ух рыцарства присущ не только тебе, я выбираю палицы.
   - Палицы? - запротестовал Густав. - Но  у  нас  нет  с  собой  ничего
подобного.
   - В лесу полно сучьев и толстых веток.
   Этих слов было достаточно, чтобы люди принца, за исключением  Мейера,
сорвались с мест и устремились в ночную тьму и сырость, громко требуя на
бегу от Сейруса топоров и  азартно  споря  о  предполагаемой  толщине  и
размерах  такого  оружия.  Когда  их  голоса  стихли  вдали,   Анджелина
поднялась из-за стола.
   - Думаю, мне пора вернуться в комнату, - сдержанно сказала она.
   - Останьтесь.
   Это было сказано тоном приказа.
   - Я не хочу присутствовать на этом спектакле.
   - Тогда, - глаза Рольфа настойчиво ловили ее взгляд, - в разыгрывании
этого спектакля будет мало смысла.
   Он знал, что Мейер виноват,  но  ответственность  за  его  оплошность
должна нести также и та, которая злоупотребила  мягким  доброжелательным
отношением к ней. Мейер тоже заплатит по счету, но не  столько  за  свой
недогляд, сколько за неповиновение воле принца,  отчетливо  прозвучавшее
сейчас в его  словах,  за  вмешательство  в  дела  своего  повелителя  и
сочувствие пленнице. Выбор палиц в качестве оружия  поединка  отнюдь  не
был уступкой Мейеру. Скорее  наоборот.  Просто  Рольф  не  хотел,  чтобы
кто-нибудь из его людей в результате поединка серьезно  пострадал,  а  с
другой стороны, посредством этого оружия можно было преподать нарушителю
дисциплины хороший урок, который тот надолго запомнит.
   То, что Мейер это прекрасно понимал,  было  видно  по  выражению  его
лица.
   - Ты сам выйдешь на поединок со мной или выберешь  лучшего  из  своей
свиты?
   - Ты же знаешь мои правила. Я никогда не сражаюсь со  своими  людьми.
Что же касается лучшего - они все хороши. Поэтому ты сразишься сначала с
Густавом, потом с Леопольдом, затем с Освальдом и под конец с Оскаром.
   - Со всеми?
   - Да. По очереди, конечно.
   - Хорошо, - глухо сказал Мейер, выражение его лица было угрюмым, и на
бледной коже четко выделялся уродливый шрам.
   Поединка чести на этот раз не получится. Мейера ждет позорная  участь
- избиение палками. Хотя он и был  самым  сильным  среди  телохранителей
Рольфа, но он был не в состоянии одолеть всех. По мере  того,  как  силы
будут постепенно оставлять его, каждый очередной соперник,  выходящий  с
ним на поединок, тоже  будет  слабее  предыдущего  по  своим  физическим
достоинствам. И таким образом, победа над ним достанется слабейшему.  Но
как бы то ни было, первым  на  поединок  с  ним  выйдет  хитрый  опытный
ветеран Густав. Именно он начнет испытание на прочность воинских качеств
Мейера.
   Анджелина знала,  что  это  мучительное  для  нее  зрелище  потребует
напряжения всех ее сил. Так оно и вышло.
   Сначала мужчины раздвинули стулья, освободив  пространство  в  центре
залы. Соперники разделись до пояса. В воздухе разносился  свежий  аромат
древесины, с которой только  что  ободрали  кору.  Этот  бодрящий  запах
смешивался с дымом очага, запахами неубранных со стола остатков ужина  и
потными испарениями тел сражающихся мужчин.  Точные  удары  -  удары  по
живой человеческой плоти - звучали глухо; когда борцы сходились,  сжимая
друг друга в мощных объятьях, их кованые сапоги гулко и громко  топотали
по паркетному полу. Скрещенные дубинки  издавали  негромкий  скрежет,  а
отбитые удары звучали звонко в гулком просторном зале. Соперники  рычали
и бранились. Скоро тела их покрылись ссадинами и багровыми  синяками  от
ушибов. На щеках, плечах и даже лбах выступили кровопотеки.
   Густав был заметно хитрее и опытнее, он задал Мейеру хорошую  трепку.
Но скоро начал задыхаться, не выдерживая быстрого темпа.  Более  молодой
Мейер стал одолевать его, сначала он прошелся по ребрам  Густава,  потом
попал по диафрагме  -  сбив  ветерану  дыхание,  а  затем  уже  принялся
дубасить его тщательными  прицельными  ударами.  Несколько  раз  Густав,
правда, тоже достал его скользящим ударом. Но один серьезный удар  Мейер
все-таки пропустил - он пришелся ему в самое ухо.  Мейер  закачался,  но
тряхнув головой, пришел в себя и снова ринулся в бой. И через  некоторое
время Густав поднял свою дубинку двумя руками над  головой,  громогласно
"объявляя мировую.
   Леопольд был полон сил и нерастраченной энергии. Разозленный тем, что
по вине Мейера он сам недавно попал под  горячую  руку  Рольфа,  молодой
человек не хотел  давать  своему  сопернику  спуска.  И  то,  что  Мейер
довольно быстро разделался с кузеном принца, было скорее  не  следствием
его мастерства  или  выдержки,  а  делом  случая  -  везением:  Леопольд
поскользнулся в лужице крови и в то время, когда он потерял  на  секунду
равновесие, удар Мейера сбил его с ног, и он рухнул на пол. По  правилам
с падением одного из соперников поединок прекращался.
   Следующим на очереди был Освальд, осторожный, но легкий  и  подвижный
боец. Долгое время он успешно маневрировал, за  счет  своей  ловкости  и
сноровки уходя от ударов Мейера, мягкими  кошачьими  движениями  избегая
прямых  попаданий  и  обманывая  бдительность  своего  противника.   Его
изумительная техника и отменная реакция вконец  измотали  Мейера,  точно
так же, как недавно сам Мейер за счет большей подвижности вывел из строя
Густава.
   Наблюдая за этим жестоким кровопролитным боем,  Анджелина  сознавала,
что на ее глазах разворачивается необычное  действо.  Она  волей  случая
присутствовала на поистине поражающем воображение спектакле, который  не
увидишь в их краях. Среди знакомых Анджелины не было ни одного  мужчины,
который был бы способен вот так запросто,  схватив  дубинку  или  палку,
надежно защитить себя, а тем более атаковать сильного опытного соперника
и одержать победу. Быстрота и ловкость, которые демонстрировали все  без
иключения люди принца, были выработаны долгими тренировками и  закалкой.
Эти люди  были  сражающимися  автоматами,  механизмами,  созданными  для
поединков и битв. Но в бою проявлялась и яркая индивидуальность каждого,
и  характер,  и  талант,  пусть  и  выказываемые  вот  таким  варварским
способом.
   На щеке Мейера виднелся огромный багровый кровоподтек, и все лицо его
заливала кровь, стекающая струйкой из рассеченной брови.  Освальду  тоже
досталось. Одно его ухо горело огнем и  напухло,  а  на  теле  в  районе
грудной клетки алел огромный ушиб. Когда Мейер, предприняв удачную серию
ударов, угодил Освальду в голову, последний от неожиданной боли пришел в
такое бешенство, что с громким воинственным криком безоглядно кинулся  в
бой, оставив свои уловки. Соперники молотили друг друга  дубинками,  как
молотят зерно цепями. И  тут  дубинки  скрестились.  Мейер,  молниеносно
зацепив палицей дубинку Освальда, рванул что было силы, и та отлетела  в
сторону.
   Ее  подхватил  брат  Освальда  и,  сбросив  на   пол   свой   китель,
торжественно выступил вперед. Его расчетливая манера  ведения  боя  была
непохожа на манеру брата. Все движения Оскара, которым,  может  быть,  и
недоставало артистизма, присущего Освальду, были точны  и  выверены.  Он
тщательно выбирал цель, соизмерял силу удара и точно поражал противника.
Сам же Оскар, казалось, был  неуязвим,  хотя  вовсе  не  находил  нужным
подстраиваться под соперника, а наоборот, навязывал ему свою тактику. Он
не избегал ударов, не ловчил, но дубинка Мейера так и не дотронулась  до
него. Тогда как его удары били исключительно в цель. Мейер зашатался уже
от первого прямого точного удара, затем последовал второй. Если бы Мейер
сражался со свежими силами, он мог бы рассчитывать на победу над Оскаром
за  счет  превосходства  в  весе  и  росте,  но  изнуренный  предыдущими
поединками, он неизбежно проигрывал.
   - Довольно!
   Эта резко и отчетливо брошенная команда как будто  вмиг  расколдовала
Оскара от злых чар: он сразу же остановился, от  его  воинственности  не
осталось и следа. Но Мейер, который в это время как раз собрался,  чтобы
нанести удар, казалось, ничего не слышал, потеряв чувство  реальности  и
воспринимая все сквозь кровавую пелену тумана,  застилавшего  его  взор.
Занеся дубину, он уже не мог  остановиться.  Оскар  в  последний  момент
попытался защититься, подняв над головой свою палицу, но дубинка  Мейера
уже со свистом рассекала воздух. Раздался глухой  треск,  Оскар  выронил
палицу  и  схватился  за  правую  кисть,  которая   была   неестественно
вывернута.
   Анджелина вскочила на ноги, устремившись вперед. Но  Рольф  мгновенно
остановил ее.
   - Ангел милосердия может, конечно,  утешить  беднягу  Оскара,  но  не
помочь по существу. Мейер - хороший костоправ  и  знаток  обезболивающих
снадобий. Пойдемте, нам пора на покой.
   Рольф взял ее твердой рукой за локоть. Но Анджелина вырвалась. Резким
непримиримым тоном она спросила принца:
   - А кто поможет самому Мейеру?
   - Любой из них, если ему действительно нужна помощь.
   Анджелина знала по опыту, что бороться с Рольфом, настаивать на своем
было совершенно бесполезно. Даже если принц и разрешит ей оказать помощь
пострадавшим  в  схватках  мужчинам,  не   было   гарантии,   что   сами
пострадавшие примут от нее такую помощь.  В  конце  концов,  именно  она
являлась причиной  всех  их  ушибов,  ссадин  и  синяков.  Чувство  вины
угнетало ее, но в глубине души Анджелина подозревала, что  именно  такой
реакции и добивался принц.
   Нервы   Анджелины   были   натянуты,   как    струны,    предчувствие
надвигающегося кошмара мучило ее. Она, как никогда,  боялась  оставаться
наедине с Рольфом. Возможно, он намеренно довел ее до такого  состояния.
Так это или не так, но Анджелина  испытывала  жуткий  страх.  И  поэтому
вздрогнула всем телом, чуть не вскрикнув, когда он с грохотом  захлопнул
дверь за собой, пропустив ее предварительно вперед. Ей хотелось забиться
в угол комнаты, как затравленному животному, но она  не  позволяла  себе
выказывать признаки малодушия и, как можно  более  спокойно  и  небрежно
подойдя к камину, протянула к огню занемевшие от волнения руки.
   - Сними с себя одежду.
   Анджелина в ужасе резко обернулась.
   - Что... что вы имеете в виду?
   - Уверен, ты отлично меня поняла.
   Он прошел к письменному столу, на котором стоял подсвечник с горящими
свечами. Они играли отсветами в его золотистых волосах  и  отражались  в
начищенных пуговицах мундира. Принц склонился над столом и, взяв в  руку
гусиное перо, начал задумчиво  поигрывать  им  в  своих  гибких  сильных
пальцах. Держа перо в одной руке, он  подошел  к  Анджелине  и,  проведя
пальцами по широкому вороту ее рубахи, сказал:
   - Если я буду вынужден снять все это сам, то от твоей  одежды  ничего
не останется.
   - Зачем? - с трудом выдавила она, слова застревали  в  ее  пересохшем
горле.
   Его синие, ярко пылающие глаза, пристально  смотрели  на  нее,  а  на
щеках нервно поигрывал мускул.
   - Ты что же, сомневаешься в привлекательности своего тела или боишься
за сохранность своей великолепной кожи?
   - А если и то и другое? - она подняла подбородок и прямо взглянула на
него своими отважными серо-зелеными потемневшими от нервного  напряжения
глазами.
   - Такая откровенность заслуживает вознаграждения.
   - Ваше Высочество... Рольф... - начала она, но не смогла выразить  на
словах то, что хотела ему сказать, не выдавая своего малодушия и  страха
перед ним.
   Когда его пальцы  глубже  проникли  в  ее  корсаж  и  дотронулись  до
обнаженной груди, она схватила руку принца за запястье.
   Он взглянул сверху вниз на ее побелевшие пальцы  и  опустил  ресницы,
чтобы спрятать за ними выражение своих глаз.
   - Если мои прикосновения так противны тебе, существует простой способ
избавить себя от них. Ты всего лишь должна сказать мне  то,  что  я  так
долго добиваюсь, и я тут же отпущу тебя к тете.
   - Я не могу сказать того, чего не знаю.
   - Ты лжешь, Анджелина. Я уверен,  тебя  заставляет  молчать  страх  и
преданность семье. И это несмотря на то, что твоя жизнь  и  смерть  -  в
моих руках.
   - Я не боюсь вас, - вспыхнула Анджелина.
   - Не сомневаюсь. А хочешь, я по-настоящему напугаю тебя?
   - Мне все равно. Это ничего не изменит.
   - Возможно, кое-что изменит. Для тебя. Достаточно будет сказать,  что
твое исчезновение из дома де Бюи до сих пор никто в округе не заметил. А
тем, кто справляется о тебе  -  таким,  например,  как  Андре  Делакруа,
сказано, что ты не поднимаешься с постели по причине сильной  лихорадки,
такой сильной, что к тебе запрещено кого-либо пускать. А заболела  ты  в
ночь - сразу после бала в доме Делакруа, - он помолчал.  -  Кажется,  ты
совсем не удивлена?
   - Нет. Иначе Андре не был бы столь дружелюбно настроен  к  вам.  Ведь
именно вас в первую  очередь  заподозрили  бы  в  моем...  исчезновении,
особенно после того подчеркнутого внимания, которое вы проявили  ко  мне
на балу.
   - Совершенно верно, - кивнул принц. - Но время,  в  течение  которого
эта сказка может выглядеть более или  менее  правдоподобно,  ограничено.
Завтра или в крайнем случае послезавтра общество  должно  будет  увидеть
тебя или твои похороны, одно из двух. Берегись, Анджелина. Не  заставляй
меня прибегать к крайностям.
   - Я вообще не заставляю вас ничего делать, - произнесла она намеренно
строптиво, но голос ее предательски дрогнул.
   - Ну, хорошо, - он взялся свободной рукой за ее кушак, развязав его с
проворной легкостью. - Не буду сто раз повторять одно и то же, чтобы  не
прослыть дураком - в добавок к званию деспота, которым ты меня наверняка
считаешь. Если ты не хочешь подчиняться разумным доводам, пеняй на себя.
Глава 7

   Для Анджелины было невыносимо снова  подвергнуться  насилию,  терпеть
унизительное посягательство на неприкосновенность собственного тела. Она
отбивалась яростно, изо всех сил, удесятеренных страхом и отвращением  к
этому человеку. Кровь гулко стучала в ее висках. Но Рольф снова и  снова
вырывал свою руку из ее судорожно вцепившихся пальцев, не чувствуя  боли
от впивающихся в его кожу острых ногтей Анджелины и ударов ее энергичных
кулачков.  Волосы  Анджелины  золотистой  вуалью  развивались   над   их
неистовой схваткой, то прикрывая  обоих,  как  плащом,  то  путаясь  под
руками и затрудняя их судорожные движения.
   С возгласом нетерпения принц  задрал  вверх  ее  полотняную  рубашку,
надетую  поверх  платья,  так,  что  руки  Анджелины  оказались   крепко
спутанными  тяжелой  плотной  тканью.  Прижав  Анджелину  к   себе,   он
расстегнул крючки платья, а  затем  перекинул  девушку  через  плечо  и,
поднявшись по ступенькам к кровати, бросил ее на мягкую постель, тут  же
упав рядом с ней. Не давая ей одуматься, он стащил сначала рубаху  через
голову и швырнул ее на пол,  но  кушак  отложил  в  сторону,  держа  его
наготове. Анджелина задыхалась, хватая воздух ртом, а Рольф в это  время
быстро снял с нее уже расстегнутое платье, стащив его через ноги  вместе
с нижними юбками и дав,  наконец,  полную  свободу  ее  рукам,  движения
которых были ограничены приспущенными тугими рукавами одежды. Но  прежде
чем Анджелина могла снова начать активное сопротивление,  он  перехватил
оба ее запястья своими железными пальцами и, сжимая их мертвой хваткой в
одной руке, другой крепко стянул шелковым прочным кушаком. Сделав  тугой
узел, он закинул ее связанные руки за голову.
   Похолодев от ужаса, Анджелина замерла.  Лежа  навзничь,  беспомощная,
нагая, она глядела широко открытыми глазами,  потемневшими  от  стыда  и
унижения,  снизу  вверх  на  принца.  Ее   грудь   быстро   волнообразно
вздымалась, нежные соски,  прижатые  к  грубым  жестким  шнурам  мундира
Рольфа, затвердели от напряжения. Рольф крепко сжимал ее в объятиях,  не
давая возможности активно противодействовать себе. Его ожесточенное лицо
было замкнуто, губы плотно сжаты.  Внезапно  он  встал  и  направился  к
письменному столу.
   Постояв несколько мгновений в задумчивости, он взял со стола  гусиное
перо и, повертев его в пальцах, направился снова к кровати. Видя, как он
приближается  с  выражением  мрачной  решимости   на   лице,   Анджелина
напряглась всем телом, пытаясь сдержать охватившую ее дрожь.
   - Говорят, что предвкушение - самое  мучительное  из  всех  испытаний
человеческой воли. Ты даже представить  себе  не  можешь,  моя  невинная
Анджелина, что я собираюсь сделать.
   Смутная догадка вспыхнула в сознании Анджелины, но она  отогнала  ее.
Нет, он не сможет этого сделать! Она решила не отвечать Рольфу  и  никак
не реагировать на  его  слова.  Она  лежала  молчаливая  и  неподвижная,
стараясь не выдать своего отчаянного испуга.
   - Суть наслаждения в возбуждении наших нервов. Но если  их  возбудить
чрезмерно, наслаждение  превратится  в  невыносимое  страдание.  Нервные
окончания расположены на коже и  особенно  чувствительны  здесь,  здесь,
здесь и здесь.
   И он слегка коснулся кончиком пера ее губ, ушной раковины,  сосков  и
указал на нижнюю часть живота, мускулы которого окаменели  от  судороги,
подразумевая тайная тайных ее тела.
   Он говорил просто, непринужденно, в его голосе не  слышалось  никакой
злобы или злорадства. Все в его поведении выглядело так,  как  будто  он
настроил свою железную волю на достижение определенной цели и поэтому  в
принципе  не  мог   испытывать   никаких   посторонних   чувств   -   ни
сладострастия, ни отвращения к своему садистскому образу действий.
   Анджелина постаралась сосредоточиться, призвав на  помощь  весь  свой
разум и силу убеждения.  Физическим  сопротивлением  она  ровным  счетом
ничего не добьется, а нужные слова, сказанные  в  нужный  момент,  могут
помочь.
   - Всего лишь несколько часов назад вы распекали Леопольда за  меньшее
зло, чем то, которое вы хотите причинить мне. Значит,  действительно  вы
оставили за собой право и удовольствие грозить мне и мучить меня?
   - Похоже, это так.
   - Но я ничего не сделала вам, я  не  могу  дать  вам  никаких  ценных
сведений.
   - Если бы я хоть на минуту поверил вам, я тут же отпустил бы вас  под
звуки фанфар и звон литавров. Но так как я не  верю  ни  единому  вашему
слову, это с необходимостью вынуждает меня применить  к  вам  вульгарные
садистские методы, чтобы добиться правды. Если бы вы только  заговорили,
каждый волосок  на  вашей  золотой  головке  превратился  бы  в  сияющую
драгоценность, которую бы никто не осмелился тронуть. А вата  скромность
облачилась бы в плащ целомудренной святой добродетели.
   Его мелодичный голос,  которым  он  произносил  эти  странные  фразы,
подействовал на Анджелину как наркотик, притупляя остроту чувств и  силу
восприятия реальности, так, что смысл его слов -  по  существу  довольно
едкий - не затронув ее сознания, остался недоступен ей.
   - Даже если я и располагаю требуемыми сведениями,  вы  все  равно  не
имеете никакого права так со мной обращаться.
   - Совершенно никакого. Поэтому я просто делаю то, что считаю нужным.
   - А если окажется, что вы ошибались, как вы оправдаете свое... ну то,
что вы намереваетесь сделать? Совершать преступление, чтобы снять с себя
обвинение в совершении другого - пусть  даже  и  более  гнусного  -  это
подло.
   - Возможно, все, что вы говорите, обстоит именно так. Но пятно все же
будет на  моей  совести  и  расплачиваться  придется  тоже  мне.  Вы  же
утешитесь тем, что в своей святой праведности будете проклинать  меня  и
клеймить несмываемым позором. Это, конечно, в случае, если я ошибаюсь.
   Что она могла ответить ему на это? Дрожа от страха и отвращения,  она
видела, как сузились его глаза, и он поднял руку  с  зажатым  в  пальцах
гусиным пером. Приподнявшись  над  ней  на  локте,  он  медленно  провел
кончиком пера по ее полуоткрытым губам.
   Ощущение было острым и мучительным. Анджелина сжала  кулаки,  натянув
связывающий ее запястья пояс так, что он впился - глубоко и больно  -  в
ее нежную кожу. Когда она отвернула голову в сторону, перо скользнуло по
ее щеке, задев  подрагивающее  веко,  и  спустилось  по  виску  в  ушную
раковину. Т