не  можем
рисковать.  Надо  радоваться,  что  теперь  мы  предупреждены  и   будем
настороже. Следует сообщить об этом Али паше. Нужно принять меры,  чтобы
устранить опасность, которую эта маленькая глупая дрянь представляет для
наших планов.
   - Мне очень жаль, - сказала Джулия.  -  Я  не  думала,  что  ситуация
настолько серьезна.
   - Сомневаюсь, что ты и сейчас  ее  осознаешь.  Скажи  мне,  Гюльнара,
возлюбленная деем, что, по-твоему, станет с тобой и с другими  женщинами
гарема, когда умрет дей?
   - Что станет с нами? - повторила  Джулия,  стараясь  не  замечать  ее
сарказма.
   - Что ты будешь делать, когда хозяин умрет и новому  дею  потребуются
места в гареме для своих женщин? Куда ты пойдешь? Или  ты  думаешь,  что
тебя оставят? Это не в  обычаях  сераля.  Как  жене  Мохаммеда  дея  мне
разрешат взять то, что мне принадлежит, - все,  что  подарено,  и  уйти.
Если бы моя семья была жива, я вернулась бы богатой вдовой. Если бы  мой
сын не умер, я осталась бы при дворе в почете и уважении. Но он мертв. Я
смогу купить себе дом и нескольких рабов, превратив подарки  в  средство
существования. Такова судьба жены. А что станет с наложницей?
   - Я не знаю, - ответила медленно Джулия.
   - Твоя судьба окажется в руках  нового  дея.  Он  может  с  легкостью
перерезать всем вам горло и зарыть тела в пустыне. Он может завязать вас
в мешки и выбросить в море, как это сделал  прежний  константинопольский
султан. Если он не захочет избавиться от ценного товара  таким  образом,
он может сдать вас работорговцу, хотя сейчас  рынок  переполнен,  а  эти
женщины далеко не  первой  молодости  и  выгоду  он  получит  небольшую.
Кого-то купят на поденную работу, кого-то  -  в  бордель.  Возможно,  он
сочтет наиболее разумным в целях экономии отправить  вас  побираться  на
улице или взывать к милосердию богатых мужчин. Еще более  вероятно,  что
он решит наградить янычар, приведших его к власти, и  даст  им  свободно
насладиться цветами гарема старого дея.
   - Вы не можете утверждать этого всерьез!
   - Могу. И утверждаю. Несмотря на  твое  новое  положение  и  величие,
которого ты достигла, ты - имущество, вещь. Ты не принадлежишь себе, как
и твоя одежда, как и дорогие вещи, которые находятся  в  твоей  комнате.
Все принадлежит дею, кто бы им ни стал.
   Взгляд  Джулии  упал  на  шлепанец  госпожи  Фатимы,  который   мерно
постукивал по полу. Не было сомнения, что она испытывала удовольствие от
своих слов. Но в истинности сказанного сомневаться не приходилось.
   - Разве ничего нельзя сделать?
   - У тебя  есть  шанс  заслужить  благосклонность  Али  паши  рвением,
которое ты выказываешь, чтобы посадить его на трон. Он уже ценит тебя  и
просил меня передать благодарность за твои усилия. Но все-таки  я,  имея
некоторый опыт в таких делах, предупреждаю тебя: трудно рассчитывать  на
благодарность принцев. Если ты не окажешь Али паше какой-нибудь  великой
и неоценимой услуги, тебя забудут в борьбе за трон и в упоении победой.
   - Я постараюсь запомнить, о могущественная жена дея.
   Госпожа Фатима удовлетворенной  улыбкой  встретила  видимое  унижение
Джулии.
   - Прежде чем ты уйдешь, я хочу сказать еще одно. Мне не нравится, что
мой муж не встает  с  постели  после  болезни.  Мне  кажется;  что  силы
возвращаются к нему  подозрительно  медленно.  Не  находишь  ли  ты  это
странным?
   - Он уже не молод, и болезнь... - начала Джулия.
   - Тем не менее не в его характере  так  падать  духом  и  столь  мало
интересоваться происходящим.  Я  боюсь,  что  его  хворь,  так  сказать,
продлена.
   - Возможно, он копит силы к весне?
   - Не будь такой наивной! -  Сердито  воскликнула  госпожа  Фатима.  -
Неужели мне снова придется развеять твою наивность?  И  подозреваю,  что
кто-то в доме использует яд малыми дозами, которые не  сразу  отражаются
на состоянии раба, снимающего пробу с пищи. Такие  вещи  делаются  не  в
первый и, боюсь, не в последний раз.
   - Думаю, это возможно... - произнесла Джулия.
   - Клянусь всеми джиннами! - воскликнула госпожа Фатима. -  Не  только
возможно, но и очень вероятно. Хорошо, что о Мохаммеде дее заботится  не
одна женщина.
   Джулия наклонила голову.
   - Я скажу Базиму, чтобы он был бдителен.
   - Безусловно, карлик знает об опасности. Однако не помешает  сообщить
ему, что другие тоже знают о ней, и напомнить о долге.
   Как  выяснилось,  госпожа  Фатима  была  права:   Базим   поклонился,
согнувшись пополам, точно сломанный паяц.
   - О воплощение изящества, - сказал он. - Ты  оказываешь  мне  великую
честь, делясь со мной тревогой о хозяине. Меня тоже беспокоил недостаток
сил у эфенди. Сегодня я отдал приказ на кухню, обязывающий каждого,  кто
готовит блюдо, отведать его. И вот раб, занятый приготовлением  шербета,
любимого напитка дея, уже корчится на своем  тюфяке.  На  него  средство
подействовало гораздо сильнее, чем на хозяина и раба, пробующего  блюда,
так что следует признать - Мохаммед дей получал все увеличивающуюся дозу
этого яда продолжительное время.
   - Произнес ли раб имя человека, который просил его применить яд?
   -  Нет,  прекрасная  госпожа.  Он  почти  не  может  говорить,   слов
невозможно  разобрать.  Похоже,  к  ночи  он  умрет.  В  любом   случае,
сомнительно, что он был связан с кем-нибудь, кроме посредника, возможно,
стражника или раба, которому платил тот, кому это было наиболее выгодно.
   Базим тщательно избегал ее взгляда. Но оба они знали имя человека,  о
котором шла речь.
   - Можно ли сделать что-нибудь, чтобы доказать вину этого  человека  и
положить конец заговору?
   - Нет,  -  сказал  Базим  и  его  грустные,  как  у  спаниеля,  глаза
потемнели. - Время еще не пришло.
   Вскоре после этого случая здоровье дея  улучшилось,  хотя  цвет  кожи
остался желтым. Джулия опасалась, что его ум тоже пострадал, так как  он
подолгу   сидел,   глядя   в   пустоту,   а   затем,   возвращенный    к
действительности, не сознавал, что прошло время. Он становился все более
зависимым в своих решениях от советчиков: от своего великого визиря,  от
внука, от капитана янычар. Джулию  особенно  беспокоило,  что  он  часто
соглашается с ее выводами и поступает согласно им.
   Однажды дей сидел на диване, посасывая чубук кальяна, и, казалось, не
замечал удушающей жары. Неожиданно он заговорил:
   -  Верил  ли  великий  император  Запада  Наполеон  Бонапарт   своему
окружению?
   - Я не уверена, о правитель века. Я думаю, как все смертные,  которым
неизвестна воля Аллаха, иногда - да, иногда - нет. Он  часто  говорил  о
судьбе и сознавал, что чем выше поднимался, тем меньше у него оставалось
свободной воли. Он всегда знал, что рожден для великой цели и, пока идет
к ней, будет неуязвим. Но император  опасался,  что,  когда  его  миссия
завершится, кто угодно, даже муха, сможет стать причиной его смерти.
   - .О, - сказал Мохаммед дей,  медленно  кивая.  -  Я  тоже,  тоже.  А
осознавал ли он, когда оказался на острове Святой  Елены,  что  выполнил
свое предназначение?
   Джулия ответила не сразу.
   - Не думаю, что он мог признаться в этом  самому  себе,  эфенди.  Но,
видимо, так оно и