о
думать о том, что из мира ушел единственный человек, который осуждал  ее
опрометчивые поступки и ругал за ошибки. У нее не осталось  никого,  кто
хвалил бы ее за удачи или просто стоял за спиной. Никого,  кому  бы  она
могла доверять...
   - Можно мне разделить с тобой вечность, Джесс? Ты не возражаешь?
   Джессика резко  повернулась.  Она  думала,  что  она  здесь  одна,  и
раздавшийся за спиной низкий, глухой голос, который она  в  задумчивости
не узнала, напугал ее. Но это оказался всего-навсего Ник.  Засунув  руки
глубоко в карманы, он медленно приближался к ней, и по лицу его блуждала
странная, невеселая улыбка.
   Брови Джессики удивленно приподнялись, и Ник это заметил.
   - Мне хотелось бы, чтобы когда-нибудь меня тоже похоронили  здесь,  -
пояснил он. - И, поскольку ты в конце концов станешь здесь  хозяйкой,  я
хотел попросить, чтобы ты зарезервировала за мной местечко.
   Он не шутил, и Джессика спросила:
   - Но... почему?..
   Ник  отвернулся  и  поглядел  туда,  где  за  оградой,  за   могучими
столетними дубами, колыхалось невидимое в темноте  море  зеленой  травы,
протянувшееся от шенье до самого залива.
   - Здесь так тихо и спокойно. - Он пожал плечами и снова повернулся  к
ней. - Я знаю, ты позаботишься обо мне. Кроме того, я всегда  чувствовал
себя так, словно здесь мой родной дом, и  другого  у  меня  нет.  И  мне
хотелось бы, чтобы здесь у меня был свой кусочек земли, хотя бы он и был
размером три на шесть футов.
   Джессика пристально всмотрелась в его лицо и увидела в чистых голубых
глазах Ника такую неподдельную искренность и боль, что  у  нее  с  новой
силой защемило сердце. Что ж, решила она, пусть кое-кому из домашних это
не понравится, но им придется с этим смириться.
   - Почему бы нет? - сказала она и неожиданно для себя улыбнулась Нику.
   - Я знал, что ты поймешь. Ты всегда понимала меня лучше, чем  кто  бы
то ни было.
   Налетевший порыв ветра взъерошил его  мягкие,  выгоревшие  на  солнце
светлые волосы, а поднятый воротник куртки  затрепетал  у  плеча  словно
крыло чайки. Ник чуть поежился, и Джессика, наклонив голову, спросила:
   - Надеюсь, это место тебе понадобится не скоро?
   - Бог мой, конечно, нет! Просто я подумал, что нет ничего  плохого  в
том, чтобы утрясти этот вопрос... заблаговременно.
   Это верно, подумала Джессика, поворачивая к дому. Все  вопросы  лучше
решать заранее.
   Ник, однако, не двинулся  с  места  и  по-прежнему  стоял,  глядя  на
могильный холмик у своих ног. Когда Джессика вопросительно оглянулась на
него, он сказал:
   - Он был упрямым и вздорным старикашкой со скверным характером, но он
был справедливым человеком. Этого у него не отнимешь.
   - Почему ты так сказал? - Джессика даже остановилась.
   - Ему с самого начала не следовало брать меня  к  себе.  И  когда  он
вышвырнул меня вон, он поступил правильно. И все  же  иногда  мне  очень
хочется... - Ник не договорил, и Джессика увидела,  как  крепко  сжались
его губы.
   - Что?
   - Так, ничего особенного. - Ник поднял голову и повернулся к  ней.  -
Идем в дом, - сказал он. - Собственно говоря, я специально шел за  тобой
- адвокат собирается огласить завещание.
   - Ты шутишь! - воскликнула Джессика, не веря собственным ушам.
   - Нет.
   - Но почему?.. Ведь деда едва-едва успели похоронить. Неужели у  него
не хватает такта, чтобы не спешить с формальностями?
   - По правде говоря, я думаю, что  это  твоя  тетка  Зоя  мутит  воду.
По-моему, она еще вчера обо  всем  договорилась  с  адвокатом.  Впрочем,
Геберт говорит, что он все равно хотел собрать вас вместе,  пока  вы  не
разъехались по своим медвежьим углам.
   - Ну прямо как в кино! - едко заметила Джессика. Сама она думала, что
все будет так, как предполагала накануне Арлетта. Согласно ее плану  она
и Джессика должны были отправиться к адвокату в контору только  в  конце
будущей недели, чтобы спокойно, без помех обсудить с ним последнюю  волю
покойного. Меньше всего Джессике хотелось,  чтобы  завещание  деда  было
оглашено сегодня, в  присутствии  всех  заинтересованных  лиц,  ибо  она
предвидела, что за этим неизбежно начнутся  трения  и  взаимные  упреки,
которые вполне могут кончиться крупным семейным скандалом.
   - Держись, Джесс, - подбодрил ее Ник, сверкнув зубами. - Закон  штата
Луизиана предельно точен и сух, когда речь  идет  о  завещании.  Как  ты
думаешь, будет очень жарко?
   Джессика не ответила. Ник  и  сам  понимал,  что  без  обид  дело  не
обойдется.
   Энсон Геберт ничем не напоминал сухого и чопорного служителя  закона.
Он был лыс, круглолиц и полон и постоянно  вытирал  потное  лицо  смятым
носовым платком. Джессика знала, что  по  характеру  он  человек  скорее
мягкий и сердечный, что он любит  вкусно  поесть  и  питает  слабость  к
утиной охоте. Кроме того, адвокат был примерным семьянином:  пятеро  его
сыновей уже учились в университете штата, а он по-прежнему, не пропуская
ни одной субботы, водил свою сорокапятилетнюю жену в дансинг или в кафе.
   Его отношение  к  своим  профессиональным  обязанностям  было  весьма
своеобразным. Для Энсона Геберта  закон  являлся  святыней,  но  это  не
мешало ему трактовать его отдельные положения, сообразуясь  с  понятиями
справедливости и - в  редких  случаях  -  со  своими  представлениями  о
дружбе. И хотя толстяк любил поговорить, более надежного человека в том,
что касалось чужих секретов,  трудно  было  себе  представить.  Все  это
позволяло ему, по его собственному признанию, крепко спать по ночам,  не
мучаясь угрызениями совести.
   И все же сегодня Энсон Геберт нервничал,  пожалуй,  больше  обычного.
Дождавшись, пока все рассядутся вокруг длинного  стола  в  гостиной,  он
достал конверт с завещанием и стал  читать,  и  Джессика  заметила,  что
листы бумаги дрожат в  его  руках.  Да  и  речь  адвоката  была,  против
обыкновения, торопливой и невнятной, словно он торопился выложить все  и
покончить с этим неприятным делом до  того,  как  кто-нибудь  сообразит,
что, собственно, он сказал.
   Суть завещания, впрочем, была очевидна. Первая  жена  Клода  Фрейзера
Мария  Тереза  Фрейзер,  урожденная  Дьюколетт,  должна  была  и  дальше
получать свое нынешнее  содержание  и  прочие  выплаты  из  специального
попечительского фонда,  учрежденного  Клодом  Фрейзером  после  развода.
Вдова  Клода  Фрейзера,  Мадлен  Кимбол  Фрейзер,  получала  пожизненное
содержание из другого фонда, учрежденного ее покойным супругом незадолго
до смерти. Выплаты могли быть  прекращены  только  в  случае,  если  она
вторично выйдет замуж; при этом в  завещании  специально  оговаривалось,
что-упомянутая Мадлен Фрейзер не может претендовать ни на часть усадьбы,
ни на долю в прочем движимом и недвижимом имуществе покойного.
   Арлетте  Фрейзер  Мередит  Вебер  Каво  Гэррет,  единственной  дочери
покойного, достались фамильные драгоценности семьи Фрейзеров,  коллекция
редких монет и другие ценности, "находившиеся в ее  личном  владении  на
момент смерти завещателя". Кроме того, к ней переходила третья часть  от
семидесяти  пяти  процентов  акций  компании  "Голубая  Чайка.   Морские
перевозки и фрахт, Инк.", принадлежавших покойному. Эти  акции,  однако,
должны были быть собраны  в  особый  фонд  и  переданы  в  доверительное
управление внучке  завещателя,  Джессике  Мередит  Кастеляр.  Упомянутая
внучка дополнительно получала другую треть от семидесяти пяти  процентов
акций, а также дом в Новом Орлеане и участок земли на  Дубовой  гряде  с
находящимися  на  нем  строениями,  известный  под   названием   усадьба
"Мимоза".
   Последняя  треть  акций,  принадлежавших  завещателю,   передавалась,
согласно его воле, сыну Луиса Фрейзера и Марии Терезы Дьюколетт Фрейзер,
законно  усыновленному  покойным  Клодом  Фрейзером  и  получившему  имя
Николаса Фрейзера.
   На этом адвокат  закончил  чтение  и  принялся  торопливо  запихивать
бумаги обратно в конверт, а в гостиной установилась мертвая тишина. Ник,
Ник тоже получил в наследство долю в  "Голубой  Чайке"!  И  он  оказался
сыном Мими Тесс и Луиса Фрейзера. Поскольку последний был  мужем  Зои  и
отцом Кейла, это означало, что Ник и Кейл  -  сводные  братья  по  отцу.
Кроме  того,  Ник  и  Арлетта  тоже  были   сводными   по   матери,   и,
следовательно, Ник приходился Джессике дядей. Как только Джессика поняла
это, она потрясенно вдохнула воздух, да так и замерла с  открытым  ртом,
позабыв выдохнуть.
   Внезапно Зоя пронзительно вскрикнула  откинулась  на  спинку  кресла,
прижимая ладонь к своей полной груди. Ее глаза сверкали злобой,  а  лицо
стало таким белым, словно она увидела привидение.
   - Что за черт!.. - воскликнул Кейл и  привстал,  а  Мадлен,  сидевшая
рядом с ним, покраснела и опустила глаза.
   Джессика посмотрела на  бабушку.  Мими  Тесс,  бледная  как  полотно,
забилась в самый дальний угол дивана  и,  часто  моргая,  мяла  в  руках
платок. Неподалеку от нее Ник откинулся на спинку кресла, а его  мрачное
лицо и устремленный в сторону взгляд яснее ясного говорили, что он почти
не удивлен - во всяком случае, не так сильно, как остальные.
   Из всех присутствующих только Рафаэль казался спокойным, но  Джессика
чувствовала,  что  он  предельно  собран   и   внимательно   следит   за
драматическим развитием событий.
   - Я подозревала! - возопила Зоя, заламывая руки. - Я подозревала,  но
не могла знать наверняка, потому что никто мне ни слова не сказал,  даже
не намекнул. А почему?  -  Она  обвела  собрание  взглядом,  исполненным
ненависти и злобы. - Да потому что вы все  щадили  непомерное  самолюбие
Клода! Он бы не выдержал, если бы  кто-то  узнал,  что  его  драгоценная
женушка напропалую гуляет с  его  собственным  племянником,  который  на
десять лет моложе его!
   Мими Тесс негромко ахнула и прижала руки к лицу. Кейл бросил  на  нее
быстрый взгляд и заговорил растерянным, срывающимся голосом:
   - Я не верю этому! Никогда не поверю!
   - А я - верю! - крикнула его мать. - Сердце мне  давно  подсказывало,
что здесь дело нечисто. Я всегда знала, что мой муж погиб, потому что  у
него хватило смелости бежать с женой собственного дяди.
   - Разве это Мими Тесс была с отцом, когда он погиб? - Кейл  удивленно
затряс головой. - Я всегда думал, что это была какая-то актрисочка.
   - Ну подумай сам,  где  мой  Луис  мог  встретиться  с  какой-то  там
актрисой? Это была просто ложь,  сказка,  придуманная  для  того,  чтобы
скрыть настоящих виновников. И в особенности Клода, потому что я уверена
- это он столкнул машину Луиса с дороги и убил его.
   - Хватит! - рявкнула Арлетта. - Все это чушь собачья, и  я  не  желаю
больше выслушивать ваш бред.
   - Бред, вот как? - Зоя коротко, зло рассмеялась. - Если  ты  все  еще
думаешь так, то посмотри на свою дорогую мамочку!
   Взоры всех присутствующих машинально обратились к Мими Тесс. Она тихо
плакала, низко поникнув седой головой, словно побитая  градом  лилия,  и
слезы текли между ее судорожно прижатыми к лицу пальцами.  Ее  негромкие
рыдания буквально рвали душу, и  Арлетта  неловко  пошевелилась,  словно
хотела утешить мать, но не знала как. Джессика  опередила  ее.  Проворно
вскочив с кресла, она опустилась рядом  с  бабушкой  на  диван  и  нежно
обхватила руками ее узкие, вздрагивающие плечи.  Ник,  приблизившийся  к
дивану с противоположной стороны, опустился на колени и взял руки матери
в свои.
   - Не плачьте, maman, - проговорил он низким, вибрирующим голосом, и в
его устах жеманное французское обращение прозвучало  как  знак  ласки  и
любви. - Пожалуйста, не  надо.  Все  хорошо.  Теперь  больше  не  о  чем
плакать.
   Зоя  смерила  его  презрительным  взглядом  и   разразилась   хриплым
каркающим смехом.
   - Действительно, вы сумели урвать такой жирный кусок, что  плакать  и
вправду не о чем.
   - А ну заткнись! - не выдержала Арлетта. - Тебе-то что с того?  Разве
ты от этого что-то теряешь? Лицо Зои из белого стало свекольно-красным.
   - Я потеряла мужа, разве нет?
   - Это вовсе не удивительно при такой жадности  и  такой  непроходимой
глупости, - парировал Арлетта. - Ради Бога,  Зоя,  перестань  скулить  и
возьми себя в руки. Надо жить дальше.
   - Ага, и завести себе еще десяток  мужей.  Или  не  мужей,  а  просто
любовников, как кое-кто из  нас!  -  выкрикнула  Зоя  и  добавила  самым
ядовитым тоном:
   - Прости, Арлетта, но твой пример мне что-то совсем не по душе!
   Арлетта сухо рассмеялась.
   - Можно подумать, что кто-то на тебя польстится. Ты и в  молодости-то
не могла подцепить никого более или менее приличного.
   От этого оскорбления у Зои стало пунцовым не только лицо, но и шея.
   - Я этого просто не хотела, да! В отличие от тебя я знаю,  что  такое
честь и порядочность, и они не позволяли мне бегать  за  каждым  молодым
мужчиной, как делаешь ты и как делала твоя потаскуха-мать! Это же просто
позор! Как жаль, что ты не можешь увидеть себя со стороны.
   - Леди, леди, прошу вас, прекратите!
   Это сказал адвокат - сказал весьма поспешно, ибо увидел, что  Арлетта
с перекошенным от ярости лицом уже встает  с  кресла.  Несколько  секунд
прошли  в   напряженном   молчании,   потом   обе   женщины   обменялись
испепеляющими взглядами и, поджав губы, отвернулись друг от друга.
   Пока длилась эта безобразная сцена,  Джессика  с  особенной  остротой
ощущала  присутствие  Рафаэля,  который  наблюдал  за  происходящим   со
стороны, и на лице его - так ей, во  всяком  случае,  показалось  -  все
явственнее проступало выражение  брезгливого  равнодушия.  Джессике  это
было обидно, хотя она и понимала, что ее  родственники  предстали  перед
Рафаэлем не в самом лучшем свете. Что  он  подумает  о  ее  матери  и  о
бабушке? Она никак не могла этого представить, тем более что  даже  сама
для себя  Джессика  еще  не  решила,  как  ей  следует  ко  всему  этому
относиться.
   Потом мысли ее вернулись к Нику. Если он  сын  ее  бабки  и  брат  ее
матери, значит, он приходится ей  дядей.  Но,  будучи  сыном  племянника
Клода  Фрейзера,  Ник  одновременно  является  ее   троюродным   братом.
Неудивительно поэтому, что дед пришел  в  такую  ярость,  когда  недавно
увидел их лежащими в одной постели. Он-то знал все с  самого  начала,  и
вовсе не предпринятое Ником исследование мира чувственности, бывшее,  по
крайней мере, по-юношески невинным,  заставило  Клода  Фрейзера  принять
такие крутые меры. Грозная тень инцеста настолько напугала его и смутила
его пуританскую душу, что он пошел даже на то, что выгнал  усыновленного
им Ника из дома.
   Что ж, какой бы невероятной и пугающей  ни  была  правда,  узнав  ее,
Джессика испытала огромное облегчение. Она буквально физически  ощущала,
как тает, превращаясь в воду, холодная глыба льда, которая камнем лежала
у нее на сердце. Теперь она знала, что никакой ее вины в  том,  что  дед
выгнал Ника из дома, не было и нет, и  непонятный  и  жестокий  поступок
Клода Фрейзера перестал отягощать ее совесть.
   Одновременно Джессика не могла  не  признать,  что  у  ее  деда  были
достаточно веские основания считать всех женщин  клана  слабовольными  и
распущенными. Сначала Клода Фрейзера обманула собственная  жена,  прижив
ребенка от его же  племянника.  Потом  его  дочь,  разочарованная  своим
первым неудачным браком, пошла по рукам, меняя любовников  и  мужей,  да
так и не смогла  остановиться,  ибо  любовь  и  понимание,  которые  она
искала, всегда оставались где-то за  пределами  досягаемости.  Очевидно,
этих  двух  примеров  Клоду  Фрейзеру  было  вполне  достаточно,   чтобы
заподозрить наследственную слабость, передающуюся по  женской  линии  из
поколения в поколение.
   Вместе  с  тем,  будучи  человеком  самодостаточным,  не  склонным  к
самокопанию, Клод Фрейзер не мог и не хотел  замечать  свои  собственные
ошибки и слабости. Джессика всерьез подозревала, что с точки зрения деда
избранной им женщине должно было быть достаточно двух вещей: его любви и
сознания того, что он ее любит. Увы, при его загруженности делами он мог
уделить своим женщинам лишь малую толику своего времени  и  внимания.  И
именно поэтому ни Мими Тесс, ни Мадлен не могли быть уверены в том,  что
они что-то для него значили. Правда,  богатство,  которое  дед  создавал
своим трудом, гарантировало им обеспеченное существование,  однако  они,
по-видимому, так и не смогли воспринять эти деньги  в  качестве  символа
его любви. Поняв это, Клод  Фрейзер  почувствовал  себя  отвергнутым  и,
оскорбленный в лучших чувствах, ответил тем же.
   Джессика способна была  охватить  всю  картину  благодаря  тому,  что
упомянутые события разворачивались на ее  глазах  на  протяжении  многих
лет. Она понимала, что происходит, благодаря  тому,  что  сама  отчаянно
нуждалась в любви, и ни деньги, ни престижная работа,  ни  корпоративные
интересы  не  могли  заполнить  зияющую  в  ее  душе  пустоту.  Даже  ее
собственный брак, основанный  на  физическом  влечении  и  -  в  гораздо
большей степени - на все тех же меркантильных интересах, не мог дать  ей
того, чего Джессике так  не  хватало.  Кроме  того,  к  этому  браку  ее
принудили обманом - теперь она знала это твердо.
   Мими Тесс пошевелилась рядом с ней и, вытянув вперед тонкие  дрожащие
пальцы, коснулась ими лица Ника. Словно слепая, она  медленно  проводила
рукой вдоль его губ, скул, твердого и решительного подбородка,  и  черты
лица Ника чуть дрогнули, выражая одновременно и радость, и боль.
   - Сынок... - прошептали бескровные губы Мими  Тесс.  -  Где  ты  был,
сынок?
   - Неважно, - ответил Ник  и,  перехватив  ее  руку,  поцеловал  сухую
прохладную ладонь матери. - Важно, что теперь я с  тобой,  и  мы  всегда
будем вместе.
   - Они отняли тебя у меня. Они сказали, что ты умер. Я так скучала  по
тебе, милый. Но я знаю, что не сделала ничего плохого, знаю...
   Она с мольбой поглядела ему прямо в глаза, и  ничем  не  сдерживаемые
слезы снова покатились по ее лицу, по шее и закапали на лиф платья.
   На скулах у Ника заиграли желваки, но он не отвел взгляда. Хрипло, но
твердо он сказал:
   - Конечно, нет, мама. Я знаю.
   А  Джессика,  которая  молча  наблюдала   за   этой   сценой,   вдруг
почувствовала в горле комок. Какие же страшные вещи  люди  могут  делать
друг с другом во имя любви. Когда после побега жены Клод Фрейзер  привез
ее обратно в Луизиану, Мими Тесс была в коме. Она пролежала  в  больнице
несколько месяцев и перенесла  несколько  сложных  операций,  призванных
ослабить давление на мозг, явившееся следствием тяжелой травмы головы...
Так, во всяком случае, гласила семейная легенда. Должно быть,  именно  в
этот период она и родила сына, Ника, которого Клод Фрейзер сразу  забрал
у нее. Но было ли это  сделано  потому,  что  Мими  Тесс  уже  не  могла
заботиться ни о себе, ни о ребенке, или это было наказанием?
   Джессика подумала, что ответа на  этот  вопрос  она  уже  никогда  не
узнает, да и зачем теперь нужны все эти ответы!..
   - Какой ты красивый,  сынок,  -  шептала  Мими  Тесс,  ласково  ероша
светлые волосы Ника. - Ты так похож на моего Клода. Правда, я так  и  не
сказала ему о тебе, и это, наверное, тоже было не правильно. Но  я  была
так сердита на него за то, что он наговорил мне всяких вещей. Он не имел
никакого права говорить мне такое.
   - Кому ты не сказала о Нике,  бабушка?  Луису  или...  дедушке?  -  в
смущении спросила Джессика и наклонилась вперед, чтобы видеть глаза Мими
Тесс. - О ком ты говоришь?
   Мими Тесс слегка повернула голову, и ее ищущий  взгляд  скользнул  по
лицу внучки.
   - Луис был мне другом. Он смешил меня... и мы вместе смеялись.  Разве
это так плохо?
   Неужели Мими Тесс хотела сказать, что она  и  Луис  никогда  не  были
любовниками? И что Ник был родным сыном старого Клода Фрейзера? Что ж, в
этом не было ничего  невероятного.  Согласно  той  же  легенде,  которую
Джессика не  раз  слышала  на  протяжении  своей  жизни,  Клод  Фрейзер,
отправившись в погоню  за  своей  беглянкой-женой  и  ее