варивая с ним, Элеонора заметила, как выцвела  его
форма, увидела штопку на ней, потускневшую бахрому эполет.  Он  оберегал
левую руку, держа ее за спиной.  Конец  его  указательного  пальца  ниже
первой фаланги отсекла пуля, и рана  не  зажила  как  следует.  Элеонора
пошутила насчет его склонности к подобным инцидентам, обвиняя его в том,
что он стреляет сам в себя.
   Но она согласилась  посмотреть  его  палец,  когда  он  настоял,  при
условии, что это произойдет в ее доме.  Затем  она  выслушала  подробный
рассказ о том, что он научился делать одной рукой, и, когда он предложил
в одной руке принести две чашки пунша, она с благодарностью согласилась.
   В комнате становилось жарко от растущего числа гостей и света газовых
ламп. Элеоноре захотелось отойти к открытому окну, но она подумала,  что
лучше стоять здесь, иначе полковник Генри  ее  потеряет.  Она  открывала
веер с ручной росписью по пергаменту, который свисал у нее с запястья на
шелковом шнурке, когда увидела Гранта. Он стоял возле дверей,  прямой  и
высокий, без  шляпы,  и  в  мерцающем  свете  его  иссиня-черные  волосы
блестели, как вороново крыло. Новые  морщины  залегли  в  уголках  глаз,
линия плеч стала еще крепче.
   Их  взгляды  встретились.  Грант  слегка  сощурился,  его  смуглая  с
оттенком красного дерева кожа побледнела.  Губы  Элеоноры  скривились  в
слабое подобие улыбки, и она  медленно  подняла  подбородок.  Ни  единый
вздох не потревожил безмятежность роз, покоящихся на ее  груди,  до  тех
пор пока он медленно не двинулся к ней.
   Но вдруг Грант стал как натянутая струна, и  огонь  его  глаз  словно
прожег ее. Он остановился, резко, как по команде,  повернулся  и  прошел
сквозь толпу из зала.
   Элеонора стояла, не двигаясь, крепко сжимая в руках веер из  слоновой
кости. В нем что-то треснуло, но она не  обратила  внимания.  Когда  она
обернулась, щеки ее пылали. Не замеченный ею, за спиной стоял мужчина.
   - Посмотрите, что вы наделали, - медленно произнес  Невилл  Кроуфорд,
протягивая руку, чтобы взять веер, который болтался у нее  на  руке;  он
рассыпался, когда Невилл его открыл. - Он сломан.

Глава 24

   Элеонора принимала Невилла в салоне  очень  официально.  Сначала  она
хотела отказать ему  в  приеме,  но  потом  передумала.  Конечно,  можно
получить какое-то  удовлетворение  и  так,  но  гораздо  лучше  выразить
недовольство его поведением на публике. Невилл не был глуп  и  прекрасно
чувствовал все нюансы светского поведения. Осмотрев элегантную  комнату,
стены, обитые светлым  полосатым  шелком,  обшитые  белым  и  украшенные
парчой диваны, узорчатый зеленовато-розовый ковер,  драпировку  розового
бархата, он склонил голову.
   - Ваш новый интерьер великолепен, дорогая, но я  предпочитаю  простой
дворик, если вы,  конечно,  не  собираетесь  сказать  мне  что-то  очень
личное.
   Он улыбнулся, намереваясь очаровать ее, но Элеонора не ответила.  Она
не двинулась с места, стоя напряженно в своем утреннем платье из  белого
батиста с орхидеями и мраморного цвета накидке. Поэтому Невилл  тоже  не
двигался.
   - Вы знаете, о чем я хочу с вами  поговорить!  -  с  вызовом  сказала
Элеонора. - Вы можете не сомневаться в  том,  что  реакция  Гранта  была
такой из-за того, что он увидел вас  позади  меня.  Это  выглядело  так,
будто мы конспираторы, как он и  подозревал,  если  не  больше.  Почему?
Почему вы вмешиваетесь?
   - Сказать честно? - спросил он, склонив голову набок.
   - Да. Думаю, по-другому не поможет.
   - Я заметил в вас, моя дорогая, жалкую прискорбную тягу к  полковнику
Фарреллу. Заметил, что вы готовы пожалеть о  том,  что,  следуя  порыву,
убежали от него. Что вы  склонны  использовать  маленького  Майкла  ради
возобновления ваших старых отношений. И  это  теперь,  когда  с  Уокером
покончено. Я не могу допустить такого.
   - Человек вправе знать, что у него есть  сын,  -  как  бы  защищаясь,
сказала она.
   - Вы могли написать ему записку, - сухо сказал Невилл. - Но, конечно,
никто не устоит перед силой личного контакта. Человеку трудно отказаться
от естественных обязанностей заботиться о ребенке, а может, даже и о его
матери, если он встретится с ними лицом к лицу.
   - Ваше предположение низко, - заявила Элеонора. -  Я  не  нуждаюсь  в
заботах ни одного мужчины.
   - Может быть,  но  не  отрицайте,  если,  конечно,  сможете,  что  вы
нуждаетесь в мужчине для...
   Элеонора вскинула подбородок,  заметив,  как  разгорается  похотливый
взгляд Невилла.
   - Вы намеренно оскорбляете меня.
   - Это не более чем правда. Я думал, что за последние месяцы вы начали
относиться ко мне как к замене вашего драгоценного полковника. Я  думал,
что к тому времени, когда полковник Грант Фаррелл вернется, вы и  я  уже
соединим наши судьбы.  Из  нас  получилась  бы  хорошая  пара.  С  вашей
красотой и моими мозгами те  жалкие  гроши,  которые  вам  достались  от
Луиса, превратились бы в состояние. Мы  смогли  бы  жить  по-королевски,
войти в высшие круги Востока и Европы, и если  бы  вы  не  сдерживались,
думаю, смогли бы меня воспринять. Мои чувства так сильны, что их  хватит
на двоих.
   - Я не...
   - Подождите, я не предлагаю ничего, что делалось  бы  тайно.  Я  хочу
заботиться о вас, хочу жениться на вас и прошу вас стать моей женой.
   Элеонора смерила его спокойным взглядом зеленых глаз, но в  ее  тоне,
когда она заговорила, было уничтожающее презрение:
   - Вы самый надменный, самый тщеславный и аморальный тип,  которого  я
когда-либо встречала. Вы заполучили моего брата  и  меня,  арестованных,
чтобы повести нас на смерть. Вы позволили,  чтобы  ваших  бывших  друзей
повели на расстрел тогда, когда  вы  могли  их  спасти.  Вы  лгали  мне,
шантажировали, утаили от меня смерть брата. И теперь вы ожидаете, что  я
доверю вам свою судьбу и нуждаюсь в  вашей  нежной  защите?  Вы,  должно
быть, считаете меня глупейшей из женщин. О  вашем  уме  я  была  лучшего
мнения. Я думала, вы поняли, что мне от вас требовалось - информация  об
Уокере и фаланге. А если вы думали еще  о  чем-то  и  успокаивали  своих
кредиторов в ожидании моего состояния, которым хотели  распорядиться,  -
мне очень вас жаль. Я предлагаю вам уехать из  города,  прежде  чем  вас
арестуют.
   Он улыбнулся, цинично раздвинув губы, но глаза остались холодными.
   - В вас говорит ваша женская гордость. Ужасно, когда женщина одинока,
особенно  такая,  как  вы.  Вы  передумаете   со   временем.   А   когда
передумаете... Что ж, я буду ждать... с нетерпением.
   Говоря это, он медленно приближался и, когда подошел к  ней,  схватил
за плечи и прижал  к  груди.  Его  пальцы  вцепились  сзади  в  ее  шею,
заставляя повернуться к нему лицом, и он жадно впился в ее  губы.  Одной
рукой Невилл "обхватил ее за талию,  а  другой  пытался  проникнуть  под
платье.
   От негодования Элеонора сжала пальцы и ногтями вцепилась в его  лицо.
Когда его рука ослабла, она отшатнулась и рванула кисточку колокольчика,
висевшего сбоку.
   Невилл выпрямился, вынул носовой платок и приложил к лицу.
   - Было бы у вас тут поменьше прислуги, я бы научил вас кое-чему.
   - Научили бы? - спросила Элеонора, поправляя оборку на вороте  платья
и проводя рукой по  волосам.  -  Достойное  поведение  для  джентльмена.
Интересно, кто вас этому научил? Уж не ваша ли Нинья Мария? Мне кажется,
вы так подходите друг другу.
   - По крайней мере,  у  нее  достаточно  здравого  смысла  ставить  на
победителей. Я полагаю, сейчас она уже восходит на королевский престол в
Леоне.
   - Желаю, чтобы ее победа принесла ей  радость,  -  сказала  Элеонора,
скривив губы. - И вам, если вы присоединитесь к ней.
   - Может, и присоединюсь, - ответил он, заправляя манжеты рубашки  под
рукава сюртука, - если в течение недели я ничего от вас не услышу. Может
быть, вы скорее примете решение, если я скажу  вам,  что  ваш  полковник
последовал за своим шефом в Мемфис. Так что у вас мало шансов заполучить
его в свою постель.
   Открывающаяся дверь помешала Элеоноре ответить, хотя  ледяной  взгляд
ее  зеленых  глаз  говорил,  что  надежд  на   ее   согласие   у   этого
отвратительного человека нет никаких.
   Дворецкий держал в  руках  шляпу  Невилла.  Взяв  ее,  Невилл  бросил
последний  взгляд  на  Элеонору,  полный  ненависти,   разочарования   и
неудовлетворенного желания.
   - Я сам найду дорогу,  -  сказал  он  коротко  и,  нахлобучив  шляпу,
резкими шагами вышел из комнаты.

***

   Мемфис,  Луисвилль,  Цинциннати,  Вашингтон,  Нью-Йорк.  Следить   за
Грантом и Уокером можно было по газетам. Повсюду  Дядю  Билли  встречали
шумно. В его честь в театре в Нью-Йорке оркестр  играл  "Да  здравствует
Колумбия!", и он произнес речь прямо из театральной ложи.  Он  прибыл  в
город, чтобы  участвовать  в  трогательном  воссоединении  остатков  его
армии, с боем пробившейся из Панамы.
   Однако власти не смотрели на него с любовью. Его жалобы на  командира
Девиса не понравились некоторым кругам, к тому же  Вандербильду  некогда
было обмениваться с ним ни комплиментами, ни взаимными упреками. Призывы
встретиться с президентом Бучананом тоже остались без внимания. И  снова
Уокер  вернулся  к  гостеприимному  югу,  отправив  свое   окружение   в
Чарльстон. Элеонора, дабы не утратить самоуважения, не сидела без дела и
не хандрила. И за это ей надо было благодарить полковника Томаса  Генри,
который чуть не погиб. В  глубоком  опьянении  и  скуке  он  поспорил  с
майором Джо Хауэлом, некогда его другом, а после  врагом  и  оппонентом,
соперником в кулачных боях, иногда просто собутыльником. Спор  произошел
по поводу бойцовских  качеств  двух  мальчишек-газетчиков  и  закончился
дуэлью, в результате чего полковник Генри был ранен. Лежа на  кровати  с
одной раной в руке и другой в животе, он обругал доктора, его лечившего,
и послал за Элеонорой. Когда он смог двигаться, она перевезла его к себе
в дом, поселив в одну из лучших спален.
   Этого человека любили,  его  навещали.  Многие  из  посетителей  были
членами фаланги, приехавшими из Панамы в Новый Орлеан. Дом Элеоноры стал
Меккой для тех, кто действительно или по  ошибке  считал  себя  законным
гражданином республики Никарагуа. Некоторые из приходивших  нуждались  в
еде, крыше над головой на день-другой и деньгах, чтобы вернуться  домой.
Элеонора, прекрасно понимавшая, что это значит - устать душой и телом  и
остаться без денег, без угла, - была рада сделать все, что может. К  ней
относились с большим уважением, может быть, из-за присутствия  слуг  или
полковника Генри, а может, потому,  что  в  ней  самой  что-то  вызывало
уважение. Она не думала, что, возможно, по городу ходят слухи  о  потоке
мужчин, входящих и выходящих из ее дома. Она не могла себе позволить  об
этом думать. Пусть думают,  что  хотят.  Ближе  к  концу  августа  число
посетителей стало уменьшаться, исчезли знакомые лица. Одним из последних
был тот  светлоголовый  мальчик  с  мягким  южным  акцентом,  пытавшийся
защитить Элеонору в день ее ареста в госпитале. Он пришел  поблагодарить
ее, пожелать счастья, и сказал, что собирается домой, на маленькую ферму
в холмистой части Северной Луизианы, на  ферму,  которую,  он  надеялся,
никогда больше  не  оставит.  К  середине  сентября  все  уехали,  кроме
полковника Генри. Скоро Элеонора снова останется одна.
   Не совсем, конечно. У нее есть  Майкл,  сын,  с  прекрасными  черными
волосами, смуглой кожей, с карими,  блестящими,  как  каштаны,  глазами.
Пять месяцев - прекрасный возраст, ребенок редко  плакал,  только  когда
хотел есть или ему требовалось сменить пеленки. Он  неизменно  привлекал
внимание мужчин, которые не могли удержаться, чтобы не подхватить его  с
подстилки во дворе, где он проводил время.
   Элеонора опустилась на колени и  заговорила:  с  Майклом.  В  воздухе
пахло осенью, с деревьев падали листья, один,  дубовый,  приземлился  на
подстилку, она вынула его из крепкого кулачка ребенка. Он учился  сидеть
один на подушечках, и иногда ему  удавалось  постоять  несколько  минут,
собрав все свои силенки. Она посадила его, поддерживая обеими  руками  и
улыбаясь от полноты материнского  счастья,  когда  какой-то  звук  сзади
привлек ее внимание.
   Элеонора не слышала  звонка  колокольчика  и  подняла  глаза,  ожидая
увидеть полковника Генри или старую няню, которая должна прийти и  взять
Майкла, чтобы уложить спать. Перед ней стоял Грант,  а  рядом  с  ним  -
седовласый джентльмен благородной наружности, в котором  Элеонора  сразу
узнала Дона Эстебана графа де Ларедо.
   Мрачное выражение на лицах мужчин насторожило  ее.  Она  инстинктивно
потянулась к ребенку, подхватила его и прижала к  себе.  С  ребенком  на
руках, запутавшись в своих пышных юбках,  она  с  трудом  поднялась.  От
удивления и непонятного волнения Элеонора забыла поздороваться.
   - Как вы сюда попали? - Строго спросила она. - И что вам угодно?
   Ответил Дон Эстебан:
   - Что касается того, как мы сюда вошли,  то  джентльмен,  только  что
вышедший отсюда, объяснил нам, где мы можем вас найти, и уверил, что нам
будут рады. Что мне угодно? Вы, должно  быть,  знаете,  Сеньора,  что  я
приехал за своим внучатым племянником, новым графом.
   Элеонора взглянула на Гранта. Его лицо было  бесстрастным,  казалось,
он ничего не слышал, а изучал личико ребенка без всякого интереса.
   Усилием воли Элеонора ровным голосом сказала:
   - Вы дезинформированы.
   - Думаю, нет, сеньора. У меня есть копия записи о крещении ребенка. И
я переписывался с вашим любовником,  человеком  по  имени  Кроуфорд.  Он
послал мне копию с угрозой раскрыть тайну рождения, если  я  не  заплачу
ему. Но, боюсь, вы оба ошибались - я никогда бы не узурпировал место, по
праву принадлежащее наследнику титула. К тому же я убежден,  что  вы  не
достойны опекать ребенка столь высокого происхождения, если  согласились
использовать его таким образом. Поэтому я пришел забрать его в  Испанию.
Вы, конечно, можете сопротивляться. Я  и  не  ожидаю  другого,  ведь  вы
имеете такое состояние, но это состояние может быть использовано  против
вас.
   - Позвольте, - прервала его Элеонора, и ее голос окреп. - Ни о  какой
угрозе я ничего не знаю, я отрицаю свое участие в  этом.  Для  чего  мне
шантажировать вас, если есть неоспоримые доказательства  рождения  моего
ребенка?  Почему  я  не  могу  потребовать  титул   и   деньги,   будучи
вдовствующей графиней? Более того, для чего все это, если ребенок вообще
не ваш внучатый племянник?
   - Но акт о крещении...
   - Это маленькая хитрость, чтобы ребенок не оказался без отца,  -  уже
не заботясь о словах, сказала Элеонора.
   - Вы хотите сказать, что ваш ребенок незаконный  и  был  зачат  после
смерти моего племянника? Я не могу  поверить.  Насколько  я  понял  вашу
натуру...
   - Мне очень жаль, что ваше длинное путешествие  оказалось  напрасным.
Извините, что я не могу вас отблагодарить, связав себя с вашим именем  с
помощью ребенка. Но отец ребенка - не Луис де Ларедо.
   Старик покачал головой.
   - Может, вы боялись, что его у вас заберут, если вы предъявите  права
на титул? Я думал, что вы и этот сеньор Кроуфорд надеялись удержать дитя
и вымогать деньги, получив свою часть пирога, как говорят англичане.
   - Вы можете делать свои выводы, Дон Эстебан,  относительно  меня  как
матери слишком осторожной или как  о  чудовище,  способном  использовать
ребенка в качестве инструмента для шантажа. Но вы не получите его  ни  в
том, ни в другом случае.
   - Возможно, нет, - с достоинством сказал старик. - Но  я  должен  вас
просить открыть мне имя отца ребенка, человека, к которому вы  бросились
сразу после венчания, не успев овдоветь. Я надеюсь, что вы  предоставите
мне это важное доказательство в знак доброго отношения.
   Невольно Элеонора посмотрела на Гранта, надеясь в глубине  души,  что
он выскажет претензии на отцовство. Но он ответил ей спокойным взглядом.
Странно, что он позволил Дону Эстебану  учинить  такой  допрос.  Терпеть
обвинения в ее адрес в присутствии посторонних -  не  в  его  характере.
Наедине  -  другое  дело.  Ребенок,  которого  она  прижимала  к  груди,
почувствовал нарастающее напряжение и заволновался.
   Ответом   на   вопрос   явилось   вмешательство   третьего   мужчины,
заговорившего в наступившей тишине.
   - Мне не нравится этот вопрос, - сказал полковник Генри преувеличенно
недовольным тоном. - И, кажется, леди он тоже не нравится. Более того, я
возмущен - как вы можете стоять здесь и  предъявлять  обвинения  ангелу,
всеми уважаемой Элеоноре? Я думаю, мне следовало бы выставить отсюда вас
обоих. Но в то же время я подумал, что  смогу  кое-что  рассказать  вам,
пусть это прольет немного света. Да, сэр, я очень рад, что вернулся сюда
и выяснил, хотела ли мисс Элеонора видеть вас обоих, а не пошел выпить в
свой кабак, потому что у меня есть нечто для вас интересное.
   Произнося эту тираду, полковник Генри двинулся во внутренний дворик и
прислонился к каменной стене возле увитой зеленью беседки. Левую руку он
плотно прижал к животу и шел, чуть  наклонившись  вперед,  но  лицо  его
обрело уже здоровый цвет. Недели через две он сможет вернуться  к  своим
обязанностям. Томас Генри начал:
   - Каждый вечер последней недели я хожу в  "Заведение  на  перепутье",
чтобы  Элеонора  немножко  отдохнула   от   вида   моей   отвратительной
физиономии. Я видел там этого Кроуфорда. Пару дней назад я  слышал,  как
он упомянул имя  мисс  Элеоноры.  Мы  стали  говорить  и  пить,  пить  и
говорить, и чем больше пили, тем больше он угрожал и хвастался тем,  что
может сделать все, что захочет. Он сказал, что на  все  готов,  лишь  бы
стать лордом. Он был на  грани  помешательства,  поскольку  Элеонора  не
сделала ничего из того, на что он надеялся, и он  зря  потратил  месяцы,
крутясь вокруг нее и ожидая, когда она станет к нему  благосклонной.  Он
рассказывал, как она сходит с ума по  своему  отродью,  прошу  прощения,
мэм, и что она боится его потерять, если его заберут  богатые  испанские
родственники, и выражал все это такими словами, которых не услышишь даже
от простолюдина. И я решил преподать  ему  урок  хороших  манер,  что  и
сделал. Но, боюсь, он был так пьян, что ничего не понял. Он снова явился
в кабак вчера вечером, и, думаю, он и сегодня там, кто хочет - может его
найти.
   Грант повернулся к Элеоноре.
   - Это правда?
   От звука  его  голоса  она  задрожала  всем  телом.  Не  в  состоянии
говорить, Элеонора кивнула, надеясь, что он ей поверит.
   Грант не сказал ни слова, посмотрел на ребенка,  повернулся  и  вышел
быстрыми шагами. Элеонора поймала его решительный взгляд.  То  же  самое
выражение она часто замечала на лице сына.
   Полковник Генри не замешкался.
   - Извините, мадам, - сказал он и поспешил за Грантом.
   - Куда вы? - в отчаянии воскликнула она.
   - На бой, конечно. Я ни за что не пропущу  такое  зрелище  даже  ради
моргановской лошади или новой пары морских котиков.
   - Сеньора? - в смущении спросил Дон Эстебан.
   - Боюсь, - ответила Элеонора, слабо улыбаясь, - что полковник Фаррелл
собрался встретиться с мистером Кроуфордом  в  кровавом  бою,  или,  как
говорят, на суде чести.
   - А, дуэль, насколько я понимаю? - спросил он.
   - Более того, я думаю, это возмездие.  -  Она  сказала  это  с  таким
отсутствующим видом, что он поклонился и больше не задавал вопросов.
   Майкл выбрал момент, чтобы выразить свой протест по поводу того,  что
его  очень  крепко  держат.  Вспомнив  о  своих  обязанностях,  Элеонора
огляделась, увидела расхаживающую неподалеку няню, позвала ее  и  отдала
ребенка. Повернувшись к Дону Эстебану, она пригласила его на чашку кофе.
Не потому, что ей хотелось чего-нибудь выпить,  просто  при  взгляде  на
него у нее возникла мысль, что он еще что-то хочет ей сказать. Беседа за
кофе или миндальным ликером поможет сократить  время;  ей  не  терпелось
поскорее узнать, чем кончится схватка между Грантом и Невиллом.
   - Спасибо, я возд