ошлись кто куда. Роберт со второй чашкой кофе и газетой отправился в холл, где обычно собирались мужчины. Жюльен уехал из дому рано, и Тиге не знал, куда, но, когда стали допытываться, вспомнил, что, кажется, хозяин упоминал петушиные бои. Он заверил, что месье Жюльен находится где-то поблизости, потому что не приказывал подать ему повозку. Хлоя, весьма обрадованная последней новостью, приказала подготовить повозку к прогулке и немедленно подать к подъезду гостиницы.
     Правда, Джордж чуть было не сорвал ее планы, отказавшись наотрез сопровождать их с Амалией во время прогулки по городу. По его мнению, уважающий себя джентльмен не станет выступать в роли наемного работника, пользуясь чужой повозкой и чужими лошадьми для поездки по городу. Не помогали ни уговоры, ни слезы и гнев Хлои - англичанин не хотел принимать объяснения Хлои, слушать об особом положении художника в обществе. Он жил, пользуясь щедростью хозяина "Дивной рощи", и не мог, да и не хотел ответить на его добро черной неблагодарностью.
     Мудрая Хлоя тут же бросилась за помощью к Мами, которая под ее напором не только согласилась поговорить с Жюльеном, когда он вернется, но и приказала Джорджу избавить ее на время от общества крестницы, которая мешает ей отдыхать.
     Поскольку Хлое удалось настоять на своем, она стала незаменимой компаньонкой в их путешествии по городу. Хлоя показывала дома известных богачей и довольно забавно, порой зло, высмеивала нравы их обитателей. По широким, прекрасно спланированным улицам они проехали мимо оперного театра, который готовился отмечать свое шестидесятилетие, двух банков, суда, мужской и женской гимназий. Объехав еще раз вокруг отеля, они направились к разводному мосту через реку Теш, по которой во время паводков поднимались пароходы, направлявшиеся в Бробридж. На противоположной стороне реки находились, по словам Хлои, очень интересные дома и постройки, на которые стоило взглянуть.
     Джорджа не устраивала роль сопровождающего двух дам в этой поездке. И хотя Хлоя уверяла, что все его волнения и переживания Жюльен не оценит, он продолжал дуться. Но время лечит и не такие раны. Ощущение близости драгоценной возлюбленной, пока они сидели втроем на узком сиденье повозки, ее веселое щебетанье и тонкий аромат духов, казалось, примирили его с тем, что может подумать или сделать Жюльен, когда вернется. Однако не прошло и пяти минут в покое, как Хлоя вновь подвергла испытанию терпение и нервы англичанина. К явному его неудовольствию, она приказала ехать по дороге, ведущей от заводи в глубь острова.
     - Как необычно! Как интересно! - восторгалась Хлоя, и блестящие черные кудряшки над ушами прыгали от радости, и хитрющие глаза светились любопытством. - По-моему, я никогда еще не была здесь... Хотя...
     - О чем это ты? - поинтересовалась Амалия, заглядывая под соломенную шляпку, обшитую шелком и украшенную лентами.
     - Все точно! Это место я знаю! - сообщила Хлоя.
     - Вот как?
     - Мы приезжали с Мами прошлой осенью, но было темно, и все кругом выглядело иначе, - тараторила Хлоя, захлебываясь от избытка нахлынувших на нее чувств. - Нас подвез экипаж, а в роли гида выступала Полина, доверенная горничная Мами.
     Звучало все это правдоподобно, хотя и очень странно.
     - Ничего не понимаю, - сказала Амалия растерянно.
     - Я тоже, - поддержал ее Джордж.
     - Мы ехали по этой дороге и остановились у дома с черным крепом на двери, - начала вспоминать Хлоя. - Я осталась в экипаже, а Мами вошла внутрь. Она, наверное, не предполагала, что я догадываюсь, куда мы приехали. Я слышала разговор Полины с кучером и все поняла. Мами приехала выразить соболезнование девушке - ну, той, что была с Жюльеном, - в связи с безвременной кончиной ее младшего брата. Он покончил с собой.
     Амалия оценивающе оглядела небольшой дом из крашеных кипарисовых досок, мимо которого они проезжали: широкое крыльцо, высокая крыша, вместительный чердак с сеном для ночлега, к нему снаружи приставлена довольно крутая лестница. Дверца чердака, сделанная тоже из кипариса, легко открывалась наружу. Покрытую кипарисовой черепицей крышу венчала труба из обожженной глины, смешанной с оленьей шерстью, которая крепилась рамой из кипарисовой дранки. Дом находился в стороне от дороги в окружении дуба и низкорослых яблонь-китаек и выглядел вполне ухоженным, хотя и не привлекал внимания.
     - Я думаю, мы заехали по этой дороге слишком далеко, - сказал Джордж недовольно, и на его щеках выступил предательский румянец.
     При первой возможности он развернул повозку и решительно направился в сторону города. По дороге он начал рассказывать весьма подробно о капитане дальнего плавания, с которым познакомился утром на галерее. Оказывается, этот человек вернулся только что из Китая. Там он повстречался с другим капитаном, который занимался тем, что разыскивал в китайских провинциях предназначенные на выброс кусты и корни различных экзотических растений и загружал ими трюмы своего корабля; там их сортировали, отбирали пригодные для высадки и обеспечивали им достойный уход. Многомесячное плавание заканчивалось тем, что в Америку приходил корабль, нагруженный отличным посадочным материалом экзотических растений. В южных штатах сформировался настоящий рынок таких растений. Джордж получил разрешение мадам Деклуе поехать в Новый Орлеан в качестве ее представителя и, когда корабль с грузом прибудет, приобрести все необходимое для будущих садов "Дивной рощи".
     Амалия, занятая мыслями о женщине, которая была любовницей ее мужа, почти не слушала Джорджа, Хлоя тоже думала о чем-то своем. А Джордж размышлял вслух о камелиях, азалиях, других диковинных растениях Востока, которые можно будет приобрести. Однако терпению Хлои пришел конец, и она буквально набросилась на несчастного англичанина:
     - Ты можешь часами беседовать с Мами о бесценных кустиках и цветочках. Но почему бы тебе не поговорить лучше с Жюльеном и не попросить разрешения если не на наш брак, то хотя бы на нашу помолвку.
     Джордж бросил затравленный взгляд на Амалию, но она сделала вид, что ничего не слышит и не видит.
     - Жюльен обещал вернуться к этому вопросу через год, если ты не передумаешь, конечно. Какой смысл настаивать сейчас? - попытался он успокоить подругу.
     - Одна из его обычных отговорок! - взвилась Хлоя. - Он, видите ли, думает, что я недостаточно разобралась в своих чувствах. Очень даже разобралась! Если я что-то решила - значит, решила. Ты мог бы попытаться втолковать ему это.
     - Мне не совсем удобно говорить с Жюльеном, раз уж я объяснился с тобой, - промямлил Джордж. - Известно, что я младший сын в семье и мои перспективы не самые радужные. Было бы крайне самонадеянно пытаться убедить твоего опекуна не обращать на сей прискорбный факт внимания. Я удивлен уже тем, что он выслушал мои притязания, не указав с самого начала на дверь.
     - О каких притязаниях говоришь ты, сын графа?! - рассердилась Хлоя. - И я не верю и не поверю, что ты так уж беден! А на какие деньги, позволь спросить, ты прибыл из Англии, проехал всю Америку, добрался от этого дикого Висконсина до нас? А?
     - У меня было небольшое наследство, - начал уже в который раз терпеливо объяснять Джордж. - Я решил воспользоваться им, чтобы посмотреть эту страну и, возможно, написать книгу о ее флоре, которая составила бы мне репутацию серьезного ботаника, заинтересовала влиятельных людей Англии, которым по средствам приглашать ландшафтного архитектора для устройства своих садов, парков, усадеб. Но деньги быстро кончились, а книга пока не...
     - Ты слишком много думаешь о деньгах, - перебила его Хлоя. - Для семьи гораздо важнее твое происхождение, а оно - лучше не придумаешь. У меня будет приличное приданое, а места в "Роще" всем хватит.
     - Надеюсь, ты не думаешь, что я смогу жить за счет твоих родных? - В голосе Джорджа прозвучала обида.
     - А что тут такого? Так часто бывает, и никто, я надеюсь, не будет возражать.
     - Ты забыла обо мне, - сказал он тихо. - Я буду возражать!
     - Если ты такой щепетильный, работай, приноси пользу! Возись с садами, пиши свою книгу, а я буду помогать искать образцы, переписывать страницы. Большой разницы с тем, что происходит сейчас, не будет, если не считать такого малозначительного факта, что я стану твоей женой.
     Вместо ответа Джордж только покачал головой. Рассерженная его упрямством, Хлоя со злостью откинулась на спинку сиденья так, что пружины взвизгнули.
     - Признайся, ты боишься Жюльена! - никак не успокаивалась она. - Ты думаешь, что, рассердившись, он выгонит тебя раньше, чем ты закончишь свой расчудесный садик, не так ли? Тебя только и волнуют цветочки да грязь, грязь да цветочки!
     - Будь благоразумной, Хлоя.
     - Как же я могу быть благоразумной, если ты не хочешь приложить малюсенькое усилие, чтобы приблизить наше счастье. Я не желаю остаться в старых девах, все интересы которых сводятся к пересудам и вышиванию дурацких гобеленов. Я хочу быть твоей женой!
     - Наверное, я сделал ошибку, что открылся тебе в своих чувствах, не поговорив предварительно с твоими родственниками. Если бы ты не знала о моих истинных намерениях, ты бы не сердилась на меня.
     - Сердиться на тебя? Никогда! Просто я самый несчастный человек на свете. Но мы не виноваты, виноват Жюльен. Это он заставляет нас ждать. Обещай, что поговоришь с ним! Обещай!
     - Хлоя, любовь моя, давай не будем обсуждать эту тему здесь. Ты причиняешь неудобства Амалии и привлекаешь к себе излишнее внимание.
     - Хорошо! - воскликнула Хлоя, воинственно выпрямляясь. - Если ты не поговоришь с Жюльеном, я сама поговорю с ним.
     Джордж смерил ее тяжелым взглядом, понимая, что всякие возражения бесполезны.
     - Как хочешь, - вздохнул он, - только не говори, пожалуйста, что это я тебя подослал. Два месяца назад Жюльен обещал мне вернуться к этой проблеме следующей зимой, а он своему слову хозяин.
     Хлоя не проронила больше ни звука, но, зная ее, смешно было бы думать, что решимость покинула девушку. Когда повозка остановилась у подъезда гостиницы Бруссара, она молча вышла и молча поднялась по ступеням крыльца. Ама-лия последовала за ней, оставив Джорджа обдумывать сложившуюся ситуацию. Какое-то время он сидел, уставившись в одну точку между ушами лошади, потом, решившись на что-то, направил повозку на задний двор в конюшню.
     Любовь к опере и театру завезли в Луизиану первые французские колонисты. Не обремененные пуританским недоверием к подобного рода развлечениям, они с удовольствием наслаждались заезжими труппами певцов и музыкантов. Именно в Новом Орлеане появилась первая на американской земле постоянная оперная труппа, и случилось это задолго до того, как города на Восточном побережье стали задумываться об этом.
     Музыка играла особую роль в жизни первых поселенцев. Фрагменты любимых арий, а то и целые арии, можно было услышать повсюду. Они доносились из французского квартала, из его двориков, их распевали прачки с корзинами белья на головах, мальчишки, торговавшие рыбой на французском рынке. Постоянно шли споры о достоинствах того или иного исполнителя, которые порой заканчивались дуэлями или драками. Оперных див и прославленных теноров засыпали на сцене цветами, худших закидывали огрызками яблок. Жизнь примадонн и премьеров была окружена флером обожания, таинственных историй и затаенной зависти. Они становились кумирами сезона, их приглашали в лучшие дома, задаривали подарками, встречали аплодисментами в ресторанах. Во время спектаклей многие дамы и молодые девушки, не выдержав накала страстей и завораживающей красоты музыки, падали в обморок, а при уборке зала после спектаклей служащие находили мокрые от слез платки, искусанные в волнении перчатки и прочие свидетельства великих переживаний. И нигде в мире крики "браво" и "бис" не звучали так страстно и так долго.
     Выход в оперу становился событием в жизни людей. Дамы надевали лучшие туалеты и украшения, а мужчины демонстрировали изысканную галантность. Молодые девушки стремились в антракте заполучить в родительскую ложу какого-нибудь знакомого мужчину в надежде, что он там задержится навсегда. Опера была подходящим местом для встреч со старыми друзьями, сплетен и пересудов, рождения самых невероятных слухов и легенд. Именно в опере можно было увидеть и обсудить новые туалеты, завязать знакомство, выпить бокал холодного пунша и вновь оказаться в зале, когда взвивался занавес и на сцене появлялись любимцы сезона. Летние гала-оперы в Сан-Мартинвиле ничем не отличались от тех, что были здесь десятки лет назад.
     Приготовление к выходу в театр превращалось для дам в некое священнодействие. Требовалась сложнейшая прическа, которую нужно было придумать и соорудить с помощью искусной горничной или специально приглашенного парикмахера. Особенно тщательно продумывалась отделка платьев и украшений, ибо их цвет и общий стиль оставались неизменными. Один европеец, побывавший в новоорлеанской опере, удивленно воскликнул, что дамы в ложах напоминали огромный букет белых роз и редкая женщина решилась бы выделиться из такого красивого ансамбля.
     Платье Амалии было сшито из блестящего белого муслина с широкой нижней юбкой, составленной из шести слоев узких полотнищ, обрамленных бесконечным числом кружевных рюшей, верхней юбкой, собранной в буфы и закрепленной узкими лентами из серо-голубого шелка, и лифом в форме сердечка, нависшего над колоколом юбок. Убранные горничной волосы напоминали каскад локонов с вплетенными лентами. Туалет довершали дивное ожерелье и великолепные серьги - подарок Мами. Накидку Амалия решила не надевать, на улице было тепло. Взяв веер и сумочку, она вышла из своей комнаты в холл.
     Словно по сигналу за ней вышли из своей комнаты Мами и Хлоя. Лицо Хлои, покрытое, как требовала мода, слоем жемчужной пудры, выглядело бледным. На ней было атласное белое платье с верхней кружевной юбкой, украшенное по лифу и в талии любимыми ею розами нежных тонов. Мами надела светло-серое с перламутровым отливом платье, как и подобало ее возрасту и положению вдовы. Поверх платья она накинула шаль из белого шелка с изящной вышивкой по краю.
     - Какая же ты хорошенькая! - не удержалась от комплимента Мами, с удовлетворением разглядывая на шее невестки свой недавний подарок.
     Приняв ответные комплименты, мадам Деклуе в сопровождении крестницы и невестки направилась к лестнице на нижнюю галерею, где дожидались их выхода трое джентльменов.
     Появление Амалии произвело на мужчин сильное впечатление: Роберт сделал было шаг навстречу, пряча под ресницами предательски засветившееся обожание, но Жюльен был начеку; резко повернувшись, он первым подошел к жене.
     - Ravissante!  - сказал он, беря руку Амалии и поднося ее к губам. На его лице появилась гордость, а пальцы, державшие ее руку, сжались сильнее, когда он повернулся к кузену:
     - Ты согласен со мной, Роберт?
     - С этим нельзя не согласиться! - ответил тот не задумываясь. Почтительный наклон головы, подобающая случаю улыбка не выражали ничего, кроме вежливого согласия, но в его мимолетном взгляде, украдкой брошенном на Жюльена, Амалия уловила проблеск вызова кузену.
     И все-таки двоюродные братья были удивительно похожи, особенно сейчас, в черных костюмах и белых рубашках - обязательной вечерней одежде для джентльменов, - и несомненно являлись самыми красивыми мужчинами на галерее. Но многое их и разнило. Жюльена отличали большая элегантность в одежде, в манере поведения. Его темно-бархатные глаза лучились озорством и каким-то свойственным только ему обаянием, перед которым мало кто мог устоять. Жюльен перевел взгляд с Роберта на Амалию, и напряжение с лица исчезло, сменившись необыкновенной бледностью, словно он воспользовался жемчужной пудрой Хлои. Бронзово-смуглое лицо Роберта оставалось спокойным и непроницаемым, хотя изгиб нижней губы и волевой подбородок свидетельствовали о чувственной натуре.
     Джордж, не терпевший никаких проволочек, подошел к Хлое и предложил ей свою руку. Мами шагнула в сторону Роберта, но, увидев, что он о чем-то задумался, шутливо хлопнула веером по кисти его руки, чтобы напомнить о себе. Он повернулся к тетушке с извинениями и комплиментами по поводу ее внешности, а улыбка, вызванная шутливым наказанием, была обезоруживающе естественной. Жюльен положил руку Амалии на свою, и все медленно покинули отель, отправившись пешком к оперному театру, откуда доносились звуки оркестра, настраивавшего инструменты.
     Вот уже семнадцать лет любители оперы в Южной Луизиане с неизменным восторгом встречали оперу Джакомо Мейербера "Гугеноты", впервые поставленную в Новом Орлеане в апреле 1839 года. И это несмотря на то, что в зале сидели в основном католики, а на сцене разыгрывалась трагедия преследование протестантов во Франции в семнадцатом веке. Зрителей увлекал не столько сюжет, сколько грандиозность постановки, драматичность зрелища и великолепная музыка. Шиканье в момент поднятия зала, вздохи и ахи по мере развития действия, аплодисменты и крики "браво!" после наиболее удавшихся партий и сцен свидетельствовали о достаточно серьезном и вполне профессиональном отношении зала к спектаклю.
     Первый антракт. Пришло время других посмотреть и себя показать, а незамужним девушкам вроде Хлои нужно было еще попытаться завлечь потенциальных женихов в родительские ложи. Количество молодых людей, посетивших ложу той или иной прелестницы, определяло ее популярность и по заслугам оценивалось местным обществом, которое ревностно следило за происходящим. Поэтому для всех стало неожиданностью поведение Хлои, которая направилась из ложи сразу после того, как опустился занавес и служители стали зажигать лампы.
     - Ты это куда? - удивилась Мами.
     - Я решила прогуляться с Амалией и Жюльеном, если они не возражают.
     Мами перевела взгляд с крестницы на невестку и сына, а потом снова на крестницу.
     - А ты подумала, дорогая, что скажут люди, если тебя здесь не будет?
     - Мне это совершенно безразлично, - пожала круглыми белыми плечиками Хлоя.
     - Если ты хочешь пунша, то месье Паркман мог бы...
     - Он, я думаю, с удовольствием составит вам компанию, поскольку Роберту, я уверена, нужно кое с кем встретиться.
     Роберт, сидевший в глубине ложи, окинул долгим изучающим взглядом Джорджа, который смущенно отвел глаза, и только потом взглянул на девушку.
     - Моя милая Хлоя, - сказал он, улыбаясь, - пожалуйста, не решай за меня, куда мне пойти и с кем пообщаться. Мне приятно быть там, где я есть.
     - Но мне надо поговорить с Жюльеном! - топнула ногой Хлоя. - Неужели трудно это понять?
     - Чуть потише, дорогая, - прошептала Мами. - На нас все смотрят. Не хватало нам только скандала.
     - Если хочешь пойти с нами, пойдем, но предупреждаю: никаких сцен, которые ты так любишь устраивать. У меня сегодня не то настроение, - сказал Жюльен, поворачиваясь к двери.
     Вряд ли такое приглашение можно было назвать любезным, но Хлоя приняла его с радостью. Когда Жюльен и дамы выбрались наконец в фойе, она уже висела у него на руке и что-то весело щебетала о спектакле, о людях, встречавшихся им, пока не привела всю компанию в укромный уголок у входной двери. Безразличие на лице Жюльена сменилось сарказмом.
     - Ладно, - не выдержал он, - можешь считать, что я достаточно смягчился, чтобы выслушать тебя. Итак, что же это за дело, которое ты хотела обсудить со мной?
     - Если ты намерен и дальше разговаривать в таком тоне, я могу подождать до лучших времен. - Возмущение переполняло Хлою и требовало выхода.
     - Ты права, дорогая. Тогда, может быть, вернемся?
     - Нет! - запротестовала Хлоя. - Просто я... я думала: раз уж вы с Амалией так счастливы, то почему бы тебе не дать согласие на наш с Джорджем брак? - выпалила она на одном дыхании. - Мы любим друг друга, и я не вижу причин, почему мы не должны быть вместе.
     - Если не считать причиной такой пустячок, как отсутствие у англичанина средств для содержания собственной жены, - не преминул подколоть ее Жюльен.
     - Ну это же только отговорка! Мы могли бы прекрасно жить в "Роще"